Эти двери нараспашку мне знакомы.
Только чья же там рубашка из нейлона?
Совершенно незнакомая рубашка...
Это значит, далеко уехал Сашка...
(из дневника девчонки)
Как хорошо, что кто - то придумал электрички.
Не нужно тащиться ночью на поезде в душном вагоне,
пытаясь уснуть на жесткой полке.
Впрочем, раньше она любила поезда.
В дороге ведь главное не КАК ехать, а КУДА.
А все поезда когда - то несли ее навстречу счастью...
..Когда под вечер Сашка берет в руки гитару,
лицо его становится почти красивым.
Сумерки мягко ретушируют несовершенства кожи,
а отросшая за лето грива волос смягчает неправильность, резкость черт.
Тате, конечно, известно, что в сказках наутро карета превращается в тыкву,
царевна - обратно в лягушку.
А Сашка, получивший кличку "Савелька" за некоторое сходство
с актером Савелием Крамаровым, назавтра предстанет снова
обычным мальчишкой, веснушчатым и долговязым.
..Но сейчас ночь. И Сашка с гитарой вновь превратился в менестреля...
Одна нехитрая песенка в его исполнении
особенно полюбилась тем летом Тате:
- За лесами - за холмами
речка - Оледышь кружит...
Ах, какое же название!
Словно глоток ледяной воды в жаркий полдень:
- О - ледышь... Речка - Оледышь.
..Далеко позади остался перрон, милое и чуть печальное лицо сестры.
Замелькали поля с островами березовых колков.
И где - то на горизонте уже замаячила
остроконечная полоска пока еще далекого бора.
Потянулись другие станции. И на каждой из них - речушка...
Сколько же их по Сибири и Алтаю, невеликих притоков великой Оби,
разливающихся морями по весне, чтобы напоить заливные луга,
так дурманно благоухающие высокими травами летом.
Где - то там, за далью тумана, осталась и речка их детства.
Говорят, стала она холодной и в ней уже давно никто не купается.
Винят в том тальник, что густо разросся по берегам
и оттого вода не прогревается солнцем.
А раньше какой же теплой она была, особенно к вечеру!
И купались в ней до темна все от мала до велика.
Отчего это в детстве все наши речки такие теплые?
Или это нам только кажется?..
Остыла речка... Всем теперь не достает тепла...
Тепла тех, кто когда - то согревал нас...Сердцем или весельем...
Наконец то и бор!
- Следующая станция: Чумыш!
..Пахнуло вдруг чем - то позабытым, таким счастливым и далеким...
То ли спелой малиной, то ли нагретой за день полынью...
И чей - то звонкий, милый и до боли знакомый голос,
словно издалека окликнул ее по имени.
Так называли ее в детстве!
..Это сестра ее двоюродная, Алька, загорелая и длинноногая,
прозванная за синеву глаз Васильком,
в веселом коротком сарафане, стоит у калитки в огород .
В кадке с водой, плавая, мокнут сорванные для засолки огурцы.
Пахнет укропом, смородиновым листом и стружкой.
Это то самое лето!
Альке шестнадцать лет...
Самой Тате только тринадцать. Еще не острижена коса.
Она собирает малину в большую эмалированную кружку.
- Тата! Ты где? Ребята на речку зовут...
Именно так и выглядит счастье...Простое, человеческое.
И нет в нем громады надоевшего города с ежедневным ранним подъемом,
промозглых скользких улиц в смоге, пронзительного школьного звонка,
скуки обыденности.
Тут, в стране счастья, вечные каникулы, в разгаре лето,
а рядом - старшая сестра и веселые друзья - мальчишки.
И речка ждет их под горой, и уже поспела малина!..
..Она и сейчас ее собирает, у себя на даче.
Вот только малина больше не пахнет счастьем...
- ..Станция Чумыш!
- За лесами - за холмами
речка - Оледышь кружит...
Я с закрытыми глазами
повторю все виражи.
- Помню я, в году далеком
на ту сторону реки
мы, мальчишка и девчонка,
плыли наперегонки...
И наперегонки они плавали в то лето, и просто дурачились в воде,
а потом долго сидели на берегу, глядя на кружение воды.
- Ведь правда, хорошо, а, Саш? Красивая у нас речка?
- Хорошо! Но Чумыш красивее и шире. Даже не сравнить.
Он сразу за огородами в деревне у нас течет.
Я дома, как встаю, сразу туда.
- Купаться?
- Рыбачить. Меня лодка у берега ждет...
Печет то как! Поплыли, девчонки?
Возвращались только к вечеру, когда усталое солнце садилось за огороды.
