Первоклассник возвращается
домой 1 сентября. Швыряет портфель
в угол и говорит родителям:
«Что ж вы не сказали, что вся
эта бодяга на десять лет?»
(Очень старый анекдот)
Начинается учебный год, и я вспомнил свои школы. Случилось так, что я учился в четырёх школах в четырёх разных городах. Позволю себе сделать некоторые обобщения о школе того, уже теперь далёкого, времени. Я не буду называть городов и фамилий, потому что из общения со сверстниками из других школ и городов, могу сделать вывод, что ситуация была примерно везде одинакова.
Имя первой своей учительницы я не помню, и вообще первые два года почти ничего не оставили в моей памяти. Школа проплывала как призрак в тумане. Помню только бесконечную тоску. В третий класс я пошёл уже в другом месте. Тоска продолжалась, так же как и каторга под названием «чистописание». Дальнейшее моё пребывание в общеобразовательном учреждении сохранилось в памяти гораздо лучше. Очевидно, пришло прозрение того, что упомянуто в эпиграфе, и что от этого никуда не деться. Можно сказать западня. Учительницу звали Лия Алексеевна. У неё было несколько девочек (мальчики замечены не были), которых она делала активистами. То есть они выпускали сатирическую стенгазету «Ёж», выступали на каких-нибудь собраниях и пионерских сборах, регулярно сообщали ей обо всех происшествиях в классе и т.д., за что и получали поощрение в виде пятёрок. На каждом родительском собрании эти девочки ставились в пример. Мои родители никогда в жизни не ругали меня за двойки, в том числе и по поведению. Только спрашивали, что же я такого натворил. А я просто разговаривал на уроке или бегал на перемене. Педагогическая деятельность нашей Лии Алексеевны заключалась ещё и в том, чтобы при всех высмеивать тех, кто ей активно не нравился. Мне-то, в основном, доставалось за моё «как курица лапой» и длинные волосы. В результате, прилично учиться у нас считалось неприличным. Из мальчишек в отличниках ходил один только Юрка, но ябедой он не был, здорово играл в нападении в футбол и был запросто вхож в любую компанию.
В пятом классе появились разные учителя по разным предметам, а классной руководительницей нам досталась Лидия Николаевна. Она преподавала ботанику (теперь, я склонен думать, судя по разговорам с юным поколением, что, как минимум половина из них, не представляет себе, что ботаник – это человек, изучающий растения, а совсем не тот, кого они так называют), а потом и зоологию, и анатомию. У неё была привычка садиться за последнюю парту, когда кто-нибудь отвечал урок, и хлопать рукой по крышке парты, приговаривая: «Хорошо, правильно, правильно, садись, два». Это означало, что отвечающий всё говорил правильно, но один раз ошибся или оговорился. Тогда не было принято спорить с учителем, а по сему «пара» безоговорочно ставилась в журнал. Любила она на классном часе поорать на нас по поводу и без оного. Тут у Лидии тоже была любимая фраза: «Это вам не икс, игрек и И кратное на заборе писать!» Именно «кратное», что нас весьма забавляло. Контент нас не трогал. Как-то под самый конец учёбы, она вдруг объявила, что наш класс идёт в однодневный поход, т.е. утром уходим – вечером обратно. Велела достать листочки бумаги и стала диктовать, что должен взять каждый. В списке было: и одеяло, и буханка хлеба, и два килограмма картошки, и две банки тушёнки, и полкилограмма крупы, и ведро, и много ещё чего, но я уже всего не помню. Поскольку у меня к тому времени уже был опыт всяких рыбалок и на день, и с ночевьём, то я и выступил, что этого хватит дня на три, и вёдер нужно всего два: одно сварить картошку, другое для чая, а продукты распределить на всех, кто что берёт, чтобы не тащить лишний груз. Меня поддержал мой друг Игорь. Лидия в ответ, как обычно, долго вопила, и, в конце концов, назвала нас «бесплатными приложениями» и объявила, что мы в поход не пойдём. Должен заметить, что мы прекрасно провели вдруг выпавший на нашу долю свободный день, ведь уроки для нашего класса отменили. Мы сходили в кино, бегали в парке, а под вечер залезли на крышу нашего дома и пытались разглядеть в театральный бинокль, где марширует наш класс. Последнее не удалось. Запомнился мне тот школьный период неожиданным бунтом, победа в котором осталась за нами и без последствий. Школа всегда быстро реагирует на любые инициативы нашего правительства, даже если к школе они имеют косвенное отношение или вообще не имеют к ней никакого касательства. Я пропущу смену пятилетнего плана на семилетний и последующую за этим пионерскую двухлетку. Упоминания о них в школьных учебниках потом исчезли, хотя в этих преобразованиях всё же можно найти какой-то смысл и пользу. Но одновременно в стране начало развиваться самообслуживание. В столовых, кафе, магазинах и в школе тоже. Уборщицы начали мыть только коридоры, а классные комнаты – ученики. Здание школы было старинное, в классах полы – настоящий дубовый паркет. Паркетного лака в нашем городе не существовало. И вот из нас по очереди собирали две бригады. Одна в субботу драила пол и скребла его специальной металлической тёркой, вторая в воскресенье натирала пол мастикой. И тут нам вдруг велят приносить в школу вторую обувь, чтобы в классах было чисто. Все дружно ответили отказом: сами топчем, и сами моем.
