Би-жутерия свободы 235

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 235
 
– Ладно, живи себе, Гандонни ненатянутый, только не мытарь меня расспросами, – закончил рассказ ловец жемчуга улыбки Борис Политура, – не снискал ты, падло, уважения друзей. Будь моя воля, укокошил бы тебя, не задумываясь. Когда ты прекратишь измывательства над Газонтером. Разве не акт насилия над ниткой – слепое вдевание её в игольное ушко? Таким как ты в Османской империи горло заливали кипящим маслом в профилактических целях, только вот запамятовал, машинным или оливковым? Твоё счастье, сосунок, что у меня кризис жанра, не то бы...
– Я оливковое больше уважаю, – встрепенулся Кузя, который не читал, но любил Достоевского и Чехова за то, что они не были весело потрескивающими в печке антисемитами или по крайней мере избежали этой неприглядной участи. – А если задуматься, к чему мы весь этот нелепый сыр-бор затеяли? Здрасте Вам, кто она вообще такая? Интересно, она такие же фортеля выкидывала с мужиками на помойку повседневности? Думаю, наш неотрывный от бутылки интеллект не подлежит сравнению с её загнанной эрудицией. Я сам видел, как она проглотила вилку салата и попросила другую – пластиковую, чтобы легче было проглотить обиду.
– Она выпивоха, Кузя, а мы – заштатные пьянчуги.
– Ты меня, Политура, не унижай. Меня трясёт и коробит, когда женщину используют в коммерческих целях, а не по её прямому назначению. Ты со мной давай поосторожней, могу и зафитилить. Ещё одно слово и, клянусь, увековечу тебя на скоропалительную память. Люди говорят, чудес не бывает. Может стоит приналечь на студенистые мозги, и мы с тобой какой-нибудь бодрствующий выход найдём? И всё-таки эта падла бесследно смоталась. Может она уже где-нибудь в Туле притулилась, кто их баб поймёт?
– Это уже другая статья, по которой мы ишо не шли. Ладно, паря, прекратим замысловатые предположения и распри, запасись дровами терпения на зиму. Думаю, беззубая прошмандовка опять лишку хватила, и под драйтонским настилом никак не проспится. Есть бабы, живущие задним умом, им просветлённая голова ни к чему. Мало того, что непутёвая, она к тому же извилистая тропинка в дремучем бору, на которую выходят заблудшие опекуны вроде нас с тобой. Если и появился новый сменщик, никуда эта сучка, поверь моему слову, не денется. Стоит ли столько говорить о ней, если даже погода сегодня ветрена! Позавтракаем и отправимся искать эту шелудивую. Не найдём, больницы прочешем. Трамппункты облазим. Я сам знаю одно такое Дональдское лечебное учреждение, свалит слона  показом счетов за анализы. По полицейским участкам да по моргам пройтись придётся. А вообще-то она девка скромная и причёска у неё «Прокладка пробора», так что если с номерком на ноге нам её покажут, мы её завсегда опознаем.
– Не мне тебе напоминать, Барбариска, что излишняя скромность повсюду угрожает женщине крепко сколоченного сложения, вычитания и неустойчивого поведения в обществе нас подобных, минуя слухи. Жениться не во вред собственному здоровью – основа всего, остальное – производное одиночества и безалкогольных напитков с подводными течениями чрезмерного увлечения выпивкой.
– Если в её жизни появился другой, будем к ней снисходительны и станем уповать на лучшего. Но где твоё поскудневшее представление о бродячей романтике, Кузя? Котелок твой совсем варить отказывается. А о лице и говорить нечего, иногда у меня возникает желание, чтобы его перемордовали. Растрачиваешь себя по разным словесным мелочам на всякие там эйфоризмы, как детский развратник Чип Полино, щиплющий заглаза. Ох, смотри, доиграешься! Тебя, как и его-Луковичку, тоже не произведут в люди, а постепенно, слой за слоем, разденут. Цени прописку в Гомерике и не выказывай свою творческую натуру экстраверта. Ведь когда-то мы пребывали в продавленных чувствах и безмятежном страхе.
– Не спорю, Барбариска.
