Глава I.
-Дoporne друзья! Я с волнением объявляю следующий
танец, на который приглашают только дамы!— быстро и
уверенно пророкотали динамики.
И тотчас на зал обрушилась лавина звуков: бренчание ги—
тар, барабанная дробь, какофония синтезатора, ryндoсыe
голоса.
У столика Виктора почти одновременно оказались две жен—
шины. Явно искусственная курчавая брюнетка c выразитель—
ными зеленоватыми глазами и незнакомка в голубом платье.
Вызывающе блеснули массивные золотые серьги, полная влаж—
ная ладонь легла на руку:
-Разрешите‚ молодой человек!
Краем глаза он успел заметить: по—девичьи тонкая талия,
грустный взгляд. Неловко повернувшись, опоздавшая воз—
вратилась в глубину зала.
Музыка властвовала всюду. Она подчиняла себе, задавала
свой ритм. Танцуя с пышной‚ как Лариса, партнёршей, Вик—
тор незаметно для себя забылся.
Отошла постоянная боль в груди, пропали, словно их и не
было, воспоминания, вызывавшие душевную боль. Не так уж
всё и плохо. Закрыты глаза, сквозь качающие волны музы—
коподобного моря не прорывается других звуков. Горячая
близкая щека незнакомой женщины излучает жар. Кто—то
толкает в плечо. Нет ничего на всём свете. Ни—че—го!
Только это мгновение. плавные приятные прикосновения…
Никаких воспоминаний, к чёрту!
Полностью отключиться, предаться этой минуте.
Мягкий ритм танца, призывная страсть саксофона, плотно
закрытые веки. За ними плавают розовые тени в розовой
глубине. Легко скользить в этом податливом небытии...
Может быть, из таких случайных мгновении и складывается
То, что именуют счастьем?..
* * *
...Счастье!
Замечают ли его те, кто им обладают?
Можно ли зафиксировать, отчётливо осознать: в ту секун—
ду я был счастлив, а сей момент — не совсем!
Поворот головы. Взмах ресниц любимой. Полуулыбка,
сорвавшаяся мимолётом и осветившая весь день, год,
жизнь.
—Я тебя люблю-ю!
Рука в руке. Шелковистая прядь волос любимого человека
на твоём лице. Хочется зарыться в этот шёлк, утонуть в
нём, раствориться, слиться воедино навсегда...
* * *
...Бурлили уже в прошлом нескончаемым броуновским дви—
жением Невский и Лиговский, суетились, мельтешили, спе—
шили озабоченные лица — пока ещё в настоящем, вот-вот
помчит на север, в будущее, "Арктика" - фирменный мос-
ковский поезд, соединив стальной нитью три столицы:
настоящую, старую и столицу Заполярья. Молодой румянец
на щечках жены, сияние её влюблённых глаз.
Как сладко жить!
Сверкают юмором даже пуговицы на мундире тестя.
—Вот еще один, Витя! Спросили как—то жителя тундры,
любит ли он маринованные огурчики? Знаешь что ответил?
Нет, говорит, голова в банку не влазит!...
—Папка‚ не смеши!
Чаечка залилась счастливым колокольчиком.
Объявили, что осталась минута.
—И самый. последний‚ Витёк-зятёк! Тот же малый собрался на
охоту с одним заезжим. Интересуется: -
Ты стрелять-то умеешь?
Тот: «А как же!».
-А бегать?»
-Естественно!»
- А немножко думать?
- Я ученый! Кандидат наук.
Пошли в тайгу. Вдруг-медведь. Малый кричит: «Бежим!». И- наутёк!
Другой ружьё навскидку: ба-бах! Медведище-с лап .
Малый посмотрел, посмотрел на учёного:
-Эх, ты, а ещё професора! То бы зверь сам за нами пол-дороги пробежал, а теперь трисать километра тащить тушу на себе будешь!...
Рассказчик захохотал и жизнерадостно обнял зятя.
Орешек попался крепкий.
—Будет‚ будет!— сдался Клавдий Егорыч. — Обнимай жену
так, быстрее родит нам внука!
-Папка!
Лариса залилась вишней.
Женщины торопливо расцеловались. Молодая тёща простилась
нежным поцелуем и с Виктором.
На сей раз покраснел он.
-Вручаем, Викентий, нашу наследницу!
"Дался ей этот Викентий! Чудачка!"
Алла Борисовна аккуратно приложилась к душистому пла—
точку.
—Самое ценное, что имеем...
—После "Мерседеса"! — отец Ларисы был неиссякаем и
блестящ, как его новейший автомобиль западного произ—
водства.
И вот уже поплыли во вчера родители, поехал перрон,
помчались мимо окна ленинградские окраины...
На следующий день, поутру, когда молодые, обнявшись,
грелись y окна питательным чайком, взорам открылась ди+
ковинная картина.
На фоне задумчивых сказочных зелёных гор ввинтились
вверх белоклубные дымы. Они чётко впечатались в густо—_
зелёный ворсистый ковёр лесов, казались волшебными
предтечами множества стариков Хоттабычей, ожидаемых над
гигантскими дымами.
-Апатиты!— с гордостью пояснил попутчик.
Это был первый живой мурманчанин, увиденный ими. Рядом
c ним разделывалась с жареной курицей жена. На боковом
месте расположился немногословный майор—пограничник‚
тоже ехавший до Мурманска.
Вскоре c другой, левой стороны, вымахнула бесконечная,
ребристая под ветром, гладь озера.
—Имандра! — все c тeм же неподдельным чувством хозяина
произнёс попутчик. — Самый крупный водоём Кольского по—
луострова. Жаль, загадили. Какие сиги водились, палии!
Жена подтвердила:
—Риби меньше стало.
Она произносила букву "ы" именно как "и".
—И островка раньше не било. Мелеем...
Соседи говорили со знанием дела. Южный щедрый загар де—
лал их похожими друг на друга.
А озеро не кончалось. Далеко у горизонта его стерегли
лесистые отроги Хибин. Верхняя, граничная линия, затей—
ливо и прихотливо уходила влево, а вершины нырнули в мо—
лочные пучины низких облаков. На ближней серой каменис—
той гряде белела кипень точек, словно живописец стряхнул
огромную кисть.
—Чайки!
Виктор c Ларисой понимающе переглянулись.
Вдруг молодая ойкнула и ухватилась за мужа. Над пегим
редколесьем, взбегавшим по верху отвесной каменистой
стремнины, словно белый венец, горделиво явился красавец—
олень. Снежная белизна его восходила от лёгких ног до
застывшеё ветвистой молнии рогов...
Видение ещё витало в восторженных умах, когда пошла по
проходу проводница‚ прозаично спрашивая, кому не нужны
билеты.
“А кому, интересно, они нужны?"-подумал Виктор.
Занавеска слегка трепыхалась. В вагоне холодало. Попут—
чики заметили, что молодые ещё больше съёжились.
- Привикнете. Жарко станет!
Лариса поинтересовалась:
—Говорят‚ заработки на Севере большие?
Ответила тоже женщина:
—Государство, милая, зря денег не плотит. Как потопаешь,
так и полопаешь...
На гармошках занавески полярная медведица где—то в глу-
бинах Арктики, под слепящими лучами вечного солнца пила
курящуюся студёную воду из разломов льдистого безмолвия.
—Эх, раньше риби било!
"Не иностранка, часом?"
Молча согласился с ней и муж — кивком.
Попутчица, очевидно, села на любимого конька.
—Теперь нужно далеко ходить. На ручьи, озера. По сереб—
рянке, по падунской дороге, на Марфу.
Дроздовы удивились:
—Вы тоже рыбачите?
—Это он — тоже, Саутин.
—И что же тут ловится? — в глазках Чаечки замерцал ин-
терес.
-Как что? Я же сказала: форель, сиг, кумжа, хариус, па—
лия.
Муж рыбачки поддакивал. На первом мурманчанине была ков-
бойка, синее тренировочное трико. Его седоватые волосы
взметнулись когда—то в изумлении вверх /рибу большую
поймал!/‚ да так там и остались. Глаза горели дерзким
казацким разрезом, хотя в поведении не проявлялось ника—
кой воинственности.
—Ми с Саутиним каждую неделю — в сопки; Там душа набира—
ется.
A зa окном, словно заманивая путешественников, один
пейзаж являлся экзотичнее другого.
Дикие ручьи, серый вечныё камень, кривоватые сосенки,
низкие, будто игрушечные, берёзки.
Солнечный свет c трудом просеялся сквозь сито невозму—
тимых облаков. На мрачно—торжественных скалах тут же
полыхнуло, забагрело, зардело. Мелькнуло крохотное. как
для лиллипутов, поле. На краю гужевалась стая неведомых
птиц...
Душа летела в упоительном полёте — любви.
Нельзя сказать, чтоб любовь никогда не обращала к Вик—
тору своего прекрасного лица. Так, в детстве она объя—
вилась в образе соседской толстощёкой девочки Даши в
красном, посыпанноы белыми крупинками как шляпка мухо—
мора, платьице. Дашенька бывала у них ежедневно, не от—
ходила от него, буквально смотрела в рот. Как оказалось,
Грунина дочь проявляла к Вите неподдельный интерес из—за
его хорошего аппетита. Он съедал всё "на пятерочку",
как говаривала Афанасия Степановна, мать Виктора. Уми—
нал так, что за ушами трещало, подчищая донышко до не—
возможности обнаружить там картошинку или кашинку...
В третьем классе он, что называется, бегал за рыжеволо-
сой растрепой Галей Тамбасовой. Галя была pыжa настоль—
ко, что казалась сверху новогодней мандаринкой. Но он
демонстративно не замечал рыжести‚ ибо был покорён её
несомненным достоинством. Галя виртуозно прыгала со
скакалкой. Она могла скакалить два дня и две ночи без
передыху! Она была королевой свистящей, неутомимой ска—
калки. Галины коленки, юбчонка, а зачастую и трусики, мелька—
ли непрерывным калейдоскопем, когла она в упоении взле—
тала над асфальтом. Сплошной круг скакалки очерчивал
вокруг девочки ореол поклонения.
Любовь эта, обожание, его заступничество за Галю Тамба—
сову перед сверстниками с запальчивыми утверждениями,
что она вовсе не Рыжуха. a свет такой падает и вообще
они дураки, коли не понимают, что не в цвете головы де-
по, что вот отец Гали ещё рыжее, а двухпудовку тыщу раз
поднимает и "Беларусь" водит и т.д., и т.п., отлетели
сами собой, когда он однажды с ужасом обнаружил, что
мать перекрасила её в какой—то обычный цвет, веснушки
с галиного лица пропали, a сама Галя перестала во дворе
школы взмывать в феерии прозрачных скакалочных окружнос-
теи. Совсем другие девчушки как циркачки прыгали во
дворе‚ а она, повзрослевшая в одно лето, потеряла
вдруг свою над ним магию. Любовь потухла, как костёр на
берегу!..
...Восьмая школьная осень, когда он щеголял в костюме,
купленном на летние заработки — помогал комбайнеру Ива—
ну Севастьяновичу, а мать_показывала соседям его подар—
ки — платок и штанцы для Славушки, началась для Вити
под двумя знаками: восклицательным и вопросительным.
Восклицательный: Тася c обычной фамилией Глотова И Ha-
таша с непонятной фамилией Юлле. Что означает это Юлле,
не знала и сама Наташа, по которой вздыхали не только
восьмиклашки, но.и ребята постарше. В конце концов её
девичьими думами завладел симпатяга Миша, который уже
постоянно работал в совхозных мастерских учеником сле-
саря.