Тата с Алькой шли встречать со стада корову,
а Сашка с ребятами оставался на лугах гонять мяч...
По вечерам все собирались у девчонок на веранде.
Гитара ходила по кругу.
Редкий мальчишка в ту пору не умел брать три блатных аккорда,
(кто не умел, того учили), петь же пытались даже самые безголосые,
впрочем, не вызывая нареканий.
К тем же, у кого действительно имелся голос,
отношение было особое, трепетное.
Они могли бы так сидеть до утра, но в дверях среди ночи
молчаливо возникала высокая сухощавая фигура.
В темноте ее поначалу принимали за одного из парней,
пока не раздавался гневный надтреснутый голос деда,
одной фразой разгонявший всех по комнатам.
Было смешно, словно они пионеры, застигнутые вожатым.
Потом все, конечно же, потихоньку возвращались, уже без гитары.
И еще долго шептались, давясь от смеха,
пока у девчонок не начинали слипаться глаза.
Впрочем, веселье царило не только в их доме:
повсюду, на скамейках и у ворот, до утра звучали голоса и аккорды
и кто - то, молодой и веселый, невидимый в темноте летней ночи,
заливался смехом; а кто - то курил, мерцая огоньком папироски...
Небольшой заречный заводик все никак не мог построить общежитие
для ребят - пэтэушников, приезжавших из соседних деревень.
Все они ютились на квартирах. Комнаты сдавались чуть не в каждом доме.
Вот и у них в одной из комнат большого дедовского дома
стояли две железные кровати, на которых спали четверо ребят.
Чтобы через два года, получив профессию, уйти в армию,
освободив кровати для других...
Но о предстоящей осени, когда это должно произойти,
пока никто из них не думал.
Еще во всю цвело лето.
И лишь подкравшийся август с его звездопадом в густой ночи
намекал о том, что всему на свете,
даже такому вот, невероятно веселому, лету,
однажды приходит конец...
Ах, сколько же песен звенело!
Тата едва успевала записывать слова, да и на гитаре играть пока не умела.
Песенно - гитарная юность еще только поджидала ее.
Сашка взялся было обучать Тату, однако ничего не выходило:
ее рука была слишком мала для мальчишеской гитары.
Но заветные три аккорда Тата узнала именно от Сашки!
..Сколько же было потом в ее жизни и песен, и гитар!
Но ни в одно другое лето не была она
так беззаботно, так безусловно счастлива!
Кроме песни про речку - Оледышь, полюбилась Тате еще одна,
немного грустная, (Сашка откуда - то знал и бардов),
называлась она "Синильга".
Пел ее Сашка особенно задушевно...
- Куда ж мы уходим и что же нас гонит,
Куда же влечёт вас лихая судьба?
Мы встретимся снова в пустынном вагоне
И ты улыбнёшься: - "Привет, старина!"
..Когда - нибудь они встретятся. Это будет непременно в поезде.
И это будет ночь!..
Ведь все поезда ходят почему - то ночью.
Они будут сидеть напротив друг друга и смотреть в глаза.
И вспоминать...
Это необыкновенное, и теперь уже такое далекое, лето.
Эту ночную веранду и всех ребят. (Где - то тогда они будут?..)
- И вспомним, как вместе с тобою мы жили,
как слали проклятья нелегкой судьбе...
А сами Тата с Сашкой, какими то будут они?..
- Мы стали иными, мы стали другими
в измене друг другу и сами себе!..
Сашка, резко ударив последний раз по струнам, передает гитару соседу,
а сам опускает голову на колени Таты.
Волосы у него за лето выгорели и торчат ежиком.
От них пахнет солнцем и речкой. Летом и счастьем!..
Тате так нравится в темноте их потихонечку гладить...
Неужели она влюбилась тогда? (Тата тогда часто влюблялась)
Наверно влюбилась.
Только сама Тата так не считала. Ей казалось, она любит Сашку, как брата.
Как брата, которого у нее никогда не было.
Ведь именно так и должны любить люди старших братьев!
Да и он относился к ней как к сестренке.
Позже, из армии, присылал смешные открытки и рисунки, он неплохо рисовал.
И письма тоже писал он Тате. И даже однажды был у нее в городе!
У него тогда был отпуск, он был проездом, и Тата провожала его на автобус...
- А на речке этой лето
не смолкает никогда...
А на речке наше детство
остается навсегда!
..То было последнее лето ее детства...
Ни в одно другое не была она так счастлива.
И ни в одну другую осень не щемило так пронзительно сердце...
