Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой.
Пьер-Жан Беранже
ЯН КРОКУС
Луч солнца долго подкрадывался к краю тяжёлой бархатной портьеры с выцветшими за столетия лилиями и, улучшив момент, с весёлым задором ударил в глаз Аглаи. Глаз возмущённо задрожал, заставив открыться второе око, и Аглая с ужасом уставилась на большие напольные часы в наполеоновском стиле ампир с бронзовым бюстом императора в походной треуголке, с пушечными стволами, грудой ядер и прочими трофеями, взятыми у поверженных врагов. Стрелки с венценосным вензелем показывали четверть десятого.
Аглая резко подняла голову с шёлковых китайских подушек и стала торопливо одеваться. С другого конца необъятного ложа а ля Помпадур показалась голова Яна Крокуса.
- Агаша, - удивлённо спросила голова, - Ты куда?
- В больницу, на дежурство, - скороговоркой ответила Аглая и показала рукой на диктатора Европы, - Сегодня ... – она тряхнула растрёпанной причёской, чтобы придти в себя, - такой день, даже страшно, бр... р...
Голова рассмеялась.
- Буонапарте остановился в незапамятную эпоху. А иначе знаешь, какой грохот был бы. Бум, бум, бум, - Ян Крокус попытался губами воспроизвести гром битвы при Ватерлоо, - Я купил его на аукционе в Париже как антиквариат. Сейчас шесть часов двадцать семь минут. Всего-то. Рань несусветная.
Аглая облегчённо вздохнула и села на край ложа, прикрыв ладонью подглядывающего Амура. Ян Крокус обнял её.
- Далась тебе эта больница! Всего одно твоё слово и мы поплывём на яхте в Грецию, на Мальдивы, в Коста-Рику. Ты была в Коста-Рике?
- Что хорошего в Коста-Рике? – удивилась Аглая, - Жара и всякая инфекция. Уж я то знаю.
- Ты права, - не унимался Ян Крокус, - Ну её, эту Коста-Рику, и весь этот мир. Я купил на Луне участок у моря Нектара. Я назвал долину твоим именем. Она уже нанесена на карту. Всего одно твоё слово, там нам никто не помешает. Сейчас...
Ян Крокус засуетился, ища карту ближайшей соседки суетной Земли. Тронутая до слёз Аглая взяла за руку лунного мечтателя и поцеловала.
- Безумец, - прошептала Аглая.
- Одни безумцы мыслят здраво,
Но лишь влюблённый не дурак, - прошептал Ян Крокус.
- Я не хочу с тобой расставаться,- призналась Аглая, - Но меня ждут больные. Мы взяли повышенные обязательства.
- Я тоже больной, - признался Ян Крокус, - Я не могу без тебя.
- И что только я нашла в тебе? – в наплыве чувств запричитала подруга влюблённого безумца, и её голос слился с голосами всех дочерей праматери Евы, - Почему ты не такой, как все? Ходил бы на работу, получал бы зарплату, как все люди...В отпуск мы бы поехали в Карелию, я там никогда не была. Скалы, сосны – красотища... Посмотришь по телевизору – душа рвётся...
- Хоть сейчас, - засуетился Ян Крокус, пытаясь спасти тонущую лодку, - Я позвоню в агентство и мы вылетим на моём самолёте... Я всё могу...
Аглая посмотрела на него глазами, в которых он увидел бездонность и голубизну карельских озёр; их много – малых и больших, как море. Вода набегает на песок и остаётся в лужах, отражая солнечные лучи. Он тонул, даже не пытаясь спастись.
- Я понял, - воскликнул Ян Крокус и почувствовал глоток свежего воздуха, - Я всё понял. Вот послушай:
Большой, красивый дом на скалах
Средь сосен стройных вековых.
Отвисли скалы величаво,
Внизу – раздолье вод морских.
Мы спим. Тепло. Свежо. Подушки
И одеяла, словно мёд.
И дремлет кот урчащей тушкой,
Меж тем ведя всему учёт.
Дверь отворится. Наши дети
Вбегут. Их двое – сын и дочь.
Обнявшись в искреннем квартете,
Мы, наконец, прогоним ночь.
Волшебный сон и невозможный.
В меня вросли до мелочей
Его цвета, и нежность кожи,
И запахи, и страсть ночей...
