Наш век сто лет. Это если повезёт.
Из них – двадцать лет до взросления, и последние двадцать – если повезёт - болезни, да немощи.
Остается шестьдесят, если повезёт.
А повезёт ли?
Мы живём так, как будто собираемся жить вечно, не задумываясь о том, как и с кем встретим свой конец.
Прячемся, как маленькие дети от страха под одеяло, и пытаемся думать, что нас это не коснется.
Коснется, ни один еще не остался.
Неожиданно страшно, в миг разрушая мир, в котором ты живёшь, приходит начало конца, и сразу всплывают истинные ценности, что попирали всю жизнь в погоне за призрачным счастьем в этом мире материальных благ и благ, модного сейчас понятия в нашем обществе, статусности.
Он и Она вместе давно. Уже выросли дети и подрастают внуки. Остались за плечами долгие годы труда и жизнь, на пенсии вдвоем в тесной квартирке, стала новой притиркой характеров. Он, уйдя на пенсию, нарушил её устоявшийся быт и «болтался под ногами» с самого раннего утра. Раздражал создаваемым беспорядком, работающим телевизором и обсуждением политических тем, которые были для неё совсем не интересны.
Сплачивали дети, сплачивали внуки. Но давно не сплачивали постель, стол, интересы, и, в целом, общее проживание под одной крышей. Так ей казалось.
Беда, как всегда, пришла неожиданно. Маленькая, как думалось, проблема обернулась самым пугающим диагнозом. Он пришел из поликлиники весёлый, широко по-мальчишески улыбаясь, и протянул результат гистологии. Сам не читал – все равно ничего не понимает. Радовался, что забрал. Она взглянула и пол качнулся под ногами, в голове загудело и страх окутал её темным зловещим покрывалом.
Она смотрела на Него – постаревшего, поседевшего, уже по-стариковски суетливого, широко улыбающегося, обнажая ровный ряд зубных коронок и мостов, и внезапный страх потерять его неожиданно окатил холодом и поселился в душе...
Она лежала, не выключая ночник, прижимаясь к родному телу и воспоминания живыми картинами проходили перед её глазами.
***
Он – влюблённый, молодой красивый, на зависть всем подругам, с букетом полевых ромашек делает предложение. Стройотряд, песни под гитару. Энергия жизни била через край, и работа не была трудом. Она небрежно взяла ромашки и «немного поломалась», обещая подумать.
- Ты долго его будешь мучить? - сочувствовали ему друзья.
- Что тяжело достается – дорого хранится, - смеялась Она.
***
Он – довольный и радостный - бежит через ступеньку, зажимая в руке ордер на полученную квартиру.
- Танцуй, - кричит с порога и протягивает листок.
- Мы же трёшку ждали, тебя опять обманули, - недовольно ворчит Она, - ничего ты в своей жизни добиться не можешь.
***
Он - счастливый - гладит свою первую машину – подержанную семёрку. Она, глядя на это из окна, тяжело и недовольно вздыхает: «Сосед ауди, не моргнув, взял, а этот какой-то семёрке ржавой радуется».
Подобное можно продолжать до бесконечности и сейчас, прижимаясь к самому родному и близкому человеку в её жизни, Она не понимала: откуда и когда в ней всё это поселилось? Поселились вечное раздражение, вечное недовольство, вечные упрёки и плохое настроение.
- А что ты сама? - подумала и щёки заалели от стыда.
Красивые наряды, причёски, лучшие духи – на работу, где флирт, симпатии и она – само обаяние.
Лучшие блюда - для гостей и хвалите меня, восхищайтесь!
Она встала. Медленно прошла по квартире и отовсюду на неё смотрели вещи, сделанные или отремонтированные его руками. Отовсюду на неё смотрели его личные вещи и ей стало страшно.
Мучительно страшно, что не будут лежать на столике разбросанные газеты с кроссвордами, ручки и очки.
Страшно, что на стульях не будут висеть рубашки и злополучные носки на их перекладинах внизу.
Страшно, что не будет в самых неожиданных местах обнаруживаться огромного размера чайная чашка и именно с его чайной ложкой, которые запрещалось мыть в посудомоечной машине.
Страшно до потери сил, что никогда он больше не будет похрапывать рядом с ней на большой двухспальной кровати.
Она горько заплакала. Слёзы – горячие, тяжёлые, не приносящие облегчения, душили, и молитвы клятвы и обещания сумбуром проносились в голове. Ей вдруг стало невыносимо больно потерять, как оказалось, самого дорогого и близкого человека и настолько жутко, что свою жизнь без Него Она не могла представить... Озарение того, что они уже давно и незаметно стали едины, как одна душа и одна плоть, пришло неожиданно именно в момент возможного вечного расставания.
Мы живём вместе, притираясь к друг другу, как шестерёнки, и ожидаем от половинок идеального к нам отношения. И не просто ждём, а требуем, постоянно зудя, возмущаясь. Изводим упрёками, жалуемся и завидуем друзьям. И в жалобах, зависти, недовольстве и возмущениях проводим, не замечая, самые счастливые годы своей жизни, не задумываясь, что жизнь может оборваться в миг. Один миг … и щемящая, неприкращающаяся боль за нанесённые обиды, упрёки, нелюбовь и непрощение до конца твоих дней. Это страшно не тому, кто ушёл, это страшно тому, кто остался.
Как сложится их жизнь? Кто знает. Может испытание возможной потерей дано им свыше для переосмысления и переоценки ценностей в остатке их, уже в любом случае, недолгой жизни? И, переосмыслив, и даря друг другу любовь, ничего не требуя взамен для себя, они проживут ещё много счастливых дней? Кто знает. Может и проживут, если повезёт.
«Дней лет наших - семьдесят лет, а при большей крепости - восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.
Кто знает силу гнева Твоего, и ярость Твою по мере страха Твоего?
Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое».
Псалом 89.