часть 1
Небольшая деревенька с экзотическим названием Клюшкино, притулилась на склоне небольшого распадка. На самом берегу рукотворного пруда. Когда-то давно, еще до появления здесь людей, в этом районе, вместо пруда, по дну распадка неторопливо протекал довольно глубокий ручей.
Крестьяне из недалеко расположенного поселка Выселки, заметили удобное для проживания место. Предприимчивый мужик по фамилии Клюшкин, построил здесь «мазанку». И перебрался с семьей на новое место жительства.
Очень удобным это оказалось. И прибыльно по крестьянским меркам. Землицы не тронутой до самого горизонта - хоть паши, хоть паси. Пастбища богатые. Березовые колки рядом. Хоть на дрова, хоть на строительство небольшое крестьянину. Вода в ручье чистая, прохладная. Со всех сторон выгода. Было это еще задолго до Октябрьской революции. Тогда, когда на подобное самовольство, уездное начальство «смотрело сквозь пальцы».
Постепенно двор Клюшкина окружили усадьбы других переселенцев.
Дома в те времена, крестьяне в подобных местах , лепили себе из глины с навозом. Как ласточки гнезда себе лепят.
Сначала плели основу из жердей и тальника. Устанавливали по периметру будущего дома и обмазывали с двух сторон глиной, в перемешку с конским и коровьим навозом. Благо глина в Барабинских лесостепях была пригодна для таких строек. Со временем, конечно, такие дома «мазанки» постепенно заменялись на бревенчатые.
Но это уж потом, после войны, в расцветный период Советской власти и укрупнения деревень.
А пока что, «мазанки» вокруг Клюшкинского подворья, росли достаточно споро.
Давно уже в небольшом поселке забыли единоличника Клюшкина Харитона, высланного из поселка в места не столь отдаленные. Не захотел разбогатевший от собственных трудов хозяин, отдавать добровольно свой скот и наделы. И кому отдавать? Бывшей голытьбе, что только и умели что пьяные глотки драть, да потасовки устраивать.
Давно выветрились из памяти добропорядочных колхозников вопли раскулачиваемых Клюшкиных и ему подобных «врагов народа».
После Отечественной войны, немногие из оставшихся в живых Клюшкинских мужиков, порешили на общей сходке построить дамбу на ручье.
И построили. Всем миром, всем поселком трудились. Насыпали высокий вал через ручей. Укрепили его лесом и глиной. Укатали , уплотнили. И вскоре на месте ручья образовался достаточно обширный водоем.
Несмотря на сравнительно небольшое население, в поселке было все необходимое для нормальной жизни людей. Школа четырехлетка, медицинский пункт, добротный клуб. И даже не плохая библиотека при клубе. Сейчас такого набора культурных очагов далеко не в каждом большом селе встретишь. Видимо Революция по сравнению с Перестройкой, это так…. Безобидное мероприятие.
Стояло жаркое лето начала шестидесятых. В немного обмелевшем пруду на окраине поселка, с визгом бултыхалась местная детвора. Дети постарше помогали родителям на заготовке кормов для скота. Своего и колхозного. Синоптики по радио обещали дожди к концу недели. На сенозаготовках были все, у кого ноги еще не отказывались двигаться. Работники скотных дворов, с утра управившись со вверенной им животиной, тоже присоединялись к сенозаготовителям.
Пара «Белорусов», снабженных механическими сенокосилками, двигались по лугам, без разбора скашивая травы на колхозных полях и тех, что считались личными покосами колхозников.
Люди, естественно в рабочее время, ворошили и копнили колхозное сено. И лишь вечерами занимались своим. Скосил колхоз их наделы, причем бесплатно. И за это спасибо.
Татьяна Кулигина, крепкая молодка лет 27, вместе с другими, резво ворошила граблями подсохшую траву, скошенную пару дней назад.
Женщина была глубоко беременна. В других условиях, Татьяне пора уж было сидеть в декретном отпуске, но не в данной ситуации. Пару лет назад, в такую же летнюю страду, ее односельчанка и подруга Маша , родила своего первенца прямо в поле.
И ничего. Дело для русских баб вполне привычное. А Татьяна второго рожать собиралась. Первый ее сынок, шестилетний Витька, с такими же малолетками плескался в озере под присмотром старой бабушки мужа.
Так надеялась Татьяна. 85 летняя бабка Матрена, вполне еще подвижная старушка, сама вызвалась присмотреть за деревенской малышней, пока их матери до полной потери сил, уламывались на сенокосе.
Детского сада в поселке на 80 дворов населения, не предусматривалось. За дошколятами, обычно по очереди приглядывали престарелые односельчанки. Из тех, кто в силу возраста, еще шевелился, но к серьезным работам уже не был способен. За такой труд , председатель колхоза, обходя все правила, начислял семьям стариков небольшие баллы к трудодням.
С трудом разогнув онемевшую спину, Татьяна направилась к небольшому стожку сена, где стояла кадочка с питьевой водой. Навстречу ей шагнула немолодая односельчанка Катерина Гусакова. Женщину эту в поселке все считали ведьмой. Худая, немного сутулая, Катерина все время ходила в темной, неприглядной одежде. Она сторонилась людей, была постоянно угрюмой и казалась чем- то недовольной.
Женщина эта не была коренной жительницей Клюшкина. Появилась она в поселке уже в послевоенные годы. Откуда пришла, где жила раньше, никто в поселке не знал. Видимо, не пожелала Катерина поделиться своим прошлым с односельчанами.
Поселилась она в маленьком, давно пустующем домике на краю поселка. И вот уж много лет жила там тихо, отвергая любые попытки сельских женщин завести с ней хоть какую-то дружбу. Катерина работала на поденщине наравне с другими колхозниками. Она считалась хорошей работницей. Безотказной и старательной. Но посещать колхозные собрания, или хотя бы, общаться с такими же как она колхозницами, Катерина не считала нужным.
Не поднимая головы от сухой травы, которую она ворошила деревянными граблями, Катерина негромко проговорила низким, хрипловатым голосом- «Домой тебе надо, девка. Сашку пошли. Сама не успеешь. Беда может приключиться».
«Что? О чем вы, тетка Катя? — Татьяна остановилась, с недоумением глядя на «ведьму». До нее еще не полностью дошел зловещий смысл сказанного Катериной. Но ноги Татьяны предательски ослабли и беременная женщина непроизвольно присела на край телеги.
«Я сказала, ты услышала»- все так же ровно и как-будто равнодушно, отозвалась Гусакова, удаляясь за стожок.
«О чем это она? О, Господи! Витенька, сынок!»
Татьяна беспомощно осмотрелась. Встрепенувшись, попыталась встать, но силы окончательно покинули её и Татьяна вновь упала на телегу.
В эту минуту из-за стожка показалась виноватая, заспанная мордашка ее соседа, тринадцатилетнего мальчика Саши. Подросток с раннего утра, наравне со взрослыми, ворошил колючее, сухое сено.
Видимо, в какой- то момент, присев отдохнуть, Саша уснул в тени стожка.
Его разбудила Катерина. Но не окриком, ни тычком, а одним лишь строгим взглядом. Сашка почему- то, не обращая внимания на «ведьму», стремительно бросился к плачущей Татьяне. «Что случилось, тёть Тань?»
«Сашенька, беги в деревню. Там что-то с Витенькой моим. Господи, помилуй. Я совсем не могу идти. Ноги не несут».
«Я мигом, на велике» - откликнулся паренек.
Он отчего-то, сразу поверил Татьяне и не задавая лишних вопросов, вскочил в седло своего новенького велосипеда, подаренного ему городским дедушкой. Велосипед у мальчика был едва ли не единственным в деревне. Сашке завидовали не только его сверстники, но и взрослые.
«Тёть Таня, вы Федьке скажите, а то трудодень не посчитает. Мамка выпорет меня», -скрываясь за поворотом тропки, прокричал Сашка. Счетовода Федора, грубого и скандального побаивались все колхозники, про себя называя его «фашистом».