Тронутая до самого затаённого заповедника своей души, Аглая прослезилась.
- Как чудно, – прошептала её душа.
В розовой заводи раздался взрыв - мобильный телефон Аглаи затрясся на резном венецианском трюмо и бодро заиграл забытую и вновь вошедшую в жизнь мелодию «Нас утро встречает прохладой...». Ян Крокус запустил в него тяжёлой подушкой. Мечта, взорванная действительностью, опустилась на него дамокловым мечом.
- Это будильник, - встрепенулась Аглая и взяла себя в руки, - Мне пора бежать.
- Я думал, мы позавтракаем, - опущенным перед стеной непреодолимых обстоятельств голосом сказал Ян Крокус и сложил крылья, - Я с вечера заказал завтрак.
- В следующий раз я сама его приготовлю,- заверила Аглая, обдавая Яна Крокуса водопадом ласк и попутно заканчивая свой туалет, - Я всего до вечера, время пролетит, как миг. Зато потом мы будем вместе целую вечность. Не провожай меня, я люблю ездить на трамвае.
И Цирцея упорхнула из алькова, не дав опомниться заколдованному Одиссею.
Рыцарская галерея, которую миновала Аглая, была гордостью Яна Крокуса. Она вела к узкой витой лестнице; по ней можно было спуститься к заднему выходу и очутиться в конце небольшой и уютной улицы, на которой стоял сам особняк. Галерею окутывал приятный для глаз полумрак и благородные рыцари, стоявшие в нишах, смотрелись как олицетворение незыблемости личной гордыни, чести и прочих постулатов рыцарского кодекса, во имя которого они добровольно заковали себя в тяжёлые железа. Луч света пробивался через разноцветный витраж и зеленоватым оттенком падал на фигуру, явно не гармонирующую с неустрашимым воинством.
То была фигура, напоминающая отшельника, с лицом, отрешённым от мирских страстей и познавшим наивысшую и единственную истину. Лицо и складки плаща, были столь искусно вырезаны, что, казалось, к ним не прикасалась рука ваятеля, а они внезапно застыли сами по себе. В одной руке узник истины держал сосуд, напоминающий колбу, другая его рука была протянута, и на ладони он держал жёлтый слиток. С соседями по галерее его роднило последнее пристанище и абсолютная ненужность в этом суетном и чуждом им мире.
Аглае казалось, что таинственный узник каждый раз встречал и провожал её взглядом, когда она проходила по галерее; сначала её пугал его проникающий в душу взгляд, но потом она к нему привыкла, здоровалась с отшельником и даже делала ему книксен, что забавляло её саму.
В свою бытность в испанском городке Толедо, куда Ян Крокус убежал от бесконечной и начинавшей раздражать его деловой суеты, в местном музее его привлекла скульптура то ли отшельника, то ли алхимика и он долго стоял возле неё, не обращая внимания на другие экспонаты. На его вопрос, кого изобразил безвестный искусный ваятель, смотритель лишь пожал плечами и сказал, что скульптуре никак не меньше пяти-шести веков и она являет собой образец реалистического искусства, столь не характерного для той эпохи. Ян Крокус осмотрел её со всех сторон. Furor est Magnus – безумный Магнус – было по латыни нацарапано на спине отшельника. Ян Крокус несколько раз навещал безумного Магнуса, проводя около музейного обитателя по несколько часов, чем вызывал немалое удивление смотрителя, пока не понял - страж времени не отпускал его, а сам он с тревогой в душе думал, что им неизбежно придётся расстаться.
На обратном пути самолёт совершил вынужденную посадку в Париже, и Ян Крокус, посчитав это знамением судьбы, вернулся в Толедо, внёс в городской муниципалитет значительную сумму и заказал отдельный рейс на Москву.
Так Магнус из Толедо оказался в особняке Яна Крокуса.
Бессонными ночами при полной луне Ян Крокус садился напротив Магнуса из Толедо и они разговаривали. Под утро Ян Крокус засыпал, а, проснувшись, нырял в водоворот сиюминутных проблем. Но в разгар делового дня он мог застыть на месте, подобно Магнусу, и с трудом возвращался в реальный мир.
