Первым нарушил молчание всё-таки Герман.
— Привет. Может, всё-таки впустишь?
— Ой! — Лина посторонилась, пропуская его в прихожую. Он вытащил бутылку, поставил на стол и хмыкнул:
— Как и обещал. Ну что, дёрнем по рюмашке и вперёд? — Маскировать неловкость натужным юмором получалось плохо, но всё лучше молчания в дверях, когда он судорожно пытался придумать какой-нибудь комплимент, а в итоге забыл алфавит. Лина достала две кофейные чашечки.
— У меня нет бокалов для виски, — пояснила она, — и льда тоже нет.
— Ничего, — он отвинтил крышку. — этот сорт пьют чистым.
Пить восемнадцатилетний "Дьюарс" из кофейных чашек было форменным кощунством, да и вряд ли Лина оценила бы тонкий бленд, но Герман признавался себе, что взял алкоголь в первую очередь для себя, чтобы немного смыть странную одурь, которая сопровождала его почти всё время, что он провёл в этом городе, ну и придать определённой решительности, чего уж там.
Они чокнулись чашками и выпили. Лина закашлялась от крепкого напитка, утёрла выступившие слёзы и схватила яблоко. Смаковать тонкий купаж с ореховым оттенком и тонами ванили и шоколада она ещё не научилась. "Научим." Герман наблюдал за девушкой, потягивая свою порцию. В сарафанчике и балетках она выглядела ещё более хрупкой и беззащитной, а волосы, собранные в гладкий пучок, придавали лицу новое, более женственное и нежное выражение. Он долго смотрел на Лину, а потом сказал:
— Тебе очень идёт. Я понимаю, почему ты не одеваешься так каждый день.
— Почему? — шёпотом спросила Лина, у которой до сих пор горело горло от крепкого напитка.
— Тогда весь Солнечногорск был бы у твоих ног, а у меня и без того мало шансов. Ладно, ты, кажется, не хотела сидеть в конуре, так куда пойдём?
Лина снова покраснела, а потом вскинула на него бирюзовые глаза и заявила:
— Как куда? В парк. К озеру.
— В парк? — Он вытаращился в изумлении. — Лина, сейчас полдвенадцатого ночи. Ты уверена, что это хорошая мысль?
— Само собой. — Она лукаво улыбнулась. — Между прочим, ночью наш парк самое безопасное место в городе.
— Да ладно! — Солнечногорск продолжал открываться Герману новыми, неожиданными сторонами. — Что-то я не догоняю.
— Да это с майских пошло, — Лина сделала последний глоток и мужественно вытерпела обжигающую волну, — у нас же народ на всю голову больной. Вот на майские в парке и произошли четыре изнасилования, чуть ли не в один день. Школьницу какую-то, двух студенток и дачницу-москвичку. В общем, шум поднялся страшный, мы тоже это освещали. Ну и мэр приказал ночью парк усиленно патрулировать в любую погоду. Так что теперь в парке ночью можно спокойно гулять, никакой пьяни там нет, и машина полицейская ездит.
— Ну давай рискнём. — Герман подозревал, что первый же патрульный решит, что его неспроста понесло в парк чуть ли не в полночь, а потому решил подстраховаться. Паспорт в карман, травматику он ещё до визита к Лине оставил в гостинице, и тут вдруг он вспомнил одну вещь.
— Лина, у тебя есть лак для ногтей?
— Л-лак? — растерянно переспросила она. — Есть... А тебе зачем?
— Планирую завтра одну диверсию, хочу как следует тряхануть этого алкаша-"бегемота". Прилюдно я, как ты понимаешь, вынужден обходиться микрофоном, но тет-а-тет могу и посильнее надавить. Но для этого надо как следует подготовиться.
— А лак-то зачем? — Лина таращила глаз, ничего не понимая.
— Это я тебе расскажу по завершении операции. — Он встал. — Ну так что у тебя есть? Хотелось бы что-то красное.
Она открыла свой "косметический" ящичек, и взгляду Германа предстали двенадцать пузырьков с лаком, в основном коричневатой гаммы. К рыжим волосам Лина подбирала тёплые оттенки, от шоколадного до бежевого, но и от красных не отказывалась. Герман изучил всю палитру и вытащил флакончик с тёмно-бордовым лаком с кофейным отливом
— То, что надо. Я позаимствую и завтра верну.