– И я не стану копаться в том что было, но возникшая ситуация подталкивает к решительным действиям. Хочешь не хочешь, приходится думать об образовании газового концерна «Мишугас», в который будет допущена прихлебательница вина – Здрасьте Вам – с лимитированным правом голосования при её посильных капиталовложениях и нашем надорванном в нескольких местах здоровье.
– У нас и так дел непочатый край, больше Ставрополья. Только ты мог до такого допереть, Политура, хотя предложение структурное. Но удастся ли твою идею воплотить и провести в жизнь?
– Мы кого хош проведём и перещеголяем, лишь бы в дураках не остаться. Здрасьте Вам – наша валюта и неликвид, пущенный в обращение. Надо её использовать, пока исполнительные органы не вышли из-под гинекологического контроля доктора Гуревичикуса.
– Пустили, а доискаться не можем. Небось она на пляже ошивается вокруг известного фаллопиевого трубочиста Гуревичикуса. И какая она, к чёрту, валюта?! То-то и оно-то, Анюта, говаривал мой папаня, спуская соседку с четвёртого этажа хрушёвки в одном исподнем по верёвочной лестнице без лестничной площадки.
– Нам позарез необходимы деньжата, чтобы раскрутиться, а на оставшиеся средства мы смогли бы подарить Здрасте Вам сари из саранчевидной ткани. Она женщина крупногабаритная, на неё уйма материала уйдёт. А пока что на сегодняшнюю ночь мы с тобой, Кузя, злостные на логово неплательщики. Лоховое государство с нами налоговооблажалось. Живём под бордвоком без окон, без дверей...
– Полна жопа огурцов, – тупо рассмеялся Гандонни.
– Ну и чахоточные шуточки у тебя, су...!
– Насчёт дверей не вижу ничего предосудительного. Большей несвободы чем у них, запертых на цепочку, я не встречал. 
– Ты бы, Кузя, ещё про калитки вспомнил.
– А ты бы лучше попридержал язычок итальянского ботинка.
– Негативист ты, Кузя, неисправимый. А о твоих деловых качествах я порядком от людей наслышан – не успел запатентовать коромысло с наведренными повязками под вязом.
– На то есть причины и объяснения – колодцы вороги снесли.
– Но нефтяные дыры остались!
– Не вяжись ко мне, Барбариска.
– Боря меня зовут, совсем уважение потерял. Я – ответственный за материальную часть, путь от итальянского сапога до середины бедра старушки Еврозаюзанного континента босиком прошёл, избегая жить в определённом для меня кем-то другим возрасте.
– Хорошо, только не возникай не по существу, мы здеся не счёты костяшками сводим, а бизнес обсуждаем. Что-то не видать нашей подружки на пляже, может к нудистам в зануды подалась и сидит там плотно сжав ноги, на случай если, кто-то усевшийся  напротив умеет читать по губам?
– Отпадает, Гандонни. Совестливая она больно. Ты мне лучше ответь, чего нет на нудистских пляжах?
– Тел, накануне жатвы сплетающихся в одну косу.
– Правильно мыслишь, Кузя, хотя и по-бутафорски. Похоже ты всегда выходил победителем в борьбе с титанами на полустанках.
– Зато ты сохраняешь репутацию закоренелого бродяги.
– Не язви, умник. Это моё святое предназначение.
– Что-то я не припомню святых среди Борисов.
– Тоже мне теолог нашёлся. А ты задумывался над тем, что мы с тобой столпы развалившегося на пляже общества. Без нас и прибой не прибой. Мы – местная достопримечательность. Правительство о нас постоянно заботится. Мы представляем собой привычное зрелище на фоне океана. Люди на нас поглазеть приходят и никак не нарадуются, видя в нас, а не в себе, социальных изгоев.
– Толково мысль излагаешь, Барбариска, а главное последовательно, как будто ты собственноручно, согнув ноги в коленях, входил в профессорско-преподавательский состав вагон, №6.
– Угадал, шельмец, раскусил, мерзавец.
Наблюдательность – она с градусами повышается, родной мой. Отними у тебя бутылку, из тебя бы Великий Махинатор получился, и печень не выступала бы из-под рёбер с неизменным успехом.
– Но тогда бы, Кузя, во мне пропал Пытливый Мыслитель, и садистская кулинарная картина «Кровопускание сеньору Помидору друзьями Чип Полено» стёрлась из моей слабеющей памяти.