Татьяна тут же забыв про Федьку, поднялась наконец с телеги и торопливо, насколько позволяло ее положение, двинулась вслед за Сашкой в сторону Клюшкина. Село встретило женщину непривычной тишиной. Купающиеся с утра до вечера ребятишки, обычно орали от избытка чувств на всю деревню. И этот детский ор, был чем-то вроде само собой разумеющейся, неотъемлимой частью поселка в летнее время.
«Ох ты, Господи. Да что же это такое - бессвязно бормотала Татьяна, с трудом переставляя ноги. - Витенька, сыночек. Пронеси Господи, сохрани, Господи»,- без конца твердила вчерашняя комсомолка, не совсем понимая зачем она это делает.
Увидев у ворот своего дома целую толпу ребятишек, Татьяна взвыла и опустилась прямо в дорожную пыль.
«Тетя Таня, а ваш Витька сначала утонул, а потом его Сашка достал и по морде ему надавал. А Витька взял и ожил», - радостно сообщил ей один из дошколят, подбегая к сидящей на дороге женщине.
Подошедшая к Татьяне пожилая соседка, бабушка Саши, помогая ей встать, успокоила бедную мать - «Все уж позади, Таня. Сашка наш молодец какой! Вовремя Витюшку твоего вытащил. Мальчонка еще и воды не успел хлебнуть как надо. Так что не кричи зря. А то родишь раньше срока».
В доме Татьяна увидела живого и вполне здорового своего сына и важного Сашку, который на правах спасателя, сердито отчитывал маленького товарища, подражая взрослому. На лежанке у печи лежала стонущая бабка Матрена с мокрой тряпкой на голове. Рядом с ней топтались еще парочка таких же, замшелых бабуль.
«Витенька, сыночек мой», - с новой силой заголосила Татьяна бросаясь к сыну. Бабушка ее мужа, испуганно притихла, ожидая справедливого возмездия. Но Татьяне было не до нее. Одной рукой она прижимала к себе Витюшу, другой благодарно гладила вихры смущенного, но гордого Сашки.
Все три старушки, одна за другой потихоньку покинули помещение, предоставив детям самим рассказать о произошедшем.
Вечером, встречая с работы мужа Алексея, Татьяна, все еще всхлипывая, поведала ему о случае с сыном.
«Да! Дела, - пробасил хозяин семьи, - бабку мою пора списывать в запас.» Алексей служил в Морфлоте и до сих пор не расстался с армейскими выражениями.
«А к тетке Катерине ты сходи. Гостинца какого-нибудь сыщи. Сало копченое осталось. Меду баночку прихвати. А то все «ведьма», да «колдунья». А оно вон что. И Сашке конфет каких купи. Молодец мальчонка, не растерялся».
В тот же вечер, едва подоив корову, Татьяна прихватив пол литровую баночку меда и кусок розового с мясными прожилками сала, отправилась в край деревни.
Робко постучав в низенькую дверь и не получив ответа, женщина осторожно толкнула скрипучую дверь и протиснулась в полутемную комнатку. В доме остро, но приятно пахло какой-то свежезаваренной травой. У стола в углу комнатки сидела хозяйка, едва видимая в слабом свете, пробивающемся из двух мутных окошечек.
«Ну чего встала?» - неприветливо проворчала Катерина, не делая попыток подняться навстречу гостье.
«Да я вот, «спасибо» вам пришла сказать»- еще больше оробела Татьяна, не смея стронуться с места.
«На здоровье, - усмехнулась Катерина. - Что там под фартуком прячешь? Давай сюда» - повелительно приказала она, указывая рукой на стол.
Почувствовав облегчение от непритязательного такого приглашения хозяйки, Татьяна подошла к столу и выложила свои подношения.
«Ого, мед! Уж не тот ли, что Лешка твой из леса принес? Хорош видать медок -то. Полевой, дикий?».
«Тот самый - обрадовалась Татьяна. - И сало вот. Свежее, нынешнее. Неделю назад коптили».
«Медок — это хорошо. Но что пришла- то, бедовая? За сына благодарить? Ну и на здоровье. Мед я возьму. Сало забирай назад. Пропадет все равно. Не ем я убоинку.»
Татьяна потянулась было с вопросом к Гусаковой, но та вложив ей в руки сверток с салом, грубовато подтолкнула к двери. - «Иди, иди. Не спрашивай меня о том, чего сама не пойму. Знаю и все. А почему, не ведаю. Да . Вот еще что. Не ведьма я. Так и знай. Настоящую ведьму берегись».
Татьяна медленно брела по улице поселка, прокручивая в голове события последнего дня. Странно. Но ведь она не успела спросить Катерину ни о чем. Но получила от неё ответы на все свои мысленные вопросы.
«Как же не ведьма? Ведьма конечно, но только не злая, как видно».
Таня вдруг вспомнила несколько давних случаев, связанных с Гусаковой Катериной.
Дело было еще в те годы, когда Таня ходила в начальный класс Клюшкинской школы. Как-то летом, придя с прополки свеклы, мать Тани рассказала о случае, произошедшем в поле.
С её слов, поденщицы колхоза пололи свеклу. Прополка в те годы была конечно, вручную. Ближе к вечеру, Катерина работавшая наравне со всеми, вдруг отставила в сторону тяпку и прислонив козырьком руку к глазам, напряженно стала всматриваться в сторону поселка.
Катерина недавно появилась в Клюшкино и люди еще не знали о ее некоторых странностях.
Женщина, как женщина. Только вот не очень разговорчивая. Некомпанейская какая-то. Ни посплетничать с бабами, ни поругаться. Все молчком.
Даже работая в поле в общей связке с остальными, Гусакова умудрялась отделяться. Хоть на метр, но полола поодаль от остальных.
Напряженная поза Катерины заинтересовала ее товарок. Женщины притихли, глядя на застывшую Гусакову. И вдруг та громко, ни к кому конкретно не обращаясь, выдала странную фразу. «Отмучился. Сноха рада».
Катерина снова неторопливо замахала тяпкой, срезая сочные стебли сорняков.
Приступили к работе и остальные поденщицы, непонимающе поглядывая в сторону Катерины. Но зная нелюдимый характер Гусаковой, никто не пожелал спросить ее , что та имела в виду.
А спустя час, на краю поля показались поселковые ребятишки. Они принесли матерям воды, а за одним и сообщение о смерти старого фронтовика Федота Силова.
Вот уж несколько лет, Федот неподвижно лежал в доме своего сына. Фронтовое ранение позвоночника, стало причиной полного обездвижения старого вояки.
Сноха Федота не считала нужным скрывать своего недовольства тем, что ей поневоле приходилось ухаживать за лежачим инвалидом.
Откуда Катерина могла узнать о смерти Силова, для всех осталось загадкой. Но прозвище «ведьма» , с того дня намертво приросло к Гусаковой.
Была еще парочка подобных случаев, когда Катерина заранее предупреждала односельчан о скорой смерти кого-нибудь из колхозников. Причем говорила она , как-будто между делом. Равнодушно и ни к кому конкретно не обращаясь.
Уже лежа в постели, рядом с Алексеем, Таня вдруг вспомнила непонятные слова Катерины о какой -то другой ведьме. «Настоящую ведьму берегись».
Но кто она — настоящая ведьма? И почему она должна её беречься? Татьяна добросовестно перебрала в голове всех возможных «ведьм» среди пожилых колхозниц и старых бабок. Никто на роль ведьмы, по мнению женщины, не подходил. Даже Максютина Фаина. Самая неуживчивая, самая скандальная и зловредная старуха их поселка.
После происшествия с сыном, Татьяна отвоевала у руководства колхоза себе право не ходить больше на работу. Пора было позаботиться не только о Витюше, но и о втором ребенке, что должен был скоро появиться у супругов Кулигиных.
За домашними делами, за шитьем пеленок-распашонок для будущего новорожденного, Таня совершенно позабыла о предупреждении Гусаковой «остерегаться настоящей ведьмы».