— Хорошо... — Воображение Лины пасовало, она не могла придумать ничего толкового, зачем бы Кризбергу понадобился её лак. — Если тебе больше ничего не надо, то, может, пойдём?
— Да. — Он спрятал пузырёк в карман. — Прогуляемся.
Весь путь до парка они прошли в молчании, думая каждый о своём. Лина то терялась в догадках насчёт лака, то пыталась представить, как Герман будет говорить с "бегемотом", но чаще всего её мысли перескакивали на самого Кризберга, который шёл рядом, пиная камешки, молча курил и о чём-то напряжённо размышлял. Лина с вопросами не лезла, радуясь уже тому, что он приехал и у них почти свидание. Она посильнее запахнулась в палантин.
— Тебе не холодно? — Это были его первые слова за двадцать минут ходьбы. — Всё-таки ночь.
— Нет, — она покачала головой, — лето же. И ветра нет.
Потом опять наступила тишина.
У входа в парк их встретила патрульная машина. Полицейский предостерегающе махнул рукой, приказывая остановиться.
— Старший сержант Лукьянов, документики, пожалуйста.
Изучив паспорт Лины и вернув его без каких-либо вопросов, полицейский принялся листать паспорт Кризберга. Листал долго, на одну страницу смотрел ещё дольше, а потом протянул обратно, задумчиво сказав:
— Всё в порядке, хорошего вечера.
— Что он там у тебя нашёл? — Лина предполагала, что всему виной непривычные имя и фамилия, но Герман протянул ей свой паспорт со словами:
— Открой на первой странице.
В кожаную обложку было вложено удостоверение с "Петровки". Лина округлила глаза.
— Но зачем?
— Вот за этим. Чтобы придираться расхотелось. Объясняться, почему ты задержал сотрудника пресс-службы "Петровки, 38", этому сержанту не хочется от слова "совсем". Проявил бдительность, молодец. Но я догадывался, что мою рожу сочтут подозрительной, тем более, раз у вас там было не что-нибудь, а четыре изнасилования.
— Ты всегда просчитываешь на три шага вперёд? — К дедуктивному методу Лина никак не могла привыкнуть.
— Solche Arbeit. И это не так сложно.
Он снова замолчал, всё профессиональное красноречие куда-то делось, он просто хотел идти рядом с этой девушкой, чувствовать лёгкий жасминовый аромат волос, тайком разглядывать изящную фигурку и не портить этот вечер разговорами о морге и тестах ДНК. Герман Кризберг подозревал, что такой вечер у него будет один, потом его вновь подхватит водоворот рабочих будней, ругани с Катей, да ещё расследование, некоторые детали которого были по плечу только ему. Лина тоже молчала, не зная, как начать разговор. Это всё так бы и длилось, но они, наконец, вышли к озеру.
Сенежское озеро простиралось до горизонта, в еле заметной ряби блестела лунная дорожка, вдали чёрным ажурным цветком застыл фонтан. На пляже не было ни души, лишь солнечногорская русалка, бессменный страж озера, восседала на своём камне и играла на баяне только ей слышимую мелодию. Немногочисленные лавочки были пусты, фонари то тут, то там выхватывали то часть беседки, то смешную скульптуру, которых в парке было множество, то "мостик для молодожёнов", увешанный десятками замочков разных форм. Где-то трещал и надрывался невидимый коростель, ещё какие-то ночные птицы издавали щёлкающие и стрекочущие звуки, прячась в кронах. И впервые за долгое время на Германа снизошёл покой.
Он выбрал лавочку без разрисованной спинки, и они некоторое время сидели всё в той же тишине. Еле слышный шум воды убаюкивал, лунная дорожка мерцала и переливалась, а у самой кромки качался забытый детский кораблик.
— Хороший вечер. — Он откинулся на спинку и вдохнул полной грудью. — Ночью здесь совсем не так, как днём. Даже что-то лирическое присутствует.
Лина кивнула, глядя на лунный след. Некоторое время она собиралась с духом, а потом спросила:
— А что будет завтра? Ты хочешь потрясти "бегемота", а что делать мне?
