– Проходи, доченька, проходи. Здравствуй, родная! Замерзла? Ты вот тут у печки руки погрей. А я сейчас чайник поставлю, вот тут у меня суп есть, только подогреть надо. Голодная небось?
Как я? Да ничего… Живем! День прожил – слава Богу! Ночь прошла – слава Тебе, Господи! Да… До восьмидесяти почти, уж дожил… Надо другим дать пожить. Ноги ходят еще, руки двигаются, голова мало-мальски соображает. Память подводить стала. Я же агроном, а веришь, в огород выйду – не помню, как травы называются? А раньше-то с каждой травинкой знаком был. Да… Старость…
Ты руки-то отогрела? Так садись к столу. Хлеб-то прикусывай побольше, хлеб силу дает. Сколько я этого хлебушка вырастил за сорок с лишним лет? И не сосчитать. В школе учился и не думал, что в институт попаду. После школы трактористом работал, подходит ко мне приятель и говорит: «Давай, вместе в институт поступать, а то мне одному боязно». Я согласился друга поддержать и поступил. А приятель мой нет. Вот такая история. Больше всего на экзаменах боялся сочинения. Такая оказия со мной приключилась – попил плохой воды, и живот у меня расстроился. А сочинение пишешь – выходить никуда нельзя. Если вышел – значит, снимали с экзамена. Очень я переживал. Но, видно Богу было угодно, чтоб я стал агрономом.
Боженька-то мне всю жизнь помогал. Только я этого не понимал, веру не принимал, даже коммунистом был. А Он меня хранил… Ты добавку-то будешь? Нет? Так давай чайку налью. Сама? Ладно, давай сама и мне налей кружечку. Так вот, слушай. Сколько раз я мог погибнуть, и не погиб! Как-то пруд с другом переплывали, да силу не рассчитали. Там и силенок-то было – кот наплакал, впроголодь жили. Так вот еле до берега дотянул, а потом два часа ни рукой, ни ногой пошевелить не мог – все силы отдал. А однажды, я еще мальчишкой был, возил в колхозе силос из силосных ям на ферму, коров кормить. А сани у меня были розвальни. Это когда вместо задней стенки несколько березовых лаг прилаживали. На них можно было хоть сено, хоть солому грузить, а я силос возил. Приедешь к силосной яме мерзлую землю с лопату высотой кусками отколешь, а под ней – силос. Вонючий такой, но коровы его за милу душу уминают.
Вот я силос отвез на ферму, еду обратно, а впереди меня гусеничный трактор. Тракторист – забыл, как его звали – рычаги управления передал Нельке. Нелька – моя ровесница и соседка, шустрая была девчонка! Я еду и думаю: «Сейчас я их обгоню!» И припустил лошадь рысцой. А лошадь молодая была, испугалась, обогнала трактор и встала, как вкопанная! Трактор грохочет сзади, вот-вот наедет, а лошадь ни с места! Все бока ей исхлестал – ни в какую! А Нелька растерялась и не знает, как трактор остановить. И тракторист, совсем молоденький, тоже, видимо, растерялся. И вот трактор уже березовые лаги начал перемалывать гусеницами, а я все лошадь понукаю. А чтобы самому спрыгнуть в сторону – даже мысли такой не было! Ты что! Колхозное добро пропадет – это ж сразу тюрьма! Да… Ты пей чаек-то, пока горячий, вот конфеточки бери и печенье у меня есть. Кушай, кушай. Чем закончилось? Так остановил как-то тракторист трактор! Имя запамятовал, царствие ему небесное… Теперь уж многих, с кем рос, в живых нет. А я тогда до фермы доехал, розвальни как-то сам починил и никому ничего не сказал. И тракторист с Нелькой тоже молчали. Ведь он не должен был ей рычаги управления передавать. Подсудное дело!
Нелька влюблена была в меня, а я к ней всю жизнь, как к сестре относился. Уже и с Любой, мамой вашей, поженились, и вы у нас народились, а как только к родителям приедем, Нелька, бывало, прибежит, меня и вас всех обцелует, помадой измажет. Любила она ярко одеваться. А Люба моя ничего, никогда не ревновала, знала, что я к Неле, как к сестре всегда относился.
Доченька, чаю еще наливай. А я сейчас таблеточки свои выпью. Гипертонию, говорят, как цепного пса, всегда на цепи держать надо. Сердечко мое слабое с молодости. Мне врач в двадцать восемь лет сказал, что, если не буду сердце свое беречь, до тридцати пяти лет не доживу. А как его беречь? Жизнь – она штука непростая, работа нервная, да и Люба, когда заболела, сколько из-за нее переживал! Так что я всю жизнь готов был умереть в любую минуту. А Господь мне жизнь до старости подарил.