Покосная пора в колхозе успешно завершилась и работники приступили к уборке созревшего зерна. Кулигин Алексей, работавший трактористом, пропадал в полях с раннего утра до позднего вечера.
Последние дни поденщицы в основном работали на колхозном току, вея и сортируя зерно. В один из таких дней, ближе к вечеру, когда Алексея еще не было дома, в гости к Татьяне вошла Гусакова.
Едва ли кто-нибудь из односельчан смог бы припомнить случай, когда «ведьма Катерина», вдруг пожаловала к кому-то в дом. А тут на удивление хозяйке, Катерина сама пришла к ней.
Таня сидела за ручной, швейной машинкой, едва ли не единственной ценностью в их доме.
Удивившись приходу необыкновенной гостьи, она тяжело поднялась и придерживая руками большой живот, шагнула навстречу Катерине. «Что -то случилось, теть Кать?», - испуганно спросила Татьяна.
«Пока ничего. - как всегда угрюмо отозвалась Гусакова. - А вот если срочно в больницу не поедешь,, может случиться».
«Так еще почти две недели мне ходить! - удивилась Татьяна.- Куда же я поеду? А кто за Витькой присмотрит? Леша через неделю освободиться должен. Поди закончат скоро уборку. Вот и отвезет меня».
« Я тебе сказала. А там сама решай. Ехать надо сегодня»- Катерина, как всегда была немногословна.
Не отвечая больше ни на какие вопросы обескураженной Татьяны, Гусакова покинула их дом.
Вечером, глядя на запыленного, падающего от усталости мужа, Татьяна так и не решилась рассказать тому о визите « ведьмы». «Помоется в баньке, отдохнет, потом расскажу. Наверное и вправду ехать надо. Катерина зря не скажет.»
Но и после баньки, когда Алексей наскоро поужинав, буквально упал в постель, Таня снова пожалела мужа. А ночью она проснулась от тянущей боли в животе. «Как же так? Ведь еще две недели до родов. Потерплю до утра поди ничего не случится» -решила она.
Но боль все нарастала и вскоре Татьяна уже не могла сдерживать стонов. А когда из нее хлынули воды, женщина поняла, что надо будить мужа.
В четыре часа утра Алексей заспанный, не успевший как следует отдохнуть, вынужден был отправляться на конюшню за транспортом.
«Вот ведь дура, - корчась от боли, корила себя роженица. - С вечера надо было все Леше рассказать, глядишь бы нашел кому меня отвезти. И сам бы отдохнуть успел.»
Прихватив заранее собранный узел с вещами, Татьяна вышла во двор и в изнеможении присела на скамеечку у ворот. Вскоре послышалось тарахтение телеги, запряженной лошадью. Пугая предутреннюю тишину поселка, Алексей подкатил к воротам своего дома.
«Ну как ты, Таня? Давай подсоблю»- Муж, заметно нервничал, усаживая жену на телегу , покрытую свежей соломой.
Повозка двинулась и Татьяна, хватаясь за живот, застонала сильнее. «Леша, тише. Растрясешь, не довезешь.»
Алексей со всей силы натянул ременные вожжи, принуждая лошадь перейти на шаг. Татьяна прилегла на солому, подтянув, насколько это было можно, колени ближе к животу. - «Леша, давай в Выселки езжай. Маму разбудим. Пусть дядя Миша меня на мотоцикле в район везет. Не успеешь ты меня таким ходом довезти. Рожу по дороге. За одним мама решит что с Витенькой делать. К себе забрать или самой к нам на время переехать.»
Мать родила Татьяну за пару лет до начала войны. Муж ее, отец Тани, погиб в 42 -ом, оставив еще совсем молодую жену, с маленькой дочкой на руках.
Вырастив дочь и выдав замуж, мать Татьяны, далеко не старая еще женщина, неожиданно для всех, и сама вышла замуж. Муж ее — вдовец Михаил, увез жену в соседний поселок Выселки. И вот уж лет семь они проживали там в полном согласии.
Выселки находились всего километрах в пяти от Клюшкино. Солнце еще не показалось над горизонтом, когда Алексей, пугая деревенских псов, громко постучал в ворота Михаила Кузьмина и его жены Тамары. «Подъем, теща» - зычно крикнул он, не переставая стучать кулаком в крепкие доски ворот.
Охая и причитая, Тамара Леонидовна отперла ворота, впуская зятя. Разобравшись в чем дело, она наскоро поцеловав стонущую в телеге дочь, кинулась будить мужа.
И уже через полчаса, Татьяна сидела в коляске мотоцикла, укутанная теплым одеялом. Михаил вез падчерицу , умело обходя неровности грунтовой дороги.
Сорок километров пути до районного роддома, мотоцикл преодолел быстро. И в семь утра, Михаил уже сдавал отчаянно вопящую роженицу на руки немолодой акушерки.
В просторной, предродовой палате, стонали и метались еще парочка рожениц. Женщин в районный роддом везли почти со всего района. Мало в каких небольших, населенных пунктах того времени, имелись родильные и прочие отделения, оснащенные всем необходимым оборудованием.
Татьяна, раздираемая дикой болью, вопила безостановочно, вызывая глухое недовольство тех, кто обязан был ухаживать за роженицами.
Дежурная акушерка, небрежно осмотрев роженицу, недовольно выговаривала ей, упрекая в неумении терпеть. «Чего орешь? Тебя сюда насильно что-ли тащили? Умела перед мужиком ноги раздвигать, умей и терпеть».
К сожалению, хамство персонала больниц, никогда не было редкостью хоть в СССР, хоть в нынешней России. Особенно в третьесортных роддомах для всех.
И только тогда, когда неудобная пациентка потеряла сознание, акушерка позвонила на дом доктору. Татьяну, едва приведя в чувство, увезли в операционную палату.
И только потом , когда все уж было позади, Татьяна узнала, что сынок ее, весом в четыре с лишним килограмма, пытался покинуть материнское чрево, вытянув вперед ручку. Роженице успели сделать кесарево сечение. Этим самым спасая и мать, и обвитого пуповиной ребенка.
А Алексей, между тем, вернувшись домой, в то же утро, до начала рабочего дня, успел отвезти старшего сына в Выселки к бабушке. Тамара Леонидовна работала, как и большинство колхозниц, на поденной работе. Там , куда председатель по разнарядке посылал людей. В Выселках имелся небольшой Детский Сад, работающий только в горячее для колхоза время. С начала посевных и до окончания уборочных работ. Содержать Сад и его персонал в другое время, колхозу было бы слишком накладно.
В первый же день, бабушка отвела внука в большой Дом Колхозника, выполнявшего роль Детского Сада. Никаких медицинских осмотров, никаких заявлений на прием ребенка не предусматривалось. Сдала с рук на руки воспитателю и нянечке в одном лице. И сама тут же на работу отправилась. Очень это удобно было для колхозников. Содержание детей полностью брал на себя колхоз. А зарплата воспитателю и кухарке начислялась так же, как поденным рабочим . Трудоднями, на которые в конце сезона, люди получали зерно и прочий фураж.
Кстати, кормили детсадовских детей очень сытно Пусть не очень разнообразно, но вкусно и безопасно. Продукты кухарка получала в колхозной столовой, где готовились выездные обеды для полевиков.
Предоставив список детей, она получала свежее мясо, утреннее молоко с колхозного коровника, сливки и творог, свежеиспеченный хлеб. И даже свежий мед. Тоже свой, с подсобной пасеки колхоза. Все это ей выдавала главная повариха столовой. Только тут был единственный на все село небольшой, промышленный холодильник.
В самое горячее время полевых работ, колхозники получали свежее мясо быка, забитого по этому случаю. Иногда пускали под нож молодых свиней или овец. Вся эта живность, хоть и в небольшом поголовье, но обязательно имелась в наличие почти каждого колхоза.
Правда, такие привилегии для работников сельского труда, стали появляться лишь в начале шестидесятых. И то, далеко не в каждом колхозе или совхозе.