— Для начала давай освежим то, что имеем. — Герман с лёгким неудовольствием перешёл на злободневную тему. — А мы имеем точное подтверждение того, что Сергей Кипятков был отцом этих детей. Это подтверждают уже не слухи, а генетический анализ. Сергей Кипятков умирает при странных обстоятельствах три месяца назад, в одно время, ну или почти в одно время с детьми. На его теле обнаружены следы борьбы и очень странные укусы, точно ему перегрызли запястья. Исходя из этого завтра утром я попытаюсь выбить из Николая всё, что он сможет вспомнить о событиях трёхмесячной давности. Выбить в прямом смысле, — пояснил Герман, глядя на взволнованную девушку, — потому что такие понимают только силу. Поеду один, тебе там быть ни к чему.
— А что же мне делать? — Лина обиженно закусила губу. — У меня ощущение, будто я путаюсь у тебя под ногами.
— Лина, если дело подразумевает хоть малейшую опасность, я иду один. Я из разных передряг выпутывался, а тебе незачем рисковать здоровьем и нервами. Кстати, ты не думай, что мне нечем тебя озадачить. — Он придвинулся поближе. — Я предлагаю тебе отутюжить СЭМЗ. Ты там уже была, тебя знают. Я не думаю, что в небольшом городке, где все друг друга знают, на заводе не были в курсе, в каких условиях живёт их уборщица, у которой трое детей, но они не ходили в детский сад и вообще жили как затворники. Поспрашивай, иногда что-то интересное вылезает, когда сам этого не ждёшь. А потом мы поедем в морг.
— Мы? — уточнила Лина на всякий случай.
— Да, мы. Со Стрижевским я вчера договорился на шесть вечера, когда морг уже закрыт. Я тела уже видел, тебе на это смотреть не стоит. А поговорить с ним надо, и ты расскажешь Вадиму Яковлевичу, чем тебя "порадовал" Горелов. Чует моё сердце, опять какой-нибудь привет всплывёт... — Он придвинулся ещё ближе и слегка приобнял девушку за плечи. Лина не отстранилась, только сидела тихо, как мышка, боясь спугнуть, Герман это видел, но заставить себя отодвинуться не мог.
— А меня во всей этой истории пугает совсем другое, — шёпотом сказала Лина и положила голову ему на плечо, — только я стараюсь об этом не думать...
Герман понимал. С самого первого дня он пытался вытравить из памяти стылую комнату с железной кроватью и тремя фотографиями, он не верил в сверхъестественное и был атеистом. Даже когда фото Максима указало ему на ноготь, он всеми силами старался убедить себя, что это случайность... и не мог. Он вдохнул жасминовый аромат и тихо сказал Лине в ухо:
— Давай всю чертовщину оставим напоследок. Когда мы не найдём объяснений...
— Но мы их не найдём, — возразила Лина, — потому что мы не знаем, как такое может быть. Я читала всякие страшилки про прОклятые дома, про призраков... но ведь их не бывает.
— Я за годы общения со следаками всякого наслушался. Знаешь, бывают необъяснимые вещи. Вот совсем необъяснимые. Был случай... Он в эфир так и не вышел, главный сказал, что мы солидная телекомпания, а не эзотерики с Рена, и сюжет зарубили. Он в архиве пылится, если не потёрли уже. Там задержали парня, подозреваемого в изнасиловании и убийстве. Он ни в какую, всё отрицает, а пока экспертиза, пока то-сё... Из Челябинска приехали родители и бабушка погибшей, разрешение на выдачу тела получить для захоронения. До похорон, правда, допрашивать не принято, но тут следователь решил пойти на уступку: люди-то издалека приехали. Ну, на допрос вызвали мать и отца, бабушка пока в коридоре ждала. И парень этот там был, к батарее пристёгнутый, рядом адвокат его и опер, который задержанного доставил. И вот эта бабка так на парня уставилась, что тот аж с лица сбледнул. Стал что-то ей кричать, мол, это не он и всё такое. А она молчит, только смотрит. Камеры потом отсматривали, всё так и было. А парень потом в туалет попросился, прямо свело у него. Его отстегнули, в туалет отвели. Там и оставили. А когда он попросил прикрыть дверь, опер убедился, что окно закрыто, решетки стоят — и вышел. Правда, дождался, пока тот штаны снимет, и руку ему одну пристегнул к петле в кабинке...
