Мои приключения молодого специалиста

Самуил Минькин
  В гимнастической секции.

                САМУИЛ    МИНЬКИН,

                МОИ  ПРИКЛЮЧЕНИЯ

                МОЛОДОГО  СПЕЦИАЛИСА,

                ТЕХНИКУМ.   
                Характер человека, это его судьба. 
                Неля Фридман – астролог.               
          Дипломный проект готов. Остаётся несколько дней до защиты, ждут приезда представителя из министерства.    Мне двадцать лет, за четыре  года  учёбы  в  техникуме  я  окреп, систематически занимаясь в гимнастической секции, на городских соревнованиях получил третий разряд. Штанга так же была  в  пределах  третьего разряда. Я свободно выжимал 75 и толкал 90 килограмм,   при           собственном весе  69  килограмм.   Нужно  было  только  подработать толчок.
 
Во время соревнований по гимнастике, длившиеся четыре дня  в  спортивном  клубе «Спартак» выступали  спортсмены  Могилевских школ, в  женской  команде   выступала,   защищая  второй разряд рыженькая,   худенькая,   очень  приятная, еврейская  девочка,  с  которой   все  дни 
  соревнований я не сводил глаз.  Я замечал, что и эта девочка поглядывает  на  меня,  и  иногда встречались  наши взгляды. Мне  очень  хотелось  подойти  и  познакомиться, но мне было стыдно, что  она  успешно  выступает  по второму разряду, а  я ели тяну  на  третий.  И вообще  при           девчонках, особенно которые  мне  нравились.  Я  чувствовал  себя  неловко,  краснел  и  не мог из себя выдавить ни одного слова.
        Когда я провалил первую попытку на кольцах, и сидел на скамейке, наблюдая за выступлением  нашей команды, рядом  около меня села эта, рыжая гимнастка вместе с подружками, они шептались и хихикали. Мы долго сидели рядом, я чувствовал  её  плечо, которое жгло моё плечо, но я сидел, как скованный,  мне хотелось поговорить с ней, что  ни - будь  спросить,  но у меня были  веские причины, что я не мог открыть  рта:
- Вот если бы  я  блестяще  выступил  на кольцах, или вот  если бы она села рядом одна, или если бы она первая спросила  меня  что-либо.
        После соревнований я ругал себя, на чём свет стоит:
- Какой же я оболтус, что за четыре дня, не поговорил  с  ней,  и не спросил, как зовут, с какой школы, где живёт, ну ничего, она даже первая села рядом со мной.  Один голос мне говорил, что  надо  её пойти поискать, расспросить, и можно будет её найти.  Другой  голос мне говорил, зачем ты ей нужен, вон, сколько ребят около неё вертелось  Они что-то рассказывали ей смешное,  и она  от души  с ними  смеялась.
         Мне очень хотелось иметь подружку, как у моих сверстников, которые ходили вместе, и в кино на танцы, и целовались в темных  углах. У меня постоянно не было денег, жил на стипендию да           продукты, картошку, сало, что присылали из дома. Отец зарабатывал очень мало, а мама постоянно болела, Я не мог себе ничего позволить, только что иногда сходить в кино.
