Где-то запутались провода, свет погас - как раз, когда мы с Наташей занимались своим английским. Борис Иванович объяснял нам разницу между тем, как мы понимаем время в нашей обыденной жизни, и грамматической категорией времени. А я размышляла о том, какое великолепное ощущение настоящего времени этот самый Present Continuous! Ощущение вечно стремящегося в прошлое и в будущее, ускользающего настоящего... Вот - не думала, а скорее чувствовала я, вот мы втроём, в тёплой комнате - не сидим, а "есть сидящие" (are sitting here)... За окном ветер, дождь (it's raining)... Вот мы разговариваем, "мы есть разговаривающие" (we are talking) - а время течёт, и каждая секунда, каждое мгновение стремится в прошлое; и каждый порыв ветра за окном; и каждый шлепок капли на стекло; и рассеивающийся под потолком дымок от папиросы Бориса Ивановича; и вот этот жест Наташиной руки, и её вопрошающий взгляд... и мои мысли... Всё, всё стремительно исчезает... И я... Я тоже исчезну незаметно... И сердце моё болело от тоски - всё из-за этого самого "презент континууса"...
Вот закончилось время, отведённое для наших с Наташей занятий. Мы надели свои плащи и сапожки и вышли в ненастную темень. Зонтика не было ни у меня, ни у неё. Какой в нём смысл? Раскрытый, он парусит, и его всё равно не удержать на таком ветру. Ветер его ещё и вывернет, сломает...
На улице нам неожиданно стало весело. Конечно, ветер; конечно, дождь, ручьи и лужи под ногами, да такие, что не обойти. Но эти весенние запахи! Запах мокрой земли, цветущих деревьев!.. А вон смотри, какие нарциссы вон в том саду! А за той оградой - гиацинты! Здорово как! Я уже и фиалки собирала - знаешь, где? Около "Дружбы", там есть такое местечко, там всегда первые фиалки. Ох, как не хочется домой... "А пойдём ко мне! - сказала Наташа. - Ты ведь у меня ещё не была".- " А пойдём!"
Я уже говорила, что жила Наташа возле порта, у самого моря, в обитаемой башне, где прежде был маяк. И на первом этаже жили её родители, а на втором была её комната. отдельная комната, представляете себе! По тем временам - роскошь необыкновенная. Я жила вместе с сестрой и братом в одной комнате, и это было везеньем. А теперь я делила комнату только с бабушкой. Но чтобы своя, отдельная...
Внизу у Соколовых ничего необычного не было. Была комната родителей; была общая комната, в ней кухня, столовая, гостиная, библиотека - как водится, всё вместе. По отдельности бывает только в книгах. Печка тоже топилась там. И она была натоплена. Наташина мама распялила перед ней наши плащи, чтобы сохли, а нас напоила чаем. С волос у нас капало, хоть нам и дали полотенце, чтобы мы их вытерли. Но очень уж много попало на нас дождя. Весеннего дождя, заметьте, хоть и холодного.
После чая пошли мы с Наташей наверх. и тут уже было не как везде.
Лестница наверх была не обычная, а в и н т о в а я... То есть она закручивалась такой спиралью. Я никогда не только не ходила по таким лестницам, но и не видывала таких! А Наташа поднималась и спускалась по ней с детства, каждый день, да по несколько раз!
А в комнате у неё висела на стене картинка, глянцевая такая, видно, из какого-нибудь иностранного журнала (каких я тоже в жизни не видывала). на этой картинке была - не рисованная, а сфотографированная, причём цветная - блондинка самого зарубежного вида. Она завлекательно улыбалась - точнее, полуулыбалась - ярко накрашенными, карминовыми губами и карими глазами с подкрашенными ресницами; и, не стесняясь возможных зрителей, закуривала тонкую заграничную сигарету. На пальцах ногти у неё были длинные, острые, покрытые таким же ярким лаком, как помада на губах; на лицо падала вьющаяся белокурая прядь. Она была прекрасна и... бесстыдна. Так бесстыдна и так прекрасна, что я поскорее отвела от неё глаза. А Наташа - хоть бы что!..
Покрывало на постели у Наташи было какое-то особое, бархатистое, и подушки не торчали уголками кверху, одна на другой, как было принято, а мягко лежали у стены без всяких кружевных накидушек. На этой постели можно было сидеть, как на диване, и даже прилечь, если захочется. Можно. Как на диване.
Между постелью и письменным столом стояло кресло, а за креслом торшер. А возле другой стены - пианино. Полка с книгами, ковёр на полу. Вазы для цветов и на столе, и на пианино, и на окне. Две хрустальные вазы, а одна - цветного стекла... Всё тут было непривычное, какое-то не совсем советское. Но ведь это же и был необыкновенный дом! Это был не дом, а башня, и стоял он у самого моря.
Было очень слышно, как бушует море, как беснуется ветер, как хлещет дождь. Свет уже дали, но мы не включали лампочку, которая под потолком, а включили торшер. Приглушённый абажуром, мягкий боковой свет добавлял таинственности комнате, и без того необыкновенной. И ещё - представляете - все эти звуки: шум дождя и ветра, голос моря...
Я попросила Наташу сыграть что-нибудь. Она ведь не как я; она окончила-таки музыкальную школу. Наташа не жеманилась, сразу села за пианино. Мы выбрали "Злизе". Моя сестра Таня очень хорошо играла "Элизе", и я думала... Но Наташа играла плохо. Ненамного лучше, чем я, наверное; только что ошибалась реже. Ну и ладно, пусть так! Я всё равно знала, как это должно звучать, и как эти звуки должны вплетаться в звуки ненастного вечера. И мне было...
Не могу сказать, к а к мне было. Тоска ещё сильнее, чем раньше, впилась в моё сердце - та самая тоска, которую знает только юность.Я ч у в с т в о в а л а
Космос за окном. Там, за тучами, высоко-высоко, где звёзды, в необозримом пространстве - чувствовала я - без всякой опоры, висело отражение этой комнаты, Наташи за пианино, моё собственное отражение. Оно было связано со мной тонюсенькими ниточками света от торшера - света, пролетевшего сквозь пространство и нарисовавшего наши отражения, нашу проекцию там... Там - это г д е ?.. Там - это к о г д а ? ..
Проклятый "континуус", уносящий неведомо куда каждый звук пианино, каждый шлепок дождя по стеклу, каждую новую руладу ветра - каждое мгновение моей жизни! Ведь вот оно есть - и его уже нет; оно утекло куда-то в прошлое. Исчезло... Исчезаю и я...
В этот вечер, в бывшем маяке, на верхнем этаже обитаемой башни...
2019 г.