Мудакам, дрочащим на или глумящимся над ублюдками, становящимися от внимания мудаков знаменитостями
- Ярый поп был, - надкусив со спинного плавника рыбку богову салакушку, пробуркотел боярин Ведрищев, с высокомерным презрением прищуривая свои заплывшие думами невеселыми глаза, - лютый и невоздержанный до жонского племени. Все, бывалоча, - реготнул Ведрищев, прихлебывая зряшную выдумку аглицких бездельников - пиво, именуемое кое - где и пывом, например, - выщеперится рожей своей косматой на площадь, а там ...
- Чо ? - жарко задышал в рукав неразлучный собутыльник боярина сотский Кубанской чети, спешно переведенный из Приказа потайных слов в новообразованный регимент Запотоцких Афонька фон Шлиппенбух, нервно поправляя сползший на щелястый пол трактира палаш. - Чо там, Кокий Пармяныч ?
- Змей ! - браво гаркнул Ведрищев, нахлобучивая на взъерошенную с вечеру голову Афоньки ведришко малое из - под паточного рому, ввезенного на Москву шнякой генуэзских торговцев, уменявших похищенных на Рязанщине бабушек на этот заморский продукт тростникового земледелия и водолюбия. - Мина при ём и баба голая, конешно. Гы, - заржал стоялым жеребцом боярин, разгоняя чуть хмурившимся в правой четверти лицом жадно прислушивавшихся к беседе ярыжек и сальных пупов, накопившихся в углах заведения попущением Божиим и чарами рыжеволосой прелестницы Ландер, наскоро и охряпкой прибитой железнодорожными костылями к потолку, засиженному мухами, - а ты чего думал, Афоня, что на наших площадях иные предметы бытия могут самообразоваться, что ли ?
- Все мозги е...те, - раздался резкий голос от дверей трактира и боярин сноровисто вскочил, подобрав браду и выпуклый по объему живот, опершись картинно перстнем о рифленую кружку дутого чехословацкого стекла, - а флот кто строить будет ?
- Пётра Ляксеич, - выдохнул фон Шлиппенбух, падая на пол.
- Мы, - скромно признал государь московский, потеряв под Гнезенгоузеном заглавность в буквицах. - Садись, Афоня, - предложил он сотскому и тот тут же уселся под столом, сложив ноги калачиком, будто портной из Монтемара, что под Жмеринкой, и свесив любознательную голову на бок, - а ты, - скрипнул зубами Петр, - глохни.
Он вдарил кулачищем по загудевшей столешнице, с которой полетели в разные стороны кружки и чешуя с луковыми колечками, фигуристо и замысловато нарубленными боярином вместе с парой гульденских ефимков, подозвал присвистом хозяина и повелел принесть чугун и маис. Выперший из чадившей морским салом кухни серебряной цепкой впоперечь пуза хозяин кивнул строго проведенным в Навигацкой школе пробором, отформатированным репейным маслицем ровно посередь черепа, и удалился в погребицу, где, известно и за Рогожской, можно было найти все. И даже чуть более. Между прочим, отвлекаясь, выскажу предположение, что чулан трактира и являлся тем недостающим звеном эволюции Дарвина и Розенберга, породившим чуть позднее изобретение американской военщины, интернет, но это я так, так сказать, книксен в сторону Администраций и президентов, очень умных и актуальных своими высказываниями и мыслями, гневно бурлящими изнутри пустых голов, пробитых теллуриевыми гвоздиками центуриона Гая Кассия Лонгина.
- Пой, - насупился Петр, ожидая хозяина заведения, тыча в грудь Ведрищева немецким циркулем, всегда носимым затейливым царем Руси за обшлагом ласточкохвостового лапсердака.
- Как жа, Пётра Лексеич, - засомневался под столом Афонька, пристукиваясь теменем о дубовую столешницу из калиброванных самой тупой теннисисткой из Украины осиновых бревен, - яму петь - ту, ежели глохнет он по приказу ?
- Умен, шельма, - осознал ситуацию государь, извлекая фон Шлиппенбуха за рога, - быть тебе теперь и отныне протопопицей, Афоня. Пол менять не надо, - захохотал Петр, заметив возвращающегося хозяина трактира на Пятницкой, - мы токмо потолок тебе шпатлевкой подлечим и в новый состав " Пусси райот " запулим, будешь станешь разлагаться в быту и прославишься вплоть до Бибисей, мы же, - принимая из рук трактирщика маис и чугун говорил Петр, плюясь в сторону замершего Ведрищева, - тем часом Левонтия Магницкого переиздадим в подарочном переплете. - Выходя в двери Петр обернулся. - И молебен, бля, дабы уровень возвернулся в первобытность и автору стало бы не так нестерпимо скушно от природной тупости и скудоумия постепенно сливающихся игроков.
Государь давно уже вышагивал своими длиннющими ногами по Питербурхскому тракту, а завсегдатаи трактира всё переводили дух, с изумлением качая разномастными головами.