Небольшие катера с полусотней сидячих мест под брезентовым тентом, выполняли транспортное сообщение между приморскими городами. Возле причала пляж из отшлифованной гальки, вода чиста и прозрачна.
Каждый день к причалу подходит катер, мальчишки подплывают к борту и просят пассажиров бросить монетку в воду. Пока она, кувыркаясь, тонет, успевают подхватить. Вынырнув, показывают бросившему, и просят, бросить ещё. Наиболее удачливые набирали с рубль мелочи.
Я чувствовал в воде себя не столь уверенно, но тоже нырял, открыв глаза, и видел сияющий под солнцем подводный мир, без рыб, но тоже интересно. Камни покрыты зеленоватыми водорослями.
Однажды почувствовал, что в больное ухо набралась вода, что-то там изменилось, голова чуть закружилась от воды.
Это меня напугало, и я стал скакать на правой ноге, чтобы вытряхнуть воду, так обычно делают все мальчишки, наклонив голову на одну сторону. Мать говорила, что мне нельзя нырять. Но какой мальчишка упустит это удовольствие?
Раз в месяц после получки выезжаем в Сухуми, или в Сочи, за продуктами на неделю. В Пицунде, кроме хлеба в киоске и молока на ферме, ничего не купить из-за отсутствия магазина.
В городе, до устали, ходим по магазинам. Мать что-то покупает, или же, просто любуется товарами — это в памяти не фиксируется, но запоминается кирпич сахара-рафинада в мягкой голубой бумажной упаковке, перевязанной синей бечёвкой, состоящей из множества непрочных нитей: по отдельности рвётся почти без усилия, но вкупе держит всё.
Рыхлая бумага, чуть прочнее промокашки, протирается даже от прикосновений рук, и сахар, к концу поездки, начинает вываливаться из пачки кусками, и из нашей крупноячеистой авоськи.
Я несколько поражаюсь, про себя, несовершенству современного мира, но, по малости лет, не в состоянии философски осмыслить предлагаемые обстоятельства, которые являются сутью нашего мира: незачем увеличивать сущность предметов, если они уже пользуются спросом, то есть не стоит увеличивать затраты на упаковку продуктов, если их и без того разбирают.
На перекрёстке узких дорог в центре Сочи, в ларьке, мать купила часы «Победа» в стальном корпусе, которые наша промышленность только что начала выпускать, и я не знал, что к выбору дизайна приложил руку сам Сталин, ткнул указующим перстом.
Часы долго были на руке у матери, лет восемь, несколько раз ремонтировались, потом валялись в коробке, жаль выбросить. Первые и последние часы в её жизни.
Иногда из Сочи возвращаемся на автобусе-кабриолете, без крыши, что приятно, всё вокруг хорошо видно: слева зелёные горы, серый серпантин дороги, справа едва виднеется море, обязательные пальмы, огороды, свежий ветер обвевает лицо, но в дождь, сплошное мучение. Холодная вода заливает натянутый брезент, вместе с ветром брызгами летит на тебя, и не уклонишься. Терпишь, понимая, что всему приходит конец.
Лишь один раз поехали в Гудаути, где жили знакомые матери, верующие. Большой деревянный дом. Много людей за ужином, после которого всё остается на столе, ничего не убирается, мол, грех мыть посуду вечером, да и домовому надо что-то оставить, иначе, обидится, уйдет.
Я не верю в домового, и такой порядок для меня, скорее, блажь, чем вера в сверхъестественное. За ночь еда присохнет к тарелкам, труднее отмыть.
Ничем иным поездка не запомнилась. Мы шли по пыльной улице и разговаривали, скрашивая долгий путь. Переночевали, и на следующий день вернулись на катере домой.
От палубы катера нестерпимо разит концентрированным запахом моря. Сильно качает, немного штормит. Некоторые пассажиры блюют за борт. А я, на удивление, хорошо переношу качку, чем и возгордился.
Но, чаще, плаваем в хорошую погоду, и поездка ничем не запоминается, всё обыденно, скучно.
Иногда ездим по железной дороге. Сразу за сочинским вокзалом начинался туннель. Их так много, что невозможно подсчитать, каждый раз сбивался со счета.
Нравилось, когда состав нырял в гору, в вагоне становилось темно, тусклые лампочки не успевали загореться, как состав выскакивал на солнечное пространство, а из вагона уходил удушливый сернистый газ от черных, угольных клубов паровоза. Из-за них невозможно высунуть голову в туннель и осмотреть внутренность, какое оно? Что там интересного? Чаще — светящиеся лампочки, реже — арочные окна с дневным просветом на зелёную траву.
Становилось непонятно, зачем здесь туннель? Ведь можно было, просто, срыть лишнюю горную породу куда-нибудь в сторону.
Иногда женщины не разрешали открыть окно, чтобы вагон не наполнялся едким угарным газом, тогда в вагоне становилось очень душно и жарко, думалось, скорей бы кончались эти туннели!
Три года жизни в Абхазии, а потом в Аджарии, были для меня тем, что обычно принято называть счастливым детством. Живописные места, горы, много солнца и полное отсутствие зимы.
Я ничего не знал о жизни. Что-то проносилось мимо, но впрямую, не касалось. Голодно? Не я один такой. Не догадывался, что это самый счастливый период в моей жизни. Потом стану старше, больше буду запоминать, а сейчас многое плохое просто забылось.