       В техникуме у нас училось на 80% ребята, и каждый раз, когда были танцы, к   нам из города приходило много девчонок.  Я  неплохо  танцевал, модные в то  время танцы, набирался  мужества  и приглашал танцевать, но  был  такой  скованный, и законсервированный, что в процессе танца не мог произнести ни слова. Приходили иногда две сестры толстушки Бела и  Элла, приблизительно моего возраста.   Мой отец и их отец был какой-то очень дальний родственник. И тогда я вынужден был их приглашать, потому что никто их не приглашал, потом провожать домой.
         Жили они в знаменитом в  Могилеве доме девяносто, где  было около сотни квартир, и  процентов  на  восемьдесят  заселён еврейскими  семьями.   Кониковы  занимали  комнату  метров  двадцать пять на первом этаже, в этой комнате  была и  кухня  и спальни.  Посреди комнаты  стоял большой  обеденный  стол, за, которым  после  обеда  вся  семья  сидела  и  занимались.  Больше  всего меня интересовала младшая  сестра  Софа, которая  была  года  на три младше меня, и училась в восьмом, классе.  Она  была  любимица всей семьи. Худенькая, с  веселым  и добрым  характером, правильными и приятными  чертами  лица, круглая отличница. В то время она была ещё подросток, но чувствовалось, что она будет первая  красавица в  городе. Живя в  общежитии, мне вдруг          становилось тоскливо и грустно, хотелось увидеть  Софу. Я представлял себе, что  приглашаю её пойти в кино, или встречаю её, мы идём в парк,  посидеть на скамеечке.
        Иногда вечером, приходил, и бродил около их дома, но встретить Софу мне никогда не удавалось. Семья Кониковых была приветлива  и  гостеприимна, и, придя  к  ним,  меня  принимали, как близкого родственника, обязательно давали мне что – ни будь покушать. Софа на меня  не  обращала  внимания, она сидела за столом, делала уроки или  что – ни  будь, читала. Закончив, она могла подхватиться, подбежать к кухонному  столику, отрезать  кусок чёрного хлеба, и убежать на улицу. Я оставался с Белой и Эллой, мне сразу становилось не интересно, и я собирался уходить.
       Сам Коников  был религиозным  человеком, постоянно  читал толстые  еврейские  книги, которыми  забит, был  весь  угол, Софа была его любимицей. Как-то весной, проходя мимо  дома  девяносто, я увидел у первого подъезда, где  жили Кониковы, стояла  Софа. Я набрался мужества и направился к ней, думая пригласить её в кино. Поздоровавшись, я увидел, что стоит она,  чем-то  расстроена, и тихим голосом почти шепотом сказала:
- К нам не заходите, нельзя.
- Что случилось? - с чувством тревоги спросил я.
Софа молчала, по-видимому, она не хотела  ничего  рассказывать, но, видя, что я не уйду, стала шепотом говорить:
- Отца  на  днях  арестовали, в  квартире  был  обыск, перевернули все к верху дном, забрали  все  книги  отца. Я  всех  знакомых  предупреждаю, что к нам заходить нельзя.
       Коников постоянно ходил  в миньон (молельный дом), у одного из его товарищей  был немецкий радиоприёмник, они несколько человек  иногда собирались, слушали «Голос Америки»,                разговаривали про Израиль. Кто-то настучал, им всем без  суда и  следствия дали по двадцать пять лет.

