- Я даже его в глаза никогда не видел, - сказал Печенкин, держа в руке письмо, в котором говорилось, что если насчет похорон, то беспокоиться незачем, потому как похоронили родственника Печенкина еще осенью всем миром, и самое главное - оставил покойный на имя Печенкина дом в деревне. По завещанию. Больше было некому.
- Поедешь? – спросила жена.
- Поеду.
Деревня, несмотря на весеннее пробуждение природы, встретила Печенкина какой-то мрачной унылостью, и дом, уже почти Печенкина дом, дверь которого была подперта палкой, оказался старым, серым и словно тоскующим по прежнему хозяину. В сарае – ни полена. В погребе – пара гнилых картошин. В самом доме – ничего особенного, но жить можно.
Печенкин нашел завещание в верхнем ящике комода, а ночью долго не мог уснуть - прислушивался к тишине, и когда утром проснулся, то ему показалось, что дом его принял как своего.
Печенкин сходил на могилку родственника, потом съездил в районный центр, где все формальности по вступлению в наследство решил к своему удивлению весьма быстро, без канители.
Вернувшись в деревню, Печенкин хотел было пообщаться с соседями, но по одну сторону от него жила старуха, которая, если и выходила во двор, то непременно разговаривала сама с собой и, судя по всему, плохо видела и соображала. Сосед по другую сторону на приветствие Печенкина сухо кивнул и отвернулся. Его жена, производившая впечатление женщины недалекой, забитой, увидев Печенкина, тут же опустила глаза и принялась одергивать юбку. А остальные жители, хотя и здоровались с Печенкиным, но все же сторонились.
Тем не менее, обратно в город Печенкину не хотелось. Жена его особо не ждала, дочь стыдилась. Работа – да пропади она пропадом. Деньги кое-какие еще имелись.
Он остался. Ходил в магазин и за околицу…
Люди с какой-то вековой печалью и покорностью стали возделывать огороды, а к соседям, судя по всему, приехала дочь.
«Недурна, даже очень себе ничего», - отметил про себя Печенкин и давай ее высматривать.
Он подкараулил ее у колодца, и когда она стала крутить колодезный ворот, бросился помочь ей, но девушка даже на него не взглянула...
Вечером Печенкин, найдя в доме старую ученическую тетрадь, на пожелтевшей от времени страничке написал стишок:
Молода девица
в платьице из ситца
раз пошла по воду
в ясную погоду.
Распрямлю я плечи,
выйду к ней навстречу –
помогу девице
набирать водицу.
Ах, водица льется!
Как сердечко бьется…
а краса из сказки
опустила глазки.
Ничего не скажет,
вида не покажет,
на лице загадка,
лишь вздохнет украдкой.
Девушка все не выходила из головы у Печенкина, и вот как-то поздно вечером, возвращаясь к с себе домой, он увидел ее в соседском саду в беседке, и когда их взгляды встретились, она улыбнулась.
Всю ночь он ворочался и под утро сочинил:
Из обшарпанной беседки,
что в саду под старой липой,
дочь соседа и соседки
встретила меня улыбкой.
Распустила косы рыжи,
на лице от липы тени,
золото заката брызжет
ей на голые колени.
Вечер. Тишь. Немного душно.
Не пропеть душой мне песню.
Нарочито равнодушный –
я ж отцу ее ровесник.
Я иду неторопливо
мимо сада вдоль плетня.
Что ж ты смотришь так игриво?
Что ж ты смотришь на меня?
К Печенкину иногда во двор заходила соседская курица. Он был не против, даже наоборот. И вот она снова у него во дворе - ходила, что-то там клевала, а Печенкин сидел на ступенях крыльца, как вдруг распахнулась калитка, и он увидел ту самую девушку, которая, бросая виноватый взгляд на курицу, приблизилась к Печенкину и сказала:
- Извините. Сейчас я ее заберу.
- Да пусть себе ходит на здоровье, - отвечал Печенкин. – С ней не так одиноко…
- А вы родственник покойного, который оставил вам дом.
- Точно.
- Так люди про вас говорят.
- Что еще говорят?
- Разное. А вообще говорят про то, что есть, и про то, чего нет, но обязательно будет. Зря ведь говорить не станут.
- А вы приехали к родителям? – поинтересовался Печенкин.
- Да. Из города. Есть еще старший брат, но он… А вы дом продавать будете?
- Наверное. Правда, все никак не соберусь.
Они какое-то время помолчали, потом она сказала:
- Пойду. А то отец ругаться будет… Курицу только поймаю.
- Так она сама дорогу знает, - усмехнулся Печенкин.
- Надо, чтобы видно было со стороны, что заходила к вам я не просто так, а по делу.
- Тогда понятно.
Девушка поймала курицу и унесла ее.
- Она придет, обязательно придет, - нет-нет да и бубнил себе под нос теперь Печенкин.
И она действительно пришла. Курица. Печенкин сел на ступеньки крыльца и стал ждать девушку. Его охватывало все больше и больше волнение, природу которого он, конечно, понимал, но потом пошел в уборную заодно и успокоиться…
А там подгнившие доски пола не выдержали вес Печенкина, и он провалился в выгребную яму, да еще так неудачно, что когда, наконец, выбрался из уборной, предстал в совершенно непотребном виде перед девушкой, которая стояла уже во дворе, и, судя по всему, надеялась увидеть его, и когда увидела, тут же убежала, а за ней и курица…
Девушку больше он в деревне не встречал – видимо, уехала. Курица тоже исчезла – видимо, съели.