– Ужом из тебя забористые слова выскальзывают, Борька. Тебе бы в многоборье на олимпийских сборищах в пресс-центре писак, щебечущих на придорожном щебне, участвовать.
– Будто из тебя их с жилами клещами вытягивать приходится! Добросаешься ты у меня своими колоритными терминами. Социальные пугалки оставь  при себе, не за тем мы сюда понаехали. У неё и груди-то в форме бутылок из-под Жигулёвского – явление трофейной редкости. Вот мы к ним и прикладывались, пренебрегая философией поджаристого бекона, с которой познакомились, уплетая на завтрак очаровательную глазунью.
Несмотря на «огульный» подход Политуры к Здрасте Вам, он не считал её заводной игрушкой и старательно, как сперматозоид на лавочке, подъедал оставленные кем-то картофельные чипсы.
– Хоть она та ещё штучка, так сказать, штучный товар, но и нам необходимо относиться к себе с уважением и пониманием. Ты забыл, какая у нас с нею была аллергия налегато модерато – обоюдно не вставать! Не кажется ли тебе, что мы слишком увлечены борьбой атомов с молекулами в наших мозгах, вместо того, чтобы уделить ей больше внимания, а может быть предложить два сердца и четыре руки. Лично я пришёл к этому выводу, когда познал себя на хромосомном уровне. Думаю, не стоит с женщиной завязывать отношения с налётом развязности – крепкие узлы теряют всякий смысл. Тебе, Политура, на данном этапе умственного развития этого не понять, а мне в яслях ещё и не такое преподавали. Вспомни, когда я работал фотографом на пляже и стреножил треногу, тогда дома в тёмной комнате проявил излишний такт с одной загоравшей, но закрепить его не смог. Из-за тебя. «Да, за красоту приходится расплачиваться дорогой ценой и если вы выплёскиваете свою психически трансформируемую энергию, хотя бы подтирайте за собой», обучал меня демагогическим приёмам в сутолоке посольства знакомый венеролог, почёсывая жирный загривок. 
– Почему? – удивился Политура, не ожидавший подвоха от комара-выпивохи Гандонни, в этот момент напоминавший ему обезглавленного петуха, оглохшего в беге со звуковыми барьерами. В такие минуты Кузя не забывал похвастать самонадеянным духовным интерьером, в котором презирал удобные кресла перед телевизорами, считая их местами лишения свободы.
– У тебя что, придурок, память водкой отшибло? Забыл, как в моё отсутствие ты моим одеколоном с закрепителем подкрепил  кайфовое состояние? Лучше бы попивал молочко лам. Ещё один фортель откинешь, и я уйду в гондольеры, говорят, в Венеции раздолье жуликам и мужикам в шляпах с лентами и вёслами в руках.
– Хорошая идея, но запоздавшая, выловленная из отстойника нравов. И потом я тебе до конца не верю. Ложь идёт на пользу тем, кому она предписана психиатрами, – живо откликнулся Политура. – Ещё неподражаемый французский актёр Жан Габен предположил: «Я начну пить молоко только тогда, когда коровы начнут жевать виноград». Понимаешь, Кузя, такие общительные Че-ло-ве-ки как великий Габен (невежды произносят его имя Габелен) считали алкоголь наилучшим наладчиком на кредитной фабрике.
– Тогда что ты скажешь о буянящих и пьяных драках?
– Это как пляж – приволье забабное, Гандонни. Оно совсем иное, строится на эмоциональных взрывах, экономическом приросте и накоплении финансовой грязи. Так что ты спиртное, пожалуйста, к нему не подмешивай, и без твоих психологических ершей  проживу. Я, например, в пьяном состоянии дубасил входную дверь – собственная рожа сохраннее. Жаль, не прихватил с симпатичной витрины лапотного, то бишь, лаптопного телевизора. Теперь на отъевшиеся морды приходится смотреть и выслушивать, как они челюстями в рекламных изысках клацают. Создаётся впечатление, что здесь одни жрецы не за государственный счёт выстроились.
– Прямолинеен ты, любишь заскорузлыми знаниями простому люду носы утрировать, благо язык не требует энергетических затрат и обходится одними усилиями. Негоже без страховки влезать в душу через слуховые отверстия. Ты конъюнктурно пользуешься подвернувшимися обстоятельствами, забывая, что они-то и являются натуральными врагами, которые вынуждают и принуждают.