        ЗАЩИТА   ДИПЛОМА.

       Защита дипломных проектов, была организована в конференц-зале  самой  большой   аудитории на  третьем этаже. Для  комиссии был сделан специальный помост, установили столы, накрыли       красной скатертью, графин  с  водой, в  большой  стеклянной   тарелке. На  помосте установили деревянные  решётки, прикалывать  листы.
Первым из нашего потока  защищался  Глёков, круглый отличник, все четыре года, но он немного заикался. Его проект был само совершенство, его листы были  выполнены так, что трудно было поверить, что  они  сделаны  карандашом, а  не  напечатаны.  Глеков,  был  детдомовец, из  какого-то района могилёвской области, жил  в общежитии  на  повышенную стипендию, кое-что ему подбрасывали с детского дома.  Все  четыре года он ходил в школьной форме, а к выпуску, детский дом ему купил темно-синий костюм, модные туфли и пр.
       На  первую  защиту  аудитория  была  забита, у  стен, и  во всех проходах стояли студенты. Те, кто пришёл позже, стояли толпой в коридоре у открытых дверей.  Комиссия из директора,                представителя министерства и ведущих  преподавателей,  двенадцать  человек заняли свои места. Листы Глёкова были перекреплены.   
         Директор выступил со вступительным словом, поздравил нас выпускников с началом защиты и пожелал нам удачи, и объявил:
- Начинаем!
Из переднего  ряда  вышел  Глёков,  бледный  как полотно, новый костюм висел на нем, как на вешалке. Тонкая  шея  его торчала из не по размеру воротника белой рубашки, где выделялся большой узел яркого галстука.
       Глёков взял со стола указку, подошёл к первому листу, повернулся лицом к комиссии и произнёс:
- Ыыыыы.
Затем немного понатужившись произнес еще раз:
- Ыыыыы.
Наконец, с большим трудом проговорил:
- Воды.
Директор  встал, взял  за  горло  графин, но  стакана не оказалось. Стакан стоял на подоконнике залепленный цементом, в это время штукатурили наружные стены техникума. Студенты тут  же  перед столом комиссии  из  того же  графина стали мыть стакан.  Глёков,  стоял  бледный,  дрожа, как  осиновый  лист  наблюдал  эту процедуру. Наконец Глёкову подали стакан воды, руки у него  дрожали, вода выплёскивалась из стакана. В аудитории стояла  мертвая  ти- шина,  слышно  было,  как  цокают о стакан о зубы Глёкова. Вдруг он роняет на  себя стакан, ноги у него подкашиваются, и  он  падает  в  обморок.
Директор  встаёт,  и  обращаясь  к  студентам,  говорит:
- Ребята,  помогите.
       Тело Глёкова  в  глубоком  обмороке.  Ни  как невозможно  его вынести из аудитории, директор  кричит, чтобы  освободили  проходы, но это невозможно, из коридора напирают, всем интересно, что там происходит. Тогда  обморочное  тело Глёкова  по  головам отправляют в коридор. Директор стоял  и  смотрел.  И  когда  тело Глёкова  скрылось  за  дверями коридора, он  подал команду:
- Следующий.
Глеков,  за  защиту диплома получил пять балов, не сказав  ни  одного слова.
       Когда, я отделался  от русского  и белорусского языков, то стал одним из лучших студентов в группе.  Защиты я не  боялся,  бойко рассказал содержание проекта, только почему-то  мне казалось,  я говорю не своим голосом. Дипломный проект я защитил на четыре бала, и осталось пару дней до выпускного вечера.
       После защиты мы ходили по городу, валялись на пляже, вечером  в  парке, на танцах  или  кино. Я  чувствовал  себя свободным   человеком, сброшена с плеч  четырёхлетняя  учёба.  Впереди           открывалась радужная перспектива, новой, самостоятельной  жизни. Теперь не нужно будет  каждый  день  варить  себе  картофельный суп на примусе, заправленный салом с луком. Или в студенческой столовой покупать самый дешёвый комплекс за два  рубля: тарелка супа, котлета с ложкой картофельного пюре и стакан чая. И хотя я много кушал, постоянно хотелось есть.  Были дни, когда  кончались продукты, а из дома некем было передать, картошку, сало, я после занятий бежал в магазин, покупал две буханки хлеба и сто грамм подушечек. В общежитии на пятом этаже стоял титан с  кипятком, я съедал буханку хлеба с  двумя  кружками  кипятка, заваренного горелыми корками хлеба, и бежал в гимнастическую секцию, а вечером съедал вторую буханку с чаем, и  подушечками.