Лето в разгаре. Мы, мальчики, возвращаемся с моря. Посередине поселка рабочие роют траншею и натыкаются на скелет. Желтые кости. Холодок по коже. Смерть – это страшная штука, все о ней предпочитают молчать. Поражает, с каким пренебрежением и равнодушием рабочие относятся к костям, чуть ли, не разбрасывая их по сторонам.
Изредка мать берет меня с собой в Сухуми, где навещаем знакомых, живущих на центральной улице за главпочтамтом. Маленький дворик, окруженный одноэтажными каменными домами, стоящими впритык. Поэтому в большой комнате нет окон, свет идет через стеклянную дверь от веранды. Хозяин, в комнате, ремонтирует зонты, протыкая проволоку в железные ушки держателей. Видно, этим и живут. Мать долго разговаривает о скучных вещах. Я томлюсь от безделья.
Наконец-то, мы выходим в город, долго идем по улицам к горе, которая до самого верха застроена одноэтажными деревянными домами. Утомительно долго взбираемся по крутым ступенькам из выложенных валунов. Хорошо, что мы не часто сюда ходим.
Меня угостили вкусным персиком и выставили во двор. От персика быстро остаётся в руках большая косточка.
Вспоминаю, что видел у одного из мальчиков свисток, сделанный из такой вот косточки. Нужно, всего лишь, вынуть сердцевину и засунуть туда камешек, который и будет издавать переливчатый свист, как у свистка милиционеров.
Давно хотел это сделать, но персик не попадался. Рядом бетонный парапет, о который я долго шлифую одну грань косточки. Медленно, но косточка поддаётся. Вот уже, осталась тонкая перегородка. Но я не могу сообразить, как же вытащить сердцевину?
Из гостей вышла мать, и мы начали спускаться по ступенькам. Косточку положил в нагрудный карман, до лучших времён, которые никогда не настали — косточка потерялась, а я остался без свистка.
С тех пор всякий раз, поедая персик, вспоминал о своей бесплодной попытке, но уже не пробовал её повторить, слишком утомительно долго шлифовать косточку.
Однажды летом мы пошли от вокзала вдоль железной дороги в город, то ли автобусы редко ходили, то ли у нас денег не было.
Путь не очень-то и далёк, особенно для взрослого. Прошли под первой эстакадой железной дороги, как вдруг мать остановилась возле старушки, сидящей на обочине дороги, то ли отдыхающей, то ли не в состоянии дальше идти. Рядом лежит клюка.
Мать узнала старушку. Минут пять они разговаривали. Я стоял рядом, их разговор неинтересен, поэтому не прислушиваюсь.
Тон у старушки смиренный, а у матери — вежливо-равнодушный, и, даже в какой-то степени, высокомерный. Возможно, если бы я узнал старушку, я бы прислушался к разговору.
Когда мы отошли, мать с удовлетворением сказала:
— Ты не узнал уборщицу из Верхних Эшер? Как её бог за меня наказал. Совсем плоха стала. Ходить не может. Есть справедливость на свете.
Я понял, что у старушки никого нет, её участь незавидна. Мать, словно не имела представления о милосердии и о второй заповеди Христа: Возлюби ближнего, как самого себя. На подобный подвиг она никогда не была способна, как и все взрослые верующие, с которыми приходилось невольно сталкиваться. Для них вторая заповедь, словно была не от Христа, а от Лукавого.
Поэтому, взрослея, понимал, что они лишь делают вид, что верят в Бога, иначе бы, не вели себя так плохо: когда из-за пустяка были готовы глотку друг другу перегрызть. Где христианская терпимость и смирение? Об этом они и понятия не имели. Если и слышали, то считали, что это не для них.
В любой жизненной ситуации, конфликте, ищи, в чем сам перед другими виноват, а они виноватили других. Больше всех этим страдала моя мать. Она одна была хорошей, а все остальные — плохие.
Тогда я не знал и не догадывался, что это её стиль жизни — торжествовать над побежденным и униженным врагом. Она всегда знала, что рано или поздно справедливость восторжествует, она дождется праздника на своей улице. Вряд ли, знала китайскую поговорку: «Прояви терпение, и дождешься, когда мимо тебя пронесут труп твоего врага».
Терпения у нее не было, она всячески содействовала унижению своих врагов. Она прожила долгую жизнь и могла торжествовать, дождавшись унижения своего врага.
Лишь один раз она этого не дождалась… не догадывалась, или не хотела понимать, что те люди, которых она считает своими врагами – это не враги, а просто люди, которые посмели иметь другую точку зрения, чем у неё, и которые не соглашались с ней, такой умной и мудрой.
Как-то, мой напарник по парте уговорил пойти с ним к бабушке, мол, у неё есть сад, угостит виноградом и персиками.
Фруктов мы почти не едим, и я соблазнился.
Дорога оказалась очень длинной, хотя мы весело дурачились, что-то друг другу рассказывали.
К концу пути оба довольно устали, хотелось пить. Мальчик открыл калитку. Бабушка выглянула из дома и строго позвала внука, а на меня недовольно посмотрела, мол, чего стоишь, мы тебя не приглашали.
Напарник виновато посмотрел на меня, потупился, понимая, что обманул меня, и молча, пошел в дом.
Я повернул в обратный путь, который показался еще длиннее, потому что сильно хотелось есть, пить, и было сильное разочарование другом, который должен был знать характер бабушки, что она не примет чужого. Ему, явно, не хотелось так далеко идти одному, и он, просто, обманул.
Я получил новый урок в человеческих отношениях, которые не всегда безоблачны и идеальны, как того хочется.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/23/987