Би-жутерия свободы 236

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 236
 
Сибарит и зачинщик карандашей «Колхинор» Пиггинс, привыкший изюминками извлекать уроки из кекса жизни финским ножом с парафиновой рукояткой, утверждал, что работал в ночную смену цивилизаций, но приближённые к нему лица знали – Жора сделал свой первый миллион на детской колбасе «Три поросёнка» совершенно элементарно. Он пригласил художника Парапета Пожелтяна, чтобы тот вкраплениями жира и мяса в гигроскопичной вате изобразил пузатенькую троицу. Детишки визжали от восторга, получая в виде поощрения к покупке зубасто-шоколадного волка.
 Жора верил в слова, подкреплённые наличманом, приобретающие обоснованный смысл. Он крышевал не один бизнес, но со временем крыша протекла и нуждалась в капиталке, тогда он компенсаторно расставил мочепитьевые фонтанчики по городу. Когда Пиггинс приобрёл слишком большой вес в обществе, он решил незамедлительно отправиться в страну Суоми, чтобы присоединиться  к ассоциации борцов сумо. Но выяснилось, что борцы этого ранга кучкуются в стране Восходящего Солнца, а профессор заходился в истерике от одного упоминания о Японии.
В связи с черепно-мозговой травмой, полученной на разнорабочем посту у пивной, невесть что умозаключённое копошилось в его «чердаке». Второй миллион Жоре, с его выносливостью бегемота и прожорливостью кракодиллера, пришлось делать не на иголках, шитых белыми нитками, и не на Медикере с педикюром. От этого он предостерегал друзей в Поц-Анжелосе и в Брюквине, но они не внимали его предостережениям.
– Хочешь заработать лимон? – предлагали они по телефону.
– Нет, – отвечал он, – меня интересуют цитрусовые покрупней.
Замечательно в Жоре было то, что когда его застывшие руки не коротали время на чьей-либо груди под шерстяным свитером, они шарили по чужим карманам в поисках «лимона». За ним укоренилась репутация человека, который быстрее вернёт людям молодость, чем деньги, рассматриваемые им как коллатераль любви.
Он принадлежал к людям, прочившим себе успех, не пороча его. Иные боролись за звание заслуженного идиота – клеймо не вязавшееся с именем профессора Жоржа Пиггинса даже после ответного удара гонгом по голове. Он регулярно посещал гантельный «джим», проникая в весовую категорию (СМС) Сильных Мира Сего, где горячего спора рукой не коснёшься, и участников его беспокоит гнетущее состояние квашеной капусты в чужих карманах, а рукоплесканий удостаивается море. Попутно, до того как ему предстояло стать профессором (учитывая, что он высвечивался в картотеке игорного дома «Профукал!»), Жора без волокиты ставил преуспевающие бизнесы, например, банки ... лёгочникам. Потом он пробовал записаться в пожарники, тренируясь в вытаскивании каштанов из пекла перекрёстного огня на поражение, памятуя как его папа во Вторую Мировую предложил англичанам ковровые бомбёжки Берлина заменить на гобеленовые.
На заре туманной эмиграции в профессоре преобладало весьма отдалённое понимание её насущных задач, и он взялся, было, за воссоздание гильотины «Головоломка». Заказчику не понравилось название, и он предложил своё – «Вытрезвитель». Непонятно какие национальные чувства Жоры при этом оказались оскорблеными. Он отказался от проекта, потеряв на этом деле два передних резца на верхней челюсти в виде неустойки по контракту. Но, как никогда не говорили в Одессе: «Человека спасло побочное занятие». Жора протяжно отнекивался от бродяжничества, вождения такси и эскорт-сервиса, обслуживавшего зажравшихся дамочек, с предварительной биостимуляцией проблематичных у них зон с последующим гидромассажем.
