Если бы кто-то, хоть кто-нибудь, посидел со мною рядом так ласково, так нежно, как это делала мама… В голове звенит, как в пустом котле. И кружится, кружится... Весь мир кружится, не может устоять на месте. А вдруг упадёт?.. Весь мир... Но даже если упаду только я одна в этом мире, разве это будет правильно?
Разве это будет справедливо?
Если бы сейчас хоть кто-нибудь посидел со мною так, как умела только мама. Её руки усмиряли жар даже тогда, когда ртуть в стеклянной палочке градусника брала рекорд высоты. Тогда, давно, мама гладила меня по головке и уходила боль. Становилось так тепло, было так спокойно. Сон спускался с далёкой выси. Я слышала мамин голос. Она любила петь и с особым, только маминым трепетом звучали переиначенные ею слова многим известной песенки:
На окошке два цветочка -
Голубой да аленький.
Никто такой любви не знает.
Только я да Аленька.
Я знала эти слова, хотя в настоящей песне на окошке стоял цветочек синенький и о такой любви знал некий миленький. Какая-то тётя пела по радио кому-то другому. Но мама Аленькой называла только меня. Значит, и песня для меня. И о нашей с мамой любви я тоже знала.
На окошке два цветочка...
Немного поплакав, я засыпала. Тогда это было. Очень давно. Сегодня одна гляжу в хмурое низкое небо. Хоть бы сейчас спустился сон. Почему упрямится? Почему проходит мимо? И так хочется сказать: «Мама, мамочка моя! Я ведь так люблю тебя. Мамочка, не уходи!»
------------
Бессонница. Страшная штука. Вязкая, полная мыслей. И я уже не о маме думаю. Я знаю, что сейчас плачет Ромка-Ромашка. И просит: «Мама, не уходи!»
Какие-то чужие тёти уверяют маму, что ей надо уйти. Вместе с мамой вправе остаться только те, кому 4 года и меньше. А Ромашке уже целых 5-ть.
Есть, правда, одна платная палата. Мама готова заплатить любые деньги, но палата одна. Она уже занята.
Ромашка никогда ещё в коротенькой своей жизни не оставался без мамы или кого-нибудь родных. И он не может уснуть. Он плачет, он просит: «Мама, не уходи!»
Нет, мне кажется, он уснул. Тёти в белых халатах упросили, уговорили, дали выпить белый сонный порошок...
Я сгоряча наливаю себе полрюмки валокордина, разбавляю его водой... Испугалась… Пить не стану. Спать не хочется.
Сон растворяется в каплях.
-------
Мама, не уходи!
На окошке два цветочка –
Голубой да аленький.
Мама, спой свою нежную песенку. Мама не уходи!
Я не сказала ей этих слов. Я не могла, я не успела. Она ушла тогда, когда меня равнодушно, жестко качал неуютный старый вагон случайного дополнительного поезда. Единственного, на который удалось взять билет и ехать в очередную командировку.
Мама ушла, чтобы никогда не вернуться. Ушла, не зная, как я прошу её быть со мной. Как нужна она мне. Как без неё трудно жить на этом свете.
------------
Ромашка, можно я поцелую тебя в щёчку? Без этого деликатного вопроса перейти к священнодействию просто невозможно. Ромка держит паузу, зачем-то чешет нос, потом снисходит: «Ладно, целуй». Какие же вкусные у него щёчки. Они похожи на румяные булочки, только-только освобождённые от заточения в жаркой духовке. Он несколько дней назад вернулся с юга. Он загорел, всласть накупался в море, даже плавать научился. Он пахнет персиком, светится солнышком. А когда за своё удовольствие я получаю ответный поцелуй, радость встречи становится огромной.
И вот на тебе - беда, боль и, равный всему этому крик: «Мама, не уходи!"
Подожди, Ромка, я ещё вернусь к рассказу о тебе. Сейчас о другом. О «Наследном Принце» мой рассказ.
