Крошечные миры. Трое на шаре. Часть I

 
Друзья, если Вы не читали ничего из цикла «Крошечные миры», то поясню, что речь в этих сказках идёт о маленьких людях-крохотульчиках. Они живут бок о бок с нами, прячутся в укромных местах, торят себе потайные «главные дороги-тоннели» частично под полом, частично внутри стен, но умело скрываются.

И жизнь у них, честно сказать, куда интереснее нашей…


                Ч А С Т Ь    I


…Было у нас, у ребят с Нижнего этажа, своё место сбора – в нашей галерее, у Обменной доски. Местечко в шутку называлось «Дальше некуда». Тут стояла скамеечка, коробка для мусора и картонный столик, а вверху на стене крепилось проволочное кольцо от бутылки с шампанским, навроде баскетбольного, чтобы кидать мячик при игре в «мураху».

Идея Обменной доски (или проще – «обменки») принадлежит Мишке. Это доска объявлений, где соседи пишут, какие полезные вещи они готовы обменять на другие полезные вещи, а прохожие читают и идут к ним меняться. У бывалого крохотульчика всегда найдётся куча барахла, добытого по случаю. Недаром ходит шутка, дескать, крохотульчик полдня таскает в дом поживу, а потом полдня ломает голову, как от неё избавиться.

Например, вы сходили утром на промысел и принесли с Хозяйской кухни капустный лист, мешок чая, коробок спичек, кусок мыла, пять хлебных гренок, шоколадную конфету и хорошую щепоть фарша, который оттаивал на столе у хозяйки. Но умом вы понимаете, что эдакую прорву фарша вам не съесть, а он быстро портится. Капусты, чая и хлеба у вас тоже в достатке. А прихватили вы их чтоб добро не пропадало.

Что делать? Писать объявление на Обменной доске: «Срочно отдам свежий фарш, капусту и сухой чай! Возьму: трикотажную материю, кофе и яблоки. Обращаться в квартиру такую-то». Всё. Идите домой и ждите. Где-нибудь по соседству обязательно найдётся семья с лишним кофе и яблоками, которой хочется свежего мяса и капусты.

Обменная доска стала популярна среди жильцов, все хвалили Мишкину блестящую идею. На этом отвороте постоянно царили шум и оживление, потому мы и выбрали свою галерею местом для встреч, чтоб не скучно было.

Сегодня мы переделали по дому всё что требовалось, и Юлька с Людкой убежали к Соньке Самоваровой пить чай и сплетничать. Мы же втроём вышли к «обменке» и сели колотить абрикосовые косточки, добытые вчера на Хозяйской кухне. Я держал, Капитан бил молотком, а Мишка подбадривал нас болтовнёй, не забывая закусывать вылетающими из-под молотка ядрышками.

Подъехал Олежка Попов на деревянном самокате. Мы угостили соседа орехами, а он дал нам прокатиться по очереди. Самокат был что надо – дядя Данил, Олежкин отец, смастерил его из двух сосновых щепок и приделал колёса из резиновой трубки. Оттолкнёшься как следует, разгонишься – фью-уть! Только пыль столбом. Главная дорога внутри стены прямая словно ниточка, ездить по ней одно удовольствие.

Мы с Мишкой тоже мечтаем о самокате, но сделать самим как-то руки не доходят, а ближайшая Ярмарка ожидается не раньше чем через месяц. Попросить помощи у дяди Данила мы почему-то не решаемся, хотя он вряд ли откажет.

- Чепуха! – беспечно говорит Мишка, перебирая в кладовой железки от конструктора. – Захочу – и будет у нас десять самокатов! Помоги только мне найти штук пять одинаковых гаек? У Миши с Кешей в Десятой квартире спросить надо бы… - но всё это благополучно забывается, и покуда ни единого из воображаемых десяти самокатов у нас нет.

Мало-помалу к «обменке» подошли ещё ребята, и в галерее собралась целая компания. Кроме нас на Нижнем этаже живут семеро мальчишек. Малышня и девчонки, понятно, не в счёт. У троих подошедших тоже были самокаты, и мы затеяли гонки.

- Чур, я судья! – объявил Мишка и провёл поперёк Главной дороги в тоннеле меловую черту. – Первая четвёрка, на старт!

В первом заезде участвовали счастливые обладатели самокатов, остальные заключали между собой пари. Я поставил два ореховых ядра на Олежку Попова, и он победил. Зато расстроился Сонькин брат Женька Самоваров, проигравший мне ценную вещицу: металлическую пружинку от авторучки.

- Нисколько ездить не умеют, - пробурчал он. – Вот я сейчас покажу вам класс!

Роли поменялись. Гонщики заключили пари, а четверо из нас завладели их самокатами. По правилам следовало доехать до отворота к Десятой квартире и вернуться.
 
- Ба-бах! – крикнул Капитан, который теперь был за судью и изображал выстрел из стартового пистолета.

Мы помчались как ошпаренные коты. Особенно усердствовал толстый Женька Самоваров. Он закидывал пятку далеко за голову, толкался, выставлял локти, и даже когда самокат под ним хрустнул, ещё долго ехал на одной половинке без заднего колеса – до того увлёкся.

- Дурак! – чуть не заревел Комар Бажилов, которому принадлежал пострадавший самокат. – Показал класс, чучело? Всё папке расскажу!

Женька грохнулся черезо всю Дорогу, прощально брякнули обломки, лишь переднее колёсико сиротливо покатилось дальше, но до финиша его не хватило совсем чуть-чуть. Я ехал за Женькой впритык и поэтому налетел на него, а на меня упал Кудряш, и получилась куча мала. Зато приотставший Мишка неторопливо, даже изящно обогнул место катастрофы и пересёк черту, ухмыляясь во весь рот. Опять ему повезло!

Мы с Кудряшом за рога подтащили самокаты к финишу – спешить уже было некуда. Женька угрюмо сгрёб в охапку останки бажиловского самоката и вручил хозяину. Комар стал похож на пирата, держащего у сердца обломки верного корабля.

- Ладно тебе хныкать, не девчонка небось! – сказал Женька примиряюще. – Я тебе гвоздиками сколочу, и будет как новенький, никто не заметит. А вообще самокаты – ерунда на постном масле…

- Тебе – конечно, ерунда! – Комар Бажилов всхлипнул. – У тебя самоката сроду не было…

- Так и у тебя теперь нету! – захохотал Женька. – Зато у наших Хозяев в квартире электронный тир стоит, вам такой и не снился. Вторую неделю хожу смотреть, как они в него режутся. Если на курорт уедут – дома месяц никого не будет. Позову вас, вместе поиграем. 

Мы призадумались, чем бы в ответ его удивить, даже Комар перестал тереть глаза и гордо сообщил:

- А у наших Хозяев есть аквариум с рыбками! До того красивые, бело-жёлто-синие, вон больше Женьки ростом! Папа даже хочет тайком выловить парочку, всё равно на кошку потом подумают. Только мамка боится: а вдруг ядовитые?

- А у нас… у наших Хозяев… квартира трёхкомнатная! – не найдя ничего лучшего похвастался Славка Дворняжкин, маленький и веснушчатый как леопард парнишка. – И в каждой комнате евроремонт, и кашпо с цветами висят! И пол в ванной с подогревом. 

Мы, ясное дело, подняли его на смех.

- Думаешь, у наших Хозяев не трёхкомнатная? – спросил Мишка. – Будь спокоен, самая трёхкомнатная в мире. И у Олежки, и у Кудряшей тоже трёхкомнатные. Велика важность - «пол с подогревом»! Хочешь на нём рыбу из Комаровского аквариума пожарить?

Все засмеялись, а я добавил:

- У нас наверху попугай живёт в клетке. Голубенький, с хохолочком, - для наглядности я приставил к макушке растопыренную пятерню. – Пойдите посмотрите, если не верите!

- Говорящий попугай-то? – спросил кто-то.

- Пока нет, - вмешался Мишка. – Мы его учим с Тяпой понемножку каждый раз, как на промысел ходим. Молчит, но как будто бы всё понимает. То-то Хозяева однажды удивятся, когда он возьмёт и заговорит!

- И чему вы его учите?
 
Мишка напустил на себя важный вид.

- Песням на моём родном тантайском языке, а ещё: «Хозяин, купи хлеба! Хозяин, купи хлеба!» Наш Сергей Макарыч после работы берёт пиво и забывает про хлеб, даже жена Евгения Васильевна на него ругается, а нам приходится корки с ихней кухни таскать. Попугай-то живо ему напомнит.

- Это ты правильно придумал! – похвалили ребята.

- Зато у нас Хозяин – охотник! – заторопился Харитон Кактус из Одиннадцатой квартиры. – У него дома взаправдашнее ружьё и прорва патронов, пороха и дроби, во!

- Патронов? – Мишка возбуждённо потёр ладошки. – Патроны – это здорово! Слушай, а можно у него потихоньку... парочку боеприпасов – того?... А?... Мы тут такого шороху наделаем!

- Нельзя, - с сожалением ответил Харитон. – Всё в железном ящике закрыто, чтобы дети не залезли. И замок висит во-от такой! – он развёл руками, показывая размеры замка.

- Большой, - согласился Мишка. – Но если ты не знал, настоящим тантайским  разведчикам никакой замок не помеха! У вас дома сейчас никого нет? Айда к тебе на промысел? Надоели мне ваши гонки, детская забава…

Кактус хотел что-то сказать, как вдруг сзади пискнул ехидный картавый голосишко:

- Хи-хи, сидят тут, спог-ят об ег-унде, а у нас на кг-ыше елижаб!

У входа в галерею стоял белобрысый Гошка Соцкий со Второго этажа, тот самый, из компании Стёпки Коркина, наиглавнейшего врага всех «нижних», то есть нас.

Гошка был один и держал в руке спичку с флажком из белой бумаги – в знак того, что пришёл с мирными намерениями. Без флага мы бы быстро ему наваляли, у нас-то все мальчишки были в сборе. Со Стёпкиной шайкой «верхних» мы не очень ладили: они защищали свой этаж, а мы свой. На этой почве между нами частенько происходили разные неприятности.

Толстый и сильный Женька Самоваров первым шагнул на Гошку и покраснел от злости:

- Шпионишь, глиста белобрысая? Щас я тебе задам звонаря! – и стал деловито засучивать рукава.

Соцкий трусливо попятился от сопящего Женьки и выставил бумажный флаг.

- Не тг-онь, жиг-ный! Я паг-ламентё-гр!

- Остынь, Самовар, не бей парламентёра, - велел Мишка, уважавший военные традиции. – Пусть расскажет, зачем пришёл… а морду набить всегда успеется. – и снисходительно обратился к Гошке. – Ну, говори, тебя же Коркин послал? Что там хотело его драное высочество?

Парламентёр посмелел и вытер конопатый нос.

- Вы тут сидите как дуг-ачки, а у нас на кг-ыше елижаб! – торжественно повторил он.

- Неужели? – иронично сказал Мишка. – Ели жаб на крыше? Ха, вижу, вы парни с фантазией! И что вам ответить? Приятного аппетита?

Остальные наши ребята охотно принялись сыпать остротами:

- Если «верхние» оголодали, мы вам грязи с улицы найдём.

- Как соседям не помочь! А маринованных червяков берёте?

- Гошка, ты кетчупа пришёл одолжить? Он с жабами самое то!

Гошка зажмурился, зажал руками уши, но не уходил, а подождал, пока наступит тишина и упрямо проговорил:

- На кг-ышу только что сел воздушный елижаб с ког-зиной. Летательный! Понятно вам, «низюхи»?

- Врёшь! – загомонили ребята, подходя поближе. – Откуда дирижабль? На нашей крыше их сроду не бывало!

- Хочете посмотг-еть? – с готовностью предложил Гошка. – Пожалуйста! Стёпка сказал: пусть «низюхи» пг-иходят, пг-опустим вас. Только за показ несите каждый что-нибудь из жг-атвы, а то не дадим на делижаб глядеть. Вот я к вам и пг-иехал. На самокате.

- Вон оно что! – Мишка насмешливо присвистнул. – Только сдаётся мне, Соцкий, что никакого дирижабля и в помине нет, это просто ваш Стёпка жрать захотел, так или не так? Или думает нас в засаду заманить на верхнем этаже?

Гошка ничего не успел сказать, потому что из-за угла выбежали Юлька и Людка, страшно запыхавшиеся, и с ходу закричали:

- Вы слыхали? На крышу нашего дома приземлился летательный аппарат, а в нём – крохотульчик. Все соседи говорят!

Девчонки – это вам не Гошка Соцкий, они врать не станут. Но Мишка всё ещё сомневался.

- Может, это Борька на самолёте прилетел, а вы уже раздули?…

- Вовсе не Борька, совсем-совсем чужой крохотульчик, даже не из нашего города, и не на самолёте, а на воздушном шаре! – выпалила Людка, скрываясь за поворотом. – ЯНДовцы уже вездеход заводят, наверх ехать, и всех желающих с собой берут. Там пол-Дома сбежалось.

- Ура! – Мишка запрыгал от нетерпения, позабыв о самокатах, патронах и охотничьих ружьях. – Братцы, айда на вездеходе места занимать! Чур, я возле водителя! – и мы гурьбой устремились в квартиру ЯНДовцев, потеряв всякий интерес к Стёпкиному «парламентёру».

- Мы сейчас переоденемся и тоже придём! – крикнула сзади Людка. – На нас займите!

Гошка разочарованно оседлал свой самокат, отшвырнул ненужный флажок и тихонько попылил вслед за нами.

ЯНДовский игрушечный вездеход был битком набит праздной публикой. Наш народ охоч до зрелищ и новостей, и всем не терпелось увидеть на крыше неведомый дирижабль с чужим крохотульчиком.

Штурмом мы заняли лучшие места, и Мишка сразу затеял игру в «ногоступ» - кто кому ногу сильнее отдавит. Кончилось тем, что Гарри Бажилов, отец Комара, пригрозил высадить всю компанию к чёртовой бабушке. Пришлось утихомириться.

- Пока не увижу собственными глазами, ни за что не поверю! – утверждал кто-то. – Вот если бы по весне сказали, будто шифер с крыши поехал, так позвольте заметить: ни на миг не усомнился бы! Или что комета с неба свалилась – тоже возможно. Сейчас мы поднимемся и выясним, что крыша пробита насквозь и пришла в полную негодность, аккурат накануне зимы, помяните моё слово! От неба и погоды хорошего не жди.

«Чем тебе небо не угодило? – подумал я, когда вездеход заглушил ворчуна. – Помню, мы с Борькой летали и ничегошеньки нам не сделалось. В «Аладдине» побывали, машину раздобыли, и ещё сто раз катались…»

Лифт, спрятанный в вентиляционной шахте, вознёс нас на чердак, и по приставной лесенке мы выбрались на крышу через слуховое окно.

Стоял тёплый сентябрьский вечер. Днём, видимо, случился дождик, потому что на крыше было скользко, к ней прилипли жёлтые опавшие листья. В сквере поскрипывали качели, у автобусной остановки внизу тосковали припозднившиеся прохожие.

Крыша была нам давно знакома. Крохотульчики любят прогуливаться там, где нет Больших Людей, ну а сюда заглядывал разве что кровельщик, да изредка чей-нибудь Хозяин влезал настроить телевизионную антенну. В другое время здесь отдыхали мы, когда надоедала пыльная и полутёмная Главная дорога, освещённая маленькими лампочками от новогодней гирлянды.

Мы пошли гуськом к ближайшей вытяжной надстройке и наткнулись на толпу зевак, приехавших раньше. Среди них болтался чернявый, желчный Стёпка Коркин, атаман Второго этажа. Он злобно смерил взглядом меня и Мишку, но вымогать «жг-атву» за экскурсию к дирижаблю, конечно, не стал. Вокруг было слишком много взрослых.

- Хи-хи-хи! – засмеялся Мишка, тыча пальцем. – Это и есть хвалёный «елижаб»? Спущенный шарик да коробка!

Возле кирпичной стенки на привязи скособочилась плетёная четырёхугольная корзина величиной с почтовую открытку. Из неё свешивались какие-то верёвки, хвостики, колечки и краешек пластиковой оболочки, похожей на сдувшийся мыльный пузырь. Несколько человек уже топтались возле корзины и чесали затылки с таким умным видом, будто знали, как эта штуковина летает.

- И ведь я первый его подметил! – громче всех хвастался краснолицый Джимми Гардина из Двадцать второй квартиры. – Садится, понимаешь, за трубу, и шарик у него медленно – пшшш! – сдувается, значит. Я сразу к нему: кто таков? Откуда будешь?...

- У шарика спросил?

- Нет, у парня, что оттуда вылез! Не перебивай! А шарик прозрачный весь, и на нём сетка натянута, и коробчонка болтается. Понимаешь, какая космонавтика? Летает! Это тебе не петрушка в солидоле!

Владелец дирижабля был настолько плотно окружён любопытными, что нам стоило немалых трудов его разглядеть. Симпатичный малый с румянцем во всю щёку, кудри вьются из-под шапки – просто вылитый ванька-встанька. Его шапка была залихватски заломлена на затылок, под фуфайку поддета цветастая рубаха навыпуск, на ногах холщовые штаны, добротные сапоги. И выговор у «ваньки-встаньки» был не наш. Он сильно налегал на буквы «о» и «а».

- До чего красивый! – восхитилась Юлька. – Ему бы ещё в руки лоток с пряниками, и хоть портрет пиши. Правда, Люд?

- Правда-правда, замечательно бы вышло! – поддакнула восторженная Людка.

- Вы или голодные, или пряников давно не ели, - съязвил Мишка и ловко избежал Юлькиного подзатыльника.

Немного погодя мы уже знали, что лётчика с неведомого аппарата зовут «воздухонавт Вертилампочка» и летит он из далёкого города Архангельска. Сложив вместе его нездешнее произношение, чудное имя (Вертилампочка, надо же!) и трудное название города, я понял, что он иностранец. Мишка тоже это понял и сказал:

- Нужно будет спросить, не пролетал ли он над моим Тантайским островом? Он как раз рядышком с Архангельском, точно помню. У меня же там ловушка без присмотра осталась… Ну, на этого… который с полосками…

- Матрас?

Мишку аж перекосило. Подобной профанации он не выносил.

- В башке у тебя матрас! – огрызнулся он. – А моя ловушка – на огромного тантайского тигра. Может, уже попался там, бедняга, и меня всё нет и нет. Как бы не помер с голоду… Расступись! Пойду спрошу у Вертилампочки.

Услышав вопрос о тантайском тигре, воздухонавт лишь пожал плечами.

- Не видал такого острова, малыш. Великий Устюг пролетал, Кирово-Чепецк, Елабугу… А тигры в той стороне не водятся, они ближе к Африке.
 
- Значит, ты из другого Архангельска, потому что мой был с тиграми, - буркнул Мишка, обидевшись на пренебрежительное «малыш». Но не отошёл, а снова потянул лётчика за рукав.

- Я вот ещё хочу спросить: твой дирижабль электрический или атомный?

- Простой, воздушный. Да я сейчас вам покажу, - и архангельский лётчик запрыгнул в пришвартованную корзину.

Я, Мишка и Капитан протолкались ближе всех, поэтому видели действия воздухонавта до последних мелочей. Вертилампочка аккуратно расправил прозрачный «мыльный пузырь», назвав его баллоном, и пролез в середину корзины, где возвышался пластиковый стакан, - тоже прозрачный, - игравший роль рубки управления.

В стакане торчком стояла обыкновенная тёмно-зелёная зажигалка, от каких прикуривают Большие люди, а над её фитильком крепилась горловина сдувшегося баллона. Высокий лётчик крутнул колёсико зажигалки, выбил искру. Взметнулась кверху струя пламени, и баллон тут же начал оживать, наполняясь горячим воздухом. Через полминуты тугой и круглый шар, опутанный сеткой,  величаво парил над рубкой, натягивая стропы и грозя с первым порывом ветра унести прочь лёгкую плетёную корзинку.

- Парусит! – озабоченно крикнул Вертилампочка и выбросил из корзины ещё одну бечёвку. – Ребята, подвяжите второй страховочный, а то сорвёт!

Я решил, что он обращается ко мне и на лету поймал конец, но Мишка тоже не зевал – вцепился в него как клещ, желая услужить бравому лётчику.

Пока мы возились, оттесняя друг друга, подскочил нахальный Стёпка Коркин и предъявил свои права:

- Дай я! Ну-ка, расступись, булыжники, вы швартовать всё равно не умеете! – и дёрнул бечеву на себя.

- Унесёт же сейчас! – завопил Вертилампочка, бегая по корзине. – Вяжите скорей кто-нибудь.

Фигу я уступлю Стёпке такую честь! Бечеву мы привязывали все втроём к случайному гвоздику, торчащему из шифера.

- Огребёте у меня, - прошипел Стёпка нам с Мишкой. – Чердак наш и крыша наша, мотайте на свой занюханный Нижний этаж!

Он больно пихнул меня в бок и растворился в толпе.

- Сам не огреби, балда! – ответил Мишка, который почти не боялся Стёпку и несколько раз побивал его один на один. Впрочем, порой бывало наоборот. Драться атаман «верхних» умел и очень любил.

Над нами румяный Вертилампочка не без самодовольства расписывал принцип действия аппарата, тыча пальцем в каждое приспособление. Все слушали его затаив дыхание.

- Тут стоит зажигалка, над ней натянут баллон. А в горловине специальный клапан моего собственного изобретения, - объяснял он. – Запалишь огонь – воздух в шаре подогреется. От этого дирижабль поднимается выше. Со временем в полёте воздух остывает. Но если хороший ветер, то и на холодном шаре целый день идти можно. Если же за бортом штиль, или нужно срочно набрать высоту, развернуться, выполнить манёвр, - мы стравливаем через клапан часть остывшего воздуха, вместо него поддуваем горячего…

Пилот выключил зажигалку в рубке и показал, что шар не спускается. Предохранительный клапан удерживает воздух внутри.