А до Миши была троица, когда один нёс все портфели, а
двое без умолку болтали, попеременно бросая на носиль—
щика кокетливые взгляды. Ему больше нравилась то Тася,
то Наташа. Сумбур был какой—то в шальной голове, изред—
ка оглядывающей новый темносиний костюм. Были и старые,
редкие в тех краях, берёзы c тёмными шапками птичьих
гнёзд в непоседливом поднебесьи, шуршание листвяных во—
рохов под озябшими ногами, долгие вечера, по—осеннему
непроглядные, когда они никак не могли расстаться. Никто
не знал, как из трёх вычесть одиу? И что из этого по—
лучится. Вопросительный знак, казавшийся вечным, был
лихо срублен зубилом Миши. А один на один с Тасей ему
стало скучно. И как—то так случилось, что вскоре они
были подчинены другим думам, иным знакам: тире, стреми—
тельно отдалившим, многоточию желания побыть наедине с
собой, запятым каникул, новых радостей и недолгих огор—
чений...
Но то было игрой в любовь.
А сейчас y него в жизни появилась Чаечка!
3a окном взбугрилась, бешено вспенилась от обиды,
стиснутая скалами, неукротимая река. Справа мелькнул
свежей желтизной струганого дерева заречный терем.
—Кола с Кицей встретились!
Брови Саутина тоже вздыбились лихими чёрными кончиками.
На плавном склоне река ненадолго успокоилась, будто
забыв обиду, но вскоре вновь заколобродила, задробилась
по каменным россыпям‚ торопясь к морю—океану. Вот Кола
поднырнула под поезд и появилась уже слева.
Вдалеке показался ещё один — стальной, решётчатый —
мост.
-Тулома!
Загадочно звучали для них северные названия.
Наблюдатели увидели слияние двух могучих заполярных
рек, место, где рождается Кольский залив.
Поезд шёл медленно, почти бесшумно. Величественно раз—
ворачивалась панорама залива с вереницами судов. Вдоль
берега плавали белогрудые чайки, подёргивая чёрными
мачтами задранных хвостиков. Иногда чайки срывались в
полёт, молниеносно превращаясь из обычных водоплавающих
птиц в гордых, какими и пристало им быть, владычиц мор-
ского неба.
Потянулся порт—гигант, справа панораму продолжили новые
микрорайоны, занявшие многочисленные сопки, постройки
и здания неведомого города, Где начнётся их новая
жизнь — за полярным кругом.
...А через десять часов с минутами, в том же городе,
на том же вокзале, прибыв по той же Октябрьской железной
дороге, остановится другой скорый поезд - "Полярный",
споткнувшись o шестьдесят девятую параллель. Севернее
кольской земли поезда уже не ходят.
На перрон сойдёт хрупкая светловолосая девушка с не—
большим чемоданчиком и портфелем, в котором, похоже,
ещё недавно носили дневник и школьные учебники. Лучис—
тое солнце севера весело вспыхнет в её косе, ершистый
ветер, шаля, трепанёт косынку в горошек и унесёт за
соседние причалы лёгкий аромат полевых цветов Средней
полосы, невесть откуда взявшийся в густом запахе рыбы
и соли, царящем на нижней террасе портового города.
Девушка словно исчезнет в толпе приезжих, затеряется
среди множества тех, кого влекли сюда охота к перемене
мест либо тяга за длинным рублём, юношеский порыв или
морская романтика, мечты и надежды...
...Счастье!
Оно, казалось, пришло навсегда, поселилось в комнатке
общежития, где поначалу кроме него да одного на двоих
чемодана ничего y них и не было.
Маняще брезжила целая жизнь впереди, в которой будут
славные виктории, где будут процветать два новоиспечен—
ных молодых специалиста и третий, ещё совсем не испе-
чённый, а только подающий время от времени знаки мате—
ри.
—Тук—тук! Я здесь. Тук—тук, ждите меня!...
* * *
Начальник СМУ Мукеев — кареглазый, улыбчивый, похо—
mum нa артиста Леонова крепыш, встретил Виктора добро—
желательно:
-Говоришь, будем пробивать вечную мерзлоту?!
Застроим полуостров новыми городами? Говоришь, есть же—
лание ударно трудиться на линии? А может, всё-таки в
управление? Здесь тоже нужны итээровцы.
Виктор выцержал испытующий взгляд. Ответил не спеша,
будто не слова, а полновесные кирпичи закладывал в зда—
ние будущих отношений:
—Лучше снизу. Отчётов и без меня насоставляют.
—С нулевого цикла! — подхватил тон Мукеев и одобритель—
но оглядел прибывшего выпускника.
Ему явно импонировал этот высокий складный парень с пря—
мым взглядом серых глаз. Лицо простое, скуластое. Упря—
мый должно быть.
—Говоришь, ЛИСИ с отличием? Поработать внизу НУЖНО? В
аспирантуру?
Дроздов расшифровал скрытую мысль. Дескать, с налёту —
с повороту погеройствовать легко. Пока не раскусили, на
что горазд. И улететь вверх. Только будешь тогда от на—
стоящего мастера еще дальше, чем сейчас.
—Не для биографии. Для себя.
Начальник бросил быстрый взгляд на часы:
—Говоришь, пора на объект? Верно мыслить. буешь у про-
раба Беликова для начала. Артём Григорьевич многих уму—
разуму научил, хотя сам он институтов, не в обиду, не
кончал. Меня тоже учил... Комнату дадим, попозже и квар-
тиру. Жена устроилась?
—В проектном институте.
—А—а‚ у Гафизова... Оратор известный. Честно скажу:
болотцем у них там попахивает. Их бы на быстринку, чтоб
гниль протянуло...
Мукеев легко поднялся из—за обшарпанного, c кипами чер—
тежей, стола, привычно снял.с гвоздя оранжевую каску,
ловко надел её. Так же светло, оранжево улыбнулся:
_В отношении партийного учёта — к Чигину Виктору Влади—
мировичу, с главным инженером Марком Семёновичем по хо—
ду дела познакомишься. Н-ну, говоришь, поживём—увидим?!
Юрий Иванович хитро подмигнул.
Удивительно, что видит Виктор этого плотного, с обвет-
ренным лицом, северянина впервые, но такое чувство, что
давным давно знакомы. Может из одного села или родствен—
ники даже. И вот встретились тут, Вдали от родных орен—
бургских краёв...
...Родных у Виктора Дроздова наперечёт: мама да младший
брат Славка. А теперь и Чаечка.
Братишка служит на флоте, за Североморском, мать тру—
дится в совхозе, хотя давно пора на пенсию. Сколько лет
не бывал он на родине, в селе Павлово! C тex пор, как,
вернувшись из Армии, поступил в институт. Так уж полу—
чалось.
…Едва наступило лето, ленинградский студент, досрочно
сдав зачёты и экзамены, защитив курсовые, в зелёной
штормовке мчался о себе подобными весёлыми ребятами то
на юг, то на север, то на восток. Отбивали такт колёса,
летела песня:
…Где—то на юге, а может на севере
В дождь или может в снег,
Жили ни в бога, ни в черта не веруя
Четырнадцать человек...
Попасть в ССО тогда было проблемой, никакой влиятельный
родственничек не мог протолкнуть — студенты народ непод—
купный, конкурс оказывался почище, чем в институт между-
народных отношений. Но за Виктором ходила добрая слава
умельца и работяги. Недавний стройбатовец был каменщи-
ком, бетонщиком, плотником. Выносливости и деловой хват—
ке ещё отец научил_— милицейский участковый, погибший
при задержании преступников...
Зарабатывали стройотрядовцы неплохоъ Работка тоже
подстать оплате: с шести утра до десяти вечера. Не мас—
терством, так старанием, энтузиазмом брали. В последний
студстрой Виктор с друзьями в Якутию попали. Вот где
раздолье было!
Солнце едва ли не круглые сутки светит—греет. Работай,
сколько силушки хватит. И вкалывали ребятки!
Крана не было — ерунда: вручную наверх таскали кирпич,
раствор, поднимали здоровенные брёвна. С технической
оснасткой там вообще было сложно, так как в посёлок
можно было пробраться либо на вездеходе, либо по реке.
Красиво называлась — Яна. Много было пота пролито даже
бывалыми, теми, кто и на БАМе ударничал. Зато появилась
в Усть—Куйге новая улица — Студенческая. И хоть не было
такого названия в документах, оно пошло из уст в уста.
Не забудут до конца своих дней строители радости
переехавших в новый дом. Будут помнить тот дух тёп—
лого хлеба, выпеченного для них старой якуткой Макаров—
ной.
Там‚в Усть—Куйге, возле которой невидимо сплетаются
подземные золотые косы сказочной девушки—якутки, полю—
бившей храброго охотника и за это наказанной злым шама—
ном — чёрным шаманом, нашёл свое сокровище и Виктор.
Лариса, пухленькая, румяная хохотушка из экономического
была в отряде "Зодчие" поваром. Ей помогала Макаровна,
которую быстроногие якутские, да и русские, ребятишки
звали "Эдий" — тётушка. Хотя, если говорить откровенно,
то ещё неизвестно, кто кому помогал, ибо поехала девуш—
ка в ССО впервые и самостоятельно умела готовить разве
что картошку в мундире. Но после доброй работы на воль—
ном воздухе любая пища летит со свистом и, естественно,
что благодарных улыбок поварихам адресовалось много.
Молодой эдий — больше. Всем улыбающимся Лариса (по—гре—
чески — чайка) предпочла Виктора, несмотря на то, что
были мальчики и покрасивее, умеющие петь под гитару и
говорить изысканные комплименты.
Как ни уставали, а находились силы и для концертов,
танцев, дружного костра...
…Верили в дружбу
И в дело, которое
Дано им одно на всех.
Может строители,
А может и лэповцы
Четыр—над—цать чело—век!..
…Так y Виктора с Чаечкой закружилссь—завертелось, что
в Ленинград они возвращались уже вместе. Шальные были
от внезапно открывшегося счастья, от радости видеть
единственные глаза, ощущать волнующие объятья.
Раз такое бывает, в молодости.
Сладкий угар тот не прошел и в городе на Неве, родном
для Ларисы. Быстро, неукротимо мчались беззаботные дни
перед учёбой. И как—то само собой получилось, что заду-
малась студенческая свадьба. Молодые намеревались съез-
дить за матерью Виктора Афанасией Степановной‚ но захло—
потались, уже не успевали. Послали приглашение. Мать
неважно себя чувствовала, да и_поздненько сыновнее при-
глашение получила. Отбила телеграмму про совет да лю—
бовь и послала телеграфный перевод на тысячу — была при—
naceнa на всякий пожарный случай. Брата дома вовсе не
оказалось — направили от военкомата в Новотроицк.
Родители Ларисы Виктору понравились; Отец — кадровый
военный, старший прапорщик, кажется по интендантской
части. Клавдий Егорович имел нрав крутой, но на граж—
данских людях его не показывал, был общителен, энци—
клопедически образован по части анекдотов. Алла Борисов—
на, тёзка звезды эстрады, кстати, бывшей предметом пос—
тоянных нападок Викторовой тёщи по линии вкуса, к счас-
тью — заочных, была яркой женщиной, любившей монопольно
щеголять в немыслимых нарядах. Этому не мешали два уни—
верситетских диплома Аллы Борисовны (тёщи). Последние
годы она не работала, так как, по её туманному высказы—
ванию "замыслила немалый труд, требующий интеллектуаль—
ных усилий и свободного времени".
Родные невесты выбор одобрили, тем более, что до дипло—
ма молодым осталось — рукой подать.
Регистрация любви состоялась по высшему разряду: во
Дворце бракосочетаний, под торжественные звуки соответ—
ствующего марша, с букетами, шампанским, многоголосой
студенческой братией, песнями (через тумбу, тумбу раз!),
цыганочкой, кавалькадой авто и выносом невесты на руках.
На это ушёл весь аккордно—премиальный фонд, заработан—
ный в Якутии. Рука тёщи оказалась весьма прижимистой...
Ho праздник удался! Гремело, кружилось, цвело, пело.
Виктор в новейшем моднейшем костюме при бабочке — вот-
вот взлетит! — улыбался, целовал хохотушку—невесту. И
в мыслях не было, что он здесь не только как жених на—
ходится, но и всю свою родню, всех Дроздовых представля—
ет.
Не видел, не слышал никого, кроме одной. Иначе, разве 6
так безмятежно улыбался?..
Ослепляюща молодая сила любви, как вспышка молнии.
(Продолжение следует)