                ПШЁННАЯ КАША.
        Общежитие в  техникуме я  получил  только на  втором  курсе. Меня поместили в комнате,  где  было,  пять  коек  троё  студентов было с нашего курса, а двое с первого.  В  январе  1950  года,  были сильные морозы, в комнатах начали взрываться  радиаторы.  Моя кровать стояла рядом с радиатором, когда  ночью  рвануло, я  сонный вскочил  с кровати, и  подумал, что  снова  война,  и  началась бомбёжка.
       Когда зажгли свет в  комнате,  то увидели на полу кусок чугунного  радиатора и лужу воды. По коридору  бегали  студенты, а радиаторы взрывались то в одной, то в другой комнате. Система           водяного отопления полностью вышла из строя.  В комнатах и аудиториях стал такой же холод, как и на улице. В  это время  началась  зимняя сессия. Все кто мог, сбежали из  общежития.  Я ушёл жить на квартиру наших земляков, где жила на квартире сестра Маня.
        Те, кому деваться было  некуда, продолжали  жить в  общежитии. В нашей комнате остались жить три, студента из района. Они сдвинули три койки, притащили с других комнат одеяла и ватные матрасы.  Расстелили в два ряда матрасы вдоль  и поперёк,  раздеваясь  до  нижнего  белья,  ложились,  прижавшись, друг к другу, а сверху  накрывались  одеялами,  матрасами,  шубами, пальто  так, что получалась конура. Когда я утром приезжал, и заходил в свою комнату, то из отверстия конуры вырывались клубы пара. Все стены  и  потолок  были  покрыты снегом.  Я будил своих  сожителей, помогал им выбраться из конуры и быстро одеться.
       Многие  студенты  простудились  и потеряли голос.  Экзамены зимней сессии сдавали в аудиториях, где  так  же  был жуткий  холод  стены, и потолок были покрыты снегом, преподаватели и студенты сидели в шубах, валенках и  шапках  ушанках. Те, кто  потерял  голос, сипели  и  шипели, и преподаватели  не  могли  ничего понять,  что  говорил  студент. Оценки ставили по успеваемости  в семестре. Видя такое дело, что можно  сдать  экзамен, не  отвечая, голос потеряли  почти  все  студенты. Если оценки, не устраивали, особенно если ставили три балла  (с тройками  не  давали  стипендию), студент недовольным видом начинали  сипеть, стучать  себя в грудь, убеждая преподавателя, что он знает  предмет, и  показывать  указательным  пальцем вверх,  на  пятый  этаж, что живёт он в  общежитии.  Преподаватель  задавал  дополнительный  вопрос, студент сипел, хрипел, преподаватель  не мог  ничего  понять,  делал резкое движение рукой, и ставил четыре балла. Студенты  быстро переняли эту практику. В зимнюю сессию в  этот  год, успеваемость в техникуме была  самая  высокая  за  всё  время.
       На третьем курсе после зимних каникул, когда из  нашей комнаты  мы  все  приехали.  Двое  студентов  Андрюшкин и Васильёв (они  были  из  одной  деревни  Климовичевского  района),  кроме обычных продуктов сала, картошки, деревенского подового  хлеба  привезли мешок пшена, больше пуда, и две бутылки самогонки.
        По их рассказам пшено они стащили у кладовщика колхоза, а самогонку Васильёв припрятал, в то время, когда его  бабка  гнала самогонку. Чтобы отметить встречу  после каникул,  ребята           предложили устроить, общий ужен. Мне по  жребию  выпало  идти  варить кашу. Я достал большую пятилитровую кастрюлю,  Андрюшкин насыпал больше трёх четверти кастрюли пшена, и сказал:
- Иди, вари, пускай будет каши  побольше  и  погуще.
         Я взял  кастрюлю  пошел  на  кухню, налил воду,  разжёг свой примус  и  стал  варить. Через некоторое  время  каша  полезла  из кастрюли, я решил, что она готова. Нажарил  большую  сковороду сала с луком, понёс кастрюлю в  комнату. Там уже  на  столе  были разложены домашние продукты. Нарезан был хлеб, сало, солёные огурцы. Васильёв разлил  самогонку  по  стаканам, чокнулись,        выпили и стали закусывать. Все набросились на меня,  стали  ругать, что крупа абсолютно сырая.
- А что я мог сделать, если каша полезла из кастрюли,- сказал я.
Васильев сказал:
- Лучше пускай  пузо  лопнет, чем  добру  пропадать.  Можно  глотать, не пережёвывая, доварится в животе.
Мы дружно, стали, есть кашу, выхватывая из кастрюли шкварки и жареный лук. Съев  пол  кастрюли, решили, что будем доваривать на следующий день.
          Придя с занятий, я взял кастрюлю, и пошёл на кухню, налил воду и стал доварить. Каша снова полезла из кастрюли. Заправив, кашу салом, принес кастрюлю в комнату. Крупа нисколько не         уварилась. Мы впятером снова  съели  пол  кастрюли, и  решили,  что доварим на завтра. На третий день,  налив  воды, стал  доваривать кашу, каша  снова полезла  из  кастрюли. Заправив  кашу, салом  с луком,  той  же  компанией, мы  съели больше полвины кастрюли. Крупа продолжала ещё быть твердой, решили,  что  будем  варить кашу до тех пор, пока крупа не сварится. Накрыли кастрюлю крышкой, задвинули к Витьке под кровать, и забыли про неё.
      Примерно, через неделю, комиссия проверяла чистоту комнат, заглянула  под  кровать, о Боже  мой, наша каша снова вылезла из кастрюли, сбросила крышку, и разлилась под кроватью.   
       Пришлось отодвинуть кровать, убирать кашу, мыть пол. Наша комната в этом месяце получила оценку «плохо» по чистоте.

2 Продолжение ВЫПУСКНОЙ ВЕЧЕР.    http://www.proza.ru/2008/01/23/376