Пляж оказался не очень широкий; но в складках ближних скал что-то не было заметно гротов. А жаль! В гротах. бывает, ручейки по стенкам бегут и сверху капает...Неважно! Надо просто найти, где можно наверх выбраться. Там трава, она в росе... А, вон там скалки пониже! там мы и вскарабкаемся.
Не то, чтобы Валька была опытной скалолазкой. Наоборот, скалолазкой она как раз не была. У неё, к её стыду, от высоты голова кружилась; и в благородном деле восхождения она всем ребятам в своей компании уступала. Но здесь не в том было дело, чтобы кого-нибудь победить, а в том, чтобы до травы добраться, где роса. И Валька полезла, цепляясь... сама не знает, за что. Где берег был пониже. Хотя у неё и ноги дрожали, и вообще... И как-то выбралась.
А наверху! Наверху всё сверкало в свете зари от крупных капель росы, покрывавших бурьян! Валька, буквально упав на колени, стала слизывать эти капли - и так, на четвереньках, с высунутым языком и отползала от обрыва. Ничего, всё равно её никто не видел...
Стало немножко легче - но только рту, языку и нёбу. А внутрь как будто ничего и не попадало. Там всё равно всё было сухое и жгло. И ещё - ладони начали болеть, ну прямо очень! Она их таки стёрла, стёрла-таки. Мозоли свои сорвала... Теперь бы найти подорожник... Но подорожник растёт около дорожек, потому так и называется. А вокруг только высыхающий бурьян да держи-дерево со своими колючками...
Однако было уже практически светло, даже звёзды почти все погасли. Вставало солнце. И Валька увидала вдали такую серебристую извилистую линию. Это должны быть вётлы, которые в наших краях растут вдоль ручьёв и речушек. Это уже ура! Тем более, что прямо под ноги подкатилась каменистая узенькая тропка, как раз в ту сторону. И Валька, счастливая, пошла по ней.
К полному восходу солнца она действительно вышла к руслу. Правда, речка уже стала пересыхать, уходить куда-то под камни, как это бывает летом в наших местах. Но то тут, то там оставались большие лужи. В них даже живность какая-то водилась, вроде головастиков. Плевать! Главное, вода! Вода, которую можно пить горсточкой - пить, а не слизывать языком. И Валька стала пить, чувствуя, как вода даже уже и внутрь попадает, смачивает всё там... Правда, её потом вырвало, и она поскорей ушла от этого осквернённого места. Но в другой луже прополоскала рот и горло, и противный вкус и запах исчезли изо рта. Она умылась и, как могла, переплелась.Хотя расчесать волосы, конечно, не могла - расчёски-то у неё не было.Теперь ей больше всего хотелось есть и спать. Спать даже больше, чем есть. Было, разумеется, опасно: место безлюдное, кто его знает. Вдруг шакалы. Или змеи... Ну и пусть. Пусть шакалы, пусть змеи. Пусть они себе приходят; пусть жалят, пусть кусают... Одиссей... Навсикая...
Валька уснула. Точнее, просто отключилась.
Солнце встало на небе, подсушивая росу. Облаков почти не было - так, какие-то редкие клочочки дорожками. Высоко. И жарило солнце белые камни высохшего русла, жарило красное потное лицо спящей девчонки со спутанными волосами на лбу и щеках... Может быть, и приходили какие-нибудь звери, может, и змеи какие-нибудь приползали; да пожалели истомлённую Вальку, её бедные раскинутые руки со стёртыми мозолями на ладонях, её жалкие ножки в этих дурацких сбитых босоножках - и не стали ни кусать, ни жалить; а на цыпочках отошли и отползли, не причинив ей никакого вреда. Одна только любопытная трясогузка прыгала по белым камушкам, почти касаясь раскалённой щеки...
Потом Валька проснулась - как-то сразу, вдруг - и села, оглядываясь вокруг, как встрёпанная. Она всё вспомнила и подумала: рано отдыхать, рано! Надо идти. И плевать, что всё болит. Идти-то ведь всё равно надо! Суровость и выдержка. Только суровость и выдержка!.. Тем более, уже на земле. На твёрдой почве. И вода есть. И кустики, если вдруг в туалет... Только что еды пока никакой не видно.
Валька побрела по первой попавшейся тропинке, понятия не имея, куда она её приведёт. Но когда увидала на тропинке круглые козьи каки, обрадовалась так, будто подарок какой получила. Конечно, тут могли бы и дикие козы проходить (она не знала, водятся ли здесь дикие козы); но это вряд ли. Это, скорее всего, домашние козы; а значит, где-то и жильё! И вот вам доказательство: виноградник! Само собой, виноград ещё абсолютно несъедобный, только-только гроздья формируются. Но ведь можно есть усики! Валька это отлично знала, потому что с третьего класса их выводили на уборку, на подвязку, на прополку в виноградники соседних совхозов. Они там эти усики ели... И она стала жадно обрывать и жевать жестковатые уже, кисленькие виноградные усики. А потом ещё и сурепку увидала. Сурепка тоже съедобная. Надо только ногтями ободрать со стебелька грубую кожицу, а под кожицей стебелёк нежный и на вкус похож на редиску.
Но всем этим силосом Валька не наелась, её, наоборот, опять стошнило. И против воли слёзы потекли. То есть, только хуже себе сделала...
(продолжение следует)