Лина слушала, не дыша, как наяву видя перед собой эту картину. Герман говорил тихим, размеренным шёпотом, вспоминая случай пятилетней давности, но Лина чувствовала, что он снова проживает, пропускает сквозь себя нечто, очень похожее на комнату в доме на Крупской.
— ...Его там и нашли спустя буквально пять минут. Он еще жив был, но уже без сознания. Скорая приехала, в больницу его отвезла, и там он часа через полтора умер. Он себе в той кабинке вены на руках перегрыз. Перегрыз — это для протокола, по сути он себе руки до кости разодрал. У него свое же мясо в зубах клочьями застряло…
Лина сдавленно охнула, вспомнив рассказ Горелова, её начало трясти. Герман сильнее прижал девушку и продолжал в самое ухо, касаясь губами кожи:
— Уже посмертная генетическая экспертиза показала: под ногтями жертвы действительно были кожа и кровь этого подонка. Никто не мог понять одного: парень в туалете не издал ни звука, а врачи говорили, что он грыз себе нервные узлы, боль должна была быть адской. Причиной его смерти как раз и стал комбинированный болевой и геморрагический шок... А я только вспоминал, как та бабка на него смотрела, молча, недобро, будто сверлила глазами, признание выбивала... Так что, лисичка, в мире полно необъяснимого. И наш случай как раз из таких.
Лина всхлипнула, и Герман мысленно обозвал себя идиотом. Нашёл, что рассказывать девушке при луне, нет, Кризберг, это не лечится, сухарём родился, сухарём помрёшь, и нечего оправдываться...
Он слегка отстранился, достал сигареты и пробормотал, обращаясь к зажигалке:
— Извини ради бога. Меня с этой чертовщины куда-то совсем не в ту степь занесло. Хотел байками из жизни поделиться... я полный осёл.
Лина зябко закуталась в палантин и тихо сказала:
— Да ничего... просто так страшно это всё... Сколько же ты видишь зла...
Кризберг со вздохом затянулся. Безумно хотелось опрокинуть стаканчик "Дьюарса", да что там стаканчик, полный стакан до краёв, опрокинуть и забыть эту свою идиотскую выходку. Но напрашиваться к Лине на новую порцию он не решился. И так уже испортил впечатление о себе прямо как в том ролике: "Максимально!" Лина тем временем покосилась на него и тихо произнесла:
— Да не переживай ты так. Ночь на то и ночь, чтобы страшилками обмениваться. Да и случай обязывает...
Он повернулся и внезапно рассмеялся. От сердца немного отлегло, хотя Герман Кризберг всё равно считал себя ослом и бестактной сволочью.
— Давай сворачиваться понемногу. Тебе надо поспать, а мне завтра тоже вставать ни свет ни заря, готовиться к разговору с "бегемотом".
— Как готовиться? — Лина снова вспомнила про лак.
— Здесь боятся двух типов людей: ментов и коллекторов. Я не мент, хоть и удостоверение имеется, а вот выбивателя долгов уже однажды изображал. Очень вышло достоверно, режиссёр аплодировал стоя. Просто надо чуть-чуть подправить внешность, чтобы этот алкаш меня не опознал.
— А лак-то зачем? — У Лины всё равно не укладывалось в голове, как лак для ногтей может помочь изобразить коллектора.
— А вот увидишь завтра, — подмигнул Герман, — надеюсь, выйдет похоже на правду. Пойдём, уже совсем прохладно.
Они дошли до квартиры Лины, и девушка замялась, не зная, как ей быть. Хотелось пригласить его "на чашечку виски", но это уже совсем ни в какие ворота, и он говорил, что снял номер в гостинице... Пока она размышляла, розовея ушами, Герман нагнулся, быстро поцеловал девушку в губы и так же быстро направился к лестнице. На середине пролёта он поднял голову и сказал:
— Созвонимся.
Потом его фигура исчезла за поворотом.
Продолжение: http://proza.ru/2019/01/19/1967