Меня он явно чем-то привлек. И несложно догадаться – чем… Странный: сидит один за столиком и исписывает листочки! Если б дело делал, а то начеркает несколько строчек, задумается и бац… скомкал почти чистый лист, – целая груда перед ним!
Больше часа сидит так, – заметил. Несложно догадаться: свои песочные часы Тоня уже два раза переворачивала. Песок все сыпется и сыпется – целых полчаса сыплется. А Тоня знает свое дело, не дремлет: где бы не была – по залу между столиков бегает, крошки смахивает, или на кухне у себя, – всегда вовремя появляется; как чувствует: вот-вот песок весь пересыплется – полчаса закончатся.
Они, часы, на барной стойке стоят, на виду – любой заметит. Все знают: прошло полчаса, перевернула Тоня часы – заказывай очередную кружку пива. Иначе… Нет, ничего не будет… просто закон неписаный такой. А новичкам, кто не знает, предлагает: не хотите ли еще?.. Попробуй «не захотеть», – так посмотрит!..
Так вот, парень этот – чудной какой-то, первый раз вижу его, – все пишет и пишет… И две кружки пива недопитые на столике перед ним: Тоня дважды часы вращала, – вот и выходит, что целый час без толку пролямзился!
Помоложе меня – лет тридцать будет. Худой, чернявый. Сидит себе, да рисует буковки. Интересно – что можно писать?.. Хотя какое мне дело!.. Но странный какой-то… Наблюдаю… То задумчивый, неподвижный – полбокала моих может просидеть, не шелохнуться; то накромсает каракули свои… перечитает… заерзает, недовольный, и снова скомкает очередной листок. Нервничает, явно!
Мне не жалко бумаги. Но зачем же писать, если заранее знаешь, что выбросишь?!. Не понимаю я таких!
Друзья мои как чувствуют – не подсаживаются ко мне... Сижу, наблюдаю… Даже таиться не надо: чернявый весь в своих мыслях, никого не замечает.
…Тоня снова часы перевернула. Не было ее; песок вот-вот весь пересыплется в нижнюю часть… Откуда вынырнула?.. И снова сыпется – теперь уже из полного верхнего отсека – в пустую, нижнюю полость.
А Тоня по рядам пошла – бокалы разносит. Третий перед ним поставила… Вот чудак – не замечает даже! Отхлебнет глоток – и снова в бумажки. А то уставится куда-то, не мигая.
Поглядел я в ту сторону: что необычного увидел? В окно гляжу, а там месяц слабый, еле заметный в серости раннего вечера. И ничего больше…
Надоело мне, признаться, глазеть впустую на чудака. В голове хмелек – давно зацепило… Встал я да и направился к чернявому. Тот уже давно не записывает. Обхватил голову руками и замер на целых полчаса.
Подсел я к парню – напротив как раз. Темновато здесь, в углу, – как только разбирает записочки свои?
А он, оказывается, и не слышит еще – ноль внимания на меня. Обидно даже!
– Можно?.. Не против?
Тот поднял глаза, как-то мимо меня смотрит… Небрежно махнул рукой: мол, делай что хочешь.
Сидим вдвоем, молчим. Рядом – ворох скомканных листочков, три кружки пива недопитых.
Заинтересовало это меня здорово. Ладно, черт с ней, с бумагой, но чего ж ты пиво не пьешь?.. Может, тараночкой угостить?
Просидел я так, глядя на бедолагу, и самому, кажется, расхотелось желтую гадость хлебать. Вот чародей попался – заворожил, прямо! Так и вообще завяжешь!..
Опять глянул я в окно – куда сквозь меня смотрит чернявый… Все та же луна, но только чуть ярче стала.
В баре шумок: каждая компания – себе на уме. Но и укромный уголок можно найти, – вот как этот, где мы сидим.
– Что не пьешь? – спрашиваю.
Глянул наконец-то… Кажется, спустился с небес, – может, с той луны, еле проявленной?.. Лунатик – одним словом.
Осмысленно глядит… Заинтересовался все ж моей персоной.
Жду. Он все молчит. Но глядит уважительно… Смотри-ка ты, – глаза загорелись! Что-то узрел во мне!
Начали мы говорить… Какую-то чепуху несет: болит душа… излиться надо… Лунатик – эт точно!
Чувствую, все же, – худо человеку. «Ну, так ты сюда правильно забрел, – думаю, – вливай в себя – легче станет… Только чего листы строчить-то, – не понимаю!»
…Просидели мы впустую еще полчаса, – Тоня две полных кружки плюхнула перед нами. Гляжу: часики пересыпают песочек, – течет время, струится. А я так ничего и не понял еще.
– Как зовут-то тебя? – спрашиваю. Хотя на кой мне его имя?
– Леня… Пчелко.
– Понятно. – Хотя, ничего непонятно… И сам себя называю. А наперед знаю: ни к чему нам обоим это знакомство. И все ж жаль парня становится.
– Так ты писатель, что ли?.. Хемингуэй?.. У нас тут не пишут. Пивной это бар!
– Да не писатель я – спортсмен… бывший. Бегал когда-то. Года два как завязал.
Ну-ну, – думаю… – Завязать никогда не поздно, – про свое думаю. И что же дальше?
А Леня Пчелко разоткровенничался – чудак. Вот что рассказал…
* * *
Сегодня утром я встретил его… Несколько лет не виделись… после того случая. Как будто специально кто подстроил, чтобы снова потревожить меня… Да я давно уже особо не печалюсь; так, неловко было, конечно, поначалу. А потом вроде прошло. Успокоился… Иногда вспоминал… и тут же забывал… Теперь понимаю: старался забыть.
А тут вдруг эта встреча… Что-то стоит за ней, движет что-то нами!..
Словно озарение на меня сошло в ту минуту, и увидел себя со стороны еще раз. Не так, как тогда… По иному… По первости уклонялся от совести; как сквозь пелену смотрел… А сегодня утром понял: никуда не уходят наши впечатления; живы, пока что-то не произойдет – не осмыслится.
Весь день ходил свободный, и не искал оправданий. А потом увидел, наконец, себя – такого, каким был тогда…
А он-то обрадовался при встрече: позабыл тот забег или сделал вид?
Не мог смотреть я в глаза ему. Солнце слепило.
…Спринтером был я когда-то… И неплохим. Любил побеждать.
Серьезные соревнования в тот день были. Бежали мы стометровку. Серега был среди нас особенным бегуном – глухонемой он. Но не совсем. Немного слышал и немного говорил – хоть и не все разобрать. Общаться сносно можно было, да и на руках кое-что я мог показать. Свои соревнования – среди слабослышащих спортсменов – он не пропускал. Но и на обычных, наших, частенько участвовал – результаты позволяли.
Жили мы в разных городах, но, встречаясь на стартах, сблизились. Дружить не дружили, но приятелями были. Частенько после забегов гуляли вместе.
Леня Пчелко замолчал. Глянул сквозь меня в окно, затем на бокал с пивом. Кажется, удивился, – словно стояла перед ним золотая статуэтка Нефертити. Отхлебнул глоток, и продолжал…
Первенство Союза проходило. Зрителей на удивление много собралось. Мы оба пробились в финал.
Жара. Сентябрь. В Баку соревновались.
Под вечер прохладней стало. Девятый час шел. Тени от трибун легли на дорожку, воздух посвежел. Комфортно, и ощущение – словно в раю.
Прошли финалы барьеристов. Убрали препятствия: красно-белым рядком стоят на обочине.
Вывели нас, спринтеров.
Готов я был тогда: в тройку – знал – войду. Но хотелось стать первым. Только первым!
Опасался двух ребят. Особенно один волновал. Если его «сделаю» – остальные не страшны, – думаю… Посматривал на его разминку: кажется, в неплохой форме. Нужно собраться!..
Бежал я по пятой дорожке. Соперник мой – по третьей. За ним, на второй стоял Серега. Но на него я даже не обращал внимания: финал на Союзе – максимум для него. Занимали мысли только о себе… о пьедестале.
Томас, стартер наш, пошутил, как всегда, настроил нас, успокоил… И дал команду «На старт!»
Наша восьмерка опустилась в колодки. Подвигались еще: кто удобно устраиваясь, кто так – для фарсу… Замерли… Хоть я и был сосредоточен на себе, но боковым зрением видел, что происходит слева, – четвертая дорожка волновала!..
Сейчас, когда смотрю по телевизору соревнования легкоатлетов, кажется, что выбегают те со старта, ничего не замечая вокруг. Но я-то понимаю, что все «пасут» друг друга: прекрасно видят действия соперников, и ориентируются в ситуации…
Команда «Внимание!»… Длинная пауза… И выстрел!..