- Видите на зажигалке рычажок? Это регулятор силы пламени. Высокое пламя долго держать нельзя - баллон прогорит. Мы выставляем факел на треть мощности - и идём себе спокойно. Чем выше от земли - тем сильнее воздушные потоки, как подхватит, так и несёшься с облаками вровень. Пора стало спускаться – жми на клапан, стравливай воздух, и добро пожаловать на землю. Вот и вся механика.

Он постучал по корпусу тёмно-зелёной зажигалки.

- Газа в зажигалке хватает надолго, на неделю хода, а то и полторы… В дорогу с собой я брал три штуки. Одну случайно вытряхнуло, когда в бурю попал, вторая кончилась. Эта – третья и последняя, теперь тоже на исходе. Ну, я увидел город и пошёл на посадку… прямиком на вашу крышу. Всем ещё раз здравствуйте, кто недавно подъехал. 

- А далеко ли вообще собрался? – спросил Пиф Михайлов. – В гости к кому-то или ещё зачем?

- Вокруг света, - скромно сказал Вертилампочка.

В толпе прошелестел изумлённый выдох. Во даёт парень! Кое-кто даже украдкой пальцем у виска покрутил.

Осмелюсь вам доложить: с географией у крохотульчиков не очень. Мы с Мишкой, конечно, обожаем шататься в поисках приключений, но большинство соседей никогда не вылезали дальше двух-трёх ближайших домов и сквера за углом. Вообще крохотульчики – довольно оседлый народ. Если у них есть тёплая крыша над головой, а за стенкой приличная Кухня с запасами провизии и Хозяева, которые не суют свой нос в чужие дела, – крохотульчики будут там жить да поживать, и посмеиваться в кулак над «чокнутыми» Вертилампочками. Но в то же время мы всегда приютим и накормим странника. Так заведено. Гостей мы любим.

То есть мы прекрасно знаем, что Земля огромная и круглая, и где-то за тридевять земель лежат другие города, страны, моря и пустыни. Мы тайком смотрим телевизоры в Хозяйских гостиных, а некоторые даже втихомолку читают книги и газеты, оставленные вами на столе. Но для половины крохотульчиков мир состоит только из нашей улицы и двух переулков, а остальное для них – призрачный край света. Им что два квартала к северу, что Япония, один чёрт сказочная даль. А Вертилампочка, стало быть, вокруг земного шара намылился? Ясное дело, соседям не верится. Баки заливать мы и сами мастаки.

Джимми Гардина осторожно хмыкнул.

- Прыткий ты, Верти… как там тебя? Ну, положим, облетел ты вокруг нашего света – здрассте-пожалуйста! А там будет океан или ещё какое море. И как ты над ним возьмёшь и полетишь? 

- Поддую баллон да и полечу над морем, дядя, - слегка растерялся воздухонавт. - Что ж тут хитрого? Я вон рек уже перелетел – не счесть! Небо-то везде одинаковое, только над водой воздушные течения сильнее. Это факт.

- А если над морем небо как раз и кончится? – жал своё Гардина. – Я мыслю следующее: мир не дурачки выдумали. Они всё рассчитали. Тут тебе земля, тут море, тут небо. Что есть небо?

Мы машинально задрали головы и осмотрели небосклон, поросший тучами, будто серым лишайником.

- Тучи, - произнесли несколько голосов.

- В точку! – одобрительно крякнул Гардина, любивший порассуждать. - Небо – это тучи. Тучи – это дождь. Дождь нужен для чего? Чтобы землю поливал, чтоб деревья и травка в рост шли, верно?

- Ну… вообще-то да!... – согласился лётчик и опять поглядел на хмурое небо. – Наверное.

Гардина торжествующе погрозил пальцем.

- А в море? В море, соколик, дождь кому нужен? Никому. Море и без того – вода. Тьма воды, без единого деревца. Верно?

- Верно, - признал Вертилампочка. Противопоставить логике Гардины было нечего.

Красноносый Джим подмигнул соседям и закинул шляпу набекрень.

- Теперь ответь, летун. Есть у тебя, предположим, полный стакан воды. Станешь ты лить в него ещё воды, с горкой?

- Нет, не стану, - рассмеялся пилот. - Через край ведь побежит.

- В точку, парень! Ещё раз говорю: мир не дурачки выдумали. И сам посуди: на кой ляд им развешивать над морем небо с тучами, если там воды – под завязку? Это есть лишний расход дождя и небесного матерьяла. Стало быть, долетишь ты до берега моря – и небо кончится, понял? – щёлкнул пальцами Гардина.

Вертилампочка наморщил лоб, но ему стало ясно, что философа Джима не переспорить. И он сказал:

- На месте разберусь, дядя, лишь бы зажигалку новую справить. Можно тут у вас где-нибудь разжиться? Взаймы, ясное дело. Да и еды не мешало бы…

- Еды дадим - сколько в корзине увезёшь! – заверил хозяйственный Гарри Бажилов. – Да и зажигалок найдём хоть дюжину, если по сусекам пошарить. Правда, люди добрые?

Соседи закивали. Зажигалки в запасе есть почти у всех, потому что их часто теряют Большие люди-пьяницы. Как не подобрать? Крохотульчикам не слишком удобно ими пользоваться – великоваты, - однако при нужде дополнительный источник огня и света никогда не помешает. Для гостя издалека, пусть он даже немного сумасбродный «летун-вокруг-света», наш крохотульчик в лепёшку расшибётся, это я без обмана говорю. Мы не очень умные, но законы гостеприимства чтим свято.

Лекцию об устройстве дирижабля и неба женщины слушали невнимательно, зато сейчас мигом сообразили, что Вертилампочка в пути многое повидал. Небось, и моду, и нравы, и любовные истории знает. На сытый желудок да у камина он поведает кучу архангельских сплетен и новостей. Потом на месяц с гаком обсуждать хватит!

Воздухонавта начали со всех сторон зазывать на ужин с ночлегом. Он было замешкался от обилия предложений, но гуща народу уже закрутила и увлекла его к слуховому окну, уговаривая посидеть у всех понемножку и перекусить чем Призрак Иохим послал. Несколько мальчишек свистя побежали следом. Наполненный газом и забытый в спешке шар остался покачиваться на ветру. Две бечёвки не давали ему улететь.

Мы с ребятами в последний раз заглянули в соломенную корзину, но там не было ничего интересного: пара одеял из кротовых шкур, подушки и тощий мешок с пожитками лётчика. Видно, Вертилампочка начисто подъел все припасы. На подставке за рубкой блестел странный жестяной круг со стрелками и надписью «Имена ветров». Похоже на компас, но какой-то необычный. Кроме того, из угла в угол корзины свободно катались полдесятка тяжёлых металлических кругляшей, особенно когда шар дёргал гондолу под порывами осеннего ветра.

Казалось, дирижабль просится отпустить его на волю и унестись вместе с ним вокруг света – хотя бы ради того, чтоб узнать, не врёт ли Гардина про море без неба?

- Гениальная вещь! – прошептал Мишка, с трудом отдирая себя от борта. – Сел, надул и полетел. Красота! А устройство – раз плюнуть, и с управлением даже Людка разобралась бы. Смотри, Тяпа. Как мы раньше с тобой не сообразили такое судно сварганить? Коробка, шарик да зажигалка, и получите дирижабль! Мы все запчасти в полчаса у Хозяев добудем. Ещё нужен якорь с магнитом и крючками. Где взять магнит – я тоже знаю. Останется сплести верёвочную сетку, и можно смело отправляться хоть на Тантайский остров, хоть в Австралию. Если постараться, мы ещё и Вертилампочку вокруг света обгоним!

- Ха-ха! – сказал вредный Комар Бажилов. – Ты даже самоката себе не сделал, а за дирижабль хватаешься.

- Зачем мне самокат, если я добыл целый вездеход? – горделиво осадил его Мишка, и это было правдой. Вездеход «Удав» мы честно раздобыли в городском магазине игрушек, отбившись в неравном бою от автомобильной мафии, и уже съездили на нём в августе в Страну болот, где спасли из пиратского плена дядю Гавриила. Но об этом рассказывается в другой книге.
 
Мишка поправил рубаху, зорко оглядел нашу команду «с нижнего» и распорядился.

- Мой дирижабль подождёт. Парни, мы должны доказать Вертилампочке, что здесь живут не какие-нибудь хлюпики и мамины сыночки. Объявляю боевую готовность. Мы обязаны раньше всех разыскать и доставить новую зажигалку в подарок отважному воздухонавту из Архангельска от имени всего Нижнего этажа! У нас с Тяпой дома зажигалки нет, это точно. Ищем! Нашедший получит… нашивку следопыта!

Друзья приободрились.

- Ого! – пробасил толстый Женька Самоваров.

Игру в следопытов Мишка придумал совсем недавно. Знак отличия: кусок красной ленточки у воротника и почётное звание, присваивались тому, кто проявит максимум находчивости в любом приключении, или драке, или ещё где-нибудь. Пока что заветная красная нашивка имелась только у самого Мишки. Он торжественно вручил её сам себе после приключения в Ванной комнате у Кудряшей и теперь ходил козырем перед нами, ещё не дослужившимися до следопытской регалии. Разумеется, все ребята мечтали о ней и были решительно настроены на подвиг.

Завистливая банда «верхних» во главе с Коркиным, кстати, тут же принялась нам подражать с той лишь разницей, что ленты у них были жёлтыми, а вместо следопытов были «офицеры». Фантазия у них хромала на обе ноги, знай передразнивают как макаки.

По возвращении на свой этаж наша компания дунула по домам, а мы с Мишкой отправились в Десятую квартиру вслед за ЯНДовцами, надеясь, что в их обширных мастерских обнаружится газовая зажигалка. Ведь даже фотоаппарат у них есть, и полмагнитофона впридачу. И портативный телевизор, по которому они смотрят футбол и передачи о чудесах техники. В ЯНД-Холле даже сотовый телефон валяется, только звонить крохотульчикам некому.

Михаил великодушно разрешил нам перерыть всё до последней шайбы и засел колдовать над испорченным паяльником, в то время как его компаньон Кеша дежурил по кухне и стряпал ужин. Ужин готовился на особой электросковородке, на днях изобретённой ЯНДовцами. Она трещала, дымила, плевалась копотью и прыгала под потолок. Зрелище было впечатляющим, однако сам ужин, как признал потом Кеша, ни к чёрту не годился.

- На выходе мы имеем странную чёрную, жжёную субстанцию, - объявил Кеша, приподняв крышку электросковородки. Попробовал и сплюнул. – По консистенции и вкусовым качествам блюдо вполне достойно применяться в качестве сапожной ваксы.   

Третий компаньон Гена ответил, что можно обойтись и холодными бутербродами, а завтра изобрести (ой, не выговорить!) ме-та-гид-рав-лическую духовку с реактивным обжаривателем и тогда уж поесть по-человечески. Я позвал их к нам на пирожки с мясом (Юлька напекла – пальчики оближешь), но парни вежливо отказались, мол, пустяки, и на коленке принялись набрасывать чертёж духовки. Они могли сутками не есть, когда наклёвывалось очередное изобретение.

- Надо будет подкинуть им пирожков, - шепнул мне Мишка. – Иначе исхудают как мой тигр на Тантайском острове. Зажигалки нигде нет, вот неудача! Придётся искать в других местах.

- Вторую нашивку заработать хочешь? – пошутил я.

Мишка не понял шутки, обиделся.

- Простофиля ты, Тяпа. Для тебя стараюсь, мне-то лишнего не нужно.

Попрощавшись с ЯНДовцами, мы вернулись домой с пустыми руками. Оставалось ждать вестей от команды. Девчонки встретили нас ехидным улюлюканьем, Людка задудела насмешливый марш.

- Ха-ха, покорители неба явились!

- Я думал, вы там же где и все: наверху, с Вертилампочкой, - буркнул Мишка, проходя на кухню. – Ох уж он, наверно, байки соседям травит!...

- Его Никита Коркин, вашего Стёпки папаша, под ручку к себе утащил, а я к Никите ни в жизнь не пойду, - высокомерно заметила Юлька. – У них всегда грязь, Стёпка с Зиновием – жуткие хамы, а у мамаши до того безвкусные платья!... Ноги моей там не будет. Единоличники эти Коркины.

- Да, семейка не подарок, - Мишка почесал застарелую ссадину. – Но почему вы всё-таки хихикаете?

Юлька с Людкой снова покатились со смеху, аж косички затряслись, потом Юлька выдавила:

- Не могу! Капитан, скажи ты?...

Мишка обернулся к Капитану и вопросительно замер, словно охотничий фокстерьер.

- Понимаешь, они тут вроде бы пообещали, что прочтут твои мысли, едва ты войдёшь, - объяснил Капитан.

- Ух-ты, ах-ты, бара-рахты! – с серьёзной миной произнесла Юлька. – Я читаю как по книге, я великая колдунья.

Она сделала магический пасс по направлению к Мишке. Людка от хохота повалилась на диван.

- Ну, и что же ты прочла? – поторопил Мишка «великую колдунью». – Нам же любопытно. Вот когда я учился на Тантайском острове у мага и чревовещателя Балдамора…

- …А думаешь ты, Мишенька, как бы набиться в попутчики Вертилампочке или построить такой же дирижабль и улететь валять дурака! – заявила Юлька. – Только ничего у тебя не выгорит!

- Почему это не выгорит? – вырвалось у Мишки, и он осёкся: проболтался, ляпнул!

Грянул победный смех. Уж чего-чего, а потешаться наши девчонки горазды, особенно если удалось поддеть Мишку, поскольку обычно выходило наоборот. Мишка сам всех разыгрывает.

Мишка выдержал паузу, словно смешки его не касались, и поправился:

- То есть с чего вы взяли, будто я решил проситься с Вертилампочкой? У него и так корзина махонькая.

- Значит, задумал свою построить? Не отпирайся, - погрозила ему Юлька. – Будто я вас с Тяпой первый день знаю! Но повторяю: в ближайшее время выбросьте путешествия из головы. Потому что мы намерены… устроить дома ремонт. Направляйте свои способности в соответствующее русло.

- Об чём разговор! Люблю ремонт, - ответил Мишка небрежно и подмигнул мне. – Всё равно хотели с Тяпой кладовые проверить. Верёвочек поискать… железочек…

- Для своего дирижабля? – махом раскусила Юлька.

- Ну да… - сознался Мишка. Чего уж отбрыкиваться? – Тоже попробуем склепать простенький аппаратик. А чего вам надо ремонтировать, чтобы заодно? Мы же тут верфь заложим, сдвинем всё…

- Нам надо ремонтировать квартиру. Мне уже стыдно смотреть, какая она обшарпанная, - Юлька явно обрадовалась Мишкиной уступчивости. – Во-первых, прибраться в чулане и кладовых, это ты правильно заметил. Сколотить новые полки и аккуратно разложить всё, что там скопилось. Натаскали с Тяпой чего ни попадя, уже в коридор вываливается!... Во-вторых, починить входную дверь в галерею, чтоб закрывалась нормально. В-третьих, сделать в коридор новые абажуры, я как раз цветную фольгу нашла…

- И всё? - Мишка нетерпеливо переступил с ноги на ногу. – Да мы за пару вечеров управимся, нам только…

- По кладовым – всё, - не слушая его тарахтела Юлька. – Теперь – непосредственно квартира. До зимы я хочу переставить мебель в трёх комнатах, поменять ковровые дорожки, поклеить обои, побелить потолки, прибить в прихожей ещё одну вешалку…

Мишка съёжился, словно попал под холодный душ.

- Ёлкин тарантас! – жалобно крикнул он. - Обои? Потолки? И они вешают эту муру на меня, тантайского разведчика экстра-класса?.. Не-ет, это скучно. Тоже мне ремонт. Похороны – и то веселее. Давайте к нему мы приступим попозже, потом когда-нибудь? Зима-то разве скоро? Только-только сентябрь распечатали…

- Уже четырнадцатое число! – беспощадно отрезала Юлька. – Нечего тянуть. Пока я не увижу в отмытом потолке собственное отражение - никаких приключений, никаких Вертилампочек и Вертилюстрочек, даже не уговаривай, понял?

- Будешь тантайским маляром экстра-класса, - вставила Людка.

- Ле-ле-ле!... – Мишка показал девчонкам язык, но скорее по привычке. Юльку порой невозможно переубедить, что новый дирижабль важнее старых обоев. Мишка это прекрасно знал, и его «ле-ле» прозвучало вяло, без вдохновения.

«Ловко они Мишкины мысли прочитали, - подумалось мне. – Хотя удивительнее было бы, если б Мишка увидел воздушное судно и преспокойно пошёл замешивать обойный клей. Эх, кабы не Юлькин дурацкий ремонт!... На кой шут ей сдались новые обои? У нас ещё и старые не везде отпали».

В коридоре затопали, зазвонил стеклянный колокольчик, снятый с нами когда-то с новогодней ёлки. Женька Самоваров зычно заорал с порога:

- Мишка, выходи-ка! И ленточку мне неси, красную! Хотели зажигалку? Вот она. Хы-хы, буду следопытом!

С нас мигом сдуло предремонтную тоску. Ну Женька, ну герой! Выручил. Честь Нижнего этажа спасена!

- Нашли, значит, Вертилампочке топливный бак? – воскликнул Мишка, но тут же резко затормозил, потому что девчонки преградили нам дорогу. Юлька сказала:

- Минуточку, господа маляры-следопыты. Сначала вы немедленно наденете куртки, чтоб не простудиться на крыше…

- Мишка-а!... – бесновался за дверью Самоваров. – Чё ты не идёшь-то?

- Сейчас-сейчас, Женька! Ленточку отрезаю, - завопил Мишка, и мы поспешно схватили в охапку куртки, надеясь, что Юлька смягчится. Но не тут-то было.

- И ещё один момент, - нараспев сказала Юлька с видом испанской герцогини. – Вы дадите мне честное-пречестное слово, что никуда не улетите с Вертилампочкой. Тогда я вас выпущу.

- Вот ещё напасть, - пробубнил я. – Клятвы какие-то давать? А если Вертилампочка уже поужинал у Коркиных и раздумал оставаться на ночь в ихнем свинарнике? Нагрузят ему припасов, и зажигалку без нас найдут, а мы даже не попрощаемся?

Мишка путался в рукавах куртки и медлил с клятвой. Я тоже. Тогда Юлька подлила масла в огонь:

- Не дадите слово – крикну мальчишкам, что вы заняты и пусть они сами, без вас дарят свои зажигалки. Ну? Я жду.

О нет! Тысяча тантайских дикобразов! Не присутствовать при историческом моменте передачи зажигалки было для нас равносильно смерти. Мы бы никогда себе такого не простили. Однако Юлька говорила на полном серьёзе и у неё, признаться, были причины опасаться очередного фортеля с Мишкиной стороны. Мало ли - возьмёт и улетит, и я с ним за компанию? Мы легки на подъём, если дело пахнет приключениями.

Увидев, что Юльку не прошибёшь, Мишка грустно сообщил:

- Бессердечный ты человек. У тебя в груди рулон обоев и банка краски, Юлька. Ни грамма сочувствия, одни косички трепыхаются.

Он возвысил голос.

- Даю! Даю слово, что не улетим с Вертилампочкой. Отдадим ему зажигалку, ещё раз посмотрим устройство шара, потом с Тяпой и Капитаном такой же сделаем.

- …После ремонта в доме, - подсказала Людка.
 
Мишка испепеляюще зыркнул на вредину Людку, но послушно повторил:

- Сделаем дирижабль после ремонта в доме. Довольны?

- Поклянись своей нашивкой следопыта! – снова ввинтилась Людка, однако Юлька махнула рукой – не надо! - и отошла, пропуская нас.

- Бегите… лётчики. Верю вашему честному слову.

- Слово – твёрже стенки, - пообещал Мишка, набирая ход. – И нашивкой клянусь, можете больше не хныкать. Да, чуть не забыл! Отнесите ЯНДовцам пирожки, если там остались. У них сегодня опять бутерброды. Кешина электросковородка дала осечку.

- Отнесём, - кивнула успокоенная Юлька. – Долго-то не ходите, поздно. И осторожнее там, на крыше темно.

***

Самоваров пританцовывал на месте, отчаявшись нас дождаться. Рядом стояла тачка с новёхонькой, почти полной зажигалкой синего цвета. Женька был горд собой и не пытался скрыть этого.

- Во! У Кудряша в Семнадцатой квартире нашли, он только нести помог, а его дома спать загнали, хы-хы! Не везёт Кудряшу. Я вон сколь хочу могу гулять… Нашивку взяли? Гоните сюда.

- Взяли, не бойся, - Мишка показал из кармана заветную красную ленточку. – Поехали на крышу, пока Вертилампочка грешным делом не отчалил. Вдруг ему «верхние» тоже зажигалку притащили?

- Ох, поехали скорее! – переполошился простодушный Женька и мы побежали к своему вездеходу, спрятанному в тупике галереи.

Это был наш собственный радиоуправляемый грузовик по имени «Удав», с риском для жизни добытый в магазине «Аладдин»… ну да я об этом, по-моему, рассказывал. Зажигалка размером с садовую скамейку перекочевала в кузов, под брезент. Мы запрыгнули в кабину и помчались по Главной дороге что есть духу, всё равно что пуля по ружейному стволу. За рулём сидел Мишка.

Попутно мы посадили ещё двоих ребят: Олежку Попова и Славку Дворняжкина. Собирать остальных не было времени. Женька снова стал хвастать, как ловко он нашёл в Семнадцатой квартире свой синий трофей, но не успел дойти до середины - мы очутились на чердаке.

Дальше было не проехать. Мы выволокли зажигалку на верёвке в слуховое окно, водрузили на плечи и кое-как дочапали до стоянки дирижабля по мокрому коньку крыши.

