Алексей Маркович по обыкновению своему проснулся около половины седьмого утра, полежал ещё немного в постели, ожидая сигнал будильника. Дождавшись, аккуратно надавил кнопку, прекратив оглушительный звон, перемежающийся дряхлым тарахтением, сунул ноги в мягкие домашние тапочки и побрёл в кухню. Там он первым делом чиркнул спичкой по громадному коробку, с осторожностью поднёс огонёк к газовой горелке под чайником, затем покрутил ручку на плите, чтобы вода не нагрелась слишком быстро, и отправился приводить себя в порядок.
Спустя четверть часа тщательно причёсанный, напарфюмеренный, с аккуратно уложенной бородкой, облачённый в костюм-тройку Алексей Маркович не торопясь жевал хлеб с маслом и сыром и прихлёбывал зелёный чай. Зелёный, потому что, в отличие от чёрного, он, говорят, даже полезен, особенно с лимоном. Не то чтобы Алексей Маркович очень пристально и скрупулёзно следил за своим здоровьем. Но шестьдесят пять лет – не шутка, и в такую пору многие начинают иногда задумываться над должным обращением с собственным телом, чаще всего, конечно, те, кто всю жизнь весьма неосторожно обращался с собственной душой. Впрочем, в последнем Алексея Марковича никак нельзя было упрекнуть, и может быть благодаря именно этому, а может быть, благодаря зелёному чаю выглядел он весьма бодро и крепко, хотя любил порой покаламбурить: "Да, я ещё крепок для чая и компота. А для крепкого напитка я уже, чай, не крепок".
Во всяком случае уходить на пенсию он не собирался, потому как полагал, что дома в одиночестве можно очень быстро превратиться в никому не нужного старика, которому уже никакой чай не поможет. Тем более, что опыт и репутация Алексея Марковича позволяли ему (если не сказать: обязывали) продолжать читать лекции студентам. Бывало, конечно, всякое: бывало, что нападала хандра, бывала, чего греха таить, обычная человеческая лень, но наступало утро и сорокалетняя привычка брала верх над хандрой и ленью.
Разделавшись с завтраком, Алексей Маркович вышел из дома. Путь его лежал вдоль бульвара до центральной городской библиотеки, где с каждым годом встречалось всё меньше и меньше пегасов, затем сворачивал на одну из главных улиц и завершался на пересечении с проспектом, который был назван в честь основателя университета, начинался у ворот университета и оканчивался железнодорожным вокзалом, откуда разъезжались по стране выпускники университета.
Раньше Алексей Маркович любил добираться до работы троллейбусом, но теперь поездки стали очень уж неуютными. Первопричиной сего послужило одно из предвыборных обещаний нынешнего мэра: "Я обеспечу автомобилем каждого жителя города!". Все прочие обещания не слишком вдохновили людей, наверное, из-за обилия малопонятных слов: коррупция, инфляция, девальвация и тому подобных. Как говорится, что это такое и как с этим бороться, никто не знал. Кроме мэра, конечно. Он-то знал, иначе бы не стучал кулаком по столу, провозглашая: "Я займусь коррупцией!". Глядя в его полное решимости лицо, горожане гордились им и верили, что займётся, обязательно займётся. И чувствуя свою немалую ответственность перед избранным мэром, в меру сил своих старались помочь в исполнении обещаний, смысл которых был им понятен, в частности по поводу автомобилей. Чтобы любимый мэр не ударил лицом в грязь, каждый теперь считал своей обязанностью пусть даже влезть в вечные долги, но приобрести автомобиль. Умение управлять приветствовалось, однако, в целом было необязательным. Мэр же не обещал научить всех водить.
Таким образом, и места на дороге почти не осталось, и транспортное управление, справедливо рассудив, что троллейбусом теперь пользуются только лишь оппозиционеры и диссиденты, решило, что хватит с них и пары вагонов на маршрут. И те мигом забивались горожанами, неосмотрительно ступившими на скользкий путь несогласия.