В Клюшкино не было ни столовой, ни сада. И работники о своем питании беспокоились сами.
Отправив сына к теще, Алексей снова сел за рычаги трактора. Ничего не зная о состоянии жены, он отмахиваясь от поздравлений и расспросов, поторопился поскорее выехать на уборку сахарной свеклы. В этом году, по плану спущенному «сверху», Клюшкинский колхоз, все возможные площади, засадил именно этой культурой.
Этот день, полный тревоги и неведения, тянулся для Кулигина особенно долго. Вечером, едва вернувшись с работы, Алексей, забыв смыть с себя пот с пылью, бросился в колхозную контору, чтобы позвонить в районную больницу.
Но его встретил большой навесной замок на двери конторы.
Чертыхаясь, мужчина направился в фельдшерский пункт поселка. Там тоже был телефон. И третий аппарат , насколько он знал, находился в школе. Больше телефонов в маленьком поселке не было. Как и не было здесь отделения связи. Вся почта пару раз в неделю, доставлялась из соседних Выселок.
К счастью для Алексея, медпункт оказался открытым. Поселковая фельдшер весьма преклонного возраста, охотно принялась крутить цифровой диск телефона, пытаясь дозвониться до больницы района.
Долгих полчаса Алексей нетерпеливо переминаясь на месте, ждал результатов тщетных попыток дозвониться. И когда он уже потерял надежду, телефон наконец-то ожил.
«На, держи, папаша. Спрашивай только по делу» - женщина протянула Алексею трубку.
«Алло, алло — радостно заорал он, потея от напряжения. - Это роддом? Девушка, как там моя жена?. Таня Кулигина. Что? Родила!!! Сына. А я хотел дочку. Что? А.. понятно. Хорошо, в следующий раз матрешку положу под подушку. Сколько? Четыре триста!? Ничего себе! А сама она как? Операцию сделали!? И что? Все нормально? Уже нормально? Ну спасибо! Спасибо!»
Сунув трубку в руку улыбающейся фельдшерицы, Алексей не отвечая на вопросы, несколько секунд ошарашенно смотрел на нее. «Сын. Второй. Богатырь!» - взволнованно пробормотал счастливый отец.
По улицам поселка, Алексей пролетел, как внезапный ураган, попутно обнимая всех встречающихся на пути. - «Сын, у мен второй сын. Митькой назову, как деда моего звали!». - Во всю силу здоровых легких, вопил молодой отец.
КЛЮШКИНСКИЕ ВЕДЬМЫ
часть 2
Вместо положенной недели, Татьяна провела в больнице около 20 дней. На мольбы женщины скорее отпустить ее домой, спасший ее хирург сердито отвечал- «Знаю я вас, деревенских. Сразу ведь воду таскать начнешь, навоз выкидывать. А потом снова на операционный стол. «Спасите, помогите?» А государство бесплатно лечить вас должно. Выпишу, как посчитаю нужным».
В силу занятости и дальнего расстояния, Алексей сумел только дважды навестить жену за эти долгие для них 20 дней. Встречать Татьяну с сыном он приехал на тройке лучших лошадей, запряженных в «кошевку».
Председатель Клюшкинского колхоза предоставил Алексею столь роскошный для поселка экипаж. А в ответ попросил забрать по пути из Дома Культуры района распределенного в Клюшкино новую заведующую их поселкового клуба.
Провожать Татьяну с ее богатырем сыном, вышел едва ли не весь персонал больницы. Алексей смущенно всунул в руки первой попавшейся на пути акушерки, пышный, большой пирог с калиной, испеченный тещей специально для этого случая.
Неумело, с трепетным страхом принимая из рук доктора белый сопящий сверток, Алексей едва сдерживал слезы радости и гордости. «Спасибо, мать за сына» - с чувством поблагодарил он похудевшую, заметно осунувшуюся жену.
Усадив Татьяну в плетеную корзину — кошевку, Алексей передал ей ребенка и заботливо укутал обоих одеялом и теплым пальто. Начало октября хоть и было в этом году теплым, но прохладный ветерок давал о себе знать.
Когда -то , не так давно, Алексей учился в этом поселке на тракториста. Расположение улиц ему было хорошо известно. Не плутая и не расспрашивая встречных, он быстро доехал до Дома Культуры.
Видимо, заметив через стеклянную дверь повозку, на крыльцо Дома вышла невысокая, молодая женщина. На ней было легонькое пальто, скорее — плащик. Простоволосая, с небольшим чемоданчиком в руке, она скорее походила на школьницу. «Здравствуйте. Вы за мной? - уверенно спросила она, подходя к кошевке. - Подите в помещение, там в фойе мои вещи. Книги и пособия по лекциям. Принесите их пожалуйста» - едва ли не приказным тоном, велела она .
Татьяну неприятно удивили приказные нотки «соплячки», как окрестила она про себя новую заведующую их клуба.
Ответ мужа девушке, Татьяну порадовал и вызвал в душе нотки затаенной гордости- «Я, барышня, за женой приехал. И за сыном новорожденным. А вас забираю по пути. Председатель попросил.»
Он принес вещи девушки и небрежно кинул ее баулы под ноги в низ кошевки.
«Вы что делаете? — вскрикнула девушка. - Это же книги!»
«А вы барышня, куда сами собираетесь садиться»- поинтересовался Алексей. - по моему, тут и слепому видно, что книги ваши на сидение не войдут. Они же в сумках. Ноги аккуратнее ставьте сверху и не запачкаете свое сокровище. Не посажу же я жену на дно кошевки».
Устраивая ноги в легких ботинках поверх баулов, девушка еще долго и недовольно ворчала. « Я вам не барышня, а работник культуры. Обещали меня нормально доставить, а сами прислали невесть кого».
Татьяна с недоумением и неприязнью посмотрела на попутчицу и крепче прижала к себе спящего Митеньку. «Тоже мне, работник культуры» мелькнула и ту же пропала мысль, которую спугнул проснувшийся ребенок.
Освободив тяжелую, синюшную от распиравшего молока грудь, Таня дала ее ребенку. Покосившись на ее материнскую грудь, девушка презрительно хмыкнула и брезгливо скривившись, отвернулась. Но Татьяна, умильно смотрящая на чмокающего сына, ничего не замечала кроме него.
Когда повозка миновала населенный пункт и выбралась на открытое всем ветрам пространство, Татьяна плотнее завернулась в одеяло, пряча сына и себя от холодного, пронизывающего ветра.
Алексей сидел впереди своих спутников на специальном, маленьком стульчике. Управляя лошадьми, он время от времени оглядывался на женщин. Оглянувшись очередной раз, он увидел посиневшее лицо девушки, ее трясущиеся от холода губы и глаза полные паники. Обхватив себя руками, девушка согнулась к самым коленям, пытаясь хоть как-то согреться.
«Да я смотрю, барышня, вы как на прогулку летнюю нарядились. Таня, пусти ее под одеяло а то труп довезу вместо директора клуба» - не скрывая насмешки - обратился к своим пассажиркам Алексей.
Понимая, что девушка из гордости не пожелает воспользоваться его советом, а Таня не сможет укрыть ее сама, Алексей остановил повозку. Сойдя на землю, он сам укутал женщин. Теперь они сидели вплотную друг к дружке под одним одеялом, укрытые одним на двоих пальто. Головка спящего ребенка касалась плеча девушки. И той поневоле приходилось сидеть неподвижно.
В Клюшкино, Алексей высадив девушку у колхозной конторы, помог той занести на крыльцо вещи. «Пока, мадам. Привыкайте к нашей деревенской жизни. У нас тут особая культура и особые условия».
Девушка неожиданно до доброму улыбнулась, сделавшись сразу же просто хорошенькой, смущенной девчонкой. «Спасибо.»
«Бывай, синеглазка. Люди у нас простые, но строгие. Привыкай»
«Чего это ты там с ней так долго любезничал?» - ревниво спросила Таня, когда муж вернулся к повозке.
