ЧАСТЬ 7
АСПИРАНТ-АДЪЮТАНТ
ОСЕНЬ 1987
Трудоустроившись в НИИ я стал подобен младенцу выброшенному посреди холодных вод океана. И выход был у меня один – на последнем вздохе погрузиться на темное дно науки и просвещения.
Разумеется, мои знания, не соответствовали занимаемой должности. Даже тараканы, ползающие в половых щелях моего кабинета и те были умнее меня. И все же первый месяц, выделенный мне на притирание к новому рабочему месту, прошел без особых проблем. Но несмотря на позволительную вольность и снисхождение со стороны коллег мой организм был крайне истощен. Все свободное время мы проводили с Феликсом, совершая изнурительный мозговой штурм. Феликс пытался запихнуть в мой мозг столько сведений, сколько, вероятно, не смогла бы вместить в себя вся Ленинская библиотека.
Наши занятия больше походили на обучение первоклассника, незнающего ни одной буквы, пытающегося решить интегральное уравнение. Информация же, которую я получал не обременяла меня своей навязчивостью и беспрепятственно покидала закоулки моих извилин.
Из общения с Феликсом я многое узнал о нем. Как выяснилось, помимо основной работы в госпитале Феликс по понедельникам работал в НИИ на полставки. Работа в НИИ доставляла Феликсу множество хлопот и неудобств, однако об увольнении он даже не помышлял, так как считал, что только занимая свою должность, он может поддерживать крайне выгодные связи. Со слов Феликса мне также стало известно, что женат он никогда не был, информацией о внебрачных детях не владел, хотя и допускал, что такие могут благополучно жить на белом свете
К двум основным работам Феликса прибавилась и третья – тащить на своей спине олигофрена, развитие которого остановилось на уровне шестого класса.
Но безысходное положение не оставляло выбора Феликсу. Поэтому ему приходилось страховать меня всеми возможными способами, что было для меня приятным подспорьем. Он писал мне разного рода методички, оставлял на моем рабочем столе заметки, гневно подчеркнутые красными чернилами, старался перехватить аспирантов, рьяно врывающихся в мой кабинет. А если им все-таки удавалось войти Феликс, щеголяя своим авторитетом и пользуясь знатным уважением бестактно выставлял аспиранта за дверь.
- Что же с вами, вашу мать, происходит, ребята! Неужели ты и этого не знаешь? – исступленно отвечал Феликс на вопрос, внезапно вошедшего аспиранта, - для меня это возмутительно, а для тебя должно быть стыдно приходить с такими вопросами. Открывай литературу. Тебе пора бы уже научиться работать с ней – продолжал он. Едва дверь за аспирантом закрывалась как Феликс исчерпывающе излагал мне содержание ответа. Аспирант тем временем, нехотя покопавшись в литературе, и не найдя там ничего вразумительного возвращался ко мне, и уже я, с видом благодетеля, отвечал на его вопрос.
Феликс делал невозможное, но его старания не могли принести желаемого результата. А под его полным патронажем, как под куполом, я мог находиться только по понедельникам. В остальные же дни мне приходилось рассчитывать лишь на свой компанейский нрав и невероятное обаяние присущие людям, рожденным под знаком зодиака Весов.
Время идет в десятки раз быстрее, как правило, когда его уже совсем не осталось. Так было и у меня. День ото дня мне все труднее было играть роль сведущего специалиста. Меня по нескольку раз в день одолевали взволнованные аспиранты, приходящие на поклон к моему кабинету.
Чаще других заходил Мишка – тот самый, круглолицый. Он мог заглядывать в мой кабинет по три раза на дню, не имея ко мне, в сущности, никаких вопросов. Миша был из тех людей, которые никогда не задаются вопросами, благодаря своей подлинной учености. Он, как и все люди, был человеком со странностями. Зайдя в кабинет, он садился на стул и испытывающим взглядом рассматривал меня, а затем голосом подобным звуку однострунной расстроенной скрипки, начинал рассуждать о работе, вовлекая меня в диалог.
Я мог беседовать с упоением на все темы, но только не о работе. Помимо работы, мы говорили о многом: о вчерашней дождливой погоде, затем о погоде сегодняшней – морозной и солнечной; поговорив о погоде сегодняшней – переходили к погоде на неделю, после этого вспоминали какая погода была в прошлом и предполагали какая будет в будущем. И все мои старания повернуть разговор в другое русло были тщетны. Порой я пытался отмалчиваться, но пытливые Мишкины глаза вынуждали меня вновь заговорить о погоде. Погода вскоре мне осточертела настолько, что я уже и сам начал вести речь о работе, чтобы хоть чем-то залатать дыры в нашем неловком безмолвии. О работе Миша говорил с фанатичным восторгом и спустя несколько дней эта тема перестала меня смущать, потому как круглолицый изъяснялся в одиночку, а я лишь увлеченно кивал головой, откладывая в ней знания.