Я уловил, что мой соперник выиграл старт. Мгновение это хоть и незаметно для неопытного глаза, хоть и мизерно, но существует… Отыграть его можно, конечно, но все же допускать не желательно.
Мы рванули вперед. А за четвертой дорожкой – я сразу и не понял, что произошло? – совсем замешкался на старте Сергей. На этот раз он просто не услышал выстрела и остался в колодках.
Рассуждать не было времени, – нужно догонять соперника; это – финал!
Метров через десять неожиданно заметил, что легко приблизился к лидеру и через несколько шагов обошел его. Где-то к сороковому метру никого рядом не было, и я уже ликовал, предчувствуя неожиданно легкую победу.
Глянул вправо, затем влево. Мой основной соперник просто бросил бежать – по инерции плавно останавливался.
Позади него – один, второй, третий – прекращали бег финалисты. Далеко позади, возле стартовых колодок стоял растерянный Серега: рукой прикоснулся к уху, показывая Томасу, что не услышал стартового выстрела.
Но правила едины; забег никто не останавливал. Я и несколько финалистов продолжали бег… Ничто не могло помешать моей победе – только добеги… Все я сообразил тогда… скорее – почувствовал. Всегда удивляюсь: как за несколько коротких мгновений человек может столько осознать и понять?!.
Но мне так хотелось выиграть, что я отгонял промелькнувшую догадку: ребята остановились из солидарности с Серегой, желая дать ему возможность стартовать еще раз. Все они, конечно, знали о его изъяне.
Не хотел ни о чем знать я…
Я уже приближался к финишу, страстно желая пересечь белую линию, когда услышал гром аплодисментов. Так хотелось принять их на свой счет – победителя, что в эйфории я готов был уже финишировать. Зачем… для чего останавливаться и начинать все сначала?!
Огромным усилием воли все же заставил себя это сделать. Проклиная все на свете, я остановился, не дотянув до победы всего метров десять. И только теперь дошло до меня: я позорно оказался в полном одиночестве. Остальные шестеро финалистов, спиной ко мне, возвращались к месту старта.
Мельком окинул я бушующие трибуны и понял, что аплодируют не мне – потенциальному победителю, а тем, кто остановился на первой половине дистанции.
Я возвращался к стартовой линии и как же жалел об упущенной возможности!.. Добеги до конца – и судьи без разбирательств отдали бы победу мне.
Пчелко минуту помолчал. Затем продолжил…
Тогда мне казалось, что моя жажда победы любой ценой, безразличие к Сергею живут только во мне и никому больше не видны. Да я и делал-то вид, что ничего не понял. И только после осознал, что ни малейшего шевеления души не может сокрыть человек внешним поведением… И только сегодня утром, встретившись с Сергеем, почувствовал настоящую боль от своего поступка.
Стадион несколько успокоился. Судьи пребывали в растерянности: забег не состоялся; что делать?..
Прошло минут двадцать… Мы, финалисты, топтались на месте. Судьи совещались. Трибуны то замолкали, то взрывались скандированием: «Финал!.. Финал!.. Финал!..»
В конце концов, состоялась перебежка. На этот раз вся восьмерка стартовала успешно.
На последних метрах я вырвал победу у своего главного соперника. Стал чемпионом Союза.
Стадион бушевал аплодисментами. Но, к сожалению, не в мой адрес: снова аплодировали ребятам – кто не посмел продолжать бег после ошибки Сергея; и ему самому – хоть и прибежал он последним.
* * *
Пчелко сидел, задумчиво глядя мимо меня.
– А сегодня я встретил его… Как ничего и не было!.. С того самого дня не виделись… Гадко… гадко на душе… Пробовал я записать те события: говорят – легче становится… Да не получается что-то… – наконец-то посмотрел он на меня! – А ты знаешь, я вот рассказал тебе и, кажется, помогло! Полегчало… – И по ожившему лицу моего рассказчика пробежала еле заметная улыбка. Если верить его теории, она отразила успокаивающуюся душу его.
Но мне никак не понять этого чудака. Бокал пива – вот что лечит!
На столике перед нами застыли позабытые бокалы. Тоня стояла за барной стойкой, не смея больше подходить к нам. Песочные часы замерли – весь песок давно пересыпался в нижнюю емкость и застыл неподвижной желтой горкой. А за окном, сдвинувшись в сторону, ярко светил месяц.
18-19 июня 2017