Совсем стемнело, в ушах свистел неприятный ветер, внизу торопливо прочерчивали тьму фары редких автомобилей. При такой зябкой погодке простудиться – раз плюнуть, и я мысленно поблагодарил Юльку за идею насчёт курточек. Иначе пробрало бы меня до костей. Брр-рр!...

А где же шар?

- Висит, родимый, - сказал Мишка, возглавлявший процессию. – И даже воздух через обратный клапан не спустил. А народу ни единой души, зря мы торопились.

- Была охота – шататься по крышам в такую ночь, - простучал зубами маленький Славка Дворняжкин, который был без куртки и даже без свитера. – Д-давайте вручайте свой п-памятный приз и леший с ним, п-пора обратно, в тепло.

- Кому вручать-то? Тебе, что ли? – разозлился Мишка. – Придётся ждать Вертилампочку либо здесь, либо на чердаке. К Коркиным домой я не пойду.

- Так и до утра проторчим, - рассудительно заметил Олежка, тоже дрожавший от пронизывающего ветра. – Вашему лётчику хоть бы хны, его пирогами небось до отвала потчуют… Закоченеем мы тут. Лучше вернёмся завтра, пораньше. Какой дурак ночью полетит? Спать он ляжет без задних ног, ваш Вертилампочка.

К нашему общему облегчению Мишка не стал спорить.

- Так и поступим! Всем по домам, сбор в семь утра… Э-э… ладно, в восемь! Только забросим зажигалку в корзину, не назад же её переть?

Соломенная гондола, пришвартованная к гвоздику, печально покачивалась в нескольких сантиметрах от поверхности крыши. Колечки в стропах позвякивали. Мы приналегли, поднатужились и перевалили пластмассовый цилиндр зажигалки через борт корзины.

Он глухо ударился о мягкое дно и …

- Кто сказал «Ой»? – обернулся Мишка.

Все поглядели на него как на сумасшедшего.

- Мерещится, следопыт? – гоготнул Самоваров. – Ленточку давай.

Я не гоготал, потому что мне тоже послышалось тихое «Ой», когда мы опускали зажигалку в чёрное нутро корзины. Может, ветер в вентиляционной трубе?...

Мишка не любил мучиться неизвестностью и сказал:

- Айда, Тяпа, залезем. Это Вертилампочка там спит, вот что! Чихать он хотел на тепло и уют, как и подобает настоящему воздухонавту. Поужинал и завалился спать на борту аппарата. Он же сам себе командир, старпом и вахтенный. Давай разбудим?

Славка, Олежка и Женка недоверчиво наблюдали, как мы карабкаемся в гондолу. Оказавшись внутри мы осмотрелись, и не напрасно: в дальнем углу скорчился спрятавшийся человек.

Я даже оробел, но тут же вспомнил, что нас как-никак пятеро!

- Э, тут кто-то прячется! – громко сообщил я стоявшим внизу ребятам.

Из дальнего угла зло прошипели:

- Брысь отсюда, «нижние-булыжные»! Убью на фиг!...

- Ба, да это Стёпка Коркин, его прокисшее превосходительство! – моментально узнал Мишка. – И чего мы здесь ошиваемся в неурочный час? Вставай, туки-тук, прятки кончились.

Коркин распрямился во весь рост, обдал нас ненавидящим взглядом. В правом кулаке он сжимал что-то похожее на нож, и сердце у меня нехорошо ёкнуло. Атаман «верхних» всегда слыл нервным и вспыльчивым типом, в ярости дрался всем, что под руку попадётся. С таким ни один нормальный человек связываться не станет. Нас разделяла лишь упавшая поперёк корзины зажигалка.

- Проваливайте, сопли зелёные, - сказал Стёпка из своего угла. – Считаю до трёх, потом душу выну. Раз!...

- Только после тебя, тантайский кишкоед, - любезно отозвался Мишка, который почти не боялся Стёпку. – Ты у нас здоровьем слабенький, тебе нельзя сидеть ночью в этой корзине: заболеешь. Пошли-ка лучше на чердак, разберёмся по-семейному, кто там кому вечером грозился уши надрать? Ух я тебе и вмажу, Коркин! Один на один, как полагается…

- Два!... – истерически взвизгнул Стёпка и побледнел. – Разберёмся… придёт время. А щас катитесь куда подальше, без вас тошно! – и добавил очень грязное ругательство.

Я бы последовал совету Стёпки и ушёл, не нарываясь на грубость, но Мишка был не таков. Он быстро что-то прикинул в уме, глядя на Стёпку в упор.

- Нет, Коркин, ты пойдёшь с нами. Знаю я твои делишки. Небось напакостить хочешь Вертилампочке? Шар проткнуть или корзину поджечь? Ты же редкий гад, Стёпка!...

- Чего болтать, тащи его сюда за ноги! – завопил снизу Самоваров, лязгая от холода челюстями.

- А не то Вертилампочку позовём, - добавил осмелевший Славка.

- Топайте, зовите, - ухмыльнулся Коркин. – Мой папаша уже в хлам вашего лётчика напоил, пока вы зажигалочки таскаете… Я кончаю считать. Два с половиной!

Мишка набычился: позволить какому-то Коркину одержать верх над «нижними»? Ни за что. Позор на весь дом. К тому же вряд ли Стёпка прячется ночью в чужом дирижабле с добрыми намерениями. Будь что будет, а ему от нас не отделаться.

- Мишка, у него ножик! – предостерёг я.

Стёпка раскрыл рот, чтобы прорычать «три», но Мишка упредил его на секунду, мячиком прыгнул на врага, не ожидавшего такой внезапности.
 
Они ударились грудь в грудь, пытаясь сбить друг друга с ног. Я стоял, готовый броситься на помощь, Женька и остальные привстали на цыпочки, поняв что началось нечто опасное.

Стёпка и Мишка яростно тузили один другого, аж корзина тряслась, Стёпка неприлично ругался, жадно работая костлявыми кулаками. Пускать нож в ход он не решался, но и выпускать его не хотел, поэтому я с большой тревогой следил за схваткой. Всякое может случиться.

Обмениваясь тумаками, драчуны описали по гондоле полный круг, чуть не сшибли меня, а потом, споткнувшись о запасной якорь, завалились на борт так, что дирижабль накренился. И надо же! Стёпка вдруг нелепо машет рукой с зажатым лезвием и попадает прямо по бечеве, связывающей корзину с крышей.

Бечёвка звонко тренькнула, словно струна порвалась, тут же лопнул и страховочный конец, и аппарат оказался на свободе. Мощный порыв сентябрьского ветра подхватил нас и понёс со скоростью выпущенного из рогатки камня.

Друзья остались стоять на крыше с разинутыми ртами. Самоваров лишь глупо крикнул вдогонку:

- Мишка! А моя нашивка?...

Я беспомощно поймался за обрывок отрезанной бечевы, будто мог соединить его с тем, валявшимся на мокром шифере. Шар резво мчался ввысь и вбок, и вот уже наш двухэтажный Дом провалился, растаял в промозглой ночи, прощально блеснув окнами, и замелькал частокол телеграфных столбов, и другие, незнакомые крыши, и пустые городские улицы…

Полундра! Уносимся на край света, спасите!

Двое всё ещё елозили по полу, и Мишка упорно хотел дотянуться, чтобы стукнуть Стёпку в нос. Пришлось кинуться их растаскивать, чуть сам леща не схлопотал. Наконец они сели, сопя и озираясь, но явно не осознавая масштаба всей трагедии.

Я вдохнул в них жизнь воплем:

- Улетаем! Навеки! Бечёвка-то перерезалась! Коркин, всё ты со своим ножом.

Стёпка мигом подскочил к борту, увидел, что я не вру, и злорадно расхохотался:

- Ха-ха! Я своего добился, а вам, щелкопёры, на моём шаре делать нечего. Прыгайте вниз башкой.

- С каких пор он твоим-то стал? – Мишка потёр распухшее ухо. – Это Вертилампочкин дирижабль.

- Был его, да теперь уж не его, - сплюнув, Стёпка сунул руки в карманы. – Пусть отдохнёт от странствий, хлыщ архангельский. Из дому я сбежал, понятно? Гори они огнём, мой папаша и вся эта житуха. Довёл меня, сволочь косорылая. Сегодня опять палкой отлупил. Отныне - баста! Живу как хочу.

Мы с удивлением выслушали Стёпкино признание. Вот тебе и новость. О том, что Никита безбожно дерёт своих сыновей – старшего Стёпку и младшего Зиновия – было известно всему дому. Но что Стёпке придёт в голову украсть чужой дирижабль и рвануть на все четыре стороны… Вряд ли кто-нибудь предвидел такое.

Мишка сказал:

- Чужое брать нельзя, Коркин. Что Вертилампочка про наших жителей подумает?

- А мне до гвоздя, что ваш Вертилампочка подумает! – огрызнулся Стёпка. – Шибко вы правильные, умники с «нижнего». По-вашему, лучше бы было, если б я папашу во сне топором зарубил? Ух! Ненавижу тварюгу!

Он скрипнул зубами и отошёл на другой край корзины.

Сквозь прозрачный шар проносились некрасивые грязно-серые облака. Город почти пропал из поля зрения, утонул в темноте. Кругом висело влажное зыбкое марево, ветер хлестал по щекам, просачивался за воротники. Холодно и пустынно, только поскрипывают стропы, облегая тугие резиновые бока баллона, наполненного газом.

Корзина сразу показалась мне хрупкой и ненадёжной, когда я представил, сколько под ней пустого пространства: до земли-то ведь метров сто, если не больше.

Стёпка начал деловито напяливать вынутую из свёртка фуфайку. Вот продуманный тип, даже тёплые вещи из дома взял! Видно, всерьёз решил податься в бега.

- Ладно, дирижабль ты угнал, - миролюбиво сказал я. – Но нам-то с Мишкой домой надо. Юлька ждёт, и Людка, и Капитан, а мы здесь с тобой летим. Поворачивай назад, слышишь?

- Ни за что не поверну! – заупрямился Стёпка, с удовольствием кутаясь в фуфайку. – Правда, пассажиры мне тоже того… без надобности. Лишние вы тут, Мишка-коротышка, Тяпа-растяпа! Приземлиться, высадить – могу. А дальше как знаете.

- А вот это ты нюхал, Коркин-махоркин? – Мишка показал ему сразу две фиги. – Где нас взял, там и высадишь, космонавт безрогий.

Он вплотную придвинулся к Стёпке, готовый к новой драке.

- «Где взял»! – зло передразнил Коркин. – Я вам русским языком говорил: слазьте, а то хуже будет, ёлка-моталка. Кто в драку первым полез, кто меня на борт пихнул? Ты! Сам виноват. Сидел бы щас дома со своими Юльками, блины бы трескал.

Мишка наскакивал, порываясь заехать Стёпке в нос, мне пришлось втиснуться между ними и оттереть плечами подальше друг от друга. В конце концов, Коркин в чём-то прав, точнее, они оба с Мишкой виноваты, что шар сорвался с привязи. Делать нечего, кулаками делу не помочь, тем более на такой высоте. В общем, я их разнял, но Мишка всё не хотел угомониться.

- Раз я виноват – я сам и разверну шар! – объявил он, сверкая глазами на Стёпку.

- Не дам поворачивать! – не уступал тот. – Только суньтесь в рубку, только троньте управление!... Полетите у меня из корзины вверх тормашками.

Я обошёл прозрачную рубку, изучил поближе её внутренности и сообщил спорщикам:

- Прекращайте, пацаны, что как маленькие? Вы вот знаете, что в рубке нет ни руля, ни штурвала? По-моему, дирижабль Вертилампочки вообще нельзя развернуть.

- Что-о? – в один голос переспросили те, вмиг позабыв о давней вражде.

Со всех ног они бросились в кабину и убедились, что здесь нет ни единого намёка на управление, как, например, у игрушечной машины. В рубке крепилось гнездо с зажигалкой, свитая в кольцо бельевая резинка, стоял котелок, бачок с питьевой водой. Плюс немного запасных бечёвок на стропы, а больше ничего! Зажигалка в гнезде просвечивала как стеклянная, и было видно, что она пуста. Вертилампочка накачал шар последними парами газа.

- Хоть шаром покати на шаре-то! – сострил Мишка и посмотрел вверх, но там находилась лишь горловина баллона и клапан с рукояткой. – Сдаётся мне, Вертилампочка прекрасно обходился и без руля, ему же без разницы, куда лететь. Вокруг света – значит, всё время держать прямо. И как мы теперь повернём?

- Никак не повернём, - снова встрял Стёпка со своей песней. – Спустимся – и до свиданьица. Шагайте домой под крылышко, булыжники!

- Голубятник ободранный! – не остался в долгу Мишка. – Мы уж, наверно, весь город перемахнули, ветрище дует будь здоров. Похлеще чем на Тантайском острове. Нам пешком до дому месяц добираться. Не пойдёт!

Стёпка сжал кулаки и я поспешил предотвратить очередной назревающий на судне конфликт.

- А как спускаться, помнит кто-нибудь? По-моему, Вертилампочка только про подъём шара на крыше рассказывал.

Стёпка задумался.

- Ну, если из шара воздух через клапан стравить, он сам сядет, куда ему деваться? 

Неожиданный порыв ветра вдруг так закружил корзину, что мы едва не попадали с ног. Я вцепился в стропы и глянул за борт. Лучше бы не глядел! Там был кромешный мрак. Городские фонари кончились, под нашими ногами плыли только ночь и туман без малейшего намёка на твёрдую землю.
   
- Коркин, ты умеешь сажать дирижабли при нулевой видимости и штормовом ветре? – спросил я.

Стёпка ничего не ответил, только посмотрел на меня как на круглого идиота. Конечно, он умел обращаться с дирижаблем ничуть не лучше нашего. То есть совсем никак.

- В темноте нас о первое же дерево в лепёшку размажет, вот что я думаю, - сказал я. – Как это ни глупо звучит, но в воздухе сейчас безопаснее.

Мишка усмехнулся, вероятно, от той же мысли и лицо у него стало подозрительно довольным. Но сказал он другое:
 
- Впрочем, можно попробовать сдуть баллон и приземлиться. Мы с Тяпой, так и быть, уйдём домой, а также заберём свою зажигалку. Летай, Стёпка Коркин. Безоблачного тебе неба, ха-ха-ха!

- А шар? Шар я чем надувать буду? – взвился Стёпка, представив, как мы уходим с единственным на данный момент источником топлива.

- Ротиком, ротиком! – ехидничал Мишка.

- Не отдам, ёлка-моталка! – Стёпка торопливо уселся на нашу зажигалку.  – В гробу я вас видел, пассажиров, но зажигалку не отдам. Руки прочь!

Ветер нисколько не слабел, нёс нас вихревым потоком, бросал туда-сюда, словно испытывал на прочность. Так соринки летят по полу, когда их втягивает пылесос. Знаю, как Хозяйка Евгения Васильевна с ним орудует. Пылесос, доложу я вам, препротивная штука, которую все крохотульчики недолюбливают. Может, и ветер дует от того, что где-то включают огромный пылесос? Гм!...

Я поглядел вперёд, но едва различил противоположный край корзины. И вообще – где тут перед, где зад? Не поймёшь, в какую сторону летим, ветер свищет отовсюду. С тем же успехом дирижабль мог бы болтаться на месте или падать, всё равно не разберёшь. Утешало лишь одно: судёнышко оказалось неплохо сбалансированным. Железные чушки в корзине не позволяли ей вертеться вокруг баллона как крыса в авоське. По крайней мере, мы точно путешествуем не вниз головой.

- Снижаться нельзя, - наконец признал и Мишка. – Сплошная ночь, ветер ураганный. Как треснемся с разгону, и даже не поймём обо что. Только спикаем, воздухонавты…

Он покосился на угрюмого Стёпку.

- Между прочим, зажигалки от ударов взрываются. Тебе, мсье Коркин, достанется больше всех, раз ты на ней сидишь.

Стёпка понял, что Мишка шутит, но с зажигалки встал.

- Чего делать-то будем? – хмуро спросил он.

В Мишкиных глазах вспыхнули хорошо знакомые мне весёлые искорки. Я-то заранее догадался, что он ответит!

- Продолжать полёт! – произнёс Мишка таким тоном, будто ночные полёты на краденых дирижаблях ему уже оскомину набили. – Вон как парусит, недаром Вертилампочка сказал. Вернуться мы не можем, приземляться - смертельно опасно, что нам остаётся? Вперёд, исследователи небес! Не обессудь, Стёпка, но дирижабль повезёт троих пассажиров вместо одного. Направь свои способности в соответствующее русло.

Коркина передёрнуло от такой перспективы, но возразить ему было нечего. Направлять свои способности он тоже никуда не пожелал, а просто пошёл в угол корзины подальше от нас, лёг и завернулся в кротовое одеяло.

Мы с Мишкой уселись в другом углу, укрылись вторым одеялом и вскоре согрелись, тесно прижавшись друг к другу. Мимо нас неслась бездонная ночь, кривлялись чёрно-белые клочья облаков, верёвочные стропы звенели от натяжения, и наш несущийся шарик походил на крошечную планетку с тремя жителями в глубине бесконечного космоса.

- Н-да… - сказал я спустя некоторое время.

Мишка повозился рядом, послышалось его свистящее дыхание. Потом он уютно улёгся и подтвердил:

- Да, всё как-то само получилось. Хотели только зажигалку подарить...

- Не в первый раз «само» получается, - заметил я. – В прошлый раз мы тоже не хотели устраивать потоп в Семнадцатой квартире, за который ты ленточку получил. Приключения цепляются к нам как репьи. Куда-то мы сейчас залетим?

- Ну… куда-нибудь да шмякнемся, - невозмутимо сказал мой верный приятель. Он осторожно потирал расквашенный в драке нос и был не прочь пофилософствовать. – Сгоняем до Африки – и мигом обратно. Впрочем, если ветер попутный, то заодно мой Тантайский остров проведаем, или Прум-тум-бумский материк… Много славных мест на свете! Вот только перед Вертилампочкой неудобно, да ещё девчонкам дал слово не улетать. Разведчиком поклялся. Выходит, я теперь вроде как клятвопреступник? А, Тяпа?

Я малость поразмышлял, чем бы Мишку успокоить:

- Постой, ты ведь давал слово не улетать с Вертилампочкой, верно? А ты улетел со мной и Стёпкой Коркиным. Об этом и речи не было!

- Чё там про Коркина шушукаетесь? – сердито хрюкнули из-за кабины.

- Точно, про вас со Стёпкой речи не было! – согласился Мишка. – До чего ж я ловкий-то, правда?

- Дальше: ты и я почти не виноваты. Женька, Славка и Олежка подтвердят, не соврут. Они знают, что мы лезли выгонять Стёпку из корзины и не резали причальный канат.

- Опять твоя правда! – поддержал Мишка. – А есть ещё и третье?

- Ясен день! – сказал я, хотя за бортом бушевала штормовая ветренная ночь. – Если бы Стёпка удрал на дирижабле в одиночку – сомнительно, что Вертилампочка получил бы корзину обратно. Но теперь здесь мы с тобой, и мы проследим, чтобы шар вернулся к архангельскому воздухонавту…

Тут я помедлил и честно закончил:

- Впрочем, это несколько позже. Например, когда мы сообразим, летают ли воздушные шары против ветра?

- Ты настоящий друг, Тяпа! – Мишка пожал под одеялом мой локоть. – Здорово рассуждаешь, точь-в-точь как наш Капитан. Теперь совесть моя спокойна. Не робей, не пропадём. Я на путешествиях не собаку съел, а целую королевскую псарню. Вот однажды попал я на океанский лайнер… Ты слушаешь?

- Угу, - сказал я и погрузился в лёгкую дремоту. Мишка ежедневно вспоминает какую-нибудь свежую историю, которая начинается со слов «Вот однажды, когда мы с вами ещё не познакомились, и я бродил по свету…» Фантазёр он, конечно, отменный. Но замечу, что и невыдуманных приключений с ним случалось пруд пруди, уж мне ли не знать. Мы знакомы почти полтора года. А поскольку мы с Мишкой неразлучны как иголка с ниткой, то и в переделки попадаем вместе… Я сладко зевнул.

Мишка продолжал бубнить про океанский лайнер, я заклевал носом, как вдруг увидел, что Стёпка встал и ходит около рубки.

- Замёрз, Коркин? – спросил Мишка. – Валяй сюда, втроём теплее. Драться не будем.

Стёпка не удостоил его ответом и продолжал ходить, то задирая голову, то перегибаясь через борт, словно человек, который не знает чем заняться на летящем воздушном шаре среди ночи. А действительно - чем?

- Наверно, он решил нести вахту, чтобы мы не разбились, когда ветер стихнет, - предположил я, поглядев на тёмный силуэт Коркина.

- Ах да! – спохватился Мишка и сразу перешёл на командирский тон. – Первым на вахту сегодня заступает младший пилот Коркин. Потом – пилот Тяпа, потом адмирал воздушного судна, то есть я. Каждая вахта длится двенадцать склянок. Вопросы имеются?

Стёпка поморщился и нехотя обронил:

- Заткнись, булыжник, - но в его голосе не было прежней свирепости.

Похоже, душой он уже был в неведомых странах и неизведанных краях. Ведь должна же быть у Коркина душа, пусть и плохонькая, драчливая и загрубевшая от папашиной палки? Может, он, Стёпка, тоже любит опасные приключения? Кто знает, кто знает… Иначе ведь не сбежал бы из дома.

- Вопросов не имеется, - заключил Мишка и повернулся на другой бок.

Мне почудилось, что в корзине стало не так уж холодно. Уши перестали покрываться инеем, а щёки – деревенеть.

Видимо, Африка была уже близко.

