На причале лежал всякий груз: иногда битые камни, щебень всякий там, песок; иногда - горки переливчатого антрацита, как у нас в тиксинском порту, только значительно меньше - в Тикси то были не горки, а горы... Иногда, тоже горками, куски чёрного лоснящегося вара. Вар мы, дети, очень ценили. Кусочек вара можно было стащить и потом жевать целый день... А бывали ещё целые горы сверкающей, точно хрусталь, каменной соли. И тоже можно было стащить кусочек, положить в кармашек школьного передника и потом время от времени лизать. Соль была настоящая, солёная.
Я гуляла себе по причалу, любовалась работой всяких там лебёдок, слушала пленительные крики: "Майна! Майнай помалу!... Левей... ещё чуток... Хорош!" "Вира!..", - пока кто-нибудь не говорил мне: "Девочка, что ты здесь болтаешься? Шла бы ты в школу..." тогда я уходила - только, конечно, не в школу.
Я проходила через двор нашего детского садика и неизменно удивлялась, какая короткая растёт теперь здесь трава. А когда мы были маленькими, трава была такая высокая-высокая... Во дворе садика я обычно задерживалась возле башни, где когда-то был маяк. Теперь-то маяк перенесли в другое место, а башня осталась. Она была обитаема. В прежние времена в ней жил охотник дядя Костя, и у него была собака Альма. Очень умная собака, охотничья. Она любила детей, и мы её все любили. Мы бросали для неё палки в воду, и она, бросившись с берега в море, находила их и приносила обратно. И отряхивалась прямо на нас блестящими солёными брызгами. Так здорово!.. Теперь уже не было ни дяди Кости, ни Альмы...
По самой кромке берега, минуя бетонные доты (или дзоты), я обходила ограду и выходила к устью реки Сиурань; так она, кажется, называлась; но в просторечьи, по-местному, её звали иначе, грубым именем, которое я не хочу повторять. Это была не настоящая река, а просто ручей такой. По городу она текла в бетонных берегах и через неё был даже мост - напротив летнего кинотеатра Куникова. Там вечерами собиралась молодёжь... А здесь, в устье, река текла без всяких берегов, разбиваясь на множество маленьких ручейков. Я переходила ручейки по камушкам и шла дальше.
Потом я подходила к такому месту, где уже нельзя было идти по гальке, а надо было подняться на набережную. Набережная бетонными плитами упиралась прямо в воду. Об эти плиты во время шторма волны бились, и фонтаны брызг перехлёстывали через парапет. Я очень любила это место... Там ещё на берегу с некоторых пор стоял памятник Лермонтову, задумчивый такой; а зимой на площади ставили городскую ёлку. Но площадь была дело второе; главная была здесь набережная, где волны разбивались и брызгались.Вот за что я любила это место.
Потом я иногда проходила через пляж дома отдыха "Приморье". Когда заканчивался курортный сезон, туда можно было пройти даже без пропуска: никто не дежурил. Настилы мостков на зиму снимали, но железный каркас оставался до весны. По железным всяким балкам можно было, держась за перила, дойти до конца, где лесенка спускалась в воду. И можно было, если ты смелый, сесть на железную перекладину и посидеть над водой... Я была смелая, но скоро уставала, потому что на железке сидеть неудобно. и я возвращалась на берег и шла дальше.
А иногда я не заходила на пляж, а обходила его "в соснах". Там были сосны, на берегу. Их когда-то, сразу после войны, сажали школьники. И мой старший брат, Олег, тоже. Он тогда ещё не уехал в свой институт, а учился в первой школе. Мне было трудно его представить маленьким, ведь он всегда был для меня старшим братом и очень большим... Теперь сосны выросли, там образовалась целая роща. Приходить туда так и называлось: идти в сосны.И в этой роще стоял памятник героям Гражданской войны...
Вот я проходила в соснах и снова спускалась к воде.
По самой кромочке на гальке лежал толстый волосатый матрас из водорослей. В этом матрасе много чего было - обточенные морем мутные стекляшки, какие-то палочки, ракушки. Можно было пемзу найти... Я шла очень медленно, всё рассматривала и слушала музыку, которая звучала где-то внутри меня. Она никогда не выходила наружу, и я не могла бы её спеть. Даже промычать не могла бы...
Берег не был ещё забетонирован, и за моей спиной желтела глина, скалились камни. А возле ног шевелилось море.
И вот я шла, шла и доходила до моей любимой скалы. До неё ещё нужно было добраться, и я чувствовала себя очень ловкой и очень отважной, карабкаясь по камням. А добравшись, бросала на скалку портфель, чтобы было уютней, садилась на него и спускала ноги над бездной.
Под самыми моими ногами дышало, вздымалось море. Внутри меня была мелодия. Та самая, которую я не могла ни пропеть, ни промычать... Я очень хотела быть моряком. Потому что видела, как море закругляется на горизонте, где дрожало марево. Потому что я всем своим организмом чувствовала, что Земля - шар, такой большой шар, а небо - такая сфера вокруг меня и вокруг самого моря. И вокруг всей Земли. А выше, над синей сферой, вообще необъятный, даже для моего воображения, был Космос, и там летала такая металлическая штучка, запущенная с Земли - спутник летал. И он посылал сигналы в пространство. Разговаривал с Космосом по-человечьи...
Я очень хотела быть моряком. Я знала, что девочке хотеть быть моряком глупо. Это только мальчики становятся моряками. Юрке, брату моему, можно, а мне - нет...
Но мне было всё равно, мальчик я или девочка. Я - это Я, и всё! И всё! Я просто хотела быть моряком. Я просто очень хотела быть. Просто хотела БЫТЬ! И всё!
Потому и с уроков сбегала.
2019 г.