Алексей Маркович же считал себя далёким от политики человеком, поэтому шёл в университет пешком, наслаждаясь утренней прогулкой. И в самом деле, разве не замечательны в предрассветной тьме сугробы хрустящего снега под ногами и мороз, щиплющий за лицо, тротуар, усыпанный красно-жёлтым ковром с запахом дождя, или свежий ветер, играющий молодыми зелёными листьями, как сегодня.
Во дворе у главных ворот ощущался дух приближения сессии: студенты сидели на скамейках, на траве, листали конспекты, делились опытом, звонили важным знакомым, молились и несли жертвы божествам Шаре и Халяве, курили и пили в неположенных местах.
И внутри жизнь шла своим чередом. Приходящие прикладывали магнитный пропуск к турникету и беспрепятственно проникали внутрь. Те, кто почему-либо не мог или не желал воспользоваться турникетом, просто проходили мимо будки, махнув перед лицом вахтёра студенческим билетом или удостоверением преподавателя.
И горе тому неопытному, кто подумает, будто взгляд из-под полузакрытых век не уловит мельчайшие неточности в предъявляемых документах. Вахтёра давно сразил профессиональный синдром, однако, как преподаватели, так и студенты старших курсов ему уже приелись, да и те, зная, что синдром этот хоть и немного болезнен, но совершенно безвреден для здоровья, давно перестали кормить страждущего, в надежде на лечебные свойства голодания.
Сегодня попался совсем молодой студент. Он, видимо, впервые столкнулся лицом к лицу со здешним рыцарем ордена турникета и ещё испытывал почтительную жалость. А вахтёр, конечно, не преминул воспользоваться идущей прямо в руки добычей, и одной рукой жадно схватил студенческий билет, обнюхал печати, тщательно выверил сходство фотографии с оригиналом. Другой рукой вскрыл несчастному студенту черепную коробку, несколько раз зачерпнул чайной ложечкой свежий мозг первокурсника, вдумчиво прожевал каждую порцию, стараясь не упустить ни одного анальгетика или спазмалитика. Наконец получил некоторое облегчение, выплюнул всё обратно, захлопнул крышку черепа, вернул студенту документ и пропустил за турникеты.
– Доброе утро, – поздоровался вахтёр, увидев укоризненный взгляд Алексея Марковича.
– Доброе, – грустно ответил Алексей Маркович, подумав, впрочем, что здесь всё-таки не такая уж страшная ситуация: местный вахтёр довольствуется теми, кого удаётся перехватить. А вот в общежитии! Там их мало того, что двое, так и нападают на всех входящих и выходящих, на любого, кто попадётся на глаза, и более того, редко даже ложечкой пользуются, а прямо руками черпают, немытыми! А самое страшное – не всегда возвращают пережёванное. Потому-то и ходят там в гости и по делам не через дверь, а через окно, через балкон, шлангами притворяются, пожарными, конечно, шлангами – другие не в почёте. Так что и выживают в общежитии сильнейшие: те, у кого много-много мозга, или те, у кого вообще его нет и не было.
Алексей Маркович, размышляя так, дошёл до преподавательской комнаты. Тут пока ещё было тихо. Но пройдёт неделя и с утра до вечера нескончаемый поток студентов будет заглатывать шпаргалки, просвечивать листы конспектов ярким светом в глаза или просто закидывать куски тетрадей прямо в голову, в ожидании мести тем, кто последние полгода проделывал дыры в их черепах: кто свёрлами, кто пилами, а кто и отбойным молотком, чтобы проникнуть внутрь головы и вымесить мозг до должной консистенции, вылепить нужную форму, полить закрепителем и обработать средством против тараканов.
Как происходит отмщение Алексею Марковичу не раз доводилось наблюдать на собственных коллегах, притом методы были самые разные. Например, одни делали так: несколько студентов разом по лоскутку снимали скальп с коллеги Алексея Марковича, тупыми лобзиками спиливали крышку черепа и засыпали оголённый мозг обрывками полусожжённых конспектов, отчего тот начинал морщиться и заставлял своего обладателя выписывать в зачётных ведомостях невообразимые в своей сумасшедшей адекватности суждения. Что неудивительно, суждения эти оказывались весьма злыми и неприятными.
