Ночь. Полустанок. В предрассветной дымке проступили очертания холмов, но небо еще темное. В теплушке, где я коротал время, ожидая поезда, слишком душно. С трудом открыв разбухшую дверь, я вышел в на воздух.
Рельсы острыми саблями утыкались в темноту. Даже в темноте они отчетливо были видны. Тишина сковала пространство. Ни единого звука.
Поезд должен был показаться слева, из проема дремучих пихт, но никакого намека на его появление нет, да и не могло быть. Ведь даже прожектор паровоза, не смог бы пробить такую темноту и густой утренний туман. Обычно, сначала ожидающие начинали слышать его натужное пыхтение, рельсы начинали недовольно гудеть, и только в последнюю очередь, в предрассветной дымке появлялся луч прожектора, который утыкаясь в туман, словно катил перед собой большой светящийся шар.
Липкие объятия темноты. Они особенно явственно ощущаются в горах. Темнота скатывается с окружающих тебя холмов фиолетовыми клубами, обволакивает, крутится в ногах, вяжет руки. Невольно тянешься за сигаретой, чтоб на мгновение отодвинуть бархатную темень на несколько сантиметров зажженной спичкой и ощутить себя в пространстве. Уголёк сигареты оранжевой точкой режет темноту, становится ориентиром, дает надежду, возможность сосредоточиться...
В какой–то момент это ощущение теряется, кажется, что уголёк сигареты расплавит лоснящуюся сажей плёнку плена и она начнёт оплывать грязными струями в разные стороны, а в образовавшиеся дыры заструится потоки света, и тебе в лицо подует тёплый ветер, ворвутся ароматы лета, щебет птиц, стрёкот кузнечиков и можно бежать босыми ногами по бесконечному полую цветущих одуванчиков навстречу белым, кудрявым облакам...
Закрадывается мысль: а вдруг ничего уже этого не будет? Не будет более никогда яркого солнечного света и стрекота кузнечиков? Ни зелёной травы, ни тёплых волн воды, ни покрасневшей от загара кожи?.. А будет только эта липкая густая тьма и бесконечная снежная кутерьма, выдавленная нависающим небом?
В прошедшую зиму неистово сыпал снег. Низкие тучи приносили немыслимые количества снега. И он падал, падал, падал... В какой–то момент дворы и тропинки перестали расчищать. Усилия оказывались напрасными: стоило дойти до ближайшего ориентира, как результат работы уже оказывался под пушистым покровом. Снежинки падали с ощутимым шелестом, а от общей оглушающей тишины он казался явственным и сливался в симфонию, ритм которой отбивало сердце. Люди передвигались на лыжах, лошади утопали в снегу.
Продолжение следует...