«Танюша, она новый человек в поселке. Наверное, еще и городская. Гордячка. Ну ничего, это с нее слетит быстро. А если мы не поможем все сообща, девчонка сломаться может. Мы же люди».
«Ну конечно. Тебе же, как всегда, больше других надо», ворчливо отозвалась жена. Но, зная доброту Татьяны, ее отзывчивость, Алексей понимал, что Таня говорит это просто так, для порядка.
Вечером в большой дом Кулигиных потянулись люди. Приходили соседи и коллеги по работе в колхозе, поздравить счастливых родителей. Ближе к ночи зашел председатель. На кухонном столе на тарелках лежало нарезанное сало, соленые, еще прошлогодние грузди. Исходила ароматным паром сваренная в мундире картошка. Стояла початая бутыль с крепким самогоном.
Алексей раскрасневшийся от жарко натопленной печи и выпитого алкоголя, радушно угощал односельчан. Таня охотно показывала людям сына, ненадолго вынося его из спальни по просьбе самых настойчивых.
В те годы да еще и в селах, ни кому и в голову не приходило прятать новорожденных от посторонних глаз.
Старший Витюша, все еще находился у бабушки. Тамара Леонидовна пообещала дочери оставить внука у себя до тех пор, пока Татьяна окончательно не оправится от последствий операции.
Гости на угощавшись, постепенно разошлись по домам. Остались кроме хозяев, лишь председатель и парочка самых крепких мужичков, которые не прочь были продолжить пир.
Но и этих выпивох вскоре увели по домам их более понятливые жены.
Председатель колхоза, бывший фронтовик , семидесятилетний Ефим Иванович Скорбенко, засиделся в доме своего тракториста далеко за полночь. Разговор шел о колхозных делах и планах. Татьяна давно уже спала в супружеской постели, прижав к теплому боку своего ребенка.
Алексея ждала расправленная лежанка позади русской печи.
«Ну как тебе наша новая завклубша? - поинтересовался Ефим Иванович. - Вроде и ничего девка. Но уж больно молода. Хотя если подумать, то такая и нужна в поселке. А то чем дальше , тем чаще молодежь в города убегать наладилась »- посетовал председатель.
«Девка, как девка, - пожал плечами хозяин дома, - Я ее сквозь лупу не разглядывал. Горда больно. Не сбежала бы в город, как наши некоторые».
«Может и сбежит. Непроста она, видать. Не зря же мне так настоятельно из райкома рекомендовали заботой девку окружить. Намекнули, что родители у нее чуть ли не министры. И чего это ее в нашу глухомань потащило? Ну ладно, разберемся. А ты, Лексей, отдыхай . Напиши завтра заявление на недельку отпуска. Побудь с семьей. А то ведь ни единого выходного за весь сезон не попросил.»
«Вот спасибо, Иванович» - обрадовался Алексей, провожая запозднившегося гостя.
А через пару дней, перед выходным , по поселку прошлись школьники, приглашая жителей на общее собрание колхозников. Руководство колхоза частенько собирало людей в клубе таким необычным образом.
На подобные мероприятие, как в кино, люди шли с охотой. Не было еще в маленьких селах телевидения. Даже радиоприемники имели далеко не все.
На любое общественное мероприятие колхозники шли, как на праздник. Женщины одевали лучшие свои наряды, доставали из комодов украшения, чаще всего медные безделушки. Щедро душились «Красной Москвой». Мужчины брились и лили на себя одеколон «Шипр».
И в этот раз равнодушных не осталось. Даже Гусакова Катерина, на всеобщее удивление колхозников, пришла в клуб. Правда и тут она осталась верной самой себе. Одежда Катерины была, как обычно безликой, в темных тонах. И место она себе облюбовала на задней скамье, подальше ото всех.
Народу в клуб набилось, как никогда раньше. Даже обычно пустующая , задняя скамья, на которой устроилась Катерина, тоже вскоре оказалась занятой подошедшими позже остальных. Видимо весть о новенькой «завклубше» уже успела облететь поселок. И люди, оставив все свои дела, ринулись на собрание.
Алексей оказался притиснутым к плечу Катерины почти вплотную. «Здравствуйте, тетка Катя» — вежливо поздоровался он с пожилой женщиной, впервые подумав о том, что не знает отчества Гусаковой.
«Бывай здоров», - как всегда угрюмо отозвалась Катерина.
В этот момент на сцену поднялся председатель колхоза Скорбенко. Подойдя к краю сцены, Ефим Иванович, хорошо отработанным голосом поздоровался с колхозниками. «Как вы уже знаете, товарищи, к нам прибыл ответственный товарищ из Культурной организации. Это наша новая заведующая клубом Нина Аркадьевна Пановская.
Товарищ она еще молодой. Комсомолка, конечно же. Нина Аркадьевна сама напросилась в наш поселок. И наша задача помочь молодому специалисту почувствовать себя нужным человеком в нашем небольшом, но дружном коллективе».
«Ответственный товарищ» чеканя шаг, как на параде, тут же вышла из боковой дверцы сцены.
«Как актриса какая - не очень дружелюбно подумал Алексей, - видать, девочка скромностью не мучается».
Девушка была одета в строгий, хорошо сидевший на ней, темный костюм. Белоснежный ворот нижней кофточки и уголок белого платочка, выглядывающего из кармашка пиджака, еще больше подчеркивали деловой настрой Нины. Густые, коротко стриженные , темные волосы девушки , были аккуратно причесаны. Капризно изогнутые губы тронуты розовой помадой. Никакой другой косметики на лице девушки не было. Но запах ее необыкновенно тонких духов , вскоре почувствовали все те, кто сидел в первых рядах.
«Здравствуйте, товарищи колхозники»- В высоком, напористом голосе девушки не промелькнуло и тени смущения или неуверенности.
Она действительно была похожа на опытную, профессиональную актрису какого-нибудь известного театра.
- «Ефим Иванович совершенно прав. Я приехала сюда по зову сердца. Мне не раз приходилось бывать в деревнях и меня всегда поражало попустительское отношение сельских жителей к собственной жизни. Никита Сергеевич Хрущев, наш лидер и рулевой, давно уж выдвинул единственно правильную идею . Необходимо поднимать культуру сел. А для этого, в первую очередь, необходимо избавиться от личной собственности, за которую люди продолжают цепляться изо всех сил.. Ну зачем вам эти свиньи, коровы? Когда можно жить совершенно по другому. В чистоте, свободно и интересно. Вместо навоза и мух разводить в своих оградах цветы и плодовые деревья. Я мечтаю увидеть общество свободное от уз самовольного рабства. Неужели нельзя просто работать в совхозе, получая все продукты из запасов общественных хозяйств. Думаю, если дружно сдать всю вашу живность в фонды колхозов и совхозов, то ваше же хозяйство, где вы работаете, для вас будет выделять то же молоко и прочее за мизерны цены.
Избавьтесь от всего лишнего. Разогните спины, посмотрите на мир другими глазами. У вас появится много свободного времени для поездки в областные театры и музеи…. .»
Звенящий, словно какой-то неземной тембр голоса девушки, ввинчивался в мозг сидящих в зале. Обволакивал сознание и рождал во многих людях неосознанное беспокойство. Несмотря на очевидную бессмыслицу , Нину хотелось слушать и слушать бесконечно. Сомнения в правильности своего бытия посетили в этот час многих.
Алексей в первую минуту, порывавшийся прервать нелепый монолог Нины, вдруг почувствовал непонятное головокружение и слабость. Все поплыло перед глазами. Он утерял смысл Нининых слов. И только голос ее, необыкновенный, проникающий в самую глубину мозга, казался единственно правильным и нужным в эту минуту. Мысли о жене, детях, заботы о о не вывезенном стожке сена для своего хозяйства. Все это показалось сейчас таким никчемным и ненужным, что Алексей едва не застонал от стыда за самого себя. От стыда за свои тревоги и мысли о собственном благополучии.
Ненамного лучше чувствовали себя и многие другие из сидевших в зале.