----------
Он просыпался в 6 утра. Он!!! Для которого главным жизненным девизом было «трудящийся человек имеет право выспаться». «Высыпался» он не в столь далёкие времена только к полудню. Иногда и позже. Приходилось будить, объяснять, что столь длинный сон вреден, а не полезен для здоровья. И вдруг - 6 утра. Он пишет. Много, долго, переходя от листов бумаги к ноуту. Окно задёрнуто жалюзи. Открыть некогда. Диван разобран. Некогда собрать. Короткий передых - завтрак - не раньше часа дня. Человек с головой окунулся в творчество. Человек наконец-то нашёл себя и своё. Счастье, труд, читатели.Всё вместе - проза.ру. За завтраком и обедом рассказы о «фрейлинах». Их судьбах, радостях и печалях. Переписка в «личке» самая активная. Видит Бог, ни одного письма я не читала, но знаю о вас всё - милые, славные подружки Наследного Принца. Вы понимали и принимали его. А я двадцать с лишним лет была его женой. Я любила его стихи, но категорически не принимала прозу. Удивительная штука: поэт, но не прозаик. Пыталась объяснить, что «танцевать от чужой печки» нельзя. Забивать сюжет пустыми, ненужными подробностями, бессмысленными гроздьями эпитетов - только губить, портить, размывать главное. Он обижался, он сердился. И наконец! И вдруг! Появляются вещи, в которых, кроме какой-нибудь нечаянной лишней запятой, всё интересно, важно, точно.
Не перестаю восхищаться его памятью, кругозором, знанием классики.
Тайно страдаю оттого, что высшим баллом, который ставил он моим работам, было только слово НОРМАЛЬНО. Единственным рассказом, заслужившим более серьёзную оценку, стал «Киститин, дед и прочие».
Читал долго, перечитывал, молчал. Потом вдруг: «Откуда у тебя всё берётся?
- Не знаю.
- А я знаю. Просто ты настоящий профессионал.
Как же я была счастлива! Как же мне было здорово тогда!
---------
Чуть-чуть отдышусь. Вернусь к Ромке-Ромашке. Всё просто, всё как в жизни: бежал, прыгал, споткнулся, упал. Жуткий крик боли. Двойной перелом кости детской ручки. В провинциальной подмосковной больнице паника: чтобы сделать общий наркоз малюсенькому человечку требуется большой, очень большой специалист. Срочно в Москву.
Мама! Не уходи!
Ей пришлось уйти, чтобы рано утром вернуться к его кроватке. Она знает, что больше всех на свете нужна своему сыну. Счастливая ты, славная Женька. Я ведь тоже очень и очень люблю тебя. ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО у маленького Ромашки.
-----------
К горю своему возвращаюсь. 25 мая ушёл мой муж – «Наследный принц». Ушёл от меня, отнюдь не принцессы, от своей дочери, от внучки.
Из жизни ушёл. Неожиданно и страшно. Ещё днём врач сказала: «Положение тяжёлое, но стабильное. Завтра принесите несколько хлопчатобумажных футболочек. Приходится их часто менять». Массажистка долго объясняла что предстоит ей делать, чтобы восстановить ток крови.Я спросила - нужно ли нанять сиделку. Мне ответили - подождём, пока особой нужды нет.
Всё это было днём. А вечером - телефонный звонок с соболезнованиями. Потом звонок из морга, потом ещё откуда-то. Не может быть!!! Игорь, зачем ты ушёл?! Я ведь даже не простилась с тобой. Не сказала, что ты мне так нужен. А вдруг, если бы успела, сказала, ты не торопился бы уходить? Остался?! Такое - может быть?!
Задаю себе нелёгкий, страшный вопрос: найдётся ли тот, кому, уходя, буду нужна я, кто скажет мне – не уходи?
Если бы сейчас хоть кто-то, хоть кто-нибудь посидел со мною так нежно, так ласково, как когда-то мама. Ведь голова болит, звенит, как пустой котёл. И кружит, кружит, кружится. Весь мир кружится, не может устоять.
Простите те, кто читал мои откровения. Ведь писались они по горячим, обжигающим следам и слезам.
На совсем больную голову. Простите.
Жизнь продолжается, но я пока ещё в это не очень верю.