Другие после трепанации начинали поливать бедный мозг выжимкой из слёзных желез крокодила или даже собственными каплями крови, заставляя анализировать генетическую составляющую. Заканчивалось обычно тем, что руки профессора водворяли со страшным стуком отделённую часть черепа на полагающееся ей место и начинали искать какое-то орудие для защиты, лучшим вариантом которой, как известно, всегда было нападение.
Несомненно, были и студенты, не жаждущие возмездия. Они смывали приятной прохладной водой нанесённый своими предшественниками мусор, наводили скромный лоск, склеивали череп и иногда даже прилаживали на место причёску. Коллеги Алексея Марковича даже как будто взбадривались после таких процедур. Находились, однако, в любой группе и пара-тройка таких, которые то ли опасались расквитаться прямо и беспощадно, то ли в дурном рвении своём решали смывать мусор невообразимым количеством мыльной пены, а после смывания густым слоем намазывали вазелин не только на пострадавший мозг, но и на всё, что только попадалось под руку, включая и всякие части своего тела. В результате получалось слишком уж скользко и противно.
Однако же, невзирая на эти взаимные экзекуции, а, может быть, и благодаря им, противоборствующие стороны крепли волей и разумом и, когда приходило время расставаться, расставались исключительно довольные друг другом.
Так было раньше. А в последнее время всё чаще стали появляться довольно странные образцы, чьей-то недоброй волей обращённые в студентов.
Сначала появились твердолобые. У них были довольно толстые стенки черепа, которые занимали почти всё внутреннее пространство, что, понятно, сказывалось на количестве другого, более важного, наполнителя головы. Но в целом твердолобые были достаточно безвредны, и единственным серьёзным минусом при работе с ними чаще всего была большая сложность при пробивании отверстий в толстом черепе. Дальнейшие процедуры были привычны и стандартны. И порой даже, когда преподаватели не жалели ни сил, ни времени, получались своего рода шедевры, которые весьма трудно и почти невозможно было бы разрушить как раз из-за того, что поначалу казалось недостатком. Но, к сожалению, и что-либо поправить или изменить тоже не представлялось возможным.
Потом пришли другие. Вообще, было некоторое слово, которое очень точно описывало их отличительный признак, но почему-то это слово казалось им жутко обидным – и тогда слово запретили и забыли. Они были довольно опасны как для себя, так и для окружающих. В их головах вместо ожидаемого качественного материала была размазана какая-то странная жидкость. Из жидкости, понятно, ничего не слепишь, потому и добавляли туда кто глину, кто цемент. Были слухи даже, что доморощенные учителя в глухих районах добавляют и всякие непотребства.
В любом случае, через какое-то время внутри получалась монолитная масса, на которую уже не могло воздействовать ничего, кроме жёстких мер. Кроме того, череп их был исключительно тонкий, слабый, до того, что часто складывалось впечатление будто его вообще нет. Поэтому полученный монолит при неосторожном обращении вываливался и разбивался на мелкие осколки, которые могли больно поранить оказавшихся поблизости. Бывало, что жидкость оставляли как есть, но из-за слабого черепа она однажды просто-напросто вытекала и все надежды на будущее вытекали вместе с ней.
Вообще, ещё в древние времена придумали способ для укрепления черепа таких людей: каркасы для головы. Собирали их из деталей в виде полумесяцев или в виде крестов. Мало кто знал принципиальные отличия между этими типами каркасов, но так повелось, что обладатели каждого считали, что именно их каркас правильнее и надёжнее. Беда в том, что теперь никто уже не помнил, для чего он нужен, и носили его, в основном, лишь для красоты и демонстрации приверженности к определенному типу каркасников. Такое бездумное отношение к древнему изобретению не проходило даром: очень часто подобранное не по размеру, слишком большое и тяжёлое, вместо защиты, наоборот, раздавливало голову, и содержимое её разлеталось, пачкая окружающих. И хорошо, если брызги попадали на одежду, а если в глаз?