К моему удивлению Миша оказался на редкость тщеславной личностью. Я не винил его за этот порок, поскольку ясно понимал, что вина лежит не Мишке. У него не было друзей, а все самое увлекательное, что происходило в его в жизни происходило в стенах НИИ. Он был настоящим отшельником, преданными спутниками которого были пустота и одиночество. А работу он любил неистово. Она была для него единственной отдушиной, позволяющей поддерживать единство с внешним миром.
Мишка с удовольствием выдавал полезный для меня материал, стоило лишь задать наводящий вопрос. Сначала я пытался тонко намекать и медленно вытягивать из него информацию, словно выуживаю здоровенного карпа из реки на тонюсенькой леске, но вскоре я, как сущий профан, стал задавать в действительности прямые, а временами и донельзя глупые вопросы, не вызывающие, впрочем, недоумения у Мишки. Вероятно, он не замечал глупостей, потому что был всецело погружен в свой благоговейный мирок неинтересный никому, кроме меня.
Я окончательно убедился, что Миша гений, когда он начал выполнять работу за меня. К несчастью, его гениальность и интеллект были востребованы лишь в стенах НИИ. В жизни же круглолицый был ничтожно глуп и уязвим для общества. Я в сердцах винил его за неспособность разбираться в людях. В нем не было волчьей чуйки опасности, поэтому он часто становился жертвой мошенников. Он не мог отличить искренность от лицемерия, поэтому его использовали и придавали. Для него не было задачи проще, чем понять принцип Паули*, и не было задачи сложней, чем отличить гвоздь от шурупа. Мне было откровенно жаль Мишу за его безрассудство и легкомыслие. За время наших приятельских отношений я по-отечески привязался к нему, но разделить с ним дружбу я, к сожалению, так и не смог.
Мишка со свойственной ему меланхолией, сидел у меня в кабинете и высокомерно рассказывал простыми словами определение какого-то сложного понятия. Вдруг он прервался, не закончив свой рассказ, затем, помолчав полминуты, с печальной усмешкой сказал:
- Удивительно, всего сто лет назад был выплавлен первый слиток алюминия, он тогда еще считался драгоценным и стоил в десятки раз дороже золота. А сейчас мы прикрываемся этими треклятыми алюминиевыми тазами, лежащими штабелями в нашем цеху, чтобы изготовить оружие. Вот так. Мы просто используем эти тазы, а они об этом даже не подозревают и все еще надеются, что кому-нибудь пригодятся. Надо же, точно, как люди.
- А может и пригодятся, - откинувшись в кресле и широко зевая промямлил я. А может и золото обесценится через двадцать лет. И будет у нас не алюминиевая, а золотая проводка в домах. А из алюминия мы украшения делать будем. А что?! Размер будет больше, а вес меньше – престиж.
- Такого не может быть, чтобы алюминий стоил дороже зол…
- Мишка, - перебил его я, - а какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
- Никаких. Совсем никаких. А что? — с интересом спросил он.
- Да, так.
- А ты что-то хотел предложить? – уже со страстным любопытством проговорил он.
- Больше попросить, чем предложить. Тут такое дело. Помнишь ты мне рассказывал, что заполнял журналы в управлении? Не найдется ли у тебя свободного времени вечерами, чтобы заполнить журнал?
Мишка значительно погрустнел, но все-таки в прежней ему манере ухмыльнулся, а затем буркнул:
- Ты же мне и так уже передал, если не все, то почти все от твоей работы: и отчеты, и приемку, и хим. отходы, и дипломы, а теперь еще и журнал. Чем же ты в рабочее время занимаешься?
- Исследую. Кстати, что там с дипломами?
- Готовы давно.
- Прекрасно. Ну так что возьмешься за журнал? Я в долгу не останусь. Вот держи.
Я кинул журнал на край стола. Мишка подошел, посмотрел на меня взглядом, не выражающим никаких эмоций, затем ехидно улыбнулся и произнес:
- А у меня кстати был один курьезный случай с журналом. Сижу я однажды на практике у профессора…
- Слушай, Мишка, - снова перебил я его, - этот новенький, как его… Плешков, по-моему, да Плешков! Зануда он необыкновенный и отделаться от него невозможно. Он обещал на днях принести проект плана дипломной работы на согласование. В общем я его на тебя перевел. Теперь все вопросы, возникающие у него, решаешь ты, а ко мне приходите только в крайнем случае, когда, так сказать, будет необходим совет специалиста.
Мишка промолчал, лишь его глаза забегали, а после продолжил:
- Так вот, про случай с журналом, был я на практ…
- Какой случай? С каким журналом?
Мишка, поняв, что я его совсем не слушаю, медленно развернулся и поникши, с глазами коровы, отправляемой на убой, начал уходить.
- Мишка! – крикнул я ему вслед, - а все-таки, что с журналом?
Он радостно обернулся и только открыл рот, в надежде рассказать курьезный случай, приключившийся с ним, как вновь я опередил его:
- Журнал-то забыл на столе. Заполнишь?
*ПРИНЦИП ПАУЛИ. (ЗАПРЕТ ПАУЛИ) – химический термин. Никакие два электрона в одном атоме не могут характеризоваться одинаковым набором всех четырех квантовых чисел n, l, m и s.