Би-жутерия свободы 239

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 239

На бракосочетании, осторожно обходя группу алкашей, (устоявшееся понятие, плохо держащееся на своих на двоих) с Витиной стороны присутствовали:
1. Адвокат по неотложным делам Б. Левотин – неоднократный чемпион по выуживанию денег из клиентов исключительно заграничными спиннингами. Зазряшную любовь с пристрастием, как таковую, он торжественно, но без фанфар, похоронил в себе, не возлагая на неё парящих надежд и разумно экономя на цветах. Его профессиональный девиз отражал  аполитичнобледную сущность Б. Левотина: «Пора завершать начатое другими тело!»
2. Уникальная по своей конфигурации и заброшенному складу ума женщина-математик Лера Уключина-Складовская, по вечерам выводившая кривую погулять на основе выведенной ею недоказуемой теоремы «Из пункта отправления естественных потребностей в пункт удовлетворения сексуальных нужд переводилось материальное обеспечение, приведшее к верблюдизации мужчины». Однажды математичка, не решив задачу, задала стрекача на дом и прилежные ученики разошлись, щедро раздавая апперкоты в челюсть недоумевающим прохожим. Поговаривали, что в юности Лера непрочь была пообедать за чужой счёт, а потом с криком «Вы мной овладели!» вырваться из облепихи объятий Морфея и упасть в хронометрически выверенный глубокий обморок. Стоит ли удивляться, ведь она прошла шитую суровыми нитками школу, оставившую заметный след где-то у стриптизной палки.
3. Автор крамольных слов в собственный адрес и почитаемый на ночь и поэт-словоблуд Арик Энтерлинк, обратившийся с напутствием к своему протеже: «Ну и намаешься же ты с ней, Витёк!  Сколько можно тебе вдалбливать, что смысл «заключённого» брака во взаимообогащении. Непосильную ношу взваливаешь на плечи. С твоей конституцией и редким складом ума любая за тебя пойдёт. Ты, Витёк, ершист. Но отнести тебя к классу иглокожих, собирающих морские ромашки на дне океана, нельзя».
За столь откровенные вольтерянские предсказания Витёк пригрозил Арику сдачей в приют «Беспризорных и антикварных поэтов». Но тот на Диззиных коленях упросил не делать этого.
С Диззиной, изнаночной стороны, присутствовал:
1) Её старый друг, поэт-эрот и патологически жаждущий известности писатель-воришка с пёрышком в руке Амброзий Садюга, которого невозможно было убедить в том, что мат в его работах – проявление лексикона моральных уродов и разносчик словарной заразы. Амброзий как-то вскользь заметил Диззи по поводу её предстоящего брака: «Этот женится для того, чтобы держать  опухшие ноги в тепле. И не забывай, детка, Пушкин –  наше расхожее». После столь пафосной тирады Садюге приспичило написать продолжение «Сына полка» «Дочь не от него», но остатки совести не позволили ему этого сделать, и он вернулся к повести о террористах, разговаривающих недосягаемым языком отрицательных героев романа «Гарантийный Мастер спорта и Маргаритки», но почему-то с чеченским акцентом. В предисловии он поспешил выразить соболезнование читателям (надоевшим ему ещё до того как они взяли его книгу на поруки) за глубокую бездарность на 450 страницах сжатого донельзя текста. Не присутствовали:
1) В отместку не понятно за что подруга ещё не расписанного тела нетерпеливой невесты (жаждущего любви и татуировок) Тара Гордеевна Тюфяк. Приближённый к ней командующий её танцевальным корпусом утверждал, что она после молибденовой молитвы легла на операцию по уплощению живота, да там и осталась.  Неприкаянные, которым нравились такие как она – женщины с распущенными волосами, почти не сомневались, что её потеряли в результате криминального аборта.
2) У второй её подружки, Кларисы д’Уран, не было загвоздки в гвоздиках. Приближённый к ней врач-дерьмотолог обнаружил у неё шелушение самосознания, отчего она сначала (вместо обогащения урана) занялась собственным обогащением. Лишь потом её увлекло разглаживание аккордеона морщинок, которые Клариса, никогда не менявшая выражения лица на поплиновую миди-юбку, рассматривала в зеркале вместе с веснушками, как достойные подарки невесте на свадьбу, в случае, если ей удастся вырваться из мохнатых лап гипнотизёров.
С нейтральной стороны никто из виновников торжества не ожидал свадебного зубра адмирал-космонавта Рудольфа Зубрилы под кличкой Застольная Обезьяна (его матери из-за кучности попаданий пришлось стать серийной убийцей «незрелых плодов»).
В нечищеных хромосомах Рудольфа при зачатии была допущена ошибка, вылившаяся с годами в дурную привычку – напяливать на усатых сомов хромовые сапоги, доходящие голенищами до хвостового плавника, с вырезом в подошве, как у отца народов, мечтавшего открыть гарантийную мастерскую утраченного времени в непроторённом им до конца пространстве.