«Ерунда! Не слушайте вы эту ведьму, люди добрые. Трудяга мужик завсегда своим хозяйством жил. А лодыри и вот такие «культурные» за чужой счет норовят в рай въехать. Гоните взашей ведьму эту. Чтобы добрых людей не смущала! »- громкий грубоватый голос, прозвучавший с задней скамьи, словно бы всколыхнул зал от оцепенения, похожего на сон.
Алексей вздрогнув, с удивлением посмотрел на свою соседку. А Катерина, вернувшая своим выкриком людей к действительности, уже пробиралась к выходу.
В помещении поднялся невообразимый шум. Большинство кричавших, обвиняли Нину в непонимании нужд крестьянина. «Легко тебе рассуждать тут. Тебя папа с мамой накормят , оденут, обуют за свою профессорскую зарплату. А моих детей кто кормить будет? Театр или цирк- громче всех кричала Лида Чугунова, колхозная доярка и многодетная мать по совместительству.
«Вот, вот, - вторила ей другая женщина, - Морду мазями намажу и пойду на танцы. А ребятишки пусть пустые щи хлебают. Да если я свою курку не порешу, то ни один колхоз моего мужика куриной лапшей не накормит. А мужику пахать, сеять надо. Чтобы не только себя прокормить, но и таких умных, как ты».
«Колхоз нам на трудодни копейки дает. Остальное зерном получаем. Вот и приходится свое мясцо на базар везти, чтобы ту же обувку к зиме справить» - вторил ей конюх Михаил.
Но были и такие, кто был полностью на стороне молодой лекторши. И это была в основном молодежь. -«Правильно Нина говорит. Пора уж и о собственной жизни подумать, не о телячьей. Я лично, доработаю до тепла и до свидания. В город поеду. Хоть поживу по человечески», - роптали недовольные.
Скорбенко, спустившись в зал к людям, пытался навести порядок, уговаривая всех успокоиться и продолжить собрание. Но взбудораженные колхозники , не слушая его продолжали шумно спорить. Вскоре все разошлись по домам. Алексей вышел из клуба одним из последних. Ему по-человечески было жаль Нину, заметно растерявшую свою самоуверенность.
Когда в клубе осталось всего несколько человек, Нина сердито выкрикнула, обращаясь к председателю - «Плохо у вас комсомольская ячейка работает. Люди совершенно без культурные.. Все равно ведь будет по-моему. Пусть год там пройдет или пять. Но все идет по плану партии. Укрупнение хозяйств, слияние города с деревней неизбежны. Иначе мы не развитая страна Советов, а загнивающая, отсталая, типа Америки.»
«Просто вы, Нина Аркадьевна , на десяток лет раньше, впереди паровоза бежать пытаетесь» - хмуро отозвался Скорбенко. И обращаясь к Алексею попросил того подождать. Нина, пока колхоз строил для ее жилье, устроилась в доме Скорбенко. У того имелась теплая пристройка с отдельным входом.
Домой шли втроем. Нина с председателем впереди. И Алексей в двух шагах позади них.
Всю дорогу девушка запальчиво отстаивала свою точку зрения, обвиняя Скорбенко в безответственности и попустительстве.- «Вы коммунист с большим стажем. И кому, как ни вам мозги своим работникам вправлять. Не поведут сами своих коров на ферму, заставить надо. Для их же блага. Наши герои в Революцию головы положили, чтобы Коммуну создать. А прошло время, расслабились. Снова собственностью стали обрастать. Не по советски это. Мы такими темпами никогда к Коммунизму не придем! Вместо того, чтобы внедрять в жизнь передовые идеи вы тормозите ход истории своей дремучестью Просто враги народа какие-то!»
Не в силах противостоять напору этой девчонки, Скорбенко лишь устало отмахивался. Спорить с самоуверенной «завклубшей», поверхностно нахватавшейся новомодных веяний, ему не хотелось.
Алексей, коротко попрощавшись, свернул к своему двору.- «Погодите, а вы почему молчите? Или не согласны со мной. Или вам всерьез нравится годами в навозе ковыряться?»
Алексей не знал, что ответить этой, в общем- то неглупой девушке. «Не знаю» - буркнул он, торопливо захлопывая за собой калитку.
Татьяна встретила мужа вопросами. Она не смогла пойти на собрание из-за маленького Митьки. Женщину интересовало все. Она, привыкшая быть в курсе деревенских новостей, очень скучала без привычного общения.
Но Алексею отчего-то, не захотелось делиться с женой впечатлениями прошедшего собрания. «Ничего особенного, Танюша. Спать хочу.» Не отвечая на очередные вопросы жены, он наскоро проглотив стакан молока, отправился спать.
«Сильная натура. Прямо атаман в юбке. Если бы не Катерина, то запросто уболтала бы людей своих коровенок в колхоз сдать, - думал Алексей, лежа на топчане позади печи. - Жаль, не совсем понимает, девка, что рановато колхозникам без хозяйства жизнь начинать. Помочь ей надо. Запутается совсем. Но, умна, ничего не скажешь. Говорит, как режет, как огнем жжет!»
А в это время, Скорбенко, сидя на летней кухне напротив Нины, проникновенно уговаривал ту не спешить со своими нововведениями.- «Ты пойми, красавица. Такие вопросы в Министерстве решаются. Людей напугать можешь, оттолкнуть от себя. Тебе надобно культурой заниматься. А в личные хозяйства не дело влезать. Не время еще. Страна наша не настолько еще сильна после войны. Не смогут люди в колхозах без подсобного хозяйства. Государство пока не в силах людям достойную зарплату давать. Весь финансовый фонд на государственное строительство идет. Заводы, фабрики, дороги. Дома для людей. Да мало ли чего. Страна молодая. Ее укреплять ндо. А людям что делать? Пролетарий хоть какие-то деньги имеет для жизни. А колхознику сильно надеяться не на что. Правильно сказано было. Мясцо на базар — детишкам на штанишки.
Вот как окрепнем, тогда другой разговор будет. Не хочу я чтобы ты здесь немилой для людей стала. Поэтому, в следующий раз подумай, взвесь, а потом уж и предлагай свои задумки.»
Нина с горящими от негодования щеками, пыталась возразить председателю, но тот, легонько стукнув кулаком о стол, слегка повысил голос «Все! Спать, Нина Аркадьевна. А совета моего послушай. Так, чисто по человечески. Не как председателя, а как хозяина со стажем».
Устроившись поудобнее под теплым одеялом в своем закутке, Нина долго не могла уснуть.
С детства обладая твердым характером и необъяснимой, мистической силой убеждения, Нина мечтала перевернуть весь мир. Сделать его лучше, по своим понятиям. Воспитанная родителями, убежденными Сталинцами, девушка выросла прямолинейной, беспощадной к проявлениям любых человеческих слабостей. К тому же, слишком самоуверенной.
«Жалость унижает человека» - эти слова, не раз произносимые ее матерью, легли в основу всего жизненного кредо девушки.
Она, естественно, не верила ни в Бога, ни в черта.
Хотя и замечала за собой некоторые странности . Иногда с ней происходили вещи, не вкладывающиеся в её понятия.
Нина давно заметила, что стоит ей чего-нибудь очень сильно пожелать, обязательно сбывалось. Как например. В детстве, девочке вдруг захотелось во что бы то не стало, побывать в Москве на Красной площади. Посетить мавзолей Ленина.
И она там побывала. Жила Нина с родителями в областном городе. Причем очень далеко от Москвы. Родители девочки занимали немалые посты в Горкоме Партии. И однажды, когда Нина училась в 6 ом классе, её отцу предложили месячную командировку в столицу. Причем в летнее время. И Нина поехала с отцом, хотя э то было против правил любого командировочного. Это было похоже на сказку!
И подобных случаев в ее жизни происходило не мало. Она не загадывала и не просила для себя красивых платьев или игрушек. В отличие от своих сверстников, Нину не интересовали дефицитные пластинки новомодных песенок типа «Черного Кота». Она мечтала о дефицитных подписках на известных классиков от литературы. И получала их почти по волшебству.
