Изменение поэтического названия деревни Киндги на грубую прозу - Кындыг, наступившее вслед за развалом Союза, приложило как обухом и не принесло никакого эстетического удовольствия.
Неужели всем моим ностальгическим послевкусиям от черноморского побережья Абхазии наступил кындыг-кирдык?
Что произойдёт с воспоминаниями о воздухе прошлого, щедро наполненном шуршащим под ногами морем, ароматом эвкалиптовых крон , веселившихся и игравших с морским бризом ?
Что будет, теперь, с яркими образами прожорливых грязных продолговатых свинюшек, умудрявшихся с наглым хрюканьем ловко стянуть богатый улов жирных лупоглазых бычков прямо из-под носа? Они, помнится, не реагировали ни на какие удары толстой хворостиной, пока, причмокивая от удовольствия, не съели все, вместе с костями?
Первое утро в Киндги началось тогда неожиданно. Дядя Миша, много лет руководивший хозяйством небольшого пионерского лагеря, который пустел к октябрю, перехватил меня на самом выходе из деревянного домика, где мы поселились.
Тихо и заботливо, чтобы не разбудить молоденькую жену с маленькой дочуркой , мирно посапывавших внутри, он приложил палец к губам,
- Тссс,- В другой руке дяде Миши поблескивал большой гранёный стакан. Слегка волнуясь, у краев подрагивала крепчайшая синеватая чача
Споро влив огненное содержимое в наивного молодого человека, старик ловко заткнул мой обожженный рот увесистой куриной ножкой
Всего через минуту, изображение идиллического приморского утра в моих глазах слегка расползлось и размылось, а дядя Миша быстро превратился в некое подобие неугомонно-шутливого Диониса.
Маленькая деревушка , обдуваемая тёплыми субтропическими ветрами со всех сторон, уже смотрелась похожей на ленивую кошку, которая устроилась на самом берегу синего-синего моря. Она млела под лучами ласкового октябрьского солнца и наводила красоту, умываясь под частыми скоротечными ливнями.
Загадочно кивая и поблескивая глазами, вновь испечённый Дионис легко заманил меня в свою таинственную темноватую пещеру.
Всего минуту назад, ведомый лучшими намерениями, я был готов бурно насладиться утренней гимнастикой, свежими брызгами утренней волны и захватывающим видом огромного моря, сливавшегося с бесконечными небесами.
- Однако, увы!,- Чего стоило сопротивление слабохарактерного интеллигента по сравнению с безудержным напором оголтелого кавказского гостеприимства?
Ещё пять-шесть секунд заговорщически таинственного шепота, - До дна, до дна, до дна.., - и тихого заключительного,- Маладэц! Какой Маладэц ! - и я, выпив ещё стакан и пошатнувшись, ввалился обратно в домик, бревном упав в мягкую ещё неостывшую постель.
Выползти оттуда удалось не ранее , чем спустя несколько часов многочисленных цветных сновидений, плотно сконцентрированных в гранёных стаканах с огненной чачей.
Всеобщий утренний сбор в Киндги начинался у тандыра - огромной печи, в самом центре живописной деревеньки, заполненной стандартными двухэтажными домами усатых советских миллионеров.
Правильные квадраты и прямоугольники мандариновых плантаций перемежались там с с блестящими новенькими чёрными Волгами, прикорнувшими у каждого входа.
Пока тандыр разжигался, распалялся и накалялся , заполняя окружающее пространство аппетитным духом муки, теста и пекущихся хлебов, народ, неспешно собиравшийся запастись ароматно-хрустящим богатством, заводил неспешные разговоры.
Зачастую, они прерывались то оглушительным смехом, то разнообразными клятвами азартных собеседников, споривших по любому поводу и без оного.
- Хозяин меня даже за стол пускает вместе со всеми!,- на чистейшем русском языке хвастался один из весьма скромно одетых и давно небритых мужчин,- вина могу пить вдосталь, сколько душе угодно! Правда, интересует-то, конечно, больше водочка
Он задумался на миг, замер, и мечтательно прищурившись, сообщил , что по всем этажам дома, в темных заповедных уголках, им расставлены большие количества заначек - пол-литровых баночек.
Бережно заправленные всего горсточкой риса, сахарком и водичкой, они созревают всего за неделю и предстают перед заинтересованным жадным взором особенным зверским эликсиром, бьющим в голову так, что будь здоров!
- Как Вас сюда занесло?,- поинтересовался я
- Работал, вкалывал в Воркуте, как зверь - вспоминал Васек,- Ну, к отпуску решил ломануться в Сухуми. И денег было много - целое море разливанное - тыщи, сплошные тыщи! Тогда-то, я их и не считал вовсе.
- Дней, эдак, десять сплошных гулянок, ресторанов, картишек и девочек. Гляжу, проснулся на самом берегу синего-синего моря. Очнулся в одних трусах. Даже туфель с носками не осталось. Полдня ходил босой и голодный
- Затем прибился к рынку. Надеялся стянуть чего-нибудь вкусненького у одного из богатых прилавков. Чуть было не подфартило. Однако, мой будущий хозяин подхарчиться не дал и жестко ухватил за руку - он, как раз, из Киндги, фруктами поторговать приехал
- Вот так и живу здеся, живу - не тужу! Уже пятый годок,- он прищурил глаза от удовольствия и наслаждения своей теперешней жизнью
- Здорово! Здесь, на самом деле, здорово! Поверь! Работа по дому и во дворе лёгкая, кормят хорошо, никакого паспорта мне больше не надо,- бодро заявил Васек - счастливый современный раб из двадцатого века
- Моя история, точь в точь, такая-же, - только я приехал в Сухум с золотых приисков, что на Вилюе. Приехал, точно помню, с женой. Леной, Ленусей ее звали. Однако ж не повезло ей со мною - запойным оказался. Как только начиналось это безобразие с выпивкой, так ничего больше не помнил
- Очнулся уже здесь, в Киндги, на хозяйском дворе. Только спиртное от меня все прячут, в подвал не пускают. А так, добрые все. Кушай, сколько влезет. Работой тоже не заваливают
Накидав полные мешки раскалённых ароматных лепёшек , народ медленно и степенно потянулся по домам.
Впереди, в бесподобной деревушке Киндги, ещё не имевшей с нынешним грубым названием ничего общего, меня приветливо поджидал бесконечный и прекрасный солнечный день, щедро наполненный ласковым морем, бурлящей молодостью и звонким детским смехом...