Необязательный Рудольф так и не появился, избегая новых жертв, во-первых, потому что кто-то донёс, что ему не удалось забронировать столики с пуленепробиваемым стеклом и видом на океан (в его манере боксирования сказывались подводные аристократические замашки, торпедирующие всё всплывающее и покачивающееся на поверхности танцевальной площадки), а во-вторых, заранее подготовленный Амброзием песенный свадебный тост: «И на коленках будут волосы расти...» мог быть неправильно истолкован легкоранимым Ариком Энтерлинком. Последние данные подтверждали, что во время морских приливов на Луне проступали холестериновые пятна и она заметно полнела, тогда Арик скупал лунные наделы, с чьей-то подсказки звучавшей приблизительно так: «Сначала упорядочите настоящее, и лишь потом лезьте немытыми ногами в будущее».
Свадьба «Эконом-класс» прошла без сучка и задоринки, а значит без петард и мордобоя, не травмировав бюргеркингскую общественность Брюквина.  Заботливые папа с мамой Витька тоже остались довольны, они с детства развили в мальчике неуёмную мышцу аппетита, скрывая от односельчан наследную тайну.
Рассказывают, что часовщик из местечка Дронкс, еврей по профессии Беня Гвалт, затерялся в догадках, завидев Витин кулак в полную ветчину. Тогда он бесплатно выдал фразу-индульгенцию: «Этот пройдётся по циферблатам многих». Но тем не менее Беня дал Витьку дельный совет: «Если перед вами встала неразрешимая задача, например, выбор профессии из помойной ямы, то уложите её немедленно обратно».
Потом Гвалт долго молился на плече у жены Двойры, чтобы его дело выгорело, но не дотла. Здесь часовщик жестоко ошибался, Примулы не были поджигателями.
Предсказание сбылось. Но сумы и тюрьмы Витёк умело избегал. Иногда он отводил глаза в сторону (возможно хотел поговорить с ними наедине). Оклемался он, уже приземлившись в Гомерике по совету танцевально-шальварного ансамбля «Гопакт» и благодаря выигранной, позеленевшей от злости  подтасованной гринкарте. Позади хлопца, возложившего ответственность на могилы предков вместо цветов, остался поблескивающий фиксатый курс не расчёсанного гривня. Всё как во времена многострадальной матери Пифагора, вывешивавшей геометрические подштанники сопливого сынишки на пьяной карусели «Навеселе», где лошадки-сталагмиты перемежались с виселицами-сталактитами.
Не обошлось без влияния привозных лекций на кассетах «Паломничество переношенных» корифея афоризмов и тибетской медицины поэта и ребе Фёдора Буэнос-Айреса – одного из поборников движения по субботнему расписанию «Воздержание от некошерных заезжанок», прославившегося высказыванием: «И где как не в туалете поэту предоставляется исключительная возможность проанализировать созданное им?!» 
– Парадоксально, но факт, – восклицал ещё плодоносящий реббе, – ведь существуют утрусские евреи, ой вей, предпочитающие тащить тяжкий крест вместо увесистого магендовида!
В общем Витёк соответствовал  Диззиным понятиям идеального мужа, отличавщего кнут от тульского пряника и подбивавшего каблуки и итоги. Под её присмотром он незаметно для посторонних рос не по дням, а по её наручным часам, за которые ему пришлось выложить 1000 баксов. Этим он компенсировал скоропостижное окончание с отличием высшей школы ФЗО (по крышующим материалам). Правда он не попал в Архитектурный институт на танцы, где отступление на шаг от партнёрши приравнивалось к трусливому бегству, когда ветерок вносил прохладу на подносе вечера, хмурившегося кровоизлияниями туч в лучах закатного солнца. Зато он неоднократно попадал впросак, пытаясь доказать, что воинственный Микки Маус – умная тыловая крыса, выедающая хлеб от корки до корки и на вид напоминает заправскую ехидну.
Взбаламученный изнутри Витёк также не воспринял информационное сообщение Диззи о трагической судьбе Дрездена с его жалобно всхлипывающими половицами в разрушенных домах, оставшимися лежать в руинах после бомбёжек союзников, очеловечивших жестокий приказ и изувечивших десятки тысяч жизней точным их выполнением. Витёк с поверхностным глубокомыслием отнёсся к этим данным, заковыристо выразившись по-философски: кто-то управляет лошадьми в нетрезвом состоянии, а кто-то банком, сколачивая состояние без гвоздей; кто-то выезжает на заре жизни за счёт выданных природных данных и способностей, а кто-то в подозрительные сумерки на развалюхе-машине, купленной родителями; кто-то, исходя слюной из авансового расчёта, формирует языком особое мнение, в то время как боксёры – носы кулаками. Мурлыча романс «Безупречные дела заплечные» в исполнении квинтета «Облупившиеся носы чайников», Витёк Примула принялся отыскивать на винной карте руины матушки-Европы в целях бескорыстной помочи, и найдя золотой Руан во Франции, утихомирился, как это бы сделал Ясон в «Иллиаде», не подозревавший, что кавказский джигит скажет: «Кого только не умыкнёшь от родителей рад секса в седле». С той поры в его послужном списке простуженном мозгу значилось убийственное множество длинноногих девиц-соискательниц на собственную... Им даже казалось, что Витёк способен без чьей-либо помощи заменить спустившее колесо Истории, учитывая, что его папа, золотой медалист на монетном дворе, изобрёл значок «Заслуги перед Отечеством II степени», за что и был помещён под стражу в строгорежимном лагере. В нём ему три года втолковывали, что там, где океанские волны беснуются о прибрежные камни, Отечества II степени не бывает, а собственная ложь ближе чужой правды.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #240)