Алексей Маркович тоже не слишком любил таких студентов, но пытался относиться к ним с философским спокойствием. Впрочем, он мог себе позволить такое отношение: ведь для придания мозгу формы и твёрдости ему не приходилось ломать череп или делать в нем какие-то отверстия – он всегда умел проникнуть сквозь любые преграды, даже сквозь лбы из самой толстой и прочной кости и, конечно же, через тонкие стенки, особенными эфирными волнами, совершенно безболезненно. Что до жидкости в голове последних, эфирные волны могли её порой временно загустить, но во всяком случае приводили в спокойное состояние, без внезапных всплесков и разбрызгивания.
За такое отношение к себе, без разрушений и взломов, студенты любили и уважали Алексея Марковича, и совершенно не позволяли себе вытворять с ним то же, что с другими преподавателями.
Но какие бы ни были хорошие отношения со студентами, в этом году Алексей Маркович всё же задумался о том, что после выпуска своих дипломников, пожалуй, стоит оставить университет и переехать к сыну, который уже давно упрашивал отца бросить неблагодарное занятие и пользоваться заслуженным отдыхом. Алексей Маркович несколько лет с завидным упорством отказывался от этого предложения, чувствуя глубокую ответственность за возложенную на него благородную миссию.
Пересмотреть своё мнение его заставил случай, произошедший в начале учебного года. На лекцию явилась группа студентов, на первый взгляд совершенно обычных, подобные которым появлялись каждый год. Алексей Маркович настроил нужную частоту эфирных волн, определил направление, выпустил их, и с немалым удивлением увидел, как волны пролетели сквозь головы, не встретив ни малейшего препятствия, и исчезли в противоположной стене. Алексей Маркович перенастроил волновые частоты, запустил повторно и получил тот же результат. Всю лекцию он пытался подобрать такие параметры, при которых волна задержалась бы хоть в одной голове хоть на несколько минут. Старания оказались тщетны.
На следующий день Алексей Маркович заглянул к своему коллеге-профессору во время лекции. Профессор нервно ходил по кабинету с лобзиком в руках и явно искал решение какой-то проблемы. Вчерашние студенты спокойно сидели на своих местах, у каждого был вскрыт череп, чему Алексей Маркович не слишком удивился, но как обычно испытал неприятное ощущение.
– И что прикажете с ними делать?! – спросил профессор у Алексея Марковича, впрочем, вопрос был, видимо, риторический, – Вы только посмотрите на них! Сидят тут!
Алексей Маркович не без брезгливости заглянул в голову одного и обомлел: при идеальной форме, размерах и толщине черепа голова была пуста. У соседа ситуация была не лучше. Теперь стало понятно, почему эфирные волны пролетали насквозь, но не веря в то, что такое может случиться со всей группой разом, Алексей Маркович превозмогая себя, проверил каждого студента. Во всех головах был вакуум.
– Скажите, коллега, это какая-то особая, специальная группа? – с надеждой вопросил Алексей Маркович.
– Нет, что вы, самая обычная. Не понимаю, как они вообще сюда попали! Что в них можно вложить? Не удивлюсь, если в приёмной комиссии сидят точно такие же.
Алексей Маркович не нашёлся с ответом, извинился за беспокойство и незаметно вышел.
Было ещё много подобных групп. Алексей Маркович неустанно излучал эфирные волны, полагая что из многих тысяч хоть одна сможет найти в чьей-нибудь голове какую-то зацепку, прилепиться хоть к чему-нибудь и остаться, постепенно притягивая и привязывая к себе все последующие. Редко, очень редко удавался такой трюк, но до следующей лекции волны благополучно покидали временные пристанища, в головах снова оказывалась пустота, и приходилось начинать всё сначала, сначала… И так весь год.
Кто-то постучал в дверь преподавательской.
– Да-да! Войдите! – встрепенулся Алексей Маркович.
– Здравствуйте! – в дверях стоял студент-дипломник, пожалуй, один из лучших.
– Заходи, Андрей, заходи. Показывай, что принёс.