В послевоенные годы и почти до 80 лет прошлого века, хорошую книгу можно было достать лишь по умопомрачительному блату.
Горкомовские работники, могли бы себе доставить такое удовольствие. Но только не слишком правильные родители Нины. Для простых граждан СССР, добыть вожделеную подписку на книги можно было, отстояв ночь в очереди у книжного магазина. Или по распределению в Цехкомах предприятий. Но чаще, из-под полы спекулянтов на «черных рынках». Причем, за бешеные деньги.
Подписку на Большую Советскую Энциклопедию, Нинины родители выиграли по лотереи. Подписку на трехтомник Пушкина, Нине подарили на выпускном вечере в школе. За подпиской на Кафка, она просто отстояла часов 15 в очереди у книжного магазина. Подписное издание на Кафка, было в единственном экземпляре и досталось оно Нине.
Казалось бы, что в этом необычного. Но именно эти книги, Нина больше всего мечтала получить. Несмотря на очевидность своей, некоторой исключительности, девушка до сих пор скептически относилась к своим возможностям, считая все происходящее с ней, обыкновенным везением и случайностью.
В институте, Нина сошлась на почве общих интересов, с группкой молодежи, пропагандирующий отказ от личной собственности в пользу всеобщей культуры. И конечно же, очень быстро стала лидером этого течения.
Любовь, семья, личное пространство, уют и многое другое, были для этой кучки молодежи едва ли не под запретом. По мнению Нины и ее друзей, детей должны были «производить» специально отобранные здоровые женщины. От таких же здоровых мужчин. Воспитанием детей должны были заниматься спец. учреждения. А любовь, семьи, милосердие и жалость к более слабым — все это Нина и ее друзья считали «слюнявым пережитком буржуазных недобитков».
Кто и почему внушил девушке такое странное понятие о жизни? Скорее всего, родители своим отношением к людям и жизни вообще. Отец с матерью непременно обращались друг к другу строго на «вы». В семье правила атмосфера официальности и деловитости. Родители жили в спартанской обстановке и дочь приучали к тому же.
Деловитость и сдержанность проявлялись во всем. В домашней обстановке, в одежде, во взаимоотношениях, в питании.
В их квартире не было никаких «излишеств» типа выходной одежды, украшений или бабушкиных сервизов. Ни предметов косметики, ни прочих женских штучек, что делают жизнь приятнее, в семье не признавали. Только книги. Да и те проходили через строгую цензуру старших Пановских. Единственная вольность ,допускавшаяся в семье, были цветы. Предпочтение, конечно же, отдавалось красным гвоздикам.
Не было тепла и во взаимоотношениях родителей Нины. «Для жизни человеку нужно лишь самое необходимое. Главное, быть честным и принципиальным во всем. А все эти рюшечки, поцелуйчики для слезливых буржуев».
Эти понятия были привиты Нине раньше, чем она научилась ходить.
И хотя девушка при желании, могла бы надавить на родителей силой своего внушения и получить хотя бы куклу в детстве, она этого не делала. Просто не считала нужным.
Нина проживая в родной семье, тем не менее никогда не получала родительской ласки. Что такое поцелуй матери, она не имела представления. Посещать школу своей дочери, родители так же не считали нужным. «Человек должен сам отвечать за свои поступки. Сам строить свое будущее. Не надеясь на пап и мам» - чопорно выговаривала Нине мать, когда та просила ее прийти на школьные собрания.
И девушка слишком рано научилась быть самостоятельной.
Отец покинул этот мир, когда Нина училась еще в школе. Не выдержало сердце закаленного революционера момента развенчания своего кумира . Даже смерть любимого вождя так не ударила Пановского, как разоблачение его «культа личности».
После смерти отца, Нина продолжала жить как ни в чем не бывая. Родители сами отучили дочь от всякого рода «слюнтяйства».
А потеря отцовской зарплаты, тоже не повлияла на привычный семейный быт. Ведь родители основную массу бюджета, отдавали то в фонд Мира, то в Красный Крест. То отправляли в фонд помощи голодающим детям какой-нибудь малоразвитой страны. И делалось это, скорей всего, не от доброты душевной, а по велению партийной совести , патриотически настроенных граждан Страны Советов.
В отличие от родителей, Нина с радостью приняла политику Никиты Сергеевича Хрущева, вставшего во главе Коммунистической Партии Советского Союза. Его идеи по «окультуриванию» всей страны, по воссоединению города и деревни, оказались созвучными собственным идеям Нины.
В институте девушка нашла немало единомышленников, для которых долгое время была лидером. Ее совершенно не смущало то обстоятельство, что мужская половина института, не воспринимала её как женщину, как привлекательную девушку.
И хотя, ей исполнилось уже 23 года, Нина до сих пор ни разу не взглянула на мужчину «девичьими глазами» . Если кто-то, когда-то и вздыхал по ней, то быстро остывал, натолкнувшись на ее чрезмерную гордыню и полное презрение к любви вообще.
Закончив Институт Культуры, Нина выбрала для работы отдаленное , малочисленное село. Именно здесь она решила воплотить в жизнь свою мечту . А мечта у нее была очень простой, как Нине казалось.
Обрасти единомышленниками и создать маленькое «государство в государстве». И «государство» это должно освободиться от «засасывающих пережитков прошлого». То есть от любой личной собственности. Идея — сродни сектантской. Отличие было лишь в том, что молилась Нина другому «Богу» , под названием «Призрак Коммунизма». Который еще долгое время, «бродил по Европе».
К сегодняшней лекции, девушка готовилась очень тщательно. Как ей казалось, она нашла самые простые и доходчивые для «отсталых» колхозников слова. А выходя на сцену, даже губы подкрасила, «чтобы быть ближе к простому народу»..
И вот сейчас, лежа в теплой постели, Нина с раздражением думала о том, что если бы не эта старуха, с задней скамьи, у нее бы все получилось, как получалось задуманное почти всегда.
Уже засыпая, она увидела вдруг ясно, как наяву, напряженный взгляд мужских глаз устремленный на нее. «Алексей, вроде бы. Ну да. Тот , что меня вез сюда. Надо на него сильнее нажать. Вроде бы, наш человек. Правда, жена у него дура без культурная. Как неприятно было, когда она свою толстую грудь на обозрение выставила. Вот и приобщи таких к культуре».
«Приобщать» сельских жителей к культуре, новая Завклубом принялась на следующий же день. Для начала она не поленилась подняться наравне с доярками. Чуть свет Нина заявилась в коровник. Здесь работали в основном молодые женщины. Перед дойкой Нина, по ее выражению, провела с ними разъяснительную беседу. Заручившись обещанием самых «продвинутых» прийти сегодня в клуб, Нина отправилась по другим оживленным «точкам» колхоза.
В результате такой настойчивой деятельности, в клубе вскоре появилось какое-то подобие художественной самодеятельности.
Правду сказать, самой Нине было бы куда приятнее видеть театр, созданный собственными руками. Но…. Слишком мало оставалось в селе людей, желающих и способных проявить свои таланты. Все чаще вчерашние школьники уезжали в города или районные поселки.
Зато получилась не плохая вокальная группа. И даже музыкант нашелся. Сазанов Михаил, достаточно пожилой, но все еще задорный мужчина. Колхозный конюх, он едва ли не с пеленок виртуозно владел гармонью. А когда Нина «выбила» в районном Доме Культуры новенький баян, Михаил быстро освоил и этот инструмент.
Алексей одним из первых записался в «артисты». Правда дома пришлось немного поднять голос. Татьяна, узнав от мужа, что он будет ходить на репетиции по вечерам, подняла шум. «Ты что, мальчик бегать на спевки? У тебя семьи нет? - едва не кричала она на мужа. - Или тебе по вечерам дома не медом пахнет? Или заезжая вертихвостка голову задурила?»