– Ошибаешься, Кузя, я неисправимо добр, когда надерусь, даже могу забыть перекрыть кран у воздушной ванны. Готов отписать тебе всё наследство в кружку Эсмарха. Не буду утверждать после третьей, что я второй Ньютон, но поверь, и на меня однажды упало чьё-то глазное яблоко. Тогда меня доставили в больницу вдребезги пьяного с осколочными поражениями в правах.
– Несомненно стеклянное – у заключённого в камере с нар над тобой из глазницы выпало. Я сам видел. Так что ты мне медицинскими байками с лекарскими снадобьями голову не забивай и от  основной задачи, из-за которой мы уже полчаса здесь топчемся, не отвлекай. Время пайку получать подходит. Бабы нашей всё нет, а она ведь губкой впитывала от нас всё хорошее и плохое, Бог нас за это простит. Не знаю как ты, а я лично до сих пор чувствую на губах её губительную помаду. Не сочти за обиду, Бобик, в неудобоваримых полемиках с тобой только аппетит пропадает. И это не учитывая, что тебе прекрасно известно – итальянским языком я лучше всего владею в бразильянках, отчего и балдею. 
 – Извини, друг Кузик, за истлевшие весточки данных. В то далёкое лето, когда правительство пало, не выдержав собственного веса, я переживал тяжёлый период, тщетно пытаясь переместиться в проветриваемое пространство в Ботаническом саду, и панибратски беседовал с бутылкой портвейна взахлёб. Она вела себя хуже капризной женщины – то запотевала, то прозрачно плакала. Казалось, слёзы скатываются туда и обратно, как в киноленте, пущенной в риверс, не подчиняясь офшорной любовной связи.
 – Кончай беспочвенно распинаться о сомнительном прошлом, Политура, воздержанное молчание обязано быть неловким, иначе оно становится тягостным. Постарайся запомнить то, что я скажу.  Все мы здесь, собравшиеся на человеческой свалке, жизнью покусаны, что той блохой, не подкованной умельцем Левшой ни в одной из культурных областей. Неуважение к самому себе, что доброжевательный плевок в зеркальный потолок – мокрый вариант ньютоновского яблока.  Земное притяжение ещё никто не отменял. Такое себе могут позволить только Боги. А мы с тобой – сам знаешь кто – Бомжи Бомжовичи Бомжови. Хоть я и ем картофельные чипсы – спецобмундирование в виде очисток, но компьютер это из меня не делает. Видать, гнилые мы с тобой либерал-домкраты, мало со Здрасьте Вам стружку сымали. Я-то давно в ней заприметил патологическую предрасположенность к тому, кто больше посулит или заплатит, и неча на неё сафари устраивать. Не грусти, другую бабу найдём, этакого доморощенного палача в декольте, стоящего на головорезке, а непонятно кого, носящего верхнюю одёжу вместо нижнего белья. Короче, недостойна эта сучка нашего доверия и потраченного на неё драгоценного времени. Напыщенная неряха, подвергающаяся соблазнам, не в силах устоять против полного бокала шампузы, как в той искрящейся песне поётся:

Два бокала стояли прижавшись в испуге,
переполненные до краёв.
Я просил тебя, нежную, о пустяшной услуге.
Ты подняла ужаснейший рёв.

Я, склоняясь к коленям, молил о пощаде,
снисходительности в любви.
Надо мной насмехалась, – Вульгарно-площаден, –
отвергая надменно мольбы.

И бокалы испуганно жались друг к другу,
разделяя хрустальную боль.
Ты меня презирала за ночные потуги,
за движенья с тобой вразнобой.

– Узнаёшь свои надраенные до блеска строчки, Политура? Кажется они назывались «С чекушкой на чеку». Поразила  меня своей замысловатостью находка – боль и в-раз-набойки. Она перенесла меня в атмосферу мастерской холодного сапожника Литургиева, который, закрыв глаза каблуками, плакал по старым набойкам. 