На этот раз спешащая Аглая, поправляя на ходу соскочившую туфлю, лишь махнула Магнусу рукой и через пару минут выскочила на задний двор. Прежде, чем выйти на улицу, она огляделась вокруг.
У особняка Яна Крокуса стоял автобус с впечатляющей надписью «Туристическое агентство «Туда – сюда», около которого толпилась группа любопытных туристов. Девица с короткой стрижкой и в красной косынке – ретро столетней давности стремительно входило в моду и быт – бодро вещала своим подопечным:
- Нашу экскурсию, товарищи, как я вам и обещала, мы начинаем с главной достопримечательности нашего города, да и, пожалуй, всей страны – в этом доме живёт последний олигарх.
- Тот самый? Который в единственном экземпляре?
- Да, товарищи, наглядное пособие ушедшего прошлого. Люди должны знать свою историю. А теперь я вам покажу Дворец Труда. Прошу всех в автобус.
Но в этот момент дорогу автобусу преградила газель с ещё больше впечатляющей надписью «Гастрономический трест «Ложка нектара», ресторан «Руки наши – рот ваш». Из газели вынырнули несколько человек в стилизованной поварской форме. Каждый держал на большом подносе дымящееся блюдо под крышкой. Туристы заводили носами.
- Позвольте, товарищи, позвольте, - засуетились повара, - Блюда остынут.
- Завтрак буржую привезли? – полюбопытствовал седоватый турист с пролысиной, вынимая из дорожной сумки бутерброд.
- Пусть, родимый, поест, - вздохнула пожилая женщина и приложила к глазам платок, - последний ведь остался. Кто о нём позаботиться?
Молодая пронырливая девица протиснулась вперёд и попыталась поднять крышку, - А что олигархи на завтрак едят? Это я для истории. Чтобы знать.
- Товарищи, товарищи, - заволновалась экскурсовод, - Ведите себя прилично. Что о нас подумает последний олигарх? Попрошу всех в автобус. У нас большая программа.
Повара привычно поднялись в столовую залу с подлинными натюрмортами голландской школы и, поставив заказ на длинный стол, за которым некогда вкушал екатерининский орёл Потёмкин Таврический, почтительно выстроились в ряд.
- Bon appetit, excellence, – сказал шеф – повар, напоминающий английского мажордома из детективных сериалов.
Ян Крокус пытался расплатиться с нектародателями, не глядя на счёт и отмахнувшись от сдачи, но мажордом лишь вздохнул:
- Помилосердствуйте, excellence, разве позволительно брать чаевые у такой особы, как вы?
И с досадой покосился на стоящего около него поварёнка.
- Чаевые это пережиток прошлого. Только труд на благо общества делает человека гармонично развитой личностью, - бодрым голосом отчеканил поварёнок и получил подзатыльник от мажордома.
- Пришлось взять на себя повышенные обязательства, - снова вздохнул мажордом и повара уехали.
Ложка нектара не лезла в Яна Крокуса. В душе царапались злые чёрные кошки. Ян Крокус отправился к Магнусу из Толедо. Они стояли напротив друг друга и каждый хотел что-то сказать.
«Не повтори моей ошибки», - явственно услышал Ян Крокус.
Ян Крокус всегда понимал Магнуса из Толедо, а Магнус из Толедо всегда понимал Яна Крокуса. Их объединяла незримая цепь судеб и событий. Ибо всегда, во все времена, люди шли по одним и тем же проторенным путям. И близкие души всегда стремились друг к другу.
АГНЕССА
Зима выдалась слякотной и промозглой, какой не бывало давно, с памятной многим коронации Энрике IV Кастильского. Грязи, смешанной с конским навозом и содержимым ночных горшков, на улицах Толедо было столько, что в ней можно было утонуть и захлебнуться, что уже успели сделать наиболее усердные горожане, не в меру разговевшиеся после Рождества. Хозяин трактира «Золотой Гусь» нанял всякий сброд за эскудо в день и миску чечевичной похлёбки для расчистки улицы к его заведению. Дорога к «Золотому Гусю» оставалась единственной пешеходной частью города, и поэтому куда бы кто ни шёл, он неизбежно оказывался в гостеприимном трактире. На больших вертелах покрывались аппетитной корочкой бараньи и гусиные туши, а трактирный подпол превратился в неиссякаемый источник андалузского вина, по правде говоря, изрядной кислятины, но гости, получившие возможность наконец-то обогреться и обсушиться, этого не замечали.
