Второй любовный треугольник

Александр Квиток
из повести "Какие наши годы!"


Через час с лошадьми ушёл Федя, а я и Лиза остались в промежуточном лагере. Таково было распоряжение Василия. Мы быстро установили две маленькие палатки – одну для Лизы, другую для нас с Толяном. Установить палатку в лесу – нет ничего проще. Только вот топор нужен. Обязательно.

Готовить обед Лизе не пришлось. Парни не теряли времени даром и с утра наловили много мелкой речной рыбы. Заводилой этой рыбалки выступил Гришка. У него нашлись и крючки, и леска, а удилища сделать из орешника – это пара минут. Наживку находили тут же, под большими валунами на мелководье. Это были толстенькие и короткие белые водяные черви ( или рачки, как их называл Гришка), одетые в крупнопесчаную броню. Рыбу начали ловить с утра тут же, не отходя далеко от палаток, и успели к обеду сварить весьма вкусную наваристую уху.

Мы подошли как раз к обеду – уха была уже готова. Лошадок напоили и дали им возможность часок отдохнуть, стреножили их и пустили пастись на полянке. Федя, прежде чем уходить, тоже пообедал, а потом уже пошёл. Мы кушали и нахваливали повара, а поваром оказался Гришка. К нему тут же приклеилась кличка «ухарь», от слова «уха», на что он совершенно не обиделся. Не такой человек был Гришка, чтобы обижаться по пустякам.

– Ухарь, так ухарь… – изрёк Гришка весело и пошёл мыть свою миску к речке. Естественно возник к нему вопрос: «А почему ты нам не наловил форели на Тугупсе?». На это он вполне резонно ответил:

 – Когда бы я её ловил, если каждый день шлихи надо мыть?

И в самом деле, не было таких свободных дней у Гришки. Как единственный спец в партии по шлихам, Гришка старался намыть их, как можно больше, ведь полевой сезон короток. Ему, разумеется, были известны расценки, а он поставил себе цель хорошо заработать за сезон. А здесь выдался вынужденный отдых и Гришка тут же организовал рыбный день в лагере. Этот день оказался не последний, так что рыбы мы наелись вдоволь.

Благоустраивать лагерь нужды особой не было – ведь эта стоянка считалась временной. Поэтому свободного времени у нас было достаточно. Вечером я тоже присоединился к рыбакам и мы наловили достаточно рыбы на «жарёху». На ужин нам Лиза приготовила жареную рыбу, и это было вкуснее, чем уха.

Что-то нам говорил Витёк о гришкиных целях: то ли он собирался дом строить, то ли жениться собрался, то ли и то, и другое вместе. То ли машину себе собирался купить. В общем, эта работа для него была редкой возможностью подзаработать на своё будущее, и он её использовал по максимуму. На то время геология считалась одной из отраслей народного хозяйства, где зарплаты платились довольно высокие по сравнению с городскими и сельскими скромными выплатами по трудодням. И к своей работе Гришка относился вполне добросовестно, и дело своё делал весьма профессионально. Хотя своим, казалось бы, легкомысленным поведением и балагурством он создавал впечатление недалёкого баламута, но это было так только на первый взгляд.

Вот и сегодня, после вкусного ужина, когда уже попили чаю и сидели у костра (ритуал!), завёл Гришка свою любимую однообразную, но весёлую песню:

Жила-была бабушка
На краю местечка.
Захотелось бабушке
Искупаться в речке.
Бабка хитрая была,
Нарвала мочала.
Этой песне нет конца,
Начинай сначала.

И так непосредственно и захватывающе начинал её Гришка, что мы все дружно присоединялись ко второму заходу одного и того же куплета, и повторяли его раз десять. И смешливая Лиза, взиравшая на нас иронически, тоже не удержалась от увлекательного самозабвенного пения, и присоединилась к нам где-то на пятом повторении единственного бесхитростного стишка.

 – Ну, вы тут спелись без меня, господа геологи! – сквозь смех выдала она по окончании песни.

А Гришка, вдохновлённый такой солидарной поддержкой, заводил уже другую, но теперь уже длинную, похожую на балладу, песню «про чемоданчик». Песня начиналась словами: «Ах, уберите ваш чемоданчик…» и далее этот злосчастный чемоданчик стал предметом ссоры между двумя пассажирами в вагоне поезда. В конце концов разгневанный пассажир выбрасывал чемоданчик в окно, на что ему оппонент злорадно напевал:

А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой,
А это был не мой,
А это был не мой чемоданчик!

Вот так печально заканчивалась эта «баллада». Конечно же, кто-то там, в этом конфликте, потерпел какой-то материальный ущерб, но это не вносило грусти в легкомысленное наше настроение.