– Насмехаясь над моими виршами, ты, Кузьма,  вырождаешься. Что называется «Не уводи тему разговора в сторону», как дуэтом говаривали пляжные развалины-философы, переворачивающиеся с боку на бок Василий Гипоталамус и Гай Морит (Юлий Цезаревич), разбиравшие и подвергавшие развёрнутому анализу секретную туалетную бумагу. Мне известно, что в период последних олимпийских игр у Здрасьте Вам нашлись влиятельные заступники по прыжкам в длину с разбега в сандалетах из сандалового дерева. Ты думаешь, если сегодня мне не с кем спать, то Борису Политуре можно подложить всеядную свинью?! Не горячись, дружок. Хотя это, может быть, тебя и спасает. Когда поостынешь, я вызову квалифицированного гробовщика, он свяжется с могильщиками. Сам должен понимать, если ты являешься подпорченным продуктом  общества, то позволь тебя спросить, каков твой срок захоронения?
– Спасибо на добром слове. О личностном я вообще ничего не думаю, кроме того, что тебе присуще проявление убогости мышления. Советую не гнать волну на мирный берег взаимоотношений. А на твоих заступников управа найдётся.
– Откуда ты взялся такой самонадеянный? Да знаешь ли ты, голова твоя бесшабашная, что в Утруссии за годы переломки горных хребтов 30 000 бизнесменов что тех мух прихлопнули.
– А ты это откудова пасквильную информацию почерпнул?
– Из быстротечной фонотеки жизни и газет. Не зря же я обладаю особыми складками ума, берущими начало при творце Людовика XIV Солнце, отделанного под орех.
– Ну и наивный же ты! Вопросительный askетизм твой не чистой воды, а загрязнённой. Журналисты тебе шо хош припишут, лишь бы их продажные статейки раскупали, как картины, где много воздуха и света, и по мнению экспертов, никто не темнит.
– Диву даюсь, как ты людей легко клеймишь, «гуманный» Гандонни. Она тебе не  долгоносик Буратино, загнавший свою бархатную курточку у входа в цирк, а как никак женщина, хоть и «без гармошки», сказать точнее, яркая представительница распространённой популяции слабого пола. Мы сами виноваты, что пустили бабу-анархистку на самотёк, а может и под откос. Пусть она холодна как рыба, но был грех, любил я её «жарить» на солнышке.
– Ты говори, Борис, да не заговаривайся. Я не мешаю культивировать заблудшее мнение, но считаю, что всё в ней пригнано непонятно откуда и подогнано неизвестно кем, и хватит о ней разные разговоры разводить. Если хочешь знать, природа женщин дарит нам свои плоды, некоторые из них оказываются червивыми. Но заметь, я это говорю не при всех вслух, потому и жив остался. Самое главное, что мы, Политура, вдвоём, и слава Богу, находимся сейчас не там, где подобные нам выдающиеся гении в невыразимых муках и страданиях погибают в проклетушках-одиночках.
– Слушая тебя, Кузя, лишний раз убеждаюсь, что словесную импотенцию (сучок остаётся, задоринка проходит) стоит рассматривать как акт гражданского нестояния с недомогательством всего органома. Я воспринимаю не то что мне говорят, и поэтому не откликаюсь на моё имя, но если это рукоплескания в мой адрес, я ищу глазами пляж, заставленный пальмами, и глубину одобрительных глаз. Хотелось бы не причислять себя к породе круглогодичных бездельников, но не могу не согласиться с твоими доводами как записной пьяница, влачащий безвоблочное существование. Ты – бесстыдный чревоугодник и неудачливый чревовещатель, смахиваешь на бродячего циника и писателя-эрота Амброзия Садюгу, вечно описывающего выжженные дороги, разворачивающиеся хлыстом и выпрямляющиеся стрелами. Ему всегда мешали танцевать артритные пальцы на руках и пыль, летящая в рот. Ты хоть и распространяешься  насчёт снятия стружки с Говорящей Деревяшки в лице Ипостасика Газонтера, но по роже и таланту на рукотворца папу Карло, озвучившего последние минуты своей жизни, ты не похож, – изрёк бывший укротитель экзотических обезьян и хормейстер «Сводного хора каменотёсов», а также свидетель горящего обручения тигров на арене цирка.