Студент не торопясь развернул на столе рулон чертежей, прижал книгами по краям, сел, снял с головы массивный серебристый обруч, положил рядом с собой и всем своим видом выразил готовность отвечать и спрашивать.
"Интересно, – подумал Алексей Маркович, – Откуда? И почему я раньше не видел этот обруч? Или просто внимания не обращал?"
Эти вопросы начали беспрерывно крутиться в голове Алексея Марковича, так что студенту показалось даже, что преподаватель витает в облаках.
Но вот, консультация закончилась, и, прощаясь, Алексей Маркович вдруг спросил:
– Послушай, Андрей, а давно ты носишь эту штуку?
Студент пристально посмотрел на своего руководителя, как будто ожидая подвоха, спросил:
– Вы про что? Какую штуку?
– Вот эту, – Алексей Маркович взял в руки обруч, покрутил, рассматривая со всех сторон.
– Давно уже. Не люблю, знаете, когда пытаются лезть в голову, копаться там, ладно ещё – учителя, хотя тоже… а таксисты, охранники, просто прохожие. Через одного то суют что-то, то, наоборот, вынести хотят. А сейчас вообще некогда с ними возиться, вот и приходиться носить… – студент махнул рукой и вдруг спохватился: – То есть вы его видите?
– Конечно, вижу.
Студент замялся.
– А как дырки сверлят, а потом пальцами…
– Да, вижу, как сверлят, как ломают, а потом руками лепят.
– Это что же? Взаправду, выходит. Я-то думал, что с головой не в порядке. Кой-кому рассказывал, так только смеются. Говорят, фантазёр хренов. Извините.
– Ничего.
– Так как же так? Зачем? – спросил студент и неуверенно добавил: – Они ведь живые…
– Ну, а что мы можем сделать, Андрей? Кто поверит? Хорошо, если просто посмеются, а то как в больницу отправят. Опять же, не у всех в голове покопаться получается. Вот взять тебя, например, или меня. Жена моя была такая же. Наверняка и ты ещё кого знаешь. А про остальных… Кто тебе сказал, что они живые?
– А какие же…
– Вот в том-то и весь вопрос. Да – ходят, да – разговаривают, но ведь это ничего не значит. Телевизор тоже разговаривает, – Алексей Маркович помолчал, – Хотя, кто теперь разберёт, может это они живые, а не мы. Не знаю. Но совет дам. Обруч свой не надевай часто. Не такой он тебе и помощник. У тебя же есть и голова своя и разум в ней, твой собственный. Это посильнее всяких обручей, уж поверь мне. Сам не впустишь – никто не влезет.
– Может быть, иногда, на всякий случай?
– Не увлекайся. Увидит кто-нибудь – хлопот не оберёшься. Рассчитывай на свой разум! А то сколько вон замучили таких за всю историю. Потом, спохватились, нарисовали зачем-то портретов, с обручами даже вокруг головы, но им-то не легче от этого. Вот будешь старый и слабый – пользуйся. Договорились?
– Договорились.
– Вот и хорошо. А скажи, ты любишь рыбалку? Давай уже защитишь диплом, махнём ко мне на дачу?
– Неудобно как-то.
– Андрей, да брось ты. Не стесняйся. У меня там причал удобный, порыбачим с него, по воде походим… Ну, ладно-ладно, ещё до диплома не раз увидимся, поговорим.
Андрей открыл дверь, выглянул в коридор и сообщил:
– Алексей Маркович, вас студенты ждут. Их много. Может, вам помочь чем?
– Нет, спасибо, пока не надо. Иди.
За Андреем захлопнулась дверь, довольно резко – пружина была туговатая, – и в кабинете распахнулось приоткрытое окно.
На Алексея Марковича дохнуло уличной жарой и духотой.
"Эх… устал я. А после обеда, верно, гроза будет", – подумал он, щёлкнул одновременно двумя замками, немного постоял с сомнением глядя внутрь своего дипломата. Решившись, достал золотистый обруч, закрепил на голове и вышел к ожидающим студентам.