Гришка начинал следующую свою песню, и мы подхватывали, и снова пели во весь голос, не сдерживаясь. Кому мы могли помешать своим громким и весёлым пением в ночном лесу? А лёгкий рокот реки и шум ветра в верхушках деревьев накладывался на наше пение необычайно мелодичным, как мне показалось, аккомпанементом. Нашим громким пением и дымом костра, разносящимися по лесу, мы утверждались в этой долине, и всё местное зверьё таким образом ставилось в известность: сюда пришёл человек и какое-то время от этого места надо держаться подальше.

У костра сидели долго, спать-ночевать никто не собирался. На завтра ожидался ещё один сравнительно свободный день. Теперь уже нам было понятно, что в три дня перебазирование не получится, а это значит, что и завтра мы стоим лагерем здесь, у этой красивой прозрачной реки Хахопсе.

И когда заговорили о завтрашнем дне, то Лиза придвинулась ко мне поближе, и тихонечко так предложила сходить завтра с утра на Собор-скалу. Сходить она предлагала вдвоём, и хотя сказала это негромко, но в наступившей тишине все её услышали.
 
И мне эта публичность не очень-то понравилась, и я стал отнекиваться, ссылаясь на возможность хоть завтра-то отдохнуть от утомительных пеших хождений. Мне и самом деле не хотелось лезть на эту, хоть и невысокую, но почти отвесную трёхзубую скалу, издали (от Шпалореза) похожую на высокий трёхглавый собор. И высота этой горы от уровня реки была совсем небольшая, и подходы к вершинам, наверное, можно было найти пологие, и идти до этой скалы всего-то километров пять, а вот идти завтра, даже на лёгкую экскурсию, не хотелось. Наша вынужденная остановка с перегруженными лошадьми как раз имела место напротив этой горки. Если от этого места начать подниматься по левому борту Хахопсе, то можно выйти к Собор-скале. А потом надо ещё вокруг неё походить, чтобы найти подходящий безопасный подъём к вершине. Безопасным считается тот подъём, по которому можно потом так же безопасно спуститься вниз.

В наш тихий разговор вдвоём вмешался Витёк. Он предложил Лизе свою кандидатуру в качестве спутника, готового с ней идти на любую вершину. Теперь уже отнекивалась Лиза, явно не желавшая его в спутники, и ещё, видимо, надеющаяся на моё согласие. Какое-то время у них шёл разговор без моего участия.

 Я прислушивался поневоле к их диалогу, и интуитивно уловил в голосе Витька вполне нешуточные интонации, из чего сделал вывод, что Витёк, видимо, давно неравнодушен к Лизе. И это понимание текущего момента подсказало мне окончательное решение: я твёрдо отказался от экскурсии с восхождением и поддержал Витька, как достойного кандидата в спутники для Лизы.

И я остался доволен своим решением, и не было во мне ревности, и не хотелось мне быть одним из углов нового любовного треугольника, существование которого я заметил только сегодня. А он, оказывается, возник вчера, когда я привёл лошадей в лагерь, и Лиза тоже пришла с этим караваном. И как все радостно встретили Лизу, и как засыпал её комплиментами Витёк в тот день, и как ревниво он поглядывал на меня и Лизу, когда мы случайно или неслучайно оказывались рядом, и она, не скрывая своей симпатии, выделяла меня из других и словами, и интонациями. И ещё я вспомнил, что, начиная со вчерашнего дня, шутки Витька по моему адресу стали злыми. Это заметила даже Люся, упрекнувшая его: «Ну и шуточки у тебя солдатские!». А этого ведь не скроешь в полевом отряде, вся жилая площадь которого уместится на волейбольной площадке.

Итак, что же мы имеем на текущий момент? Витя любит Лизу, а Лиза любит Сашу, Саше Лиза нравится, но не настолько, чтобы потерять голову. К Вите Саша относится спокойно, без неприязни. Похоже, что и Витя к Саше относится (внешне) спокойно. И все участники пресловутого треугольника знают, что скоро эта кратковременная геометрическая фигура распадётся, потому что студенты Саша и Толян уходят на базу партии, ибо практика у них подходит к концу. Останутся Лиза и Витя, и что там у них будет дальше, это они сами пусть думают. Или не думают. Ну, сами знаете, бывает и так, что думать неохота. Инстинкты человеческие бывают посильнее разума. Думаем одно, а выходит другое. А потом удивляемся несовпадению замыслов и продуктов нашей деятельности на выходе. В результата имеем разочарования и недовольство жизнью. И здесь легче будет тому, кто не ищет виноватых вокруг себя.

сентябрь 1959 года