Трактирная служанка Агнесса каждое утро вставала со своей лежанки в кухонном углу с первыми петухами, чтобы таскать воду из огромного каменного колодца во дворе, без устали тереть полы, скоблить залитые жиром столы, выгребать целыми корзинами золу из прокопчённых очагов; всё это с единственной целью - изо дня в день, из года в год совершать единственный знакомый ей круговорот жизни. Ей казалось, что нет другого мира, кроме того, к которому она привыкла, и который был её предназначением. Агнесса родилась в трактире, в подвале среди горшков и бочек с солониной. Мать её умерла, едва успев выкормить бедное дитя, а об отце она ничего не знала даже понаслышке.
Её родиной был трактир «Золотой Гусь». Впрочем, судьба благоволила Агнессе. Хозяин «Золотого Гуся», бывший наёмный ландскнехт, потерявший ногу ещё в войне с Арагоном, но весьма бодро ковылявший на деревяшке, казалось, сросшейся с голенью, ценил старательную дармовую служанку, иногда даже давал ей несколько эскудо и отпускал в город поразвлечься. В один из таких дней Агнесса познакомилась с Магнусом. Они вместе стояли в толпе и смеялись над проделками рыжего кукольного Педро, обводившего всех желающих вокруг пальца. Разряженный петухом щёголь ущипнул Агнессу и помахал перед её носом тугим кошелем, видимо, приняв за общедоступную маху, но не сводящий с неё глаз Магнус так крепко схватил его за руку, что тот предпочёл поспешно и безропотно ретироваться. Потом они гуляли по Толедо и Агнесса даже заглянула на Кривую улицу, что возле городского базара, где в облупившемся доме в два окна среди реторд, тиглей и кубов с таинственной жидкостью обитал её новый знакомый, ставший для неё первым и единственным другом.
С тех пор, когда её посылали на базар, она не упускала возможность навестить Магнуса и подкормить схимника свежими артишоками и ломтиком ветчины. Магнус стал для Агнессы единственным светом в окошке, а сам Магнус впервые увидел сквозь туманные стёкла колб живую душу Агнессы.
ЯН КРОКУС
- Кто ты? – Я. – Не понимаю, кто?
- Душа твоя. Я не смогла стерпеть.
Подумай о себе. – Мне трудно.
- Взгляни, подобно псу, где хлеб, где плеть.
Не можешь ты ни жить, ни умереть.
- А отчего? – Тебя безумье охватило.
- Что хочешь ты? – Найди былые силы.
Опомнись, изменись. – Я изменюсь.
- Когда? – Когда-нибудь.
Зеленоватый луч света задрожал. Это означало, что Магнус из Толедо отпускал Яна Крокуса. Войдя в спальню, Ян Крокус увидел гребень, забытый Аглаей, и вернулся к действительности.
Время, проведённое без Аглаи, наполняло его сердце щемящей тоской и единственной жаждой вновь увидеть её. Чтобы как то унять душащего его питона, он решил заняться делами. Выехать в город на своём эксклюзивном Феррари, вызывающим всеобщий нездоровый интерес, он не решился и вызвал такси. Едва он сел в «Магназею», гордость отечественного возрождённого автопрома, как оглянувшийся на него таксист радостно улыбнулся.
- Ян Карлович, ты?
Ян Крокус тоже был рад увидеть старого приятеля и коллегу по бизнесу.
- Как живёте, Лев Христофорович?
- Тяну, тяну... А что остаётся? Ведь раньше, когда нас оставалось немного, всё ложилось на нас. Все на нас косились, как на каких-то мумий. Я всегда получал требования сделать то одно, то другое в пользу государства. Все с меня тянули, всем я был должен. Чуть какой праздник, я должен был добровольно оплачивать всеобщее веселье; возводили завод, опять добровольно финансируй. А ведь завод-то раньше был мой. И еще два банка моих было. Полмира мог купить. А если подумать, на что мне дворцы в Ницце и Калифорнии? Да ещё кофейная плантация в Коста- Рике? Выехать из страны всё равно не разрешалось - сначала расплатись с народом. И все в меня пальцем тыