Серебряный век и кармен-романсы

Руслан Богатырев
Серебряный век | Русский Ренессанс, кармен-романсы и день сегодняшний

Серебряный век был коротким по продолжительности, но сыграл настолько важную, до конца не оценённую роль в русской культуре, что потрясающие достижения и всю глубину заложенного в те годы фундамента нам ещё предстоит изучать и переосмысливать не один десяток лет.

Как известно, выражение «Серебряный век» заимствовано из «Метаморфоз» Овидия (Публия Овидия Назона, Publius Ovidius Naso, 43 г. до н.э – 17 г. н.э.). В мифе «Четыре века» Овидий рассказывает о четырёх стадиях в жизни человечества: Золотом, Серебряном, Медном и Железном веках. На страницах поэмы певучим слогом древнеримского поэта раскрываются Хаос, возникновение мира, Золотой век, Серебряный век – переход власти от Сатурна к Юпитеру, медный и железный века. Атмосфера чуда разлита во всей поэме: чуда художнического могущества, которое позволило нечто – как будто бы невоплотимое – воплотить в пластически зримых образах. Создание для себя некоего условного, воображаемого мира, мира метаморфоз-превращений, было знамением времени. То, что спустя почти 20 веков обрело особую ценность.

Тот страстный порыв созидания из хаоса времени иного мира, порыв, который переполнял русскую поэзию Серебряного века, предельно точно выразил Константин Бальмонт: «В человеческой душе два начала: чувство меры и чувство внемерного, чувство безмерного. Древняя Эллада — это чувство меры. Пафос романтики и творческий огонь нашей современности — это чувство внемерного, беспредельного. Мы хотим пересоздания всей Земли, и мы её пересоздадим, так что все на Земле будут красивы, и сильны, и счастливы. Это вполне возможно, ибо Человек есть Солнце и его чувства — его планеты».

Да, Серебряный век – не одна лишь поэзия. Именно в это время как всемирные культурные бренды сформировались Русский балет и Русский театр. То, чем мы безусловно гордимся. Русская поэзия, увы, для мира (да и нас) остаётся недооценённым активом. Она во многом опиралась на глубину и силу русской философии, христианской философии (Владимир Соловьёв, Алексей Лосев, Николай Бердяев, Павел Флоренский, Василий Зубов), расцвет которой также пришёлся на Серебряный век.

Но если европейский Ренессанс (через возврат интереса к античной культуре и раскрытие человека как средоточия Вселенной) в наибольшей степени воплотился в зодчестве и живописи, то русский Ренессанс Серебряного века – в поэзии и философии. В возвышении души и духа. Николай Бердяев писал (1935): «Начало века было у нас временем большого умственного и духовного возбуждения, бурных исканий, пробуждения творческих сил. Целые миры раскрывались для нас в те годы. <…> Сейчас можно определённо сказать, что начало XX в. ознаменовалось у нас ренессансом духовной культуры, ренессансом философским и литературно-эстетическим, обострением религиозной и мистической чувствительности. Никогда ещё русская культура не достигала такой утончённости, как в то время».

Серебряный век русской поэзии пришёл на смену Золотому веку, веку Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета. На рубеже XIX и XX веков, в эпоху тектонических потрясений самых основ мироустройства именно в голосах наших выдающихся молодых поэтов (Александра Блока, Николая Гумилёва) ярко зазвучали ритмы и гармонии новой эры: небесные и земные, лирические и героические. Поэзию Серебряного века воспринимают через то, насколько она созвучна по слову и эмоциям мира сегодняшнего: изящно, тонко, смело… Но это лишь самый первый, поверхностный слой. Ромен Роллан писал: «Поэзия (как ошибочно считают люди наивные или пресыщенные) заключается не в ритмическом сочетании слов-погремушек, но в духе, который охватывает широкие горизонты и видит дальше и глубже, чем глаза человека». Да, они нередко видели дальше и глубже, чем видим сегодня мы. Это не просто милое изящество рифмы или эффектный хлёсткий ритм поэтического метра.

Анатоль Франс весьма тонко раскрыл самую суть высокой поэзии: «Сочинение стихов ближе к богослужению, чем обычно полагают. Прекрасный стих подобен смычку, проводимому по звучным фибрам нашего существа. Не свои — наши мысли заставляет поэт петь внутри нас». Ту же мысль можно уловить и в записных книжках Александра Блока: «Cтихи — это молитвы». Но именно молитвенность (небесная возвышенность слова, звука, наших помыслов) — как раз то, что сегодня стремительно вымывается и утрачивается. Утрачивается тонкость восприятия красоты, а вместе с этим и понимание того, что красота не есть просто отражение чьего-то вкуса, что это объективно наивысшая степень целесообразности и гармонии, гармонии мира и человека, ключ к к постижению истины и добра, к познанию себя.

Девальвация слова в песне и романсе — явление вполне объективное. В наши дни царит диктатура полезности и прагматизма. К этому подталкивает сама жизнь. Если слово не находит точного отклика внутри, в душе, оно для человека теряет смысл. Чтобы завоевать массовую аудиторию, слово должно быть без второго плана — чем проще и приземлённее, тем лучше его воспринимают. Таково слово в быту. Таким оно стало и в творчестве. Не многоточие и бесконечность, не чеканно-изысканно и многозначно, а точка и конец, неопрятно и конкретно.