Восьмой класс и новый город, и новая школа. Такая же рутина и тоска. Однако, пришла четвёртая четверть, и монотонность существования была нарушена. Во-первых, уволилась наша классная руководительница, а во-вторых, резкие действия начались на уроках труда, где и мальчики, и девочки занимались вместе. Все были заняты бесконечным изготовлением гаек. Нужно было зажать заготовку в токарном станке, сточить её до определённого размера, поменять резец и отрезать кругляшёк, потом зажать его в тиски и напильником сделать шестигранник. Отверстие делалось на сверлильном станке. Резьбу нарезал сам преподаватель уже без нас. Кто-нибудь да забывал при смене заготовки вынуть ключ из шпинделя, и тогда раздавался жуткий вой приводного ремня. Трудовик орал во весь голос и отвешивал очень ощутимый подзатыльник. Очередной раз, когда произошёл такой казус, наш педагог схватил большой напильник и ударил виновника по плечу. После этого мы отказались ходить на уроки труда. Нас пытались отлавливать, увещевать, но мы держались стойко. Трудовика никуда не дели, он так и продолжал учить других доброму, светлому, вечному.
С девятого класса у нас началось производственное обучение, мы попали под очередную реформу с переходом на одиннацатилетку. Я записался в столяры и не пожалел.
Классного руководителя у нас не было до десятого класса. Не смотря на это, учиться мы хуже не стали. В десятом к нам пришла Галина Максимовна. Долго и упорно, в отличие от предыдущей мадам, она пыталась достучаться до нас. За все годы, проведённые в разных школах разных городов, это был первый человек, который выслушивал своих учеников и пробовал разобраться в их проблемах. Не всегда с успехом, но всё же.
Были у меня, конечно, и другие хорошие учителя. Борис Николаевич в 5 – 6 классах преподавал русский язык и литературу. Таких великолепных уроков по этим предметам у меня больше никогда не было. Антонина Николаевна вела химию. Тамара Владимировна – английский язык. Я учил английский как все, т.е. никак. Когда я попал к Тамаре Владимировне в класс, она послушала меня и сказала, что аттестации за четверть у меня не будет. Пришлось ускоренно заниматься с репетитором. В итоге это теперь моя специальность. Вообще, Тамара Владимировна была интересной фигурой в школе. Из-за чрезмерной строгости её страшно боялись. Забыл дома всё равно что: учебник, тетрадь (даже если ничего писать не задавали), пионерский галстук, ручку и т.д. – ставилась двойка. Одна ошибка в чтении – двойка и двадцать примеров на это правило. В то же время она организовывала для нас встречи с разными интересными людьми. Она создала в школе свой университет культуры для старшеклассников, где читали лекции искусствоведы, историки, литераторы. Первые полгода на эти лекции учеников сгоняли насильно. Потом все ходили добровольно, более того туда стали прорываться ученики помладше. В актовом зале не хватало мест. Временами она перед тем, как начать урок начинала отчитывать нас за какие-нибудь прегрешения. То ли контрольную плохо написали, то ли наткнулась на кого-то, кто не знал какой-нибудь очевидной вещи. Был такой случай. Наш класс дежурил по школе, и я успел застолбить хороший пост – в раздевалке, т.е. я на уроки не хожу, а сижу себе там с утра и до окончания занятий дежурю. Делать ничего не надо, только смотреть, чтобы был порядок. Я захватил с собой оранжевый том Ильфа и Петрова с повестью «Светлая личность», из-за чего, собственно, я и стремился к этому дежурству. Сижу, читаю. Подходит Тамара Владимировна и смотрит название. «Это хорошая книга», - говорит она. Через несколько дней она устраивает нам полный разнос по поводу нашего низкого интеллектуального уровня и произносит такую фразу: «Да вы кроме «И один в поле воин» ничего не читаете!» Это был модный тогда роман Юрия Дольд-Михайлика про разведчиков во время войны. Фраза показалась мне смешной, и я усмехнулся. Она заметила и сказала: «Вас, Левитин, это не касается».
Однако такие преподаватели не делали погоду в школе. Я знаю, были и другие школы, где большинство учителей были нормальными людьми, без фельдфебельских замашек. Были такие школы и здесь, в Уфе. Это скорее исключение, которое, по слухам, подтверждает правило.
Тем не менее, общее впечатление определялось такими, как Лия Алексеевна, Лидия Николаевна или наша географичка Нина Савватьевна по кличке Сова. Она на улице, при встрече с учеником могла резко повернуть голову в сторону, и его «Здравствуйте» пролетало мимо. На уроке же распекала этого ученика за то, что он с ней не поздоровался, а ведь был обязан. Она могла войти в класс по середине перемены и всем, кто входил после неё влепить двойки за опоздание. Никакие объяснения и гремящий звонок на урок доказательствами для неё не являлись. Я не помню имени классной руководительницы параллельного класса, которая написала в свою честь прочувственную речь, дала её выучить наизусть своей ученице, которая и произнесла эти слова любви на церемонии последнего звонка. Авторша слушала своё сочинение и демонстративно умильно пускала слезу. Но мы-то всё знали! Мы не выдержали, отошли на задний план и вслух расхохотались. Увы!
На исходе нашего пребывания в школе, мы стояли и обсуждали, кто и куда будет поступать. Человек пять или шесть собирались поступать в ВУЗы, которые готовили учителей. Кто-то собирался работать в школе, кто-то нет. И мы полушутя-полусерьёзно обещали друг другу, что не будем такими, как наши учителя. Не знаю, как другие, но я старался. Судить не мне.
Но что-то с тех пор всё-таки меняется в школе. Моя дочь ходила в школу с желанием. Мои внуки пишут «как курица лапой», и никто их не распинает за это.