Би-жутерия свободы 238

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 238
 
За год до этого повествования вертлявая  Диззи Губнушка – ВЫПь (VIP – выпирающая персона не брезгующая выпивкой) присоединилась по неизбежным жизненным показаниям коротких мини-недоюбочек на улицах Брюквина к феминистскому движению яйцеклеток в эксклюзивном ювелирном магазине «А ну-ка, девушки!», во главе которого стояла хозяйка Сильвия О’Полоумела. Вот какое на вид незначительное событие произошло после пышной свадьбы с её ненаглядным пособием по выживанию Витьком Примулой – кавалеристом по призванию, мечтавшем приобрести новое такси в будёновскую шашечку.
Стать лихим таксистом ему способствовали: предрасположенность к ухарству и неизмеримая любовь к Губнушке, которая, как женщина пресноводная, уже третий раз расписывалась в получении семейной травмы по почте. В первую же встречу Диззи резко отвергла его дерзкое предложение слетать в Пунта-Кана Доминикана, чтобы попляжиться на океане.
Но если быть кристально честным, поводом к новому браку явилось известие, что её самая первая  пассия – трубочист-нечестивец Миша Попрошу попал из пикового оперного положения картёжника Германа в другое – «Аскольдова могила» с фрагментарным душевным переломом. Там он с братанами разложил мадам Пасьянс с Маринкой Душан Б... и все загрохотали за групповуху, когда вводили хоровод в заблуждение в ресторане, куда не впускали без пионерского галстука. Диззи поплакала, попереживала, да и успокоилась, поимев от пассии закодированную весточку: «Встречу организуем, но как быть с грядущим расставанием?»
Этой истории предшествовали перепитейные предложения Витька выйти за него без помолвки – этом совместном проекте, иногда неосуществимом, который Примула, как личность не дюжая, считал обручением обречённого. Полтора года он безутешно ждал её в Гомерике, но когда она приехала, нетерпение  куда-то улизнуло. Их дороги на месяц разошлись – её была бетонная, (его) неасфальтированная.
Поначалу Диззи, закончившая реставрационные работы по уходу за кожей, решила расстаться с ним, избавляясь от всего наносного и ненужного. Она сомневалась в Витьке, не давая ему покоя и определённого ответа в расчёте на встречу с местным папиком-миллионером. Но на брачном горизонте с вертикалью неустойчивой любви дела обстояли из рук вон плохо, хотя горизонт в отличие от вертикали предоставляет возможность скрыться из поля зрения.
Именно в тот период сумки на углах стали продаваться по $12 кучка, а ластоногие русалочки в общественных бассейнах, которых было не унять, чуть дешевле. Как бы в отместку за вечную мерзлоту в отношениях, он приобрёл такси и подрядился на извоз, не подозревая, что её выбор безвременно пал в боях за аннулированную девичью свободу на него.
Необходимо учесть, что Витёк, не любивший водку и аты-батную муштру нравоучений на плацу, верил, что Боженька отделил свет от тьмы не без помощи автоматной очереди. Витёк Примула не ерепенился морской волной и соглашался крутить жгутики-хвостики холерным вибрионам, но в ампутированном виде. Исходя из постулата, что глупее имперских пингвинов только королевские, он засомневался, что у доброго сердца, прошедшего кардиологическое обследование, есть две сестры – Систола и Диастола, поэтому тонкий целитель всего изобразительного – Витёк купил у абстракциониста Худобы портрет натурщицы с одной грудью вперёд и двумя назад, как упоминалось в песне «Школа танцев Соломона Шкляра», касавшейся шагистики, или по балетному – «па».
Диззи посчитала, что приобретение ею Витька, присягнувшего на верность бутылке и делящего баб на внебрачных и бракованных, станет смыслом всей её жизни, что равноценно понятию – сказочного обогащения. Она переехала к Витьку после цементировки официальной росписью их гражданского брака – этой обрыдлой любви оборванцев с доставкой на дом. Её содержание в неволе обходилось ему недорого. Для успеха операции «Брак по обоюдоострому влечению» Примула индивидуум с цвета стального немецкого шлема глазами и оловянным взглядом, сводил Губнушку с ума вопросами и ультимативным предложением: «Выходи за меня замуж!», после чего сводил в «Цирк лилипутов», чем довёл её до белого каления.
Обессиленная его пассивным непротивлением злу усилием, она не без помощи ковёрных киллеров согласилась на всё.
Диззин папка доцент компьютерной вирусологии Глеб Лейбович Бочкарь – покровитель ночи средь бела дня, подбоченившись, отозвался на сватовство любимой дочери положительно (кто как ни он, утверждавший, что лузгал семечки с «Подсолнухов» Ван Гога, знал, что для производного женитьбы сгодится любая бочка). Бочкарь в ознаменование выдающегося мероприятия (перфорации первой бр-р-р ночи) назначил обручение 254-й бочки на тот же час, что и любимой дочери, заодно проникнувшись уважением к будущему зятю и губчато пропитывался к нему недоверием.