Профессор догадывался, что результат у всех один и тот же, хотя процесс, ведущий к нему, разный. Начав увлечённо варганить подколенники для бейсбольной команды кузнечиков, Жорж, ершась, вступал в контакт с мафиозной саранчой и придерживался пары позолоченных правил: правило первое – «Тот молоток, у кого нет отбоя от претендентов». В нём сочетались ловкость орангутанга, находчивость осьминога, а также манила гарантия на пневматические молотки, которым не угрожала пневмония; правило второе – ему, Жоре – утопленнику в богатстве, как начинающему режиссёру, хотелось удовлетворить галёрку, которая вела себя боцманом, освистывающем сценическую палубу, и  ударить рикошетом по «ложам», но не удавалось измерить свободное от девчонок время, находящееся на почтительном расстоянии от двухэтажного пивного ларька на Драйтон авеню.
Двое не прошедших в Пражском Банке чеков Карел Ведьжебыл и Пепик Заскорусл попытались вмешаться  в осуществление Жориных не вполне благородных планов, не принимая в расчёт его стаж и весовую категорию. Тогда профессор Жора самолично отважился предложить им звонить ему в рельсу. На ближайшей железнодорожной стрелке в День Приоткрытых Ртов слишком бойких он отправил на переговоры к праотцам. Там их уже заждался неженатый главарь корпорации «Раскаленный утюг» Марк Антоним Клеопатров, который в своё время посмел задать бестактный вопрос Жориной матери: «А что это вы в девяностопятилетнем возрасте тут делаете?» На что разобидевшаяся старая проститутка, отличавшаяся необыкновенной усидчивостью, ответила: «Мне спешить, правнучек, некуда, у меня ещё вся жизнь впереди» и стала раздеваться перед ним, не оправдываясь за бесцельно прожитые годы.
Поздно поняв, что он допустил оплошную бестактность, Марк Антоним, больше привыкший вести задушевные беседы с бумажником, чем с чековой книжкой, впал в отчаяние, из которого его вывел выстрелом в висок тот ещё сухофрукт и расист Жора, отказывавшийся смотреть чёрно-белые фильмы с цветным населением, занятым в цветной металлургии. Я никогда не промахиваюсь мимо унитаза, заметил он, если есть биде. Правда, это было давно в сытом январе, когда профессорской маме жилось вольготно, а позавчера ей исполнилось девяносто восемь. Моя жизнь – запечатанное письмо, брошенное на произвол судьбы. Она напоминает буйно помешанный кустарник и складывается из нескольких этапов, пояснял после далёкой от справедливости акции Пиггинс хозяевам продовольственных и промтоварных лавочек, которые он параллельно крышевал, вытирая о рукав замшелой замшевой куртки складной нож, предназначенный для чистки тех ещё фруктов.
«Так я поступал со всеми, кто качал права в ущерб строительству моего личного Серебряного колодца с Золотым воротом», напишет в углублённых мемуарах «О рубахе-парне» Пиггинс.
В полюбившейся Жоре атмосфере непринуждённости, к которой он прикипел остатками души, и благодаря только одному ему присущему изощрённому рэкету, профессор не собирался возвращаться в человекообразное состояние, а продолжал успешно деградировать дальше, хотя и верил в теорию «Происхождения видов» Чарльза Дарвина. Дважды он пытался спрятать своё рыло муравьеда под крыло закона, и трижды ему это удавалось. Отсюда видно, что Жора шёл «впереди планеты всей» с опережением графика.
Процесс торможения состава преступления над нервами и ушами, проживающими с ним не лучшие свои годы, определялся испытаниями старейшего психотропного оружия – скрежета сабвея №7. Оно возымело положительное действие над его буйной головушкой на уровне третьего этажа. Сомнительное прошлое переминалось с ноги на ногу, не оставляя следов в его укороченной событиями памяти, не считая одного пустячного происшествия.
В забегаловке, отгороженной от остального мира звуковыми барьерами «Ангорская кошка», какой-то ханыга обозвал Жорика тупым бараном. Жора не спустил нанесённую ему обиду в сточную яму, но стерпел её на пару минут. На засыпку (по его совету) охранники отвели хама на кухню, где и заострили. С тех пор Жора не ел баранину с перерезанным от уха до уха репчатым луком. «Добрый человек из Сезуана» чувствует себя одиноким, забывая о плохом, когда не видит ничего хорошего вокруг себя, часто повторял оставшимся в живых приятелям ханыги профессор Пиггинс.
Ате-Ист с Вест-сайда, доктор Маразматических наук Жора представлял себе популистского Бога в виде мясника, отпускавшего грехи заблудшим с номерками на ногах и книжонкой Мураками в руках.  Мясник по-поварски делает катышки и украдкой нажимает на чашу весов на прилавке указательным пальцем. Но Пиггинс не обращал внимания на мелочи узаконенного обмана и не занимался переоценкой ценностей, оставляя сдачу христопродавцам. Однажды Жора не выдержал внутреннего противоборства.
Тогда ещё будущий профессор, успешно защитивший от себя диссертацию «Грибковые заболевания дремучего леса» и пребывавший в ранге подкинутого кукушонка, помог выпасть из родного гнезда двум не успевшим опериться птенцам не столь высокого как он полёта не по собственной инициативе, а по мамкиной воле (сказывалось то, что папаня, у которого оперные басы вызывали сердечную аритмию, делал этого морального урода с закрытыми глазами). Поэтому не без оснований, именно ему, теперь уже профессору Пиггинсу, приписывают гениальную фразу последовательного защитника утрусских управ япончика Джапонезе: «Потерпите немного, и всё встанет на свои места общественного пользования».
Этот памятный лозунг потряс Брюквин в милые отзывчивому профессорскому сердцу перестрелочные времена. Его, последовательного правдоублюдца, вполне устраивало сложившееся аккуратной стопочкой положение вещей.
В эмиграции Жора мечтал стать врачом, так как относил себя к гуманитариям. Отоларингологу не нужны косинусы, логично рассуждал он, ему достаточно четырёх синусов для поддержания приличного уровня жизни по синусоиде. Но что-то не сложилось, и в жизни сутулого Жоры наступил другой Звёздный час – 22 января день – когда его на собрании старых жил обозвали профессором. Внештатные плохиши обвинили день в измене, потому что он сам выдался властям хорошим.
Жора не забыл скользкую информацию, змеёй ускользавшую из-под его контроля, и не обращал внимания на вырывающиеся крики о помощи из ещё не разорванных им пастей недоброжелателей. Стоит только вспомнить платиновые, но требовательные слова Жоры, обращённые к приходящей медсестре – промывательнице уретр из «Пони Айленд госпиталя»: «Не найдётся ли у вас капельницы помоложе?», и многое в его подходе к окружающей действительности станет более ясным, чем понятным, например, почему для него первоисточником вдохновения является женщина. Просочившееся сквозь песок на пляже, обращение к дамам настолько перевозбудило передыхающие мужские массы прибрежной полосы, что они табунами полезли в ледяную океанскую воду, изображая укомплектованное стадо моржей.
– Меня не восторгает то, что приводит в замешательство остолопов, – резюмировал профессор неадекватную реакцию уличной толпы, скрываясь в её мордовороте. В глубине реактора души он знал, что ему не удастся сунуть голову в Петлю Нестерова, и не потому, что она Мёртвая. Скажем откровенно, годы целенаправленной мастурбации не прошли бесследно для потаскунишки и Героя Нашего Племени. Они отразились на его пошатнувшемся здоровье, напоминающем тудасюдашные челночные полёты в космос на «Shuttle» (Зимой грелка. Летом охлаждающий компресс).
Зачастили противоречивые выступления наймита не устоявшихся  эмоций мистера Пиггинса из песенного цикла, вызывающего у людей пролежни: «Притрутся, слюбятся, если будет на первых порах чем, будь то в Прямой эфира или будь то в Сигмовидной» снискали профессору славу у радиослушателей гей-клуба «Свобода в нетрадиционном направлении мышления и смысле этого слова».
Был момент, когда Жору хотели куда-то выбрать, но он, преисполненный скромного достоинства, отказался, откровенно выразившись: «Я против популизма. Пробовал – не вкусно». Это снискало ему репутацию языковвода, но не прибавило уважения ушлого электората.
Профессор отмёл внутри себя выборные амбиции, и энный промежуток времени активно перебивался с хлеба на тяжёлую воду и на проценты от вкладов в случайных женщин на невыгодных для него условиях. К девушкам с начинкой, решающих, где им пастись и в каком направлении двигаться, он относился с прохладцей, как к не протоптанным в дремучем лесу тропинкам. Последовавшие за этим угрызения совести отразились на качестве заусенцев его музыкальных пальцев именно в тот момент, когда на политическом горизонте острова Басмания замаячила отлаженная государственная система с подставной  фигуркой без опоры. Приняв её за шахматную лошадь, гипсовый слепок с прелестей которой был снят и выставлен в «Музее скаковых фигур», Жора вышел из игры с сухим счётом 0:0 в разорившемся банке.
Сваи эстакады, по которой переваливалась откормленной гусыней праздношатающаяся толпа, стальными зубцами гигантского гребня расчёсывали водоросли прибоя и пропадали в водах Атлантики. Отдыхающие на рулоне природы ходили по пляжу почти голышом или «Галькой» Манюшко, бултыхнувшейся от отчаяния в океан. Пока Жорж с Облизой Вдулитл и неприязнью, искажавшей её черты, фланировали по дощатому скелету-покрытию променада, его инкрустированное воображение рисовало полотна типа:
«Тревогу забили в кровавой драке», «Запойная вакханалия в ночь на Ивана Купала», «Колыбель прав раскачивается в своде законов», «Опять получил взбучку за двойку по асексуальному поведению после просмотра пьесы (третья картина написана масляными красками) Амброзия Садюги «Бинокль Бен Ладена», «Мужской праздник «Повального увлечения», в пупочном эпицентре Пеппи Ненатянутый чулок», «Самые расточительные – ножи».
Кстати, о приведениях к знаменателю, в немалом количестве водившихся в доме – сам профессор, не читавший ничего кроме неучтивых бухгалтерских отчётов с комментариями налогового инспектора, не терял присутствия духов перед занятиями фехтованием в кровати, дабы иметь возможность упомянуть это в мемуарах «Заколки на память». Вот к кому отправлялась чистоплотно позавтракать во вторник утром Здрасьте Вам.
Её эмоциональный накал можно было сравнить с переживаниями Кабирии, в рваной горжетке из кошки вышагивающей под руку с известным  итальянским актёром назло его старым знакомым, заходящим в элитарный клуб. Бродяжка с Драйтона не сомневалась, что в лице Жоржа столкнулась с типичной капиталистической акулой, у которой взамен выпавшего ряда зубов вырастает новый. Не возникает сомнения, что Здрасте Вам собиралась, нанизав зубы на мельхиоровую нить, сварганить себе из них ожерелье.
Мурлыча под нос модный шлягер, услышанный от бродячего фокстерьера: «Она в наморднике, она учёная, но срывается, как я с цепи» профессор, припарковывая Паркер во внутренний карман, догадывался, что пользовался одноразовым успехом у доступных женщин (когда их у него долго не было, он набрасывался на диван в гостиной). Поэтому предвкушение долгожданной актёрской победы  над выбрасываемой отходом от традиций театра одного вахтёра режиссёрской правдой, основанной на выдумке, никого не удивляло. Она (эта победа) рассматривалась, как само собой разумеющееся. А вот одоление несравненной Облизы Вдулитл включало в себя уморительный персонаж крошки Кабирии, созданный не каким-нибудь там великим ирландцем Бернардом Шоу в «Пигмалионе», а обожаемым Жорой Пиггинсом, своеобразным Федерико ацидоФеллини. Вот и сейчас, пока по телевизору гнали «Взмыленную Опру» стоимостью в два миллиарда таллеров, в амбиционном профессоре взыграл мужской гормон тестостерон, реагировавший на раскрытое бесстыдство пестика, взращённого на пестицидах окружающего Здрасьте Вам добровольного сообщества «Среды обретания четверга», занимающегося подсчётом среднегодовых осадков на душе (при такой влажности и пить не надо).