Мы всё время куда-то бежим, торопимся жить: сочно, ярко, насыщенно. Упуская самое важное и существенное. Оставаясь слепыми и глухими к тем мелочам, которые в действительности много важнее и ценнее выдуманных нами же мифов. Вот только понимаем (если понимаем) это довольно поздно. Нередко через боль и трагедию. В память врезались слова из интервью Натальи Петровны Бехтеровой, нашего замечательного учёного, почти два десятилетия вплоть до своей смерти возглавлявшего Институт мозга человека: «Мы бьёмся с жизнью… А запомнится навеки другое: как молодой и красивый папа играет на рояле старинный вальс, а ты кружишься под музыку, словно лист на ветру…»

В водовороте современности мы, к сожалению, во многом утратили саму потребность в изяществе высокой поэзии. Вольно или невольно преступили мудрый завет, идущий из глубины веков, из уст Сикибу Мурасаки, величайшей поэтессы японского средневековья (XI в.): «Там, где льются изящные стихи, не остаётся места суесловию».

Релакс, лаунж, чилаут... Музыка для расслабления и созерцания, лёгкая «интерьерная» фоновая музыка для создания атмосферы уюта и комфорта... В основном инструментальная. Слова, как правило, в ней не значат ничего. Ритм-группа ненавязчивая. В 1914-1916 гг. Эрик Сати, известный французский композитор, один из ярких реформаторов европейской музыки начала XX столетия (импрессионизм, конструктивизм, неоклассицизм, неоромантизм), начал продвигать авангардный жанр «интерьерной» (или «меблировочной») индустриальной музыки (Furniture Music, Musique d’ameublement). Музыки, которую не надо специально слушать. Она, по замыслу Сати, должна была стать незаметной, как обои, и удобной, как комнатная мебель. Потребность в физической и духовной релаксации, в снятии психического напряжения в наши дни весьма высока. Как это было и в эпоху мощных потрясений, крушения великих империй в начале XX века. Причём подобная фоновая музыка вкупе с проникновенным распетым словом («интон») может нести, как ни странно, глубокий смысл и совсем не обязательно должна быть исключительно инструментальной.

Эрмитажная музыка — медитативная и созерцательная лирика в уединении. Светлая грусть. Элегия. «Эрмитаж» (ermitage) в исходном смысле этого французского слова: пустынное место, место уединения. Парковый павильон, беседка в саду, Екатерининский парк Царского Села... Здесь тихо плещется вода, беззвучно проплывают облака и убаюкивающе шелестят деревья. Человек просто предаётся своим размышлениям, сновидениям наяву… И в этом ему может помогать слово, не заслоняющее собой неназойливую, простую и довольно приятную музыку, музыку природы.

Новое направление, тесно связанное с эрмитажной музыкой, кармен-романс, — романс-монолог с приоритетом возвышенного поэтического слова — призван соединить слово и уединение, музыку и тишину. В каком-то смысле это возврат к первоистокам европейского романса, к Шуберту и Шуману, воспринимавших себя куда скромнее великих Гёте, Шиллера и Гейне, стихи которых в музыке они и воплощали. Кармен — гимн или заклинание в Древнем Риме. Богини-камены произошли от слова carmen: песня, изречение, прорицание. Среди камен одна из самых значимых — богиня Кармента («волшебное заклинание»), древнеиталийское божество пророческих песен. Пророчества она облекает в форму стихов или песен. Камены в римской мифологии — покровительницы поэзии и искусств, аналог муз древнегреческой мифологии.

Мы много говорим, ожесточённо спорим, но подчас не задумываемся о том, что при этом слышим лишь себя. Тишина позволяет услышать и других. Это же отражается в противопоставлении песни и романса. Радость нас ослепляет. Грусть позволяет прозреть. Песня волнует сердце. Романс согревает душу.

Проходят дни и годы. Пыль суеты оседает. Главное остаётся. Воспоминания живут дольше, чем всё остальное в жизни. Воспоминания о прошлом и даже будущем (дар поэтов) – особый мир, погружаясь в который, мы глубже осознаём себя, осознаём через сны с открытыми глазами, через сновидения наяву. Эта мысль применительно к драматическому театру была раскрыта в эпоху Серебряного века, больше ста лет назад Максимилианом Волошиным в статье «Театр и сновидение». Именно на границе света и тьмы, в сумеречном сознании и зарождается искра нашего Я.

Отсечение внешних раздражителей, состояние транса, повышение внутреннего фокуса внимания. Каждый из нас, оживляя внутри себя внешние мысли, творит мир, даже если об этом не задумывается. Творит и снаружи, и внутри. Следуя Фридриху Ницше, одному из ключевых европейских мыслителей, наследие которого впитали в себя поэты Серебряного века, «голос красоты звучит тихо: он проникает только в самые чуткие уши».

Яркая, эмоционально насыщенная и агрессивная музыка волей-неволей превращает нас в пассивного слушателя, заставляет её потреблять механически, эмоционально и мышечно, в целом довольно бездумно. Это не значит, что она непременно плохая и вредная. Аналог в природе – шум гигантского водопада. Будь то Ниагара, Игуасу или Виктория. Просто это достаточно распространённая форма, которая как бы отсекает наше Я. Другой полюс – окрашенная в мягкие, пастельные тона, эмоционально сдержанная музыка. В природе – маленький серебряный ручей. Внешний раздражитель намеренно много слабее, и именно это даёт возможность включиться нашему внутреннему Я. Не подавляя, а раскрывая его.

Эрмитажная музыка и кармен-романсы, особенно положенные на высокую и изящную поэзию Серебряного века, способствуют укреплению кротости духа, помогают различать и улавливать тончайшие оттенки безмолвного хрустально-чистого мира. Помогают нам слушать мудрость тишины…