Бочкарь, продиагнозировавший опущение кадки у бездонной бочки, подозревал, что «Свидетельство истца о браке» повествует о вопиющем мужском бессилии через три года позолоченной цепочки неурядиц в четырёх семейных стенах.
Где-то в области желчного пузыря недалеко от циррозной печени Витёк Примула-Мышца болезненно ощущал, что был для Диззи Губнушки по меньшей мере трёхметровым трамплином, на котором она, раскачиваясь, решала, к кому повыгодней спрыгнуть.
Раньше, когда Витёк называл её «Ты моё ненаглядное пособие» и приставал с предложением выйти за него за околицу, где гармошка разводила «Компьютерные страдания» она наголо отбрила его: «Надеюсь, мы обойдёмся без ратификации нашего договора» и отрывисто (на два метра) рассмеялась.
К крайнему удивлению, на этот раз она  согласилась без малейшего колебания, назвав его стержнем преуспевания.
К этому времени Диззи окончательно порвала с эпизодическим япончатым кутюрье Мицуписи Тонко, который был уличён коллегами в карандашных разработках и провёл неровную линию франта в поисках новых способов матерчатых выражений в языковом маркировочном материале, вывезенном из Вранглии.
Победитель длительной осады Диззи Губнушки – Виктор, считавший ценным трофеем даже собственную трофическую язву, расценил её  решение не брать его фамилию, формой бережного использования мужчины в корыстных целях продления собственного благополучия. Заранее готовый к отказу, Примула успокоил свою несогласную с новым семейным статусом нервную систему у психиатра, напомнившего жениху, что любовь не картошка, если только она не Губнушкин нос. Хотя предстоящие события напоминали сцену из «Трущобного романа» Опа-наса Непонашему, «где эстонка (секс-бомба замедленного действия), там и рвётся».
Убеждённый кем-то фаталист и парень не промах Витёк Примула-Мышца, опираясь на мощную эрудицию, соблюдал многокилограммовую дистанцию в интиме. Правда, проливая бальзам на чужую душу, он не задумывался кто будет вытирать, поэтому не форсировал событий, считая их пожизненными. Против брака в законе таксист в принципе ничего не имел (когда-то он работал поваром, и как заправский башмачник выжаривал подошвенный ростбиф, числясь состыковщиком вагонеток с едой в эшелонах кондитерского отдела «Всласти»).
Официально оформив с трудом залатанные дырявые отношения с Диззи во Дворце Счастливых Бракосочетанцев под плакатом «Расписываем потолки и стены, плача», он глубоко сожалел только об одном, что за время холостяцкого существования растрачивал выданную ему Богом энергию вхолостую, пряча всю свою силу в папьемошонке – так рядовой Примула оригинально интерпретировал песню Булата Окуджавы «Бумажный солдат».
Теперь, поступив в распоряжение Губнушки, жизнь предъявляла ему нешуточный счёт –постройка семьи в Гомерике не по типовому проекту. Так что от привычного размашистого кулачного почерка ему пришлось отказаться.  При всей любви к Диззи жених был убеждён братанами-доброжелателями, что крепкие семьи существуют для трудоустройства скандала, а не для пристанища пернатой мечты. Тогда в противовес дружкам он стал настаивать на проведении свадьбы не во «Дворце Ублюдков», как запланировали братаны Сал Манелла, Феликс Этнос и секструха Ветточка Нувтебя, а в крутом эксклюзивном ресторане «Свиное Корытце», где подаваемое мясо не бывает говяжьим, бараньим или лягушачьим, а только левым, а при отсутствии свободных мест каждый приходит с постулатом в руках: «Ни слова правды – вокруг одна поклажа». В стенах ресторана покинувшие Утруссию с поклонением проигрывали уходящее поколение на берестяной свирели.
Претенденток на Витька (с девчонками он был отчасти программистом) было хоть отбавляй, но Диззи вовремя успела взять его на мушку своей левой щеки. Её руки лианами обвились вокруг его борцовской шеи, а глаза впились в лицо, напоминавшее засвеченную фотографию. И тогда Витюня окончательно осознал, что  такое для женщины Диззиной комплекции означает недостаток кальция в организме и вымывание его из костей, а его вальяжность не определяется промежутком времени валяния в её ногах.
С того момента в её шкафчике для лекарств появилась уйма ненужных препаратов и никчёмных витаминов, купленных со скидкой на последние деньги (её посильное сотрудничество в журнале «Галено-стопная медицина» не приносила сколько-либо значительных доходов). Губнуха явно мешала самой себе, не решаясь на самоубийство и делая прощальные записи на стенах в туалете.