– А по какому праву незначимый сморчок Газонтер с его постоянным сочельником из глаз причисляет себя к древним грекам? Шпиён он натуральный, и ведёт он себя крайне подозрительно, канает под придурка, играющего на бильярде и думающего, что исполняет на кларнете «Кто не умер во цвете лет, тот ещё об этом пожалеет». Хитроумно сплетённый невод заброшен им не просто так. Думаешь, зря  эта падла ошивается на пляже? Этот несдержанный псих выискивает бабьё с низким IQ и высокой «канализацией».  Об этом по достоверным слухам вместе с солёной водой в песок просочилась в спешке надёрганная информация с вражеской подводной лодки, улизнувшей от береговых вохровцев. Мы здесь не в «Доме пререканий», ошибочно наречённом парламентом.
– Наверное, у дошлого старика есть на это довольно веские основания. Одно только мне достоверно известно, их «Уловка 22», позаимствованная у Джозефа Хеллера, ни в какое сравнение не идёт с нашей Петровкой, 38, – почесал в затылке Борис Политура. – Моё замечательно проведённое время в монашеской келье, которое многие незаслуженно называли досугом бездельника, отмечено вереницей вспотевших гранёных стаканов. И не сомневайся, высокоуважаемый Кузя Гандонни, завершающий разобьётся со звоном. Э-эх, рухнем! Это предчувствие заронилось в меня в библиотеке, когда я, отличавшийся неразборчивым почерком, раз пять обогнул глобус и он, понимаешь, экстрасенсорно закружился тяжким недугом показухи под моим пристальным взглядом.

– Ладно, Боб, ты запальчевей фугаски. Пойду-ка я сосну часок.
– А почему не ёлку? – злорадно бросил вслед Гандонни бродяга, как борец за свободу литературных приёмов в джиу-джицу.
В это на загляденье красивое утро пар вырывался изо ртов и клубами глумился над неисправимыми лежебоками на деревянных лежаках, напоминающими Картину Парапета Пожелтяна «Дозревающие грозди баранов». Скоро пляж заработает на полную катушку. Об этом можно было судить по тому, что филигранный трансвестит Урдженто Кикиморов с бриллиантиком в проколотой нижней губе и бабочкой-бархоткой на гусиной шее появился на береговой линии без охраны, недовольно бор-моча цвета тёмного пива:
– Мадам, вы уже коснулись края моей одежды. Отойдите! Дайте возможность другим прикоснуться к сплаву драгоценных металлов на моих пальцах во имя Тринидада – отца троих детей.
Испещрённый вытатуированными отметинами, растеряха Урдженто готовился к следующему транссексуальному этапу жизни. Что такое лечение душевной раны, он уже испытал – сначала тебе наложат скобки, потом вынесут за них.
В глазах лезущего под скальпель стояла картина женского вместилища, предложенного для пересадки. Кикиморова обуревали продолговатые мысли с вопросами. Но здесь, на пляже, он ни на минуту не сомневался, что кокошник с укокошенным на нём комаром оттенит его небритое лицо VIP, а волосатость приукрасит расшитый бисером сарафан, подчёркивающий встроенные бёдра. Сегодня он не станет искать логические обоснования опрометчивым поступкам и будет приковывать взгляды золотых цыпочек, выползших из келий позагорать. Урдженто смущала и  не давала ни минуты покоя эпоха наполеоновских войн (в те времена неуравновешенные пораженцы за неимением оружия слагали душещипательные стихи из сгустков слов). Теперь же через Интернет он со своими диспропорциональными верхними конечностями орангутанга узнал, что место короткорукого Бонапарта, на которое многие метили в психушке, было забронировано. Вакантными оставались две должности любимых генералов сира Нея и Мюрата – помощников режиссёра театра военных действий.
По получении исчерпывающей информации о существовании полупьяной страны Вливании со столицей Забейрут, здоровье Урдженто Кикиморова, который, видимо, не зря, жил в Ретрограде на Пятой линии правой руки, совсем развинтилось. Его донимали домогательства партнёрш с разосторонними требованиями, приторговывавших приталенными струнными инструментами.
В итоге Кики обуяло сумасшествие бездельника, женившегося на безделушке, а затем тронувшегося в потоке патетики гурьбой в путь в компании сверхпроводников в праведники. Со школьных скачек по лестницам и катания на перилах он беззаветно верил в дурные предметы, такие как спуск на лифте со всеми остановками. Кики также был убеждён – ничто не приветствуется с большим энтузиазмом чем смерть богатого родственника и безвозвратные родительские долги, выплаченные с процентами по вкладам.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #236)