К Печенкину у магазина подошел какой-то дед и сказал, что зная о его беде, готов в знак будущей дружбы отремонтировать Печенкину уборную, на что тот охотно согласился, и когда дед забил последний гвоздь, решили это дело обмыть.
Обмыли. В следующий раз пили уже за вечную дружбу. Потом еще за что-то. Дед искренне восхищался Печенкиным, часто бил его по плечу и спрашивал: скажи, мил человек, откуда ты такой взялся? А однажды спросил: ты случайно не мессия? И еще говорил, что Россия слишком большая, поэтому и порядка в ней мало.
Пили, пили, а потом деньги у Печенкина почти кончились. Осталось разве что на хлеб. Но, как говорится, не хлебом единым, и Печенкин начал по ночам воровать с огорода соседа овощи на текущие нужды и впрок.
Как-то он увязался за двумя старухами, которые пошли в лес с кошелками – не иначе как за грибами. Леса он не знал и даже боялся - вот и шел за ними с ножом в одной руке и с пластиковым пакетом в другой тоже по грибы, и чем дальше заходили в чащу, тем чаще та, что шла впереди, оглядывалась и пугала другую Печенкиным, а когда напугала, тогда и сама напугалась. Старухи остановились, всем своим видом показывая, что никуда дальше не пойдут, если Печенкин не отстанет, и он вернулся домой.
Он давно обратил внимание на одну молодую особу лет тридцати, на вид одинокую и спивающуюся, и, решив, что пора уже завести отношения с ней, подошел и с отчаянным легкомыслием позвал ее к себе в дом с неясными пока для себя намерениями. Она как-то странно к Печенкину принюхивалась, принюхивалась, а потом заявила, что, если будет водка, то пойдет за ним хоть на край света. Водки у него не было. Пришлось это мероприятие перенести на неопределенный срок.
Еще Печенкину захотелось собаку, но немного подумав, пришел к мысли, что собаку ему не прокормить, а кота можно. Ведь кот, если что, прокормит себя сам мышами и еще этим принесет пользу. Но не это главное, а то, о чем он написал по этому поводу в стихотворении:
Собаки нет.
Немного грустно.
Не любит и ни эта,
и ни та.
В прохладе дома
Бесконечно пусто.
Так заведу я
серого кота.
Чтоб ждал,
царапая обои,
мурлыча песенку свою.
Когда вернусь,
я подпою –
хорош дуэт из нас обоих.
Ко мне,
немножечко лениво,
сверля глазами,
не спеша,
он подойдет
и, чуть дыша,
поймет,
как у меня болит душа.
И ляжет ночью у подушки –
ее я обнимаю, как подружку.
А за окном осенний дождь.
Я успокою тела дрожь.
Усну.
И он уснет.
И пусть там за окном
холодный дождь
идет, идет, идет.
Несколько дней он бродил по деревне и искал бездомного кота – пусть даже не серого, но таковых не оказалось, и он бросил эту затею.
Потом Печенкин стал ходить в поля и высматривать в небе журавлиный клин, но тот, видимо, пролетел раньше или пролетит позже, или вообще стороной, зато воробьи и вороны летали себе и летали. Он грустил и в таком состоянии написал:
Каплет с неба тяжелое олово.
Освежает осенняя рань.
И деревья стоят полуголые,
завернувшись в желтую рвань.
Что-то грустное в этой осени,
и немного мне жаль себя.
Будто все меня разом бросили,
или всех бросил разом я.
И сейчас посмотрю во все стороны –
стонет ветер, примята трава,
воробьи пролетят или вороны,
да чернеет церквушки глава.
Не иду я ни к людям, ни к богу.
Мне милее равнинная гладь.
Никого у промокшего стога
я к себе не хочу прижимать.
Я остался и в грусти, и в осени,
ни себя, ни кого не любя.
Будто все меня разом бросили,
или всех бросил разом я.
Когда выпал снег, Печенкин стал воровать у соседа дрова. А еще кто-то умер, и Печенкина пригласили на похороны.
В старой зимней одежде своего покойного родственника стоял он в толпе на кладбище и страшно тяготился этим мероприятием.
На поминках Печенкин пил мало, ел много. Был тут и дед, с кем он выпивал летом. К Печенкину дед не подходил, зато перед другими хвастался былой дружбой с ним.
В новогоднюю ночь к Печенкину заходили люди. Поздравляли и угощали, отчего он был сыт и пьян.
На второй или третий день после Нового года Печенкин послал открытку жене и дочери, в которой, как и положено, пожелал всего-всего, а еще в конце осторожно попросил выслать ему денег на обратную дорогу.
Наступили сильные морозы. К Печенкину подошел сосед и сказал, что если тот еще украдет хотя бы одно полено, то он его зарубит топором. И еще – просил понять его правильно.
Не мешкая, Печенкин написал:
Холодно. Крещенские морозы
заглянули в здешние края.
Замерзают белые березы.
C ними замерзаю я.
Пришли деньги. Печенкин сразу же уехал к жене и дочери. Дом решил не продавать. Чтобы приезжать. Чтобы жить.
2018