– Придётся расплачиваться за грехи. Я с моей кралей так подходим друг к другу, что проходим мимо,  – поставил в известность Витя родичей из Пью-Джерси и согнул руку в локте, как бы предлагая проверить его мышечное IQ. Те ходили в пиарствующих знаменитостях, во главе с бывшим полицаем Порфирием Пападу в греческой рубашке навыпуск. Порфирий был повязан с готтентотской мафией, находившей выход из любого положения в проделанных  ею пулевых отверстиях. Он умел отстаивать интересы в нужнике должным образом.
Супруга Гортензия Мамарада, поддерживавшая его по завершении пьянок в национальном вопросе о пригодности безродных космополитов, придерживалась рукой застенков, которых чудом избежала. Она любила говорить своим последователям: «Вам нужен мой памятник? Выплесните на землю цементирующую основу, и я в неё встану. А пока есть не хочется, спать не хочется, никого не хочется».
При росписи отсутствующими взглядами потолка в мэрии несочетающимися бракосочетающимися, по настойчивой просьбе Диззи традиционный музон заменили на медленный вальс «Каждый час расписан», близкий по духу к военному свадебному маршу «Ракетница в ракитнике».
Произошло это не потому, что невеста страдала от предрассудков и предубеждений по отношению к автору популярного на всех континентах марша Якобу Людвигу Феликсу Мендельсону, по общепризнанному недоразумению оказавшемуся евреем, а потому что немецкий композитор Вильгельм Рихард Вагнер ходил в записных патологических юдофобах, преподававших основы антисемитизма. В концерте (на бисквиты) он дирижировал произведениями Мендельсона в белых перчатках. По завершении блестящего исполнения хам-Вагнер (неизменный любимец Гитлера) с гримасой отвращения устраивал захватывающий спектакль. Этот мерзкий тип демонстративно-медленно стягивал перчатки с рук и пренебрежительно швырял их в корзину.
Таких подробностей Диззи не знала, в противном случае она бы возмутилась поступком Рихарда Вагнера, обладавшего мёртвой зыбью взгляда на еврейский вопрос, и наотрез отказалась от Мендельсона, как от композитора в пользу Микаэла Таривердиева, обвинённого французами в плагиате («17 мгновений весны»).
Из-за Губнушкиной инициативы Витёк Примула, как истый джентльмен и законнорожденный внук раннего саженца сталинизма, мужественно принял непредвиденный удар на себя и, не снимая тельняшки, сказал: «Я – это стечение обстоятельств. Подумать только, если бы не энергичный жгутик сперматозоида, меня бы не было на свете». Но он не подозревал, что в Диззи умерла художница – иллюстратор его безрадостного существования, готовая часами говорить о расовом смешении обилия красок на пол-литровой палитре, докуривая сигарету растерянного соседа.
По данным репортёра-настоятеля на своём незабвенного Криса Броколи, разъярённая хасидская общественность самого большого местечка Гомерики – Брюквина (3 млн. жителей) пригрозила властям голодовкой. За этим на женской половине последовала акапелла слёз без сопровождения всхлипываний. Мужская сознательная часть общины так полюбила заезжих Снегурочек из Краины, что готова была на всё, в плоть до того, чтобы поверить в Деда Мороза с красным кушаком, и, как трубочист без дымохода, не видела существования без растаивающих девчат. Так всеобщим отказом потреблять нескоромное из компромисок по субботам с 11.30 утра до 12.15 дня была вызвана бурная исТерека.
Одно только упоминание о шмате  шмальца вызвало  поморщивание ортодоксальных носов стоматологов-ортодонтов, напоминая, что синхронное плавание без препираний в шапочках соответствовало убеждениям ярмолочного населения вышеозначенного района. Так что брошенный вызов в бездонную пустоту (никто не подозревал, что когда людей внедряют кладбищенская тишина оказывается глубокой) прозвучал небезобидно для подавляющего большинства брюквинских обитателей, жарящихся на пляже, чтобы получить пигментное образование – вызов открыл им глаза на функции подозрительного нерва. Но положение спас слепой случай.
На этот же день и час было назначено солнечное затмение, вместе с акцией протеста, которую замесили «пришлые», отменили сверху, снизу и с боков. В итоге плавный свадебный вальс, сменивший всем обрыдший издёрганный марш, затерялся в уличной массовке разношёрстной толпы.

Откуда семейные войны?
Любовь, словно пушечный фарш.
Давайте кончать Мендельсонить,
Шагая под свадебный марш.

Поддержат жених и невеста
Под «Горько!», под водку и шмальц,
Моё предложенье, маэстро,
Сменить марш на свадебный вальс.

Не лучше ли в вальсе кружиться,
Чем пяточно в марш наступать.
Совместному легче сложиться.
Детишков сподручней рожать.

В интиме намного сподручней.
Глядишь, и супруга, как шёлк.
К такой точке зренья научной
Я после чекушки пришёл.

Ну, что говорить, этот Мендель
Наделал немало хлопот.
Марш – это не вальс и не крендель,
Он под закусон не пойдет.

Жаль, вальсов вообще не танцую
И в нотах совсем не секу.
Идейку-то запатентую,
Но сам написать не смогу.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #239)