Я проснулся и долго не хотел открывать глаза. Громко пели птицы. Ароматы цветов напомнили счастливый остров, где я прожил самую счастливую жизнь. Может, это и есть остров Чунга-Чанга? А все злоключения лишь приснились. Болезнь приснилась… Сейчас окончательно проснусь и — —
Сквозь прищуренные веки подсматриваю за миражом. Но это не видение! Я лежу среди прекрасных цветов. Надо мною свешиваются гроздья фруктов, какие раньше видел на картинке. Яркие птицы летают совсем близко. Я умер… и теперь в раю? Головная боль напомнила, что счастье неполное, недостаточное. Значит, не совсем рай. Рай — полное совершенство. Там даже голова не болит. В раю не может быть несовершенства! Причина несовершенства — только я! Или это период адаптации к раю?
Я приподнял голову и увидел кромку лазурного моря. Рай? На берегу — упавшая пальма. Значит, всё-таки, не рай. В раю не может быть ничего сломанного, упавшего, гнилого и червивого… Так говорил Алексей. Если не считать головной боли, ощущение райского блаженства было полным.
Нет, не рай. Это самый настоящий остров! Значит, возвращение домой, хиппи, секта, болезнь — выдумки больного воображения!
Ощущение райского блаженства умножилось, когда я увидел девочку лет десяти, выкладывающую на песчаном берегу мозаику из морских камешков.
— Светланка! Милая моя! Родная! — крикнул я.
— Проснулся, утопленник! Откуда ты знаешь моё имя? И что значит — родная?
— Разве мы… — продолжения не получилось, меня скрючил приступ дурноты. К счастью, приступ быстро прошёл, я сделал вид, будто ничего не произошло.
— Думала, не выживешь. Горевала — целый месяц прожила на острове одна, так и придётся до старости век одной коротать, если не спасу тебя. Ты целые сутки без пробуду спал. Наверное, солнечный удар. А как ты узнал моё имя?
— Я добрый волшебник… — только теперь я понял, что девочка просто немного похожа на Светланку. Как мог спутать? Чтобы замять неудобное положение, я спросил: — Как я здесь оказался?
— Приплыл на плоту. Кое-как держался на ногах. Прыгнул в воду, а до берега не дошёл двух шагов. Я заставляла тебя ползти дальше от воды. Помогала, совсем из сил выбилась.
— Мы на острове?!
Я попытался подняться, но не смог. Пробовал хотя бы присесть. А вдруг никогда в жизни не смогу подняться?!
Девчонка после месяца одиночества была несказанно рада. Она любовалась мною, только и обнимала меня. Светланка так заботливо ухаживала… Но самое большее, что я мог — приподняться, присесть, переползти на несколько метров, чтобы справить естественные надобности не на виду у девочки. Или сорвать банан: надо хоть что-то делать самостоятельно — Светланка и так полностью обхаживала меня.
Я рассказывал сказки, разные истории, пел песенки. Только это я мог сделать для девочки.
Досада усиливалась от того, что я был на грани исполнения всех желаний, но не мог самостоятельно даже за водой сходить.
Единственное, что я мог сделать для Светланки: придумать и организовать развлечения.
Например, показывал кукольные спектакли, вместо кукол и декораций используя причудливые веточки и коряги. Или устраивал под пальмой лазарет: я тяжело болен, не могу двигаться. Её цель — вылечить меня.
И она лечит.
— Больной! Перевязку! — строго говорит девочка, и я подчиняюсь её милым пальчикам.
— Укольчики… — говорит девочка и прикасается щепочкой к руке, но впечатление, что она делает настоящий больнючий укол. Вот дрянь: подставил под иглу чувствительную левую сторону!
Это наутро снова пришла милая девушка-практикантка. Тот же нежный голосок, та же внимательность. Но покоя не даёт мысль: неужто она спала с мерзким типом — футболистом?!
“Футболист” — весёлый и общительный парень. Мне ли мечтать быть первым и единственным? Кто я? Пришпиленная букашка…
Остаётся простить, принять всё, как есть. Для неё я лишь смертельно больной парень, лежачее на скрипучей кровати трухлявое бревно.
На выходные она уехала домой, в далёкую деревню в окраинном районе.
Почти всё время я лежал и грезил островом. Это приносило некоторое утешение и развлечение, но добавляло к телесным страданиям ещё и душевные.
Остаётся писать Повесть о великой любви, но нет даже ручки с тетрадкой, у мужиков попросить стесняюсь: им без меня вечно негде писать свои “бочки”, когда садятся играть в карты.