Не-е-ет, протяжно говорил себе профессор Жоржа, такого сервиса я не смог бы получить даже в массажно-смотровом кабинете модерновой утрусской бани выходца из себя и из Каунаса Хаима Оттовсего-Оберегайтеся «Раскинулись бёдра в Сирокко», выходящего позвоночно с Оушен Пью авеню на невзрачный скверик «Женская консультация». Там он сирокковещательно, не скосясь, смотрит на снесённый угол с недавно открытым на нём обменным пунктом обманутых мужей и прячущимся от спешащих на свидания женщин киоском по продаже времени.
У любого представителя животного мира имеется семь шейных позвонков. Существует также семь нот, но как быть с ноткой отчуждения, проскальзывающей в кряжистых выражениях их разработчицы Здрасьте Вам, вдобавок с подложными под пикантную попку документами, обращёнными к нему, Жоржу Пиггинсу, распылителю денег и прожигательских замыслов? Его озадачивало, как бы бродяги-недоброжелатели не упекли её в тюремный пирог. До этого он пару раз выпрыгивал из небоскрёбов с парашютом из постели любовниц,  и оба раза неудачно – внизу поджидали пожарные с натянутым брезентом. Ну, ничего, всё образуется, ведь ему присуща паршивая манера отыгрываться на ком-то, успокаивал он себя, не перестанут же интимные встречи проходить на взаимозыбучей основе Драйтонского пляжа?
После того как вольнодумные тенденции в сексе и в иностранной политике возвестили о тектонических перемещениях в руководстве, профессор Жорж Пиггинс фанатично поверил в успех перетряски экологически чистых женщин. Когда-то он завёл знакомство с Барби, подсевшей на барбитураты кристальной девушкой из кибуца, которую просто так не надраишь.  Ещё безусым юнцом-экспериментатором он пытался запатентовать туалетную бумагу многоразового пользования, не понимая, что дорога ложка к побегу и дорога втридорога. Но сердобольные родители (поклонники гобеленов со средневековыми охотничьими мотивами), не проконсультировавшись с гадалкой, вмешались в его вихрастое детство.
Руководствуясь собственной выгодой, они записали Жору с его ростовщической любовью к деньгам в полный рост на вправление мозгов к психиатру, чтобы мальчуган не успел приобщиться к отбросам наркотизирующегося общества. Правда мама в шляпке, которая ей шла как унитазу крышка с аистиным пером, ничего не добились. Неконтролируемый Жоржик восстал и бежал из дома, подбирая зажиточную мелодию по дороге к просветлённому будущему в стране, где жилые помещения топят, как котят, и где муж его матери был предметом домашнего обихода конём под прикрытием сигаретного огня. Его мысли разбредались в поисках временного прибежища С того момента для него, похотливого, понятие «Подышать ночным воздухом» означало поутконосить в чьём-нибудь паху. Скрывая европейское происхождение и двойное дно подонка, будущий профессор старался подражать гомериканскому пороку – измерять успех в футах и дюймах, а силу в Трухальдинах. Не зря же он на новой родине начинал свою динамичную карьеру с продажи ватных гвоздей, когда, шутя и фиглярствуя, сколотил нешуточное состояние, хотя и после неудачной попытки решения задачи трёхмерного пространства вывести породу кур, высиживающих квадратные яйца в ромбовых панталонах для удобств упаковки и транспортировки. Это автоматически разрешило бы проблему лилипута, ударившегося о притолоку, с какого конца разбивать яйца – с тупого или необитаемого остр-ова.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #237)