                *  *


Меня сильно подбросило, потом дважды перекувырнуло через голову, потом припечатало о пружинящий край соломенной корзины. Таким варварским методом меня ещё не будили. Я заорал:

- Эй, кто там? Полегче! Я ведь уже не сплю?
 
Напротив меня лежал откатившийся Мишка и ошалело хлопал глазами: тоже, видать, досталось. Но никто нас не будил. Это утренний ветер, забавляясь, трепал корзину как вздумается. Я хотел подняться, но пол ушёл из-под ног. Я крутанулся вокруг оси и упал поперёк Мишки, раскидав руки и ноги.

Тот, конечно, ничуть не обрадовался моему приземлению, даже совсем наоборот.

- Ну вот, ещё и Тяпа сверху свалился! Весёлая у нас команда, ничего не скажешь. Что, моя очередь на вахту? А не рановато ли?

- Какая там вахта… - отозвался я, пытаясь встать на четвереньки. – Сдаётся мне, мы угодили в летающую центрифугу.

У рубки возился Стёпка. Покраснев от натуги он запихивал новую зажигалку на место старой, но та была скользкой и тяжёлой, и норовила придавить его самого. Стёпка ругался, уворачивался, начинал всё снова, не глядя на нас, будто мы и не существуем вовсе.

Я ухитрился пойматься за стропу и выпрямился. Светало. Прозрачный баллон над нами с подветренной стороны был густо покрыт тысячью капель росы. Влага замедляла ход и тянула дирижабль вниз. Если бы не свежий ветер, вертевший нас как песчинку, шар давно бы грохнулся, сообразил я. Рывками и скачками мы приближались к земле, то совершая резкие повороты, то отвесно падая, то немного подхватываясь, если восходящая струя воздуха ударяла в днище корзины и поднимала нас повыше.

Стёпка обернулся к нам – злой, красный, взмыленный.

- Спите, гады? В зажигалке газу – ёк! Надо новую запаливать, иначе амба! – и  добавил вагон ужасных ругательств - про нас с Мишкой, про погоду, падающий шар и вообще про воздушные путешествия.

Стало ясно, что шару срочно нужен тёплый воздух, или полёт закончится раньше, чем мы думали, а приземление окажется печальным. Мы бросились помогать Стёпке, который совершенно вымотался в неравном бою с зажигалкой.

Втроём – не в одиночку. Зажигалка легко уселась в гнездо, Мишка щёлкнул клапаном, как показывал Вертилампочка, Стёпка чиркнул колёсиком. Вспыхнул огонь. Баллон было обмяк, но быстро повеселел и округлился, росинки стали исчезать с его поверхности. Струя пламени с ровным шипением загоняла в клапан горячий газ. Стёпка пристегнул кнопку зажигалки бельевой резинкой, чтоб не отключалась. Мы вчера и не догадались, зачем в рубке валяется резинка, а это чтобы горение поддерживать. Хи! Как умно!

- Ишь какой гордый, - пожурил Мишка Коркина. – Нет, чтоб сразу позвать. Это Вертилампочка один тут орудовал, он здоров как шахматный конь. А ты, младший пилот, слабоват ещё.

Стёпка тут же озверел.

- Слабоват? Кому ты сказал «слабоват», батон кисельный?

Мишка взъярился ничуть не меньше:

- «Батон кисельный»? Кому ты сказал «батон кисельный», а ну, повтори? – и прибавил стишок. – «Верхние»-уроды ели бутерброды. Думали – с малиной, оказалось – с глиной. У-ро-ди-ки!

Коркин взревел и замахнулся, Мишка дал ему подножку и вчерашняя драка продолжилась. Сцепившись как два осьминога они покатились через всю корзину.

- Весёлая команда, - сказал я тоскливо и посмотрел за борт в поисках более интересного зрелища. Драться мне не хотелось, а вот позавтракать не мешало бы.

Баллон отвердел, нагрелся, и я выключил зажигалку, чтоб не поплавилась. Ветер бодро нёс нас на приличной высоте. Небо было серым, моросящим, по нему размазывался жидкий вонючий дым, от которого в носу у меня защипало. Внизу расстилались бескрайние жёлтые поля, где хозяйничали деловитые трактора – из корзины они казались не крупнее грецкого ореха. Трактора ездили туда-сюда, возможно, у них шла уборочная или посевная – крохотульчики не сильны в подобных тонкостях. Из труб валил кверху тот самый вонючий дизельный дым, а погода немногим лучше вчерашней, отметил я про себя. Довольно промозгло и солнца не видать.

- Тяпа, полундра! А ещё друг! Ты где? – завопил Мишка.

Стёпка сидел на Мишке верхом и драл ему уши, выясняя, кто тут «слабоват». Я поспешил на выручку приятелю.

- Аут! Первая кровь, пацаны! – у Мишки из носа текла тонкая струйка. – Поглядите-ка лучше, где мы летим! Я столько простора никогда не видал. Там поле, трактора ездят.

Мишка поднялся, ворча, что ещё даст кое-кому прикурить. Унял кровь, подковылял и облокотился на борт. Куртка разорвана, на рукаве красные брызги, волосы торчат ёжиком. Юлька бы по фазе съехала, будь она сейчас рядом. Даже не верится, что ещё вчера вечером мы развлекались самокатными гонками у родной «обменки». А теперь поди разберись, в какой стороне наш Дом, наш Город?

Может, мы уже никогда не вернёмся? Мне стало грустно.

- Нет, это не Африка, - разочарованно и гнусаво сказал Мишка. – Ни одного жирафа, ни одного негра!

- А крохотульчики в Африке тоже негры? – полюбопытствовал я.

- Само собой, - уверенно сказал Мишка. – Уж я-то знаю. Чернее, чем Стёпкин папаша с перепоя.
 
- Ты моего папашу не тычь, - сумрачно обронил Стёпка, прикладывая лезвие ножа к свежему фингалу. – Выкину из корзины – костей не соберёшь.

- Только вместе со мной, - предостерёг я. Боевые действия мне уже надоели, но не оставлять же Мишку.

Коркин был постарше нас, ему шёл двенадцатый год, но на наше счастье, не в отца уродился – Никита был силён и толст как речной бобр, такого бы нам нипочём не одолеть. Стёпка больше походил на мать Аграфену Коркину: худой, кости торчат, глаза чёрные, глубоко запавшие, нос острый, словно лодочный киль. Обычно Стёпка побеждал за счёт наглости, цепкости и злобы – откуда они  только брались в его угловатом теле? Как-то раз мы схлестнулись возле лифта, Стёпка здорово огрел меня палкой, хотя был уговор драться по-честному, на кулаках.

Тогда во мне как пружина лопнула: я прогнал Стёпку по всему этажу, зажал в угол и так отутюжил, что Стёпка боялся меня целый месяц. Говорил, будто с психами не связывается. Стёпка сам чуток психованный, наверное, Никита его в детстве из люльки выронил. Однако сегодня первым спозаранку начал задираться Мишка. Ну кто такое стерпит? Точно не Коркин.

Сейчас Стёпку разбирали противоречивые чувства: переть на рожон или отложить конфликт на потом? Коркина, несомненно, бесило присутствие на дирижабле двух заклятых врагов, от которых невозможно избавиться. Подозреваю, что будь численный перевес в Стёпкину пользу – недолго бы мы с Мишкой налетали. Вернее всего, нас выпихнули бы из корзины ещё на крыше.

Даже странно, почему Стёпка не взял с собой хотя бы родного братца Зиновия? Видимо, одиночество нравилось Коркину-среднему куда больше.

Я мысленно представил себя на Стёпкином месте. Мечтал самостоятельно слямзить шар и пуститься в путешествие налегке - а тут такие «попутчики», да к тому же с Нижнего этажа – я и Мишка. Кровные враги! Немудрено разозлиться, пожалуй.

Не уверен, что Стёпка мыслит так же длинно как и я. Но суть я определил правильно. Предводитель «верхних» молча сплюнул вниз, смерил нас взглядом и устало окрысился.

- Принесло вас, тюфяков, на мою голову. Тьфу, напасть! Слезали бы оба да шли домой, звонки лопоухие. Воздух бы чище стал.

- Только вместе, - повторил Мишка мои слова. – То есть втроём: Тяпа, я и зажигалка! - он уже знал, чем срезать несговорчивого Стёпку.

- Да и чёрт с вами, напугали! – хмыкнул Коркин, обдав нас ледяным презрением, и приложил к глазу холодную сторону лезвия. – В первом же Доме, на первой посадке, добуду себе новую, а вы хиляйте своей дорогой, к Людочкам-Юлечкам, звонки…

«Звонки» из Стёпкиных уст звучали ещё обиднее, чем «низюхи» и «булыжники». Но угрозу Коркина мы пока оставили без ответа, потому что посадки всё равно не предвиделось. Жилья на пути не попадалось, лишь квадраты полей да караваны высоковольтных линий, похожих на журавлей, вырезанных из бумаги в клеточку. Слева за перелеском промелькнул какой-то посёлок с зелёными и малиновыми крышами, но мы всё равно не знали как поворачивать дирижабль, а садиться среди поля – значило угодить под тракторное колесо. Пронеслись мимо.

Неистовый на протяжении ночи, ветер вдруг стал заметно мягче. Я немного подогрел баллон зажигалкой и снова потушил пламя. Стёпка настороженно проследил за моими действиями, но промолчал. Он рассматривал жестяной круг-компас с вертушкой и надписью «Имена ветров».

Мне тоже захотелось посмотреть, потому что Вертилампочка ничего не объяснил нам о компасе, но опять же пойди к Стёпке – подумает, что подлизываюсь. Ладно, изучим жестянку попозже. Я присел рядом с Мишкой, на пустую зажигалку.

- Мишка, тебе не кажется, что мы летим совсем не в тёплые страны, а на Северный полюс? – спросил я. – Вон как холодно было ночью, помнишь?

Мишка выразительно постучал себя по лбу чумазым согнутым пальцем.

- И зачем только у тебя голова растёт, Тяпа? По ошибке, должно быть, - ухмыльнулся и продолжил. – Ведь любому дураку, кроме разве что жителей Верхнего этажа, известно: осенью завсегда дуют самые северные, самые холодные ветры. Как этот поток, с которым мы летим, верно?

- Верно, - подтвердил я, поскольку опровергнуть такую истину мог только круглый болван.

- А теперь скажи: куда дуют северные ветры? – торжествующе закончил Мишка. – Они дуют с севера на юг, согласен? Выходит, и мы летим на юг, а там Африка!

- И вправду просто догадаться! – воскликнул я, поражённый Мишкиной логикой. – Конечно, северные ветра дуют на юг. Значит, и домой вернуться будет несложно, нужен лишь компас да крепкий южный ветер, который понесёт нас обратно на север?

Коркин украдкой прислушался к нашему разговору, но тут же безразлично отвернулся: ему было плевать куда лететь, только бы без нас. Он хозяйственно раскладывал по углам содержимое своего багажа, пытался сложить в кучку и металлические чушки, но те упрямо и весело вновь разбегались по корзине. На что Вертилампочка их возит? Ну да шут с ними, лежат и есть не просят.

Зато мой желудок очень даже просил, прямо-таки кольцами сворачивался! Я неожиданно вспомнил, что не ел ни крошки с тех пор, как мы кололи у «обменки» абрикосовые косточки, и Мишка тоже. А путешествия натощак ужасно вредят здоровью. Как мы это упустили?

Я легонько ткнул Мишку в бок.

- Эй, командир воздушного судна? У тебя случайно орехового ядрышка не завалялось?

- Кого? – очнулся Мишка, разглядывавший шоссе с вереницей автобусов, напоминавших красно-белые коробки со стиральным порошком. – Какого ядрышка? – он машинально хлопнул себя по карманам. – Нету… Я не брал вчера с собой… А до чего же есть охота, Тяпыч! Проверим в рубке у Вертилампочки. Может, хоть сухариков найдём?

Увы, поиск не дал никаких результатов. Видно, архангельский воздухонавт основательно всё подъел, прежде чем сесть нам на крышу. Еды не было, только ёмкость с питьевой водой. Кротовые одеяла и запасной якорь в пищу не годились. Впрочем, якорь был неплох: проволочные крючья позволяли цепляться к ветвям деревьев или телевизионным антеннам, а снизу крепился тяжёлый плоский магнит – чтобы прилепить судно, например, к металлической кровле.

 
Мы с Мишкой выволокли якорь и привязали найденными бечёвками вместо старого. Воздушный шар нравился мне всё больше и больше своей продуманностью и быстроходностью. Теперь я почти без страха поглядывал на землю с космической высоты. Ещё бы чего-нибудь перекусить – и я насладился бы путешествием на полную катушку.

- У меня в пузе уже сквозняк посвистывает, - признался Мишка. – И зачем ты мне про орехи напомнил? В карманах одна дребедень да рогатка… Подожди, может, я вон ту ворону подстрелю? 

Ворона важно летела чуть ниже нас, изредка взмахивая крыльями цвета вылинявших чернил. Перья блестели словно броня – такая пташка, если разозлить, сшибёт нас наземь одним махом. Я остановил Мишку, уже налаживавшего вынутую рогатку.

- Брось. Мелкими камушками её не подстрелишь, а раздразнить – запросто. Ещё воздушной битвы нам тут не хватало. Это не по кузнечикам в сквере пулять.

- Да я рогаткой такое творил! – оскорбился Мишка, треща резинкой. – Я ей крокодилов на колбасный фарш разделывал, а здесь какая-то канарейка облезлая!

Наш спор прервал негромкий хруст – сидя за рубкой Стёпка разворачивал промасленный клочок газеты, собираясь уютно позавтракать.

Мы мигом позабыли про ворону. Похоже, Коркин намеревался питаться отдельно. На его сухой физиономии с подбитым глазом читалось откровенное нежелание делиться с кем бы то ни было. Из свёртка пахло луком и рыбой. Я сглотнул слюну. Мишка яростно зыркнул на Стёпку.

- Тяпа, я тебе не рассказывал про то, как летели однажды три воздухонавта – двое голодные, а третий – жмот?...

Стёпка застыл на секунду. Его чёрные волосы шевелились на ветру, пальцы, сжимавшие свёрток, порозовели. Потом он вздохнул сквозь зубы:

- Шут с вами. Подходи, угощайся… воздухонавты. Как-никак, в одной корзине шкандыбаем… покамест.

- Давно бы так, - сразу успокоился Мишка и бухнулся рядом, указав мне место возле себя. – Приятно слышать, что и на высоте вороньего полёта существует пилотская взаимовыручка, и говорят разумные вещи.

Тут Стёпка удивил нас во второй раз.

- Ну, ты-то с утра ничего умного не сказал, - заметил он. – Окромя того, что ветер – к югу. На той жестянке стрелка тоже «зюйд» кажет.

Мне жутко захотелось узнать, что это за «зюйд», на который указывает стрелка, но я стерпел. Чего доброго, опять «лопоухим звонком» обзовут. Правильнее будет есть что дают и не приставать с расспросами.

Стёпка не соврал: он серьёзно готовился к побегу. В котомке Коркина были ржаные лепёшки, сушёные лук и чеснок, долька шоколада размером с книгу, протёртый бульонный кубик (вместо соли и специй), цукаты из апельсинов и засахаренные яблоки. А ещё - куски вяленого леща и мешочки с дроблёным рисом и гречкой, правда, костёр на дирижабле не разведёшь и кашу не сваришь. Мы принялись за еду.

- Всё лето на крыше рыбу вялил, тайком от папаши, - пояснил Стёпка, вгрызаясь в пахучую пластину янтарно-коричневого мяса. – Копчёную колбасу и сало ещё припрятывал, да Зиновий нашёл, сожрал, таракан припадочный. Луплю его кажинный день, а он всё равно вечно голодный.

- Лупил, - поправил Мишка и выбрал лепёшку поподжаристее. – Колбаса – это, конечно, сила, особенно когда её много. Мы в Австралии её из кенгуру делали. Я б сейчас навернул килограмма полтора!

Стёпка критически обозрел Мишку.

- Тебя не прокормишь. Приохотились вы у себя, вам Юлька с Людочкой стряпают, а у нас мамаша больше подзатыльниками потчует. Жуй чего дают! Конфет у меня нету. Шоколад – на крайний случай, если долго добычи не будет. Сейчас не дам.

- В ближайшем городе достанем и конфет, и колбасы! – заявил Мишка. – Видишь, вон на горизонте домики маячат?

И в самом деле – за линией однообразного жёлтого поля блеснули влажные кровли каких-то строений, окружённых кучами прелой соломы. К ним сбегались петляющие полевые дороги. По той дороге, что прямо под нами, торопился синий колёсный трактор. Мы его обогнали. Трактор ворчал, фыркал трубой и разбрызгивал лужи.

- Осталось минут пятнадцать ходу! – определил Мишка. – Заканчиваем завтрак, готовимся к посадке. Тяпа, иди в рубку, по моему сигналу начнёшь стравливать воздух из шара. Постараемся сесть плавно.

«С чего он так радуется? – подумал я. – Не терпится, чтобы Стёпка добыл себе в городишке зажигалку и выставил нас за борт? А как же Африка? Да и корзину надо возвращать Вертилампочке».

Мишка лишь подмигнул, что означало: не забивай себе голову, положись на тантайскую разведку.

- Стёпка, а почему ты в дорогу никого из своих не взял? – спросил он.

- Быдло они все, - коротко ответил Стёпка, не склонный углубляться в подробности. – За мамкины подолы держатся. Зиновий, дурак, высоты боится. Вот чудило! Как крохотульчику на промысле без высоты? То на стол Хозяйский лезешь, то на шкаф… Батя специально его на крышу водит, приучать. На самый край толкает, а Зинька орёт и сознание теряет, ха-ха-ха. Верхотуры пужается сильнее чем пьяного бати.

Стёпка сплюнул и закончил:

- На кой мне такая обуза? Проживу как-нибудь…

- Самоваров небось до сих пор на крыше кричит, ждёт свою нашивку! – засмеялся Мишка. – А Юлька из-за ремонта волнуется, мебель ей загорелось переставить. Я уж тоже подумывал с Тяпой в бега податься, подальше от волокиты, чтобы никаких тебе домашних ремонтов, погонялок-заставлялок.

- Ошибся адресом, - охладил его Стёпка, швыряя промасленную газету за борт. – Я вот полетаю месяц-другой, подыщу спокойное место и останусь там жить, без бати и его палки. А вы на первой же крыше – тю-тю, до свидания, булыжники. Мне своих-то даром не надо было, вас - тем более, ясно?

- Эй, пацаны, а в город-то нам не попасть! – закричал я с переднего края корзины. – Он куда-то отодвигается.

Стёпка засуетился, подбежал к жестянке и выругался сквозь зубы.

- Ёлка-моталка, верно ведь! Ветер, что ли, сменился? Стрелка кажет на юго-запад.

- То есть вместо северного ветра подул северо-восточный? – уточнил Мишка и, не дождавшись ответа, добавил: - Тогда судьба нам летать зигзагами, пока нас куда-нибудь не выбросит…

Дома с кучами соломы уже не приближались, а мелькали параллельно курсу  дирижабля, трактор тоже остался где-то сбоку. Вот и побывали в чужом городе! Наверное, и Вертилампочку занесло к нам по чистой случайности, если только архангельским воздухонавтам не известен секрет управления ветром.

Я поспешил к компасу. К жестяному кругу был грубо приклёпан настоящий компас, но поверх него крутилась ещё одна самодельная стрелка. Крутилась она не сама по себе. От неё на крышу рубки шла тонкая проволока, а там на ветру болтался полосатый ало-жёлтый чулок, который я вначале принял за флаг. Чулок был до отказа наполнен ветром. Если он поворачивался на отполированном гвоздике, то и стрелка-флюгер поворачивалась вслед с ним. Сейчас она находилась у значка, похожего на перевёрнутую букву «М». Такой стороны света я не знал.

- Не трожь, бестолочь, сломаешь! – подскочил Стёпка. – Это ветровой компас, Вертилампочка говорил!

- А ты - «толочь»? – огрызнулся я. – Здесь написано «Имена ветров», а про компас ни слова не написано.

Круг был разделён на сектора с выбитыми на жести делениями и непонятными буквами – чтоб дождём не смывало, догадался я. Бумажку-то махом выполощет. И хоть бы одна русская буковка! Какие-то «N», «S», «W», «N-W»… Может быть, архангельский язык? Мне была знакома только буква «О», но это ничего не проясняло, да и стрелка указывала в другую сторону.
 
Мишка тоже изучил жестянку и не преминул похвастать:

- Я эту азбуку назубок знаю! «Норд» - север, «Зюйд» - юг, «Ост» - восток, «Вест» - запад. Нас уже несёт почти на самый запад, да и снижаться мы начали быстрее. Пойду включу зажигалку, пока на пшеничное поле не брякнулись.

Стёпка был раздосадован, что тайна значков открыта для всех, но вида не подал, а я спросил:

- Где ты успел эти премудрости вызубрить, Мишка? По телевизору у Хозяев слышал?

- Человеку, который плавал на винтобрюхой акуле до самого Прум-тум-бумского материка, телевизор ни к чему, - сказал Мишка с укоризной и удалился в рубку.

Зажигалка под шаром вспыхнула, нас ощутимо подбросило, да так, что я испугался. Домики слева заметно уменьшились.

Стёпка склонился над компасом.
 
- Ну, ёлка-моталка! Стрелка опять к «зюйду», то есть к югу пошла!

Конец стрелки флюгера судорожно тыкался в закорючку «S». Чудеса да и только! Неужели ветер так быстро меняется? Мишка вышел из рубки и задумчиво пожевал губами, размышляя о непостоянстве природы. Зато я вдруг начал кое о чём подозревать. Следовало проверить догадку. Я опрометью бросился к управлению.

- Что, если стравить немного воздуха и убавить пламя? Мы тогда должны снизиться и… Мишка, следи за компасом!