Вот слушай, еще случай. Я тогда управляющим в отделении работал. Ты маленькая совсем была, не можешь помнить. И прислали нам на уборочную мобилизованных. А среди них и тюремщики попадали, и кого только не присылали. Был среди них амбал такой здоровый, за главаря. Все его слушали. Тут уборочная идет, погода хорошая стоит, надо скорее хлеб убирать, а они работать отказываются, главаря своего слушают. Пригрозил я тогда им невыход на работу в табель поставить. А этот амбал на меня с ножом кинулся. Драться я не умею, да и весовая категория раза в два у меня меньше. Сейчас я думаю, Господь меня сохранил, потому что шансов у меня почти не было. А его потом перевели в другую деревню, где он смерть свою в драке нашел. Вот так.
Давай я кусочки хлеба с супом собачке отнесу, Бари-барину моему. Он у меня недавно потерялся, почти три дня дома не был. А оказалось, в чужой подвал провалился, который люди для просушки открыли. Вот я туда свою лестницу через силу отнес и кое-как его из подвала вызволил. Чуть сердце не остановилось. Не сердись. Конечно, надо было людей позвать. Да отрывать от своих дел никого не хочется. Ну, ничего, с Божьей помощью выбрались мы с Бари из подвала того. Ты погоди, не уезжай, я тебе еще случай расскажу.
Тогда я работал уже агрономом. И летом мы с летчиками обрабатывали поля – то ли от сорняков, то ли от саранчи – не помню уже. А я вместе с летчиками в кабине, показываю, какие из полей надо обрабатывать. Знаешь, мосток через Каменку по дороге в Каменно-Ангарск? Там скала огромная? Ну, вот, в эту скалу мы чуть не врезались. Летчик, видимо, неопытный был, не рассчитал, что груженый «кукурузник» медленнее высоту набирает. Гляжу только, скала прямо на нас надвигается, да быстро так! Даже испугаться не успел. В последний момент летчикам удалось уйти от столкновения. Они потом, после приземления, несколько часов не могли с земли подняться на ноги, приходили в себя. Такой стресс испытали!
Вот так, доча. Жизнь она какая. Разная. А я день прожил – слава Богу! Ночь прошла – слава Тебе, Господи!
Хоть и коммунистом был. Но рядовые коммунисты и не знали, что там наверху творится. Не все понимали, что происходит. Главное, порядочным, честным человеком всегда, в любой ситуации оставаться. Видеть, что перед тобой люди, а не пыль земная. Мы и при коммунизме по заповедям жили, но без Бога. А без Бога – это нехорошо, неправильно это… За все грехи свои покаялся. Только об одном сожалею. Был у меня случай в жизни, за который мне очень стыдно. И надо бы прощения попросить у человека, да не у кого. Нет его уже на этом свете. У Бога? Конечно, у Бога прошу. А хотелось бы у того, кого обидел. Надо успевать в своей жизни просить прощение, если виноват. Потому что потом бывает поздно.
И радоваться малым радостям надо каждый день. Вот потихоньку еще на своей «копеечке» езжу. Сколько ей? Так с семьдесят пятого года, считай сколько? Ты лучше меня уже посчитаешь. Она, моя ласточка, ходит да ходит. Даже номера еще старые, на черном фоне. Гаишники, или как их сейчас называют, не помню, все штрафами грозили – заставляли номера менять. А я говорю им: «Сколько мне жить-то осталось? Уж потерпите маленько…» Они и отстали, не стали меня больше донимать. А сколько раз мне предлагали машину продать! Говорят, там двигатель какой-то хороший, ведь в капитальном ремонте ни разу не был. Ну, как же я без нее? Уж когда потом… Тогда пусть забирают. А пока дает Господь порадоваться жизни, надо радоваться!
Торопишься? Ну, поезжай. Только будь осторожна, на дороге дураков хватает. Храни тебя Господь, дай-ка перекрещу. Гостинчиков внукам не забудь. Вот малину я набрал и гороха. Хорошая малина в этом году, и горох уродился. Доча, я что еще сказать хотел. Если что со мной… Ты не переживай сильно, береги себя. Я пожил, слава Богу, а ты береги себя и детей… Хочется, конечно, еще пожить, на вас, внуков, правнуков посмотреть… Но, как Богу будет угодно. Позвонишь, как доедешь? Вот и хорошо. Буду ждать.