Когда на ноябрьские праздники Тата приехала в гости из города,
в комнатке жили уже другие мальчишки,
тоже веселые, шестнадцатилетние.
И снова кто - то играл на гитаре.
- Наступила зима, журавли улетели...
Опустели вокруг, побелели поля...
Голос был красивый. Чужой.
..А на гвозде, над Сашкиной кроватью,
висела чья - то незнакомая рубашка!..
..И когда Тата, потеряно бродившая по дому, заглянула на веранду,
где жили они с Алькой все лето, ту самую веранду:
теперь уже со слегка замерзшими стеклами, пустую и всеми покинутую;
когда разглядела рассыпанную кем - то из ребят колоду карт
и чей - то оставленный песенник на пыльном подоконнике,
у нее вдруг до боли защемило сердце, перехватило горло...
..И она безутешно заплакала...
- Лишь оставила стая
среди бурь и метелей
одного с перебитым
крылом
журавля!..
На другое лето сестра выскочила замуж и покинула Тату.
А завод, наконец - то, построил для ребят общежитие...
С той самой поры в их доме и на зеленой улочке
навеки поселилась тишина...
Враз стало слышно, как плещут листвою придорожные тополя,
а в пыли под сиренью стонет разомлевшая от жары курица.
По ночам уж больше не слышно было ничьих гитар...
И только тревожно гудели, пролетая над темными лугами и речкой,
скорые, неуемные поезда...
Именно тогда ушло из жизни Таты что - то очень хорошее.
Вероятно, это улетело счастье.
А может, просто закончилось детство.
- Следующая станция - Репьево!
Дверь из тамбура отворилась и в вагон зашли двое,
оба в штормовках и резиновых сапогах -
мальчик лет семи и мужчина с рюкзаком и удочками.
Высокий, веснушчатый.
Похожий на актера Савелия Крамарова...
- Деда, деда, вон там у окна есть место!
- Не суетись, Андрюша. Нам выходить на следующей.
..Она узнала его тотчас!
Узнала, только сразу не решилась окликнуть.
Ей вдруг показалось, что это будет глупо.
Он ведь, наверняка, ее не вспомнит.
Да мало ли с кем сводит нас юность.
Мало ли с кем делим кров и купаемся в речке...
Мало ли кого учим играть на гитаре,
стараясь удержать на ладах тонкие дрожащие пальцы...
Она не окликнула, потому что не сомневалась -
он не узнает!
А если и припомнит, то лишь учтиво улыбнется,
словно едва знаком.
И этого никак нельзя допустить,
потому что ей вдруг отчаянно захотелось
снова броситься Сашке на шею,
как тогда, в их последнюю встречу,
у автобуса, увозящего его навсегда.
Она и не подозревала, что до сих пор живет в ней та девочка,
с огромным горячим сердцем, с нежностью, бьющей через край...
Она не окликнула, потому что невозможно, невозможно
просто кивнуть человеку,
которого ты, (пусть полвека назад ) - обнимала за шею!
Обнимала, не потому что любила, а потому что провожала БРАТА!..
..Да вот только братом он ей не был...
Потому что незадолго до дембеля перестал писать.
И она, должно быть, навсегда осталась в его памяти
девочкой в косичками.
У автобуса, уходящего на Алтай, домой.
К речке - Оледышь, где ждала на берегу лодка...
Просто перестал писать!
И никогда не узнал, как сложилась ее судьба,
в какую чУдную бабочку через пару лет, оставив детский кокон,
превратилась та девочка, которую он учил когда - то играть на гитаре,
и с которой плавал наперегонки.
Не услышал ее песен...
Не удержал от ошибок.
Не...
..На остановке они вышли и она смогла получше разглядеть его.
Все такой же высокий и худой, чуть сутулый,
Сашка уж больше не казался нескладным.
У нее вдруг защемило сердце, как когда - то давно,
словно это кто - то свой, милый, снова уходил от ее навсегда.
Точно они опять расставались...
На этот раз так и не обнявшись!
И она ничего не сделала, чтобы задержать его!
А нет бы окликнуть, заглянуть в знакомые глаза.
Он все бы вспомнил, пусть и не сразу, - обязательно вспомнил!..
..Но поезд плавно набирал ход и окликать уже было некого...
..Как он там пел тогда?
- Куда ж мы уходим
и что же нас гонит,
Куда же влечёт нас иная судьба?
Мы встретимся снова
в пустынном вагоне
и ты улыбнешься:
- Привет, старина!
..Она всегда знала, что когда - нибудь
они с Сашкой обязательно встретятся...
..И будет это
непременно
в поезде!..