«Таня, чего ты яришься? Вместо того, чтобы самой ходить, пытаешься меня совсем ручным сделать. Пойдем со мной. Бабка час с Митькой посидит. Кто если не мы? Ведь завклубша права. Мы тут совсем в дерьме заросли. Театров нет, так хоть сами что-то создадим стоящее. Не желаю я всю жизнь в пригоне торчать. Да у бабьей юбки сидеть. Хоть какого-то простора душе дать надо.»
Не раз и не два Алексею приходилось уходить из дома со скандалом. Сама же Татьяна категорически отказалась участвовать в самодеятельности. Правда и голосочек у нее был не соловьиный. Чего нельзя было сказать о ее муже.
Чтобы свести скандалы на нет, Алексей перед уходом в клуб, переделывал все домашние дела. Чистил в сарае, кормил животину, носил воду, убирал снег и переделывал множество других дел по дому. В конце концов, Таня успокоилась и даже стала интересоваться как там в клубе. И Алексей, радуясь перемирию охотно рассказывал ей обо всем.
А когда седьмого ноября, в Праздник посвященный Великому Октябрю, Татьяна посмотрела в клубе концерт с участием ее мужа, она и вовсе подобрела. Алексей ее был главным солистом в небольшой группе. Он вел маленький сельский хор. Сам запевал и даже выступил соло.
Возвращаясь под руку с мужем с вечера, Таня с удовольствием слушала похвалы односельчан в адрес своего Алексея. Распираемая гордостью, она не заметила ревнивого и презрительного взгляда, которым одарила её Нина.
После памятного разговора на летней кухне председателя, Нина решила на некоторое время воздержаться от своей навязчивой идеи. Девушкой она была далеко не глупой. Прекрасно осознавая, чо может оттолкнуть от себя большую часть колхозников, Нина решила пока что, вплотную заняться художественной самодеятельностью. И не только. Она буквально выбивала в районе лучшие фильмы для «своего» маленького поселка. По одной лишь ей известным каналам, Нина «доставала» дефицитную краску и многое другое для ремонта клуба.
Девушка пробиваясь к самому высокому начальству района, предъявляла тем ультиматумы, требуя то новый баян, то клубные кресла вместо деревянных скамеек. В ней проснулся юношеский авантюризм, желание показать на что способна простая сельская «завклубша».
В глубине души она и сама осознавала, что все ее достижения, это лишь разбег перед главной целью. Сделать поселок самым культурным в районе. И конечно же, освободить людей от «рабской зависимости от личного подворья».
И ради этой грандиозной цели, девушка со спокойной совестью нарушала собственные принципы. А именно : Не пользоваться никакими привилегиями, связями и прочее. Не козырять именем своего умершего отца. Врываясь очередной раз в кабинет Первого Секретаря Райкома Партии, Нина думала о том, что действует в интересах людей Клюшкина. «Не для себя же я прошу ту краску».
Краска отрывалась от нужд какого-нибудь Детского сада или школы.
И Нина знала об этом. Но желание очередной раз блеснуть, затмевало все остальные мысли. Она и сама не заметила, когда перешла эту грань. Когда ее честолюбие, ее желание приковать к себе всеобщее внимание колхозников, заставить их восхищаться собой, затмили все остальное.
Нина всю жизнь была такой. В глубине души девушка всегда желала славы, восхищения и слепого подчинения толпы. По настоящему она не умела ни любить, ни жалеть кого бы то ни было. Но раньше, проживая с родителями, потом обучаясь в институте, Нина поневоле сдерживала в себе свое тщеславие. Сейчас же, почувствовав вкус свободы, девушка развернулась во всю.
Она не жалела ни сил, ни времени, во всю мощь используя свой дар повелевать людьми.
И лишь один человек на свете имел непонятное для девушки влияние на нее. Не очень сильное пока, но все же ощутимое. И этим человеком был Алексей Кулигин. Женатый Клюшкинец у которого подрастало двое сыновей.
Еще в тот раз, когда Алексей забирал ее из районного поселка , Нину немного смутил его взгляд. Совсем чуть-чуть. Но и это было для нее неожиданным открытием. В ту секунду, когда Алексей, закрывая ее от пронизывающего осеннего ветра, близко заглянул в ее глаза. И потом, на крыльце колхозной конторы, когда он прощаясь, сказал ей «Бывай, синеглазка».
Поначалу Нина не понимала своего состояния. Просто считала, что она благоволит к Алексею, благодаря его исполнительности и серьезному отношению к самодеятельности. Но тогда, когда мысли о нем стали почти неотступными, девушка встревожилась. Но не потому, что её угораздило влюбиться в женатого. Это как раз, ее бы никогда не остановило.
Но, еще с детства она поставила перед собой цель:
«Никаких влюбленных соплей, никакого замужества. И уж тем более — никаких детей. Только служение высоким идеалам Коммунизма. Только «спасение заблудших людей от засасывающих пережитков буржуазного прошлого». То есть — от личной собственности.
И вдруг эти мысли! Это странное смятение сердца при встречах с Алексеем. Такого от себя Нина никак не ожидала, расценивая собственное состояние, как предательство по отношению к своим идеалам.
Недолюбленная в детстве, лишенная обыкновенного родительского тепла и настоящей душевной дружбы, Нина и не думала о том, что она просто несчастная девушка, хотя и обладающая удивительным талантом гипнотизера. А возможно и большим.
Небольшая сольная группа Клюшкинского сельского клуба спешно готовилась к Новогоднему концерту. Праздничный утренник для школьников решили проводить тут же в клубе. Хотя раньше такие мероприятия проводились исключительно в школе.
До утренника оставалось всего несколько дней. Нина экстренно собрала своих «артистов». В этот раз они будут не только петь, но и разыгрывать маленький спектакль для учеников Клюшкинской школы — четырехлетки. Дети старших классов учились в соседних Выселках.
Добровольные «актеры» старательно повторяли за Ниной движения и слова, что она им показывала. Отрепетировав небольшую, новогоднюю сценку, принялись разучивать новую песню.
Алексей, как всегда запевал. Забывшись, Нина глядела во все глаза на мужчину. Сегодня, особенно остро, девушка чувствовала свое смятение перед ним. Опомнилась лишь тогда, когда смолк баян. Стряхнув непривычное оцепенение, Нина вдруг поймала на себе насмешливый взгляд одной из участниц хоровой группы Надежды Суриковской. Неожиданная, даже для нее самой, ярость волной накрыла самолюбивую натуру девушки.
Никто не имел права насмехаться над ней!. Тем более, какая-то колхозница неотесанная! Необузданная ненависть ко всем этим недоучкам свинаркам и дояркам, выплеснулась из подсознания взбешенной девчонки.
Она ненавидела и презирала этих людей. Причем , всегда. С самого начала работы в Клюшкино. Просто чувства эти прятались слишком глубоко в ней. За придуманным слоем взятых на себя обязательств по «окультуриванию» работников колхоза Клюшкино.
Тут же опомнившись, Нина постаралась усилием воли подавить в себе эту внезапную вспышку злости. Но было уже поздно. Надя вскрикнув, схватилась рукой за лицо «Ой, глазоньки мои - дико завопила молодая женщина, - Ой, мамынька, больно! Не вижу ничего».
Ярость так же внезапно покинула Нину, как и появилась. Искренне недоумевая что же это случилось с Надей, она крикнула Алексею, чтобы тот бежал за фельдшером. Благо, что та жила в трех минутах ходьбы от клуба.
Но этого делать не пришлось. Боль и внезапное ослепление прошли у Нади вместе с исчезновением приступа злости у Нины.
Это была не последняя странность в тот вечер. Нина совершенно забыла о своей несдержанности. Словно и не было никакой вспышки её бешенства. Скорее всего, девушка страдала какой-нибудь неустановленной формой раздвоения личности. Или какой-нибудь редкой формой нервного расстройства. Как бы то ни было, но спустя несколько минут после своего приступа, она уже совершенно искренне помогала Наде одеваться. И даже вызвалась проводить ту до дома.
Прошло несколько дней. О неожиданном, кратковременном недомогании Надежды поговорили и забыли.