- Юго-запад! – доложил Мишка спустя полминуты. – И ещё два румба к западу. И уже почти запад! Осторожней, мы полетели слишком низко!

Я перевёл фитиль на максимум, аж пламя заревело. Шар начал набирать высоту, а Мишка тут же сообщил, что стрелка возвращается к югу и даже немного зашкаливает.

Объединив свои усилия, мы наконец-то сделали важное открытие, а именно: на разной высоте ветры дуют в разных направлениях. Атмосферные течения, перепады и всё такое. Флаг-чулок и жестяной круг указывают направление ветра в данную секунду. Если сопоставлять эту разницу с обычным компасом, можно менять высоту, придерживаясь выбранного курса. Да, Вертилампочка действительно летел не наобум. Он сидел в прозрачной кабине, смотрел за компасами, а там стравливал воздух или добавлял пламя – чтобы лететь куда нужно.

Правда, эта механика стопроцентно сложнее самоката. Лётчику в небе следует делать массу поправок. Местами воздушные потоки схлёстывались друг с дружкой, там бурлили невидимые глазом, но коварные воронки. Однако на определённой высоте дирижабль ловил умеренный ветер и летел в любом направлении, под какое подстроишься. Нам с Мишкой очень понравилось «рулить» дирижаблем как заблагорассудится и мы некоторое время развлекались тем, что совершали в воздухе сложные манёвры. Неслись в одну сторону, снижались, неслись в противоположную, приподнимались, летели наискосок через поле, и даже ухитрились описать что-то вроде наклонной «восьмёрки». Здорово!

- Три тысячи тантайских погремушек! – веселился Мишка, пританцовывая возле компаса.- Чуток поддай огоньку, Тяпа, и полетим аккурат к тому лесу!... Ага, так держать. А теперь ещё малость добавь, узнаем, какой повыше будет ветерок? У-у, опять северный! Нет, давай-ка тогда вниз, поймаем что-нибудь западное… Стравливай из клапана! Стоп! Вот-вот, оставь. Город – прямо по курсу, сейчас-то мы точно в него попадём!

Пока мы лавировали, Коркин насупленно взирал на нас, усевшись на борт и свесив одну ногу наружу. Он не скрывал, что ему не по нутру, как нахально мы распоряжаемся «его» дирижаблем.

Потом Стёпка взялся за стропу, чтоб не выпасть, вынул из-за пазухи кисет, опытным движением забил папироску. Прикурил от горящей в рубке зажигалки, вразвалочку вернулся на прежнее место и выпустил из ноздрей целый шлейф табачного смрада.

Нам пришлось отойти за ветер: крепкая Стёпкина махорка драла глаза почище тракторного выхлопа. Мишка, естественно, возмутился:

- Объявляю выговор, младший пилот Махоркин! Кончай атмосферу отравлять.

Стёпка и ухом не повёл, затянулся повторно и умышленно выдохнул дым прямо на нас.

- Мой шар, хочу и курю! А ты кто? Безбилетник и батон кисельный. На лучше, курни-ка, ежели не слабак! – и сунул папироску Мишке под нос.

Мишку это совершенно разозлило. Он расправил грудь, выбил папиросу за борт и сдёрнул Коркина на пол так быстро – тот и пикнуть не успел. Утреннее побоище возобновилось.

- Это тебе «слабак», это тебе «батон», это тебе «кисельный», - приговаривал Мишка, отвешивая младшему пилоту одну затрещину за другой. – Не смей нас так обзывать, образина неумытая! Это тебе за атмосферу, это тебе за… Тантайский остров и за весь Нижний этаж! Проси пощады!...

Стёпка ёрзал, ругался, плевался, но пощады просить не хотел. Я увидел, что победа остаётся за Мишкой и пошёл к управлению: должен же кто-то наблюдать за полётом. Пускай Стёпка поумерит свои атаманские замашки, унаследованные от папаши. Здесь ему не Верхний этаж, чего раскомандовался?

- Бери свои слова обратно! – требовал Мишка, продолжая угощать Коркина подзатыльниками.

Лишь спустя целую вечность зажатый в углу Коркин глухо пробурчал:

- Беру, хрен с вами… Ещё кормил вас, таких-то!

- Значит, мир! – как ни в чём не бывало отозвался Мишка, вставая с поверженного противника. – Просто запомни, что дразнить ребят с Нижнего – плохая примета. Могут и в бубен дать. А насчёт кормёжки не жадничай, за нами не заржавеет. Долетим до Африки – сорвём тебе самый спелый банан, договорились?

Стёпка оттолкнул протянутую руку и поднялся сам, давая понять, что договорится с нами о чём-нибудь только на том свете. Мы не шибко расстроились. Хоть ты на ушах стой, лишь бы без драки на борту.

Здания, выросшие за полем, были сложены из одинаковых ноздреватых камней грязно-белой наружности. В некоторых вообще не было окон и дверей, одни огромные ворота. Всего зданий оказалось штук семь, все одноэтажные и очень длинные – небось и за день не обойдёшь. Кроме соломенных куч во дворе стояли полуразобранные трактора и разные непонятные машины. Людей мы не заметили.

- Деревня какая-то, что ли? – сказал Мишка, прищурив глаз. – Попробуем сесть вон на ту крышу?

Он ткнул пальцем в дом, обращённый к нам боком. Я метнулся отвязывать якорь, Стёпка недовольно пыхтел, но помогал.

Крыша дома была из листового железа, настолько старого и облезлого, что смахивала на географическую карту. На рыжих, в потёках, листах сверкали недавние заплаты и заплаты постарше, уже потерявшие прежний блеск. Швы кое-где отогнулись, в некоторые дыры пролез бы целый игрушечный вездеход. Как и всякий крохотульчик я мигом оценил эту дырявую кровлю. В ней очень удобно прятаться, зато внутрь здания наверняка попадает дождевая вода.

Магнит звучно припечатался к железу – бац и намертво, - шар запрыгал словно заяц, угодивший в капкан, но Стёпка - молодец, не зевал. Он цапнул якорный трос и ловко подтянул корзину к самой крыше, обвязал моток петлёй, закрепил на борту. Мишка выпрыгнул и подвязал к железному заусенцу второй, страховочный конец. Таким образом всё было готово к первой вылазке в чужой город.

Мы ступили на ржавые листы. Крыша была пологой, идти вполне удобно. Мишка потопал ногой и прислушался.

- Мычат где-то… Коров держат, что ли? Короче, айда в разведку. Вместе или как?

Стёпка не глядя махнул рукой, набивая новую папиросу взамен выброшенной.

- Вы двое на тот конец, я на энтот. Спустимся на чердак, вдруг чего и найдём. Если что – свистите… - и побрёл вдоль по скату, огибая вздыбленные углы железной кровли. Вскоре он перелез через ребро жёсткости на стыке двух листов и пропал из поля зрения.

- Пойдём и мы! – объявил Мишка и громко зашагал в другую сторону. Пустая корзина осталась сиротливо болтаться на магнитном якоре, и даже красно-жёлтый флажок как-то обвис. Наверное, обиделся, что все его бросили.

Я заспешил следом за Мишкой. Железо быстро высохло после недавнего дождя, стало шершавым, поэтому сорваться вниз мы не боялись. Пристроившись в ногу с Мишкой, я весело заговорил, обрадованный отсутствием противного Стёпки.

- Замечательно всё вышло, ага? Сколько городов повидаем, а может вот прямо сейчас внизу встретим крохотульчика, как Вертилампочка встретил на крыше нашего Гардину? Интересно, какой у них язык, а?...

- Язык - как у тебя же, до пояса, - неожиданно огрызнулся Мишка. – Хорош трепаться, бежим назад, к дирижаблю.

Он устремился обратно, хотя мы отошли от гондолы всего ничего. Удивлённый, я трусил рядом и выпытывал:

- Почему сразу назад, Мишка? Увидел кого-то? Мы же даже никуда не спустились и ничегошеньки не нашли!
 
- Мозгов бы тебе найти немножко! – на бегу сердился Мишка, перепрыгивая через торчащие гвозди. – Стёпка решил спровадить нас подальше и смыться в одиночку, или я никогда не летал верхом на страусе. Меньше ушами хлопай.

Возле шара было пусто, но Мишка велел лезть в корзину и затаиться.

- Сидит Коркин поблизости, выжидает. Меня не проведёшь. Прячься в одеяла!

 Кротовые одеяла ворохом валялись за рубкой вперемешку со Стёпкиными вещами. Мы зарылись в них поглубже и Мишка дал знак «Тихо!» Стали ждать.

И вовремя! Почти сразу аппарат покачнуло: в гондолу лез запыхавшийся Стёпка. Вот наглец-то! Не успев перевести дух, Коркин отодрал магнитный якорь от кровли, отвязал страховочный конец, и дирижабль стрелой взвился в воздух.

Коркин зло рассмеялся, наблюдая, как увеличивается расстояние между нами и ржавой крышей. Потом крикнул в пространство:

- Чао, «низюхи»! Налетались. Это даже не город, а коровья ферма, тоже мне разведчики. Ха-ха-ха! Живите в хлеву, обезьяны придурошные.

Стёпка стоял спиной к кабине и не видел, как Мишка откинул одеяло и подкрался к нему сзади.

- Ты опять обзываешь ребят с Нижнего? Мало холку намяли?

Стёпка вздрогнул так, будто его укусила змея, обернулся и … Ей-богу, выражение его лица забыть невозможно. Казалось, его хватит кондрашка или он сейчас расплачется. Скорее всё-таки – кондрашка, потому что Стёпка никогда не ревел.

- Вы… тута? – жалобно простонал он. – Ну и чё теперь делать-то? Ох и гады же вы!...

- Сам ты гад! – заметил Мишка. – Может, хватит обзываться? На воздушном судне должна быть суровая дисциплина.

Он посмотрел вперёд адмиральским взором. На горизонте маячили голубые холмы.

- А делать нам – известно что, лететь куда летели. Вопросы имеются? Нет. Тогда давай обедать.

Коркин аж поперхнулся, но слова застряли у него в горле. Мишка же без стеснения дожимал его, не позволяя оправиться.

- Если тебе полчаса назад мало перепало, Стёпа, то это поправимо. Тяпа, старина! Тебя не подмывает съездить младшему пилоту в ухо разок-другой? Не всё же мне одному его воспитывать!

- Да уж, - сказал я, вкладывая в голос побольше свирепости. – Я, конечно, парень терпеливый и здравомыслящий, но за такие номера и напинать не грех... Он! Хотел! Улететь! Без нас!

- Позор предателю! – прорычал Мишка.

- Провокатор! – поддержал я.

- Угонщик дирижаблей!

- Мелкий хулиган!

- Казнить его!

- Вывесить из корзины!

- За ноги!

- И так – до самой Африки!

- Верблюдам на съедение!

- Бымбра-ла-ла! – рявкнули мы хором воинственный клич и забарабанили себя кулаками в грудь.

Стёпка сжался, глаза его забегали. Будь он чуть поумнее – без труда бы сообразил, что мы разыгрываем маленькое представление, словесную атаку. Но Коркин перетрусил не на шутку и пулей заскочил в рубку управления: больше в корзине было негде прятаться. Там он и сидел, отдуваясь и зорко следя за нами. Ни дать ни взять головастик в аквариуме. Поверил, что мы его за ноги вывесим!

Мишка постучал пальцем в прозрачную панель.

- Выходи, чудило, поедим!

- Я не предатель, - буркнул Стёпка. – Я слова не давал, без вас не улетать? Нет. Значит, не предатель.

- Святая правда, - одобрил Мишка. – В нашем храбром экипаже не может быть предателей. Будем считать, что якорь сорвался сам, а вахтенному пилоту запишем малюсенький выговор, ага? Отбой, выходи из рубки, угоришь ещё от газа-то…

Стёпка бочком выпятился наружу, готовый дорого отдать свою жизнь, но мы вели себя спокойно и он, поворчав, вынул из котомки свёртки с едой.

Подкрепившись и глотнув холодного чаю из Стёпкиной фляги, Мишка настроился на миролюбивый лад и разлёгся на одеяле.
 
- В целом я нахожу путешествие весьма занимательным и даже захватывающим, хотя одной трети экипажа не мешало бы быть немножко гостеприимнее… впрочем, опустим это. Необходимо учесть, что все мы слегка не в себе ввиду столь неожиданного отлёта в Австралию или Африку, да ещё на непривычном транспорте. Мне-то, ясное дело, это не в диковинку, я брожу по свету сколько себя помню, даже бывал на паре других планет… Ну, или на пяти-шести, я точно не считал.

Мишка смолк в предвкушении расспросов, но никто не спешил разузнать у него, что произошло на тех пяти-шести планетах. Стёпка уже уснул, разморённый обедом, а я к своей великой радости обнаружил в дальнем кармане куртки грифель и несколько смятых листков, пристроился на нактоузе компаса и набрасывал дорожные заметки.

Мишка разочарованно зевнул и почесался. Поток его красноречия сразу иссяк.

- Эх вы, воздухонавты угрюмые… - пробормотал он. – Тоже клопа придавить, что ли? Стёпке надо отоспаться, он дежурил с утра, да и денёк ему выдался не сахар. – Мишка потрогал распухший нос. – Ничего, притерпится. Как там на горизонте, Тяпа? Что внизу?
 
- Перелески, луга… Какие-то дуги с дырочками, железнодорожный мост, наверное… Как возле нашего города, только поздоровей, пожалуй, будет. О, вон и состав показался. Вагонов видимо-невидимо, как у Людки веснушек.
 
- Да, Людка… Как они там без нас? – взъерошил вихры Мишка и приподнялся на локте. – Ревмя ревут, бедняжки. Хотя… Еды в кладовых полно, да и Капитан с ними, не даст пропасть. Хлеба-соли добудет.

- С чего бы им пропадать, у себя дома? – засмеялся я. – За нас вот испереживаются.

- За кого-о? – искренне изумился Мишка. – За нас? Ха! Они знают, что за меня переживать нечего, а раз мы летим вместе, то и ты под присмотром. Гей-я, мы такие дали повидали, что сгонять до Африки нам всё равно что зубы почистить. В общем, не дрейфь и пиши свои записки. Пригодятся потом, соседям читать.

Дома на полке уже скопилась внушительная стопка моих дневников, которые Мишка гордо именовал «мемуарами» и таял от восторга, если знакомые просили их почитать. Там были главы и про приключение в весеннее половодье, и про Страну Болот, и про многое другое. Мне как автору в такие моменты становилось неловко перед просящими – кому интересно разбирать мои каракули? – тем не менее, дневниками я дорожил и на вынос никому не давал.

Тогда Мишка придумал выход: пусть сидят и читают у нас, или даже мы сами – вслух. Особенно здорово получалось перечитывать по ролям, каждый из нас произносил свои реплики с листа, будто в театре. Это изобретение пользовалось во всём доме большим успехом, ведь у нас нет ни балета, ни кино, ни оперы. Только ярмарка. Я слыхал, что в Столице у крохотульчиков есть всякие развлечения, но Столица далеко. В центре города, на чердаке универмага.

Мы читали вслух и никто не замечал, что, например, Мишка всякий раз переиначивает то, что написано, а порой вовсе выхватит тетрадь у Юльки и продолжает рассказ в одиночку, оснащая его такими сногсшибательными подробностями, которых там отродясь не бывало.

- Ты, Тяпа, чересчур правдивый, - вскользь сказал однажды Мишка. – Хоть бы где словечко вставил для красоты. Допустим, в весеннее плавание врагов при абордаже нашей лодки было не четверо, а сто двадцать восемь!

Но даже без «красивых словечек» мои дневники воспринимались слушателями как плод бурной фантазии, и мало кто верил, что все описанные мной приключения происходили в действительности. Я на их месте тоже не поверил бы. Если бы не был знаком с Мишкой.

Стёпка посапывал, Мишка тренькал на нижней губе, а я сидел, свесив ногу с борта совсем как Стёпка и ждал, когда покажется Африка. Грифель в пальцах чесался и зудел, и мысленно я уже подыскивал начальную фразу для будущих читателей. Этакую небрежную и блестящую.

- «На исходе дня мы совершили посадку посреди африканской пустыни. С пальмы свешивались пернатые крокодилы…» - пробубнил я.

- Звучно сказано! – похвалил Мишка. – Скоро, скоро мы будем там, и держись тогда Африка вместе с пернатыми крокодилами!

- Мне бы только уточнить, - пробормотал я, польщённый. – А вдруг там пальмы не растут? Придётся потом исправлять.

- Как это – не растут? – опешил Мишка. – Где же им ещё расти, если не в африканской пустыне? Ты видал пальму у ЯНДовцев? Ну не у самих ЯНДовцев, а у Хозяев в Десятой квартире? Высоченная, в дубовой кадке, мы ещё под ней в индейцев с Самоваровым играли, пока Хозяев дома не было? Она тоже из Африки привезённая, их там прорва, этих пальм, всё равно что репья. А сверху финики, бананы, абрикосы…

- … Солёные огурчики! – сквозь сон сказал Стёпка и причмокнул.

- Я о другом, - перебил я Мишку. – Пальму у ЯНДовцев я не хуже тебя помню. Но растолкуй: как им расти в пустыне, на горячем-то песке?

Мишка захохотал над моей непонятливостью и смеялся долго.

- Так же, как и у ЯНДовцев растут – в кадках! Там же кадки в песок вкопаны. Эх ты, писатель. Простых вещей не знаешь.

Я стерпел обидное «писатель», что в Мишкиных устах прозвучало как упрёк. Мне хотелось разрешить последний вопрос:

- Почему же в Африке бананы на пальмах есть, а у наших ЯНДовцев нет?

- Поливают мало, - отмахнулся Мишка и стал пинать по дну железную чушку, потеряв к беседе всяческий интерес. Если с Мишкой говорят о чём-то одном дольше десяти минут (не считая историй о подвигах), то он начинает жутко скучать.

Я сунул бумаги в карман и некоторое время размышлял, где же именно пальмы поливают мало – у нас или в Африке, - но так и не додумался. Мне труднее, чем Мишке: у него на всё готов ответ. Жил бы я на Тантайском острове и шатался бы как он планеты на планету, тогда бы стал матёрым следопытом с кучей ленточек. Однако каждому своё, как сказал сапожник, сев на сапожный гвоздь. Единственное утешение, что жизнь только-только начинается, а мы принесли клятву навечно остаться девятилетними. Глядишь и перейму у Мишки немного опыта.

К сожалению, интригующее начало о пустыне и крокодилах абсолютно не совпало с тем, что окружало нас. Дирижабль ходко плыл на юг, подстёгиваемый ветром, но пустыней под нами не пахло, не говоря уж о пернатых крокодилах. Поля и леса, леса и поля… Исход дня тоже почему-то задерживался. Солнце пару раз мелькнуло под серой марлей облаков, набухло, потемнело, но не двигалось к закату.

Впрочем, Мишка внезапно заявил, что в Африке и Австралии ночей не бывает совсем, и солнце круглосуточно полыхает там как просмоленная пакля, кроме сезона дождей. А в сезон дождей в Африке все сидят на пальмах с керосиновыми лампами и Африка похожа на лагерь марсианских беженцев.

- Сам же видишь? - убеждал он. – Ещё даже не Африка, а день-то не думает кончаться!

Спорить с истиной было бессмысленно и я только кивнул, подтверждая Мишкину правоту.

- В печёнках уже сидят эти поля, - пожаловался я, перегнувшись вниз. – Или там теперь не солома, а песок желтеется? Хоть бы указатели ставили.

Мишка удивился:

- Зачем нам указатели? Я ваш главный адмирал, следопыт и указатель. Спрашивайте, не стесняйтесь.

- Ну-у… - замешкался я. – Тогда ответь: сколько километров до Африки?

- Дочертадцать! – ухмыльнулся Мишка и ни с того ни с сего запел песню, которую у нас дома голосили на Ярмарках.

- Жила да была молодая швея,

Такая швея, что равных ей нет.

И шила она без единого шва.

Видать, у неё имелся секрет.

Ей щедрой монетой платили за труд

И всюду молва ходила о ней.
 
Ведь в платье, полученном из её рук,

Любая толстуха казалась стройней!


Я с чувством подхватил второй куплет. Отчего бы не попеть? Дорога веселее будет. Здесь никто нас не слышит, никто нам не помеха, лишь шар, сизое небо и мы. И не велика беда, что пальмы пока далеко, а итог нашего путешествия вообще скрыт в непролазном тумане. Мы знай себе орали во всю глотку.

Дальше в песне говорилось о том, как вор украл у молодой швеи волшебный напёрсток, а на следующий день она должна была сшить и преподнести королю дивный плащ из звёздного света, львиного бесстрашия и вечной юности. Но швея не упала духом и без волшебной помощи смастерила такой плащ из своей нежности и любви, что все офонарели.

Песня была ужасно длинной и конца мы не помнили. Скорее всего, король на радостях взял умелую рукодельницу в жёны, в сказках это дело обычное. Но Мишка сочинил концовку сам и пел иначе:


- Король похвалил молодую швею,

Её обнимал при свете луны.

Отдал ей в награду корону свою,

А утром пропил и плащ, и штаны!

- Ос-та-вил шта-ны! – рявкнули мы и захохотали.

Проснувшийся Стёпка сморщился как от зубной боли.

- Чего разорались, «низюхи»? – кисло спросил он.

- Это ты орёшь, а мы репетируем тантайский вокал, - отрезал Мишка авторитетно. – Давай, Тяпа, ещё что-нибудь завернём, а то вид у Стёпки бледный, плохо спалось, наверное. Исполним что-нибудь колыбельное и жалостное… вот эту: «В уютной постельке спит лысый младенец….»

- «И чмокает сладко, и мочит постель!...» – поддержал я.

Стёпка выругался и укрылся одеялом с головой

- Какого беса я полез на шар? Лучше бы я ушёл пешком! – пробурчал он оттуда.

- Во скипидар! – обратился ко мне возмущённый Мишка. – Любой нормальный человек был бы счастлив путешествовать в такой музыкальной компании, а он… Ёшки-матрёшки! Впрочем, ладно. Проявим милосердие и оставим лысого младенца на потом. Сейчас я хочу спеть про ворота, раз-два-начали!


- Мне нос прищемили воротами,

Мне жалко его нестерпимо.

А вы со своими заботами

Упорно проходите ми-имо!...

- Не дирижабль, а летающий дурдом! – сказал Коркин, брыкнулся пару раз и несмотря на Мишкино пение снова умудрился заснуть.

Дирижабль не сбавлял хода, облака над нами пенились словно пиво, разлитое в гигантские кружки. Поля кончились, внизу потянулся бесконечный серо-зелёный еловый лес, вдалеке промелькнула пара городков – фабричные трубы, радиомачты, высотные дома, похожие на рождественские свечки. Можно было бы завернуть, но нам не хотелось терять ровный попутный ветерок, и Мишка сказал, что африканские города будут гораздо интереснее, а эти могут подождать. Еда и вода у нас пока есть.

Солнце до сих пор стояло над горизонтом, видимо, решая непростую задачу: то ли перешагнуть за него, оставив мир в темноте, то ли плюнуть на всё и заночевать прямо тут? Мне почудилось, что оно даже слегка покачивается. Наверное, виноват ветер, играющий нашей корзиной, или солнце было прибито кое-как и болталось на единственном гвозде, как у нас болтается дверь в дальней кладовке.

Мы попробовали посостязаться наперегонки с пассажирским поездом, но для этого пришлось уменьшить высоту и нас тут же достало мощной воздушной волной – швырнуло так, что чуть стропы не перекрутились. Хорошо, что корзину не оторвало. Стёпка вскочил и отлаял нас, не стесняясь в выражениях – в общем-то, по делу. Стало ясно, что с поездами лучше не связываться, раз вокруг них такие бешеные вихри. Но откуда мы знали?
 
Через пару часов лес начал редеть, в прогалах стали встречаться небольшие деревни – симпатичные бревенчатые домики, заборы, огороды – всё как положено, не то что на пустынной коровьей ферме. В огородах копали картошку, дети пекли её на кострах, пахло аппетитно. Играла музыка, человек в майке колол берёзовые дрова. На брёвнах вдоль улиц сидели молоденькие девчонки и лузгали семечки, коротая не по-осеннему тёплый вечер. Наши Юлька с Людкой точно так же пропадают за сплетнями у Поповых и Самоваровых – в этом между людьми и крохотульчиками женского пола нет никакой разницы.

А вечер действительно оказался тёплым. Даже у нас в полусотне метров от земли было довольно сходно, хоть компас и показывал почти чистый норд. Или мы настолько привыкли, что закалились как моржи? Считай, почти сутки в полёте. Я расстегнул куртку и с наслаждением подставил грудь упругой струе воздуха, гнавшего нас вперёд.

- Бабье лето! – вспомнилось откуда-то из глубины. По-моему, так выражаются Большие люди, если осенью становится жарко.

На зубах заскрипел песок и я вдобавок вспомнил, что мы сегодня ещё даже не умывались. А время к вечеру.

В бочонке у Вертилампочки плескалось немного воды, но когда Мишка услышал про умывание, то обозвал меня ослом. Мишка начал издеваться, не подать ли мне к столу белые салфетки и не принести ли из прачечной свежее махровое полотенце, раз я такой великий чистюля?

- Настоящим австралийским следопытам не до девчоночьего пульканья! – заявил он. – Они всегда хранят неприкосновенный запас воды, пищи и бренди, пока не станет совсем худо. К тому же ты забываешь, что на борту у нас находится сложная газовая аппаратура и курящий Стёпка с вонючими папиросами. Ты про пожар в корзине не подумал? Сначала мы уханькаем всю драгоценную влагу на водные процедуры, а потом будем тушить огонь твоей чисто отмытой физиономией, не так ли?

Подозреваю, Мишке просто лень было умываться. Дома с Юлькой они постоянно воюют на этой почве. Но против пожарной опасности я поспорить не мог. Каждые полчаса мы запаливали факел-зажигалку, чтобы подогреть газ в баллоне, а Стёпка знай курил свою махорку и ветер разносил пепел во все стороны.

Мишку же заботили более практичные вещи.

- Пора спуститься в деревню, промыслить провизии на ужин, зачалиться да  завалиться спать, - предложил он. – Во сне лететь и опасно, и скучно. Хватит с нас прошлой ночи. Так и Африку прозеваешь.

- Табачком бы где-нибудь разжиться, - Стёпка вытряхнул непромокаемый болоньевый кисет. – У меня на три затяги осталося.

- Поменьше дыми, - посоветовал Мишка. – Вон уже копоть на животе проступила.

Стёпка задрал фуфайку с рубахой, вгляделся и успокоился.

- Не, это я просто немытый, - плюнув на ладонь, он энергично размазал грязь по впалому животу.

Облюбовав сельцо с белеющей на окраине церковкой, мы уже высматривали место для посадки, как вдруг из ближайшего огорода донёсся ребячий голос:

- Мама! Там шарик летит! Прямо к Сарычевым на крышу.

- Язви тя в руку, глазастый какой! – чертыхнулся Стёпка, мы врубили огонь на «полный» и ринулись прочь от дома неизвестных нам Сарычевых.

За плотным осиновым леском обнаружился пруд, а возле пруда – выселки из десятка добротных избушек. Удостоверившись в том, что улица пуста, мы подвели аппарат к крайнему дому с четырёхскатной крышей-шатром – на четырёхскатной кровле легче спрятаться. Низ дома был из красного кирпича, сбоку сверкала просторная веранда, к ней взбегала лестница с широкими ступеньками. В палисаднике пламенели георгины.

Прикинув и так и эдак, мы сошлись во мнении, что здесь можно неплохо устроиться. Стёпка и тот не стал возражать – подменили его, что ли, пока спал? Вот уже и разговаривает понемножку, и в драку не лезет.

Под всеми четырьмя скатами были протянуты водосточные желоба, и мы удобно примагнитились к тому, что шёл вдоль глухой задней стены. За домом росли черёмухи и малинник, но все ягоды давно уже отцвели и собраны. Вряд ли кто из Хозяев попрётся сюда на ночь глядя.

Сама крыша была шиферная, поэтому металлический жёлоб для магнитного якоря оказался как нельзя кстати. Изловчившись и лавируя на полуспущенном баллоне, Мишка поставил корзину точно в водосток, устланный пожухлыми листьями, а Стёпка выбросил якорь и для верности подвязал второй страховочный конец, чтобы нас не унесло.

Мы выпустили из шарика оставшийся газ (тот накрыл гондолу словно палатка и стал почти незаметен с земли), и Мишка скомандовал:

- На сегодня полёты закончены, айда за ужином. Стёпка, освобождай свои котомки, я возьму мешок Вертилампочки, Тяпа – проволочный крюк и запасную бечеву. Да смотай её, а не волоки за собой!
 
Шифер походил на застывшие асфальтовые волны. Минут пять у нас ушло, чтобы перевалить на другой скат. Мы с любопытством вытянули шеи, затем двинулись дальше, косясь на раскинувшийся внизу двор.

Во дворе худой как вобла мужик в грязной робе ремонтировал мотоцикл. Рядом валялись ключи, насос, другие инструменты. Детей нигде не было. Это хорошо. Всем известно, что дети вечно пялятся туда, куда не просят и представляют наибольший риск для честного крохотульчика, занятого добычей хлеба насущного. Ну а взрослый Хозяин, да к тому же по уши закопавшийся в мотоцикл, опасен для нас не более чем баклага с кислым квасом. Он серьёзно занят и попусту башкой не вертит.

Съехав на мешке на крышу веранды, Мишка прилёг у кромки, наполовину свесился во двор и принюхался. Я и Стёпка бесшумно скатились следом.

- Бьюсь об заклад, вон за тем окном летняя кухня, - сказал Мишка тоном бывалой ищейки. – Окно распахнуто настежь. Ждите меня над ним, будете «рыбачить».

- С чего вдруг ты-то? – грубо вмешался Стёпка. – Я старше вас, я и пойду. Это вы будете «рыбачить».

- Бымбра-ла-ла! Разговорчики на промысле! – прикрикнул Мишка, перебежал по крыше и  сноровисто закрепил бечёвку над окном летней кухни. – Ты нас весь день кормил? Кормил. Наша, стало быть, очередь! – и не дожидаясь ответа юркнул по бечёвке вниз.
 
По прерывистому дыханию Стёпки я догадался, что он разозлён. Значит, не подменили во сне, подумал я, ну да ничего. Перевоспитаем потихоньку.

Вскоре бечёвку сильно дёрнули, мы со Стёпкой потвёрже упёрлись ногами и стали «рыбачить», иными словами – вытягивать на крышу привязанную Мишкой добычу.

Первым вынырнул пласт перчёного шпика. Ого! Нам и вдесятером не съесть.
 
- Я почти такое же сало себе в дорогу ныкал, - шепнул Стёпка. – Если бы не Зинька-зараза… Сожрал.

Наверное, кухонный стол стоял прямо возле открытого окна, потому что Мишка то и дело сигналил нам о следующей добыче. Дело быстро пошло на лад. Не успевали мы сбросить освобождённую от груза верёвку, как Мишка резким рывком сообщал о новой порции: дескать, тащите живей, уснули, что ли?

Горка продуктов на крыше быстро росла: мешочек сахара, недоеденное яблоко, долька огурца, мешок хлебных крошек, карамелька «Маскарад» (ну не может Мишка без сладкого!), пучок зелени, пара толстых ломтей варёной картошки. Неслабый уловчик. Хватит лететь хоть неделю. Вдогонку Мишка нанизал на бечёвку несколько сухих макаронин, а в виде украшения насадил на крюк розовую луковицу. Человеку она была бы чуть крупнее ногтя, но рядом с нами смотрелась как целый арбуз. 

За время «рыбалки» мы со Стёпкой взмокли как черти, утирали лбы рукавами, изредка озираясь на худого Хозяина. Тот ронял в траву гайки, стучал железом по железу и хмуро бранился, не подозревая, что в трёх шагах от него из раскрытого окошка в небо уплывает всякая всячина. Правда, если бы он заподозрил, это было бы не смешно. Допустим, я и Стёпка при тревоге без проблем бросим добычу и удерём через крышу, а вот Мишке придётся срочно прятаться в чужом и незнакомом доме. Это всегда рискованно. И я с замиранием сердца ждал, когда же Мишка успокоит свой азарт и вылезет сам. Не век же искушать судьбу. Одна из наших Заповедей гласит: «добыча – хлам, спасайся сам». А первое, чему нас учат: никогда не попадайся Людям и не жадничай на промысле.

Хозяин со злостью отшвырнул неисправную деталь, приподнялся с корточек, повёл головой, разминая шею… Сейчас повернётся!

- Атас! – ухнул Стёпка и рывком потащил спущенную бечеву наверх, отрезая Мишке обратный путь.

Но Хозяин вдруг передумал и опять присел, уткнувшись носом под бензобак. А Мишка уже карабкался по бечеве, вняв моим мысленным просьбам. Карманы его штанов были до отказа набиты солью и чайной заваркой, за спиной висел тугой мешок, щёки и нос выпачканы чем-то липким и сладким. Видно, что даром времени не терял, полакомился на кухне. Когда только успел?

- Мёд, - пояснил Мишка, пытаясь облизнуть языком как можно большую часть лица. Вид у него был предовольный. – Свежий! Там целое блюдечко стояло и я попутно – ам-ам! Набрать было не во что, а то бы и вам принёс.

- Ты рехнулся? – напустился на него Стёпка. – Куда столько нахапал? Это ж до того ската переть, да ещё и в гору.

- Зачем в гору? По жёлобу обойдём, - улыбаясь во весь рот сказал Мишка. – Это ещё не всё. У меня на верёвке осталось привязано. Сюрприз! Давай-ка, раз-два-навались!

Последний груз на верёвке оказался невероятно тяжёлым. Мы все трое пыхтели от напряжения, ладони жгло, буксир поскрипывал.

- Ты что?... Целую сахарницу там присобачил? – выдавил Стёпка, продевая бечеву с плеча на плечо. – Мы же рухнем сейчас вместе с твоей хреновиной!... У-у-ух!... Вот весу-то, блин!

Приложив неимоверные усилия, мы вызняли-таки Мишкин «сюрприз» на крышу веранды. И что это было? Варёная куриная нога с глыбой жирнейшего мяса, с которой капал тёплый бульон! Мы временно потеряли дар речи. Здоровущий куриный окорок, да с него весь наш Дом по шву треснул бы, клянусь зажигалкой. Никогда у нас не было зараз столько мяса.

Мишка виновато посматривал то на нас, то на источающий ароматы окорок.

- Братцы, я же не думал, что она такая… основательная. Гляжу – в кастрюле суп и кость там плавает, будто сама напрашивается. Дай, думаю, прицеплю. А она эвона вымахала! Бросим тут, пускай валяется?

Стёпка рассудил иначе:

- Пока она в супе валялась – начхать бы на неё, но теперь жалко. Для сорок, что ли, старались? – и, вынув знаменитый свой ножик, принялся ловко кромсать сочную курятину на крупные куски. – Ну, воздухонавты, нынче обожрёмся!

Навьючив на себя изрядные ноши еды, мы без хлопот доставили на дирижабль первую партию и вернулись за второй. Загрузились, отнесли. Оставалась третья, последняя ходка, когда на крыше появился пятнистый бело-рыжий котёнок и зашлёпал прямёхонько к нам, зажмурив один глаз от радости. Котёнок явно был неравнодушен к запаху куриных окороков и полагал, что мы с ним поделимся. Даже мурлыкал.

- Этого мерзавца ещё недоставало… Брысь отседова! – прикрикнул Стёпка. – Щас как вдарю костью промеж ушей, только блохи посыплются.

Мишка перехватил кость, уже занесённую для удара. Котёнок лёг на брюхо в нескольких шагах от нас и тихонько пополз.

- Лучше отдай ему вместе с хрящами, он налопается и отвалит, - сказал Мишка. – Кис-кис, котя, ешь косточку!

Котёнок с благодарностью поймал подарок, обнюхал и стал катать лапой, играя.

- Сытый, наверное, - решил Мишка, сгребая в охапку варёную картошку. – Или кошки не едят костей, я что-то подзабыл? Играй, играй, киса, не смотри в нашу сторону, крохотульчиков, что ли, не видел?

- Ему с три месяца всего-то, может, и не видел, - заметил я.

- Надо шпарить к дирижаблю, покуда это рыжее мурло развлекается, а они  тут зубы заговаривают! – Стёпка закинул за спину тюк и прижал к груди розовую луковицу. – Вы как хотите, я пошёл.

Как назло, котёнок тут же вознамерился составить нам компанию. Кость осталась лежать нетронутой. Поскольку я был замыкающим, мне совсем не нравился шелест кошачьих лап позади. Чего доброго, тоже уронит меня и начнёт катать как куриную кость. Я втянул голову в плечи.

Мишка обернулся и завопил:

- Тяпа, кот уже близко! 

- Бросай поклажу, разбегайся кто куда! – воскликнул Стёпка, пытаясь стряхнуть со спины тюк.

Котёнок быстро нас настигал, сверкая добродушными зелёными глазами. Он, конечно, и не думал кого-либо пугать, просто-напросто рассчитывал поиграть с незнакомыми маленькими человечками. Есть у кошек такая наклонность. Но тут мне пришла в голову спасительная идея.

- Стёпка! Отпускай свою луковицу! - крикнул я.

От бега по крыше с багажом мне не хватало воздуха.

- И-эх! Прощай, жареный лучок с картошкой! Лови, скотина! – Стёпка разжал руки.

Розовая луковица словно того и ждала, покатилась вниз мимо нас с Мишкой, мимо шустрого котёнка, пришедшего в восторг от очередной забавы. Мой расчёт оказался верен: рыжий комок помчался вдогонку за улепётывающей луковицей, а мы поскакали дальше с утроенной скоростью.

- И поклажу бросать не пришлось, - поучительно заметил я.

Стёпка только нечленораздельно что-то пробубнил. Тоже мне – знаток кошачьей психологии.

Луковица между тем докатилась до самого края и благополучно плюхнулась во двор, чуть не под ноги Хозяину. Котёнок почти сиганул следом за ней, но вовремя затормозил, выпустил когти и вопросительно мяукнул.

Хозяин оторвался от мотоцикла и уставился на луковицу.

- Что ещё за ерунда? Лук откуда-то валится… - тут он поднял голову и заметил балансирующего на крыше котёнка. – Вот стервец! Ты как её наверх  затащил?

В летней кухне загремели горшки и раздался изумлённый девчоночий голосишко:

- Ой, пап, и моё яблоко куда-то делось, которое я не доела!

Отец вытер руки замасленной тряпкой.

- А зачем окно открытое оставила, Светка? Вон он, ворюга, на веранде сидит. Мелкий лук из коробки стащил, на меня скидывает.

- Жарко от плиты, мама и открыла, - сказала Светка. – Не нагадил же! Пусть играет, у нас лука шесть вёдер.
 
Хозяин протопал на кухню к дочери и вдруг издал какой-то совсем уж непонятный возглас.

- Г-где?... – даже заикаться стал. – Где к-куриная нога из супа? Он что, сволочь, и её дерябнул? Ну, попадись ты мне!

- Какой Мурзик прожорливый, - хихикнула Светка. – Весь стол бульоном заляпал, и в блюдечко с мёдом вступил!

- Я аккуратно ел! – шёпотом возмутился Мишка.

Послышалась ругань и окно с треском захлопнулось.

- На месте кота я бы обождал спускаться, - сказал я. - Мало ли какая неприятность?

Котёнок легкомысленно покрутил хвостом и принялся охотиться на вечерних мошек, а мы отправились к дирижаблю.

Стемнело.

Пройдясь по жёлобу туда-сюда, мы обнаружили сколько угодно веточек, листьев и кусочков коры, пригодных для разведения костра. Пока я разогревал куриное мясо, Мишка и Стёпка слетали к пруду и с двух-трёх неудачных попыток зачерпнули с борта воду бочонком Вертилампочки и Стёпкиной флягой.

Богатая добыча с «рыбалки» заняла почти половину корзины. Мы аккуратно переложили продукты чистыми листьями. Ужин удался на славу: огурцы, курятина, варёная картошка, сухари и сладкий чай с сахаром из общего котелка. Костёр в жёлобе уютно тлел и грел, мы сидели на лежанках из листьев, на душе и желудках было празднично. Ничто не нарушало мирной деревенской тишины, лишь жуками гудели автомашины где-то далеко на междугородной трассе.
 
- Прекраснее этой водосточной трубы я не знаю мест, - с ленцой рассуждал Мишка, привольно разлёгшись на сухих листьях и заедая каждый глоток чая солидной горстью сахарного песка. – Лететь на дирижабле тоже здорово, но таким чудным сентябрьским вечерком я предпочитаю отдыхать от всевозможных открытий. Хорошо быть крохотульчиком! Большим людям бесплатно и чихнуть нельзя, им везде билеты надо покупать, с чемоданами таскаться… А мы только захотели – и уже путешествуем.

- Ха, путешественник! – осадил его Коркин. – Ежели бы я корзину не угнал, вы бы сейчас знаешь, где открытия совершали? По дому с тряпочкой, под надзором вашей Юлечки! Потолок бы ты белил, адмирал Крузенштерн, понял?

- Ничего подобного, - не согласился Мишка, засыпая в рот очередную дозу сахара. Он разве что не урчал от блаженства при этом. – Тяпа, ты ведь слышал? Когда мы в августе спасли дядю Гавриила и вернулись из Страны Болот, я обещал в самом скором времени устроить ещё с дюжину приключений – так оно было или нет?

- Да, Стёпка, Мишка нам обещал, - поддакнул я, потому что так оно и было, и отрезал ещё немного Светкиного яблока.

Лежащий Мишка поболтал ногой в воздухе.

- Видишь, друг не даст соврать. Это первое приключение из обещанной дюжины. Я, может, вообще знаю будущее лучше чем дырки в собственном носке. Я же на Луне родился. И в Австралии нас тоже этому учили.

- А летим мы куды? Ты утром чего-то трепал… - наморщил переносицу Стёпка. – В неё же, в Ахстралию?

- В Африку, - поправил Мишка. – Но там и Австралия недалеко, только через забор перелезть.

- Ну вот, я и говорю, - сказал Стёпка, по темноте своей не наблюдавший между Африкой и Австралией никакой разницы. Он сосредоточенно ощупывал карманы. – Эх, после сытного ужина курить охота, а табачку ни зёрнышка! Мишка-Ахстралиец, ты из будущего своего часом не видишь, когда мне закурить случится? Только не брехать, а по-честному?

Я взял ещё один сухарь и стал медленно жевать: любопытно, как Мишка отвертится?

Мишка не проявлял ни малейших признаков беспокойства, он продолжал потягивать чаёк и есть сахар.

- Да вот если захочу – сию минуту и закуришь, - сказал он, вытирая рот.

Стёпка нетерпеливо придвинулся ближе.

- Ну так захоти, ахстралиец? – попросил он. Наш младший пилот явно сомневался в Мишкиных способностях ясновидящего. – Захоти, а то печёнку корёжит без курева, ей-богу. Ежели сбрехал… смотри у меня!

Не выпуская котелка, Мишка запустил руку в мешок и что-то сунул Коркину.

- Так и быть, дыми, - в его руке лежал приличный окурок размером с буханку хлеба.

«Наверное, на летней кухне стояла пепельница! – догадался я про себя. – Вот это разведчик, широкая душа! Даже про вредного Стёпку не забыл».
 
Стёпка схватил окурок двумя руками, словно боялся, что он сейчас исчезнет, и торопливо обнюхал.

- Мой любимый сорт! Ух, энто я понимаю – Ахстралия! – улыбнулся он, сворачивая вожделенную папиросу. Прикурил от костра, затянулся так, что тощие рёбра хрустнули. – Уважили… А вы ничо, ребята с Нижнего! Нормальные пацаны! Теперь пора и на боковую.

Выставлять караульного нам было лень. Конечно, будь среди нас Капитан, он не допустил бы такого нарушения дисциплины, но Капитан остался дома. Мы забились под спущенный баллон, чтобы не вымокнуть в случае дождя, и дружно проспали до рассвета.

               
                ***   


Жители выселков ещё досматривали десятый сон, когда наш бравый экипаж снялся с якоря и взял прежний курс на юг. День обещал быть солнечным. Набрав высоту, мы без труда нашли подходящий ветер и полетели над лесом.

- Так держать! – крикнул я с носа корзины Стёпке, который устанавливал нужную высоту факела.

Мишка продирал заспанные глаза: он как всегда проспал дольше всех. Наконец он поднялся и свесился через борт. Земля была так далеко, что даже тень от шара на неё не падала.

- Летим-с… - сказал Мишка и высморкался в белеющий внизу каменистый овраг.

- Ну-ка давай, зыркни в своё будущее, - попросил Стёпка, сильно подобрев к нам после подаренного окурка. – Чего у нас в программе полёта?

Мишка задумчиво взглянул вперёд из-под ладони.

- Скоро покажется Африка… - начал он.

- Да иди ты со своей Африкой! – оборвал его Стёпка. – Заталдычил ровно попугай, ёлка-моталка. Ты конкретно излагай.

- Если конкретно, то будем лететь и лететь, и так весь день, - объяснил Мишка, отворачиваясь от борта, ибо внизу не было ничего примечательного. – Лучше предлагаю для разминки сыграть всем экипажем в какую-нибудь занимательную игрицу. Коркин, ты колоду карт в дорогу не захватил?

Стёпка лишь руками развёл.

- Я же думал, в одну харю полечу…

- Понятно. Тогда играем в словесную игру, в загадки. Вот угадайте-ка слово, где целых четыре буквы «е»? - сказал Мишка.

- «Пе-ре-ле-сок», - по складам пробормотал я и для верности загнул пальцы. – Не выходит, только три буквы «е». А у тебя, Стёпка?

 - «Телега», - буркнул Коркин, чтобы отделаться. – Две «е», ну и холера с ним. Тогда две «телеги» – выйдет четыре «е»! Йес! Я победил!

- Оба не угадали! – ухмыльнулся Мишка. – Это слово «печеченье».

- Почему «печеченье»? – удивился я.

- А специально, чтобы вы не догадались, - растолковал Мишка и начал грызть яблоко. – Теперь вы загадывайте.

Я покопался в памяти и сказал:

- Что такое – грязное, длинное, вдоль дороги тянется?

Стёпка недоумённо уставился за борт, но ответа там не увидел, зато Мишка сразу определил:

- Задачка для дураков. Грязное, длинное, вдоль дороги тянется – это неумытый Коркин прилёг отдохнуть у дороги, точно?

- Ну-ну!... – набычился Стёпка.

Я поспешил вмешаться.

- Вообще-то это канава. Никто не угадал. Твоя очередь, Стёпка!

- Ну, слово такое… - нехотя процедил Коркин, сплёвывая. – Там есть буквы «х», «р», «е», «н» и ещё до лешего всяких букв.

Стёпкину загадку мы раскололи шутя: «хреновина». Мишка без промедления придумал следующую и игра пошла как по маслу, куда и скука пропала. Прошлым вечером мне слегка взгрустнулось по дому, а сейчас жизнь опять была беззаботна. Крохотульчик везде приспособится, ему и небо дом родной.

Да и чего тосковать, если достаточно «пересесть» с северного ветра на южный - и мы тут же вернёмся в свой город? С Мишкой не пропадёшь. И я был готов к приключениям на всю катушку. Гоп-па!

После плотного завтрака со шпиком и конфетой на десерт Мишка зарылся в одеяло и сказал, что постарается вспомнить африканский язык, который учил в детстве. Стёпка запыхтел папиросой, а я сел разглядывать окрестности. Бирюзовый купол неба, хвойный лес, редкие косяки птиц, уходящих на зимовку – пейзаж ничуть не изменился.

Какое-то время дирижабль летел параллельно бетонному шоссе, где сновали машины. Вдоль трассы белели столбики с цифрами – как я понял, они обозначали километры. От нечего делать я прикинул нашу скорость. От одного столба до другого мы доплывали за полторы минуты (в уме я успевал досчитать до девяноста пяти), то есть делали порядка сорока километров в час. Судя по обгонявшим нас легковушкам, существовала скорость и покруче нашей.

Я произвёл на бумажке необходимые вычисления и показал Стёпке.

- Смотри-ка, скорость ветра, который нас несёт – одиннадцать метров в секунду. Нормально?

- Рехнутики, - проворчал Коркин, выбивая пепел. – Один за Ахрику лопочет не переставая, другой в арихметику ударился… Не знаю я, отвяжись!

Учитывая несносный характер нашего попутчика его ответ можно было расценить как «доброе расположение духа», поэтому я не обиделся.

Пролетая над безымянным лесным посёлком, видели настоящий пожар. Горел двухэтажный деревянный дом, из дверей и окон вырывались целые снопы огня, потом с гулом обрушилась крыша. Пламя облизывало стены, как дети слизывают языком мороженое. Горящее здание окружали яркие пожарные машины, непрерывно качавшие воду. Люди в брезентовых костюмах, похожие на роботов, посылали в огонь зубастые струи. Даже Мишка встал полюбоваться. Треск пылающих брёвен разносился по всем окрестностям. В крайнем окошке первого этажа трепыхались чудом уцелевшие голубые занавески. Мне почему-то стало интересно: сгорят ли они или дом потушат раньше?

- Вот бы подлететь и геройски спасти из огня какого-нибудь крохотульчика, - размечтался Мишка. – Разом бы прославились!

- Чёрта лысого ты подлетишь – жаром отпихнёт, - практично заметил Стёпка. – Вот геройски расплавить баллон – это запросто можно. Да там и крохотульчиков, наверное, нет.

- В двухэтажном доме да чтоб не было крохотульчиков? – возразил Мишка. – Он ничуть не меньше нашего, а у нас они почти в каждой квартире живут, кроме Тринадцатой и ещё какой-то. Другое дело, что из горящего дома давным-давно все смылись, едва горелое почуяли. Бездомные теперь, бедняги.

Тут Мишка прав: крохотульчики заранее ощущают любую опасность. Интуитивно, как крысы на корабле, что собирается затонуть. Только это неудачное сравнение, потому что крохотульчики – не крысы. Они ничего не грызут и не портят, и отличаются от Больших людей только размерами.

Полыхающая двухэтажка скрылась позади – мы так и не узнали, уцелеют голубые занавески или нет. Я опять сел за «арифметику». Любопытно, сколько километров мы уже отмахали?

Из дому мы вылетели прошлой ночью и летели без перерыва ночь, утро, день и вечер, если не брать в расчёт короткую стоянку на крыше фермы, где Стёпка нас едва не бросил. Итого – сутки полёта. Сейчас ветер можно принять за умеренный, вчера же штормило, значит, мы летели быстрее. Впрочем, оставим для округления свою теперешнюю скорость – сорок километров в час. Тем более при шторме вряд ли мы летели по прямой, мы же ещё не умели разбираться в ветровом компасе и выдерживать курс. Точное расстояние нам никто не скажет, но если грубо…

Я перемножил и мне чуть не стало дурно. Для верности посчитал снова. Ошибки быть не могло, и я оповестил упавшим голосом:

- Вы хоть представляете, как далеко нас унесло от своего города, а?

Мишку этот вопрос явно не волновал, и он мне ответил:

- Ну, я полагаю, настолько далеко, что Юльке проще поклеить обои самой, а не дожидаться нас.

Стёпке Коркину вообще было фиолетово.

- Надеюсь, хоть тут-то папаша не достанет меня своей палкой, - обронил он и погрозил кулаком в пространство. - Чтоб он протух там вместе с трактором!

Я помахал бумажкой.

- Да, чтоб тебя достать, ему понадобится палочка в девятьсот шестьдесят километров. В нашем сквере такие не растут. Девятьсот шестьдесят километров, парни!

Но Мишка со Стёпкой отнеслись к озвученной цифре с полнейшим равнодушием. Я, признаться, и сам не очень-то верил, что на свете существуют подобные расстояния, ведь нормальный рост мальчишки-крохотульчика – около четырёх сантиметров, шаг – сантиметра полтора. Каково же нам вообразить хоть один километр из этих девятисот шестидесяти? Смешно. Всё равно что блохе в Пекин скакать.

Правда, позже выяснится, что моя арифметика дала маху. Расстояние на воздушном шаре по дорожным столбикам не вымеришь, дирижабль очень капризная штука. Про скорость ветра и говорить нечего, она меняется каждые три секунды. Все сутки мы летели не по прямой, а как попало, то на юг, то на восток, и дали хорошего кругаля. В результате нас отнесло от дома всего на каких-то шестьсот-семьсот километров. Но если вы крохотульчик, вам от этой разницы не легче.
 
Мишка набил рот сахаром и занялся любимым делом – болтовнёй.

- Девятьсот шестьдесят километров – подумаешь! Я, если хотите знать, как-то за ночь пробежал тысячу вёрст и не споткнулся ни разу. Что, съели?

- Ври да не завирайся, ахстралиец! – отрезал Коркин. – Быть такого не могёт.

Мишке только этого и надо было. Он пустился рассказывать:

- Ни капли даже не лгу, вы слушайте, слушайте! Приехал я однажды со своего острова в Трымляндское царство…

- В какое-какое? – перебил неучтивый Коркин.

- В обыкновенное, Трымляндское. Его и по телевизору показывают, жаль, в корзине телевизора нет, - и Мишка в подтверждение пропел обрывок песенки:

- Трымляндия, Трымляндия,

Где солнце круглый год.

И ходят в той Трымляндии

Все задом наперёд.

- Чудная страна, одним словом. И вот тамошний царь… забыл как его величали, а врать не хочу… собрался выдавать замуж царевну-дочь. Женихов, конечно, видимо-невидимо, все в зятья к царю набиваются, ну и я ненароком зашёл: что тут, думаю, за столпотворение? Царь всех осмотрел, ухмыльнулся в бороду и говорит: «Больно вас много, молодые, здоровые… Вот что, сбегайте-ка за моей короной, я её по пьянке и старческой рассеянности у брата оставил, когда в субботу в бане мылся. Всего-то тыща вёрст до моего брата. Кто самый скорый корону мне к утру понедельника принесёт – тому и дочь моя в жёны достанется. А то мне в понедельник на работу, как же царю без головного убора?»

- И тебе жениться загорелось? – едко заржал Стёпка. – Хы! А вы там не промах, в своей Ахстралии!

- Скажешь тоже – «жениться»! Я же ради спортивного интереса, - объяснил Мишка. – Женихи, значит, вышли из дворца и припустили табуном во все лопатки. Не угонишься. Приуныл я было, но потом повесил за спину флягу с краником, налил в неё бензина, краник приоткрыл, чтоб тонкой струйкой вытекало. Бросил позади спичку – и ходу! Когда сзади огонь подпирает – волей-неволей помчишься как оглашенный. Остановишься – сгоришь. Ох я и шпарил. Махом всех женихов обогнал, добежал до царёва брата, кричу: «Где у вас тут корона?» Брат говорит: «Да вон, на гвозде в предбаннике висит. Нажрался его величество можжевеловой, за ноги из бани вытаскивали. Ты хоть передохни малость». Я говорю: «Спасибо, но некогда. Бензин уже к пяткам подбирается». Корону с гвоздя хвать – и обратно. А женихи-соперники на полпути все раскисли. И вернулся я к царю победителем, - закончил Мишка.

- Ну и как, женился на царевне? – напомнил я. – Уговор-то был жениться?

- Не-а, - отмахнулся Мишка. – Куда мне девчонка? Опять воспитывать начнёт, обои клеить, потолки белить… Скука! Как раз был базарный день и я выгодно сменял её у старьёвщика на подержанные ботинки.

- Царевну – на ботинки? – поразился Стёпка.

Мишка кивнул.

- Ещё и доплачивать пришлось из приданого, чтоб на комиссию взяли с уценкой. Царевна-то была плохонькая: ноги колесом, нос в пупырышках, характер – хуже Юлькиного… Так что я остался в выигрыше, как ни крути. С девчонками только головная боль, а ботинки - вещь.

- А из приданого тебе что перепало?

- Известно, что. Гора золота и банка клубничного варенья. Варенье я тут же съел, а золото по мелочи разошлось. Купил себе космическую ракету, рогатку новую, то да сё… Ну и прославился, конечно. Был признан лучшим бегуном Трымляндии. Бензином, правда, здорово провонял.

- И папаша-царь не обиделся, что ты евонную дочь вот так, не глядя, махнул на ботинки? - поинтересовался Стёпка, потирая лоб. Прежде он чаще дрался с «нижними», чем разговаривал, поэтому ещё не привык к Мишкиным басням.

- Хе-хе, ему не по фиг ли, кому свою доченьку сбагрить? Она ему самому вот где сидела, - Мишка ткнул себе в подбородок. – Дочь отдал, приданого отвалил и гуляйте на все четыре стороны… Ну а ты, Стёпка? Травани тоже какую-нибудь историю с приключениями! Мы послушаем.

Стёпка весь напрягся, соображая, как бы не ударить в грязь лицом.

- Вот было дело, совсем недавно! Народец в лифте на ваш нижний этаж поехал, а я возьми да заклинь гвоздём шестерёнки в приводе. Потеха была! Все застряли в шахте.

- И мать тебя потом за волосы оттаскала так, что ты благим матом на весь дом орал? – уточнил Мишка. – В июне это было.

- Да вовсе и не … ну вообще-то да, - согласился Стёпка. – Или вот ещё. Как мы с Яшкой все лампочки на Главной дороге повыкручивали…

- Ага, в тот раз вам драл уши Гарри Бажилов из Восемнадцатой.

- Значит, нечего мне больше рассказывать, - рассердился Стёпка. – Сами лучше меня всё знаете. Я не ахстралиец, в Трухляндиях не бывал. Зато у папани на побегушках – всю жисть вертелся. Хватит!

- Про это и расскажи, - попросил я. – Например, как ты решил свистнуть дирижабль позапрошлой ночью.

Коркин исподлобья посмотрел на нас, поправил что-то в компасе и без особой охоты начал:

- Ишшо весной думал дёру дать, ходил, прикидывал как обтяпать. Батя в окрестностях каждую собаку знает, нашинскую семью тоже все знают как миленьких. Кто увидит, что сбежал, – вмиг бате доложит. Значит, нужны колёса. Трактор из дома не угнать – он всё время у папаши на виду. Вялю я втихаря рыбу на крыше, подбиваю на побег брата Зиновия. Тот ни в какую. Боится. Яшке Цесу предлагал в бега со мной податься, да у Яшки тогда старшая сестра одна-одинёшенька останется, они же вдвоём живут. Стало быть, Цес тоже отпадает, а он единственный дельный пацан. Остальная братва с нашего верхнего этажа – слюнтяй на слюнтяе, только в войнушки да «бутку» играть горазды, им я вовсе не стал заикаться, дохлый номер. На недельку из дома сдуть вроде согласны, а навсегда уйти – трусят, ёлка-моталка. Так я всё лето и проморгал: из дому больше чем на два часа не вырвешься, работы кругом по горло, батя палку из рук не выпускает. Как удерёшь?

Да, Стёпкин отец Никита Коркин был прожжённым дельцом и в доме его не любили, хотя многие так или иначе прибегали к его услугам. Большинство крохотульчиков владеют каким-нибудь ремеслом, потому что каждую полезную мелочь у Людей не добудешь. Кто-то шьёт одежду, кто-то тачает обувь, кто-то отливает миниатюрные ножи, вилки и швейные иголки. Крохотульчики сами мастерят игрушки, постельное бельё, украшения и примусы. А Никита Коркин был ростовщиком и скупщиком. Он крутился по всему дому на тракторе с тележкой, собирая и обменивая чужое добро.

В кладовых у хитрого лысого Никиты можно было найти всё что душа пожелает, только цены он заламывал вдвое. Говорили, будто у него и жена с сыновьями лишнего куска хлеба за столом не видят. Скупердяй Никита только копил и торговал. Никита быстро оценил преимущества «обменной доски», придуманной Мишкой, и постоянно вертелся возле неё в надежде выступить посредником при обмене, отвезти и привезти что-нибудь. Всё бы ничего, только слишком он был нахрапистый и высокомерный. Из нашей компании Никита разговаривал только с Юлькой и Капитаном, как с самыми  старшими. Разумеется, Мишку это бесило и мы никогда не давали Коркину на обмен даже ломаной пуговицы.

- Ну так вот, - Стёпка засмолил папиросу и закашлялся. – Думал я дождаться осенней ярмарки, в толкучке на чей-нибудь грузовик зашкериться – и до свидания. Невмоготу, понимаешь, терпеть. Весь день грузы таскаешь да сортируешь, народ в тебя плюётся, покурить толком некогда. Батя с мамкой как водочки налижутся, так и давай меня с Зиновием то есть уму-разуму учить, а учёба у них одна: дубина потяжельше, да по хребтине, да по хребтине! Все печёнки отбили своим воспитанием. Хоть в петлю лезь.

- Тут позавчера, то бишь ночью, Вертилампочка мордастый на дирижабле прилетел. Народец попёрся смотреть, и я рядом кручусь, на ус мотаю, чего он там про управление расписывает. К вам Гошку Соцкого отправил, думал жратвёшки с «низюх» сорвать за показ. В дороге сгодится, рыбы маловато, колбасу Зиновий слупил, гадюка этакая. Мысль ко мне закралась, мол, удастся, так и сбегу на дирижабле, хрен меня найдут. Аккурат и злости накипело: батя с утра взбеленился, палки не жалел, знай меня охаживал. Что водки на кухне у Хозяев не добыл – это раз, а её и не было там, водки-то, да разве бате объяснишь? Что драндулет его, трактор плохо смазал – два. Что с чуваком залётным подрался, он в соседскую квартиру приходил к кому-то – три. Ну и пару разов батя мне вмазал походя, от хорошего настроения. Затаил я злобу лютую.

- Стало быть, батя мой Вертилампочку из толпы утащил к себе ночевать, стол выкатил, а другие соседи к нам не пошли, не любят нас в доме. Пир горой, батя приобнял пилота, выспрашивает разное, вроде чтоб Вертилампочка торговле его поспособствовал, из своего Архангельска или с края света товаров диковинных понавёз на продажу, при взаимной выгоде. Батя у меня своего нигде не упустит. Я им прислуживаю, винца подливаю, всё такое прочее. Они в три хари – лётчик, мать и отец, - все запасы выдули, батя с меня требует: неси ещё, потчуй гостя дорогого. А в бочке – сухо. Тогда он кулаком по столу грохнул, отвёл меня ласково за угол, накидал зуботычин, чтоб понимал ситуацию, и говорит: «Полчаса тебе, чтоб водочка дома была, или в шахту лифта брошу вниз башкой!» То есть убить натурально обещает, а он хмельной хужей зверюги, мне ли не знать? Сколько раз до полусмерти лежал после его попоек! Ну я и усёк, что мне тута не светит, либо князь, либо в грязь. Я пулей на крышу, пожитки из загашника долой и прыг в корзину. Верите, нет, даже запел на радостях. И как на грех – ваша банда с зажигалкой шкандыбает! Ну, прочее вам известно…

- А что ты пел? – спросил Мишка. – Мы не слышали. Что поёт человек, вырвавшись на свободу? Вот когда я сбежал из плена хана-Требухана…

- Я эту пел… - Стёпка откашлялся и продекламировал:

- В расцвете лет попал я за колючку,

Хлебнул я горя вдоволь и с лихвой.

Я конченый чувак, судьба моя – вонючка,

И в зал суда ведёт меня конвой.

- Класс! – восхитился Мишка. – С «конвоем» и «судом» всё понятно. А причём тут «колючка»? Как это: «попал я за колючку»? За колючку от шиповника, что ли? Или от розы?

- Я тебе чо, поэт? – хрипло сказал Стёпка. – У поэтов и спрашивай. Хозяин в нашей Четырнадцатой квартире всю дорогу энти песенки крутит. Называется… во! Тюремная ри-ли-ка.

- Про тюрьму, значит, - догадался Мишка. – Ваш Хозяин – он такой.

Недаром говорят, будто крохотульчики незаметно перенимают повадки Хозяев, с которыми живут бок о бок. В Стёпкиной Четырнадцатой квартире проживал мужик, прежде отсидевший в тюрьме за какие-то некрасивые делишки, да притом пьяница и буян. Там рекой лилось вино и пелись разухабистые песни. Стёпкин отец Никита мало-помалу тоже пристрастился к спиртному, превратился в барыгу, алкаша и драчуна.

А, например, в Двенадцатой квартире живёт тихая пожилая пара, и там же обитает крохотульчица тётушка Альбина Носкова, такая же пожилая и тихая. В Десятой квартире у ЯНДовцев Хозяином серьёзный инженер-конструктор с завода. Совсем неудивительно, что Миша, Гена и Кеша стали прекрасными механиками и изобретателями. Инженер выписывает на дом уйму научных журналов и книг, носит очки и знает всё на свете. В его отсутствие ЯНДовцы тоже прилежно изучают хозяйские журнальные подшивки, поэтому с паяльником и гаечным ключом они всегда на «ты».

Готов поспорить, если вспомнить другие квартиры, почти везде обнаружится та же картина. Может, даже у балерин живут крохотульчики-балерины, а у дворников - крохотульчики-дворники? Вот только крохотульчики-министры вряд ли бывают. Потому что дармоедов кормить никто не будет, а делать министры ничего не умеют: ни шить, ни пороть, ни добывать из супа куриные кости. С голоду окочурятся как пить дать.

Правда, наша с Мишкой квартира не укладывается в общую схему. Хозяйка Евгения Васильевна работает в больнице, а её муж Сергей Макарович – учитель физкультуры. Но мы не врачи и не спортсмены, и компания у нас разношёрстная: я отбился от родителей пяти лет от роду и бродяжничал где придётся, Юлька с Людкой потеряли семью во время пожара, а Капитана принесло к нам на капустном листе в городской речке. Мишка - тот и вовсе свалился к нам то ли с Тантайского острова, то ли с другой планеты.

Мишка болтает, будто отец у него - Галактический Маг, а мать – Королева-Невидимка. И будто бы на Земле у Мишки идёт «испытательный срок». Он должен пережить триста тысяч приключений, тогда сможет вернуться на родину. Но пока у него на счету только двести с чем-то тысяч. Честно говоря, я рад, что у Мишки впереди ещё куча приключений, потому что с ним всегда весело.
 

                * * *


Лесов внизу стало меньше, лугов больше – по утверждению Мишки, это указывало, что долгожданная Африка не за горами. Впрочем, гор и холмов тоже не наблюдалось, местность стала ровной как плешь Стёпкиного папы. Пальмы в кадках пока не попадались. Из экономии времени мы даже не завернули в городок, промелькнувший на юго-востоке. Решено было опять лететь допоздна, потом где-нибудь приткнуться на ночлег, а на промысел не ходить, еды у нас и так навалом. Одной курицы на месяц хватит, если её хорошо подсолить и подвялить.

Погода будто совсем направилась, деревья стояли ничуть не тронутые желтизной – очевидно, в этих краях осень сильно запаздывала. Солнце сияло по-летнему. Мы скинули верхнюю одежду, сняли грубые ботинки и гуляли по корзине босиком. Мишка подставлял к свету то одну, то другую щёку – загорал – и важно повествовал нам о своих дальнейших приключениях в загадочной Трымляндии. Стёпка ел бутерброд с горчицей, нисколько не морщась, а я играл сам с собой в крестики-нолики, изредка проверяя, не сбились ли мы с курса. Словом, каждый делал что хотел и не было никаких драк.

Ближе к вечеру вдали заблестела вода. Мишка завопил «Море!» и экипаж прильнул к носовому борту.

Полоса искрящейся воды – шириной с километр, не меньше – рассекала равнину надвое, изгибаясь наподобие серпа. На том берегу в излучине сиял великолепный город, какого никто из нас отродясь не видывал. Сразу было ясно, что он безумно большой. Вытянутые клавиши небоскрёбов, просторные парки, арочные мосты и решётчатые башни словно сошли с рекламной открытки. Впереди пристань с портовыми кранами, на рейде стоят теплоходы и баржи. Люди катаются на моторках. Пляж усеян цветными зонтиками, хотя в наших краях сезон купания уже закрыт. 

Даже воздух из-за близости реки стал свежим и солоноватым. В лицо пахнуло пряным. От избытка чувств Мишка пустился в дикий пляс.

- Африка! Море! Я же обещал! Гей-я, ёлки-перепёлки! Поздравьте друг друга, воздухонавты! Обнимитесь!

Стёпка не спешил поздравлять и обниматься. Он был настроен скептически.

- Ну, город и город, просто с башнями, - сказал он. – Вовсе не факт, что Ахрика…

- Молчал бы уж! – набросился на него Мишка. – Наводит тут, понимаешь, критику, а сам не отличит папуаса от папиросы. Африканское побережье я знаю как свои пять, все следопытские тропы исходил, сколько раз в море этом купался – не счесть. Вижу, вижу родные места! – и раскинул руки, словно обнимал далёкий белокаменный город.

- Может, там и не море, а речка, - возразил пессимистичный Стёпка, но Мишку было не переубедить.

- Река течёт у нас дома, на ней в засуху две лодки еле разъедутся, а здесь – во! Стадо кашалотов бухнется – никто и не заметит, потому что это, Стёпочка, самое взаправдашнее море, - и Мишка затараторил скороговоркой: - «Бескрайнее глубокое море омывает Африку со всех сторон, именуется Серебристым или Корсарским. Ежегодный отлов кашалотов в нём достигает миллиона хвостов на каждого жителя. Главный город Африки, который лежит перед нами, называется Скарлатина, что в переводе означает…»

- Ох, заткнись, балабол! – не выдержал Стёпка и отвернулся.

- Откуда ты тарабанишь? – спросил я.

Мишка гордо приосанился.

- Из Тантайского учебника географии, конечно. Я был лучшим учеником, пока во время новогоднего шторма…

- Уймись, а? – разозлился Коркин. – От тебя уже башка очугунела!

- … пока во время новогоднего шторма мои учебники не сожрал пресноводный кальмар, - шёпотом договорил Мишка.

Затевать ссору и портить торжественный момент ему не хотелось. Слыханное ли дело: мы первые крохотульчики из нашего Дома, которые добрались до Африки и Корсарского моря с кашалотами! Нас ждут город Скарлатина и тысяча приключений. А Вертилампочке, наверное, и у нас в гостях неплохо. Жители только обрадуются, что он никуда не улетел и наперебой начнут звать его из квартиры в квартиру. Квартир у нас много - когда он ещё их все обойдёт?... К тому времени и мы вернёмся.

Или Вертилампочка возьмёт и влюбится в Настю Бра из Восьмой (в неё все влюбляются) и останется там жить. Зачем ему лететь вокруг света? Парень он взрослый, пора бы и семьёй обзавестись.

При условии, что ветер не ослабнет, мы должны были достичь белого города ещё засветло. Мишка велел нам привести себя в порядок и надраить ботинки тряпочкой. «Чтобы не испачкать такую красоту грязными ножищами», - пояснил он.

Стёпка, конечно, фыркнул и сказал:

- Да пошла она, ента красота… Сроду свои ботинки не чистил, только папашины, и то из-под палки.

Я не стал перечить Мишке, исполнил всё в лучшем виде и даже умылся из бочонка. В виде исключения Мишка разрешил мне потратить на туалет немного воды. Он сказал, что вообще-то путешественнику не пристало часто мыться, но иногда приходится. Должен же честный путешественник чем-то отличаться в толпе чумазых туземцев.

Потом Мишка решил, что надо бы прибрать и в корзине.

- Шары эти железные катаются, прямо не дирижабль, а биллиард какой-то, - ворчал он. – Вышвырнуть за борт, пускай их кашалоты глотают.
 
- Я щас тебя самого вышвырну! – огрызнулся Стёпка. – Это не шары, а балласт, Вертилампочка моему папаше объяснял. Батя думал, они золотые и купить подбивался.

- Что за балласт? – заинтересовался Мишка незнакомым словом. – Наверное, что-то научное?

- Я тебе кто, лётчик? Хрен его знает, у Вертилампочки спрашивай.

- В ближайшие дни спросить что-либо у Вертилампочки будет достаточно сложно, - заметил Мишка. – Ладно, шары не трогаем. Нехай лежат, раз научные. Но мусор выбросить надо.

Мы смели за борт весь мелкий сор: крошки, окурки, рыбьи кости. Стёпка демонстративно не участвовал. Он стоял с отсутствующей физиономией.

- От имени команды объявляю младшему пилоту выговор за разгильдяйство! – сказал Мишка, когда мы закончили уборку.

Коркин вновь показал характер:

- Тоже мне начальник нашёлся. Сам ты младший пилот. Хоть два выговора, мне как-то побоку, - независимо ответил он.

Мишка подал мне знак, дескать, что-то наш компаньон распоясался, и мы хором гаркнули:

- Бымбра-ла-ла! – и притворились, что сейчас накинемся на Стёпку и сметём его напрочь вслед за мусором.

Коркин вздрогнул, попятился к рубке и присмирел. Мишкин авторитет был спасён. Нечего выпендриваться.

Остаток пути прошёл вполне благополучно. Дирижабль нёсся над морем, а мы поплёвывали вниз и обсуждали всё, что появлялось на горизонте. Одни корабли на рейде чего стоили.

- Врал Гардина-то, что над морем неба нет, - вспомнил я разговор на крыше. – Вон висит, синенькое, никуда не делось.

- Слушай ты Гардину, он кроме пивной кружки нигде не бывал! – сердился Мишка. – Небо есть везде, даже под землёй, где находятся Пещеры Затерянных Билобунгов, которые…

- А на кораблях крохотульчики живут? – перебил я, провожая взглядом трёхпалубный красавец-теплоход.

Мишка тут же уверил, что да, на кораблях живут специальные, океанские крохотульчики, и он лично знаком почти со всеми. Нам жутко хотелось приземлиться на корабль, но мы побоялись: на палубах шныряло слишком много Людей-матросов. На пристани мы тоже не задержались – по той же причине. Миновав портовые пакгаузы, мы с шиком влетели в город. Под нами скатертью расстилался необъятный проспект, обсаженный метёлочками-тополями.

Город был огромный, волшебный, безукоризненно чистый. Аккуратные лужайки, дома с несметным количеством этажей, роскошные аллеи, фонтаны, магазины… В центре возвышался здоровенный белоснежный дворец с мозаичными куполами на крыше и шестиугольными колоннами у входа. На макушке центрального купола переливался острый шпиль, а на нём – полумесяц. Словно живая луна зацепилась за кончик! Онемев от такого чуда, мы трижды облетели вокруг.

- Неужто золотой? – вырвалось у Стёпки. – Вот бы стырить!

Мишка грустно посмотрел на него.

- Коркин, ты прилетел подвиги совершать или Африку грабить?

Коркин взлохматил затылок.

- А я и то, и другое. Мне, ёлка-моталка, без разницы.

Затем нам на глаза попался парк аттракционов с каруселями и колесом обозрения. Похожий парк имелся и у нас на городской площади, только поскромнее. Но особого внимания заслуживал ярко-синий киоск с мороженым и ларёк с восточными сладостями. Мишка приказал запомнить место, чтобы наведаться туда попозже, когда с каруселей разойдётся вся публика. Лезть в киоск при свете дня было бы, естественно, глупо.

Чёртово колесо являлось превосходным ориентиром. Мы покатили дальше, лавируя между высотными домами на уровне примерно двадцатого этажа. Улицы были полны народа, в переулках вовсю шумел пёстрый базар, непрерывным потоком текли машины, автобусы и такси. Во всех направлениях город пересекали сверкающие рельсы, по которым мельтешили забавные красные вагончики. Они впускали в себя пассажиров и гнали как бешеные, а прочий транспорт уступал им дорогу. Ничего подобного в нашем городе мы не видели.

- Обыкновенная африканская электричка, - сказал Мишка тоном знатока. – Только ездит по улицам, здесь так принято.

Любуясь пейзажами мы и не заметили как отмахали добрую половину города, и Стёпка занервничал:

- Э, пора и на якорь! – загнусавил он. – Колбасит меня уже с этой болтанки. На твёрдую землю хочу! Жратвы африканской хочу попробовать. Персиков, бананов…

- Подыщем посадку, воздухонавты! – согласился Мишка и громко чихнул. – Африка теперь никуда не денется. Может, причалим на окраине, в какой-нибудь домик с садиком? А ночью – за мороженым?...

- Слева по курсу – неизвестное науке сооружение! – доложил я. – Предлагаю его исследовать.

- Где? – захлопотал Мишка.
 
«Сооружение» состояло из восьми громадных труб, установленных вертикально. На земле были разбросаны здания землистого цвета, обнесённые железобетонной оградой. На трубы вели отвесные лестницы, поручни, стальные тросы. Отдалённо конструкция напоминала перевёрнутые стаканы, плотно составленные в ряд. Правда, стаканчики были ого-го, в любой из них можно было бы свободно вылить целую реку воды. Колоссальная величина впечатляла.

Мишка распорядился поднять паруса и лететь к трубам что есть духу. Ну, поднять паруса – это, понятно, в переносном смысле. Просто мы стравили из баллона чуток воздуха, снизились, поймали юго-восточную тягу и устремились навстречу таинственным «стаканам».

- Лопни моя ленточка, если это не космодром! – многозначительно шепнул мне Мишка. – Стаканы – вовсе не стаканы, а ракеты, которые стоят на стартовой площадке. Лестницы – для космонавтов, тросы – это спутниковые антенны типа «Сириус-Косинус»…

- Ну и чего мы там забыли, на космодроме твоём, язви его в сухарь? – заныл Стёпка с кислой миной. – Там небось ни жратвы, ни хрена, одни лунатики! Погнали лучше в какой-нибудь ресторан, ахриканские винегреты рубать!

- Стыдно, младший пилот! – поморщился Мишка. – Винегретов захотел? А вчера рубаху рвал: «Да я! Да мне!... Только приключения подавай, я еду не леденцы обсасывать». Твои слова, Коркин?

- Так то приключения! – не сдавался Стёпка. – А не по космодромам задрипанным лазить. Чего вы меня путаете, звонки?

- Сам ты будильник заржавленный! – крикнул Мишка. - Где же, по-твоему, героические воздухонавты вроде нас должны искать подвигов и славы? На грядке с укропом?

И присовокупил новую дразнилку:

- Храбрый Стёпка-атаман

Как-то раз прославился.

Влез в свой собственный карман,

На войну отправился.

Дал блохе по морде,

Заработал орден!

Я думал, Стёпка немедля ринется в драку, но он лишь хрустнул костяшками, подвигал желваками на скулах и вновь напустил на себя безразличный вид.

- А я и не рвусь в герои, ёлка-моталка. И стишками меня не тычь. Ишь какой Достоевский нашёлся.
 
Я видел, что Стёпка вот-вот выйдет из терпения, и отчаянно сигналил Мишке, мол, не доводи его до белого каления! Но Мишка будто не замечал и продолжал подзуживать:

- В общем, слабо нам заняться исследованием космодрома! Вот смеху-то дома будет! Скажем: видели ракеты и прочее, правда, ближе подлететь побоялись. В ресторане оно как-то безопасней. Коркин ведь у нас больше по соусам специалист, а не по космосам.

Предмет спора был уже рядом: дирижабль миновал бетонный забор и теперь резво плыл над территорией «космодрома». Здания с узкими окнами образовывали собой квадрат, где размещался пустынный пыльный двор. В него можно было попасть и с улицы, через проходную с будкой, воротами и шлагбаумом (не все же летают на дирижаблях, которым проходные ни к чему). Во дворе стояли грузовики с цистернами и надписью…

Я в изумлении протёр глаза. На цистернах было написано «Мука». А в воздухе носился запах горячего теста.

Мишка тоже прочитал про муку, но не смутился.

- Ну чего ты, Тяпа, вылупился на меня как вчерашний Мурзик? Ясна холера,  космонавты летят в небо не на десять минут, а на десять лет. Наверное, в дальнюю галактику Пили-Бугль, где я в своё время охотился на чучушевых гугонят. Как в дорогу без припасов? У них там сейчас насыпано полракеты муки и полракеты сахара. И ящик рассольника в тюбиках – на праздники.

- Полракеты сахара?! – очумел Стёпка. – Да они же в твой Пили-Бугль без зубов прилетят!

Шлагбаум во дворе был опущен, а охранник, верно, сидел в будке, читая книжечку. Часть прикосмической территории скрывал кустарник – шиповник или что-то похожее. Гигантские «стаканы» (или ракеты) высились прямо перед нами, заслоняя половину горизонта, а тень, отбрасываемая ими, словно крыло великанской птицы, простиралась дальше забора.

Семь ракет были окрашены в бледно-зелёный цвет, лишь одна, крайняя, толще и солиднее остальных, была ослепительно-белой. Вверху ракеты соединялись крытым мостиком с перилами и переплетением металлических труб. Кому бы вздумалось ходить на такой верхотуре, подумал я, разве что воронам? Ракеты стояли горделивой шеренгой, как хорошо вымуштрованные солдаты, упираясь макушками в небо. Посмотреть на них с земли – поди сразу шапка свалится. Внушительная штука – африканский космодром!

Мишка нарочно тянул время и препирался со Стёпкой, выжидая пока мы приблизимся к космодрому вплотную. Тогда уж никакие Стёпкины капризы не помешают нам причалить. И Мишка добился своего, хитрюга! Светло-зелёные корпуса были уже в какой-нибудь сотне метров от дирижабля. Хочешь – не хочешь, а приземляйся и исследуй.

Коркин это понял и сказал с великой неохотой:

- Да ну вас к ахриканской бабушке! Садитесь, исследуйте сколько влезет, но через полчаса я поднимаю этот чёртов якорь и лечу в нормальный дом, где есть что пожрать. Не успеете – пеняйте на себя, едрына горына! Останетесь там – и всем космический привет.

Мы не обращали на нашего штатного ворчуна ровно никакого внимания. Нас переполняла жажда необычайного. Даже дирижабль, казалось, прибавил ходу. Ветер трепал Мишкины волосы, а сам Мишка чуть не вываливался за борт от любопытства и кричал, позабыв обо всём на свете:

- Глядите в оба! Вдруг одна из ракет с минуты на минуту начнёт взлетать? Мы такого не пропустим! Ура-ура! Славные воздухонавты под аплодисменты зрителей въезжают на стартовую площадку и швартуются к самой большой ракете - вон к той, к белой! Если она сейчас тронется в путь – мы с нею! Полундра!

И Мишка подбросил в воздух кепку. Если бы мы знали, что уготовано нам судьбой!

Внезапно от верхушки белой ракеты отделилась туча голубей и они шумно полетели нам навстречу, выстраиваясь в ровный четырёхугольник. В мгновение ока нас взяли в кольцо, и выяснилось, что на спине у каждого голубя сидит по крохотульчику с оружием в руках.

Все они смотрели на дирижабль очень даже неприветливо. Нас окликнули:

- Стойте, чужаки! Вы на территории элов!

Кричавший воин летел невдалеке от корзины. Он был в меховой шапке, надвинутой на лоб и странном одеянии, похожем на войлочный халат. Ноги в расшитых бисером сапогах были вставлены в стремена, за поясом торчал кинжал, на плече висел костяной лук – вдвое меньше обычного, но с пружинами. Позже я узнал, что эта штуковина называется арбалетом и стреляет намного дальше и точнее лука.

У незнакомца было смуглое злое лицо с глубоко посаженными глазами и крючковатым носом. Голубь нёс на себе полную упряжь, словно лошадь: седло, стремена, постромки, уздечка. Прочие наездники тоже были одеты в шапки и халаты и вооружены арбалетами. В общем, приём оказался пышный. Мы не заказывали подобных почестей.
 
Крючконосый на лету привстал, осаживая голубя, и повторил:

- Стойте, вы на земле элов!

- Мы не умеем останавливаться в воздухе! – пожал плечами Мишка и указал мне идти в рубку. – Говорите, куда садиться?

- Дурак! – зашипел Стёпка. – Надо смываться да поживее, а он: «Сядем»!

- Чего нам бояться? – возразил Мишка, хотя воинственный вид наездников его тоже смущал. – Мы же не воровать сюда прилетели. Разберутся и успокоятся.

Я орудовал в рубке рычажком клапана, опуская аппарат на мостик над белой ракетой, где столпился целый отряд смуглых людей в халатах. Всадники на голубях настороженно следили за нами, описывая круги и отрезая путь к бегству. Дирижаблю от проворной птицы не удрать, это я понял сразу.

Днище корзины коснулось подвесного ажурного трапа, Мишка выбросил магнитный якорь и мы очутились на площадке, опутанной трубами, на головокружительной высоте. Крыши зданий и муковозы во дворе казались отсюда не больше спичечной коробки. Шаткий настил с перилами лентой обвивал верхушки «ракет», на нём были устроены ещё три таких же площадки, но эта располагалась выше всех, потому что белая ракета была самой длинной.

Мы с достоинством выгрузились из корзины и Мишка проговорил:

- Здравствуйте, уважаемые жители Африки! Каладыр-шурум-Африка-бурум!

Спешившиеся с голубей воины одарили нас косыми взглядами.
 
- Наки! Наки!... – забормотали в гуще народа.

Впереди всех стоял немолодой человек с отдутловатым, приплюснутым лицом. Он был одет богаче и роскошней своей свиты и явно привык, чтоб его приказы выполнялись беспрекословно.

- Базарбек! – процедил он, не разжимая губ. За его шёлковый кушак была заткнута кривая блестящая сабля.

Подметая настил полами халата, крючконосый прыгнул в рубку нашего дирижабля, опрокинул бочонок с водой, перерубил кинжалом бельевую резинку, затем вырвал из гнезда зажигалку. Этого ему показалось мало и он тщательно перерыл наши пожитки, попинал гремящий компас и, наконец, обшарил нас самих.

- Оружия нет! – прокаркал он начальнику и встал у нас за спиной.

Говор у смуглых людей был резкий, грубый, многие буквы они произносили неправильно, а когда принялись совещаться между собой на своём языке, то и вовсе стало непонятно о чём идёт речь. Вроде как палкой по батарее водят – трррык да трррык!

Мишку, конечно, рассердила бесцеремонность смуглой братии и он сделал шаг в сторону короля (или кем он там у них числился, отдутловатый и приплюснутый):

- Эй, нельзя ли полюбезнее с гостями? Рубку распотрошили, воду разлили, по карманам лазают как к себе домой!...

Тотчас кинжал крючконосого Базарбека упёрся в Мишкину спину, и воин прохрипел:

- Ошибаешься, мальчишка! Вы не гости, вы пленники! Смерть шпионам наков!

- Смерть! – нестройно поддержали другие голоса.

Мишка растерянно обернулся к нам со Стёпкой.

- Слушай, Коркин? Ты был прав насчёт ресторана. Не нравится мне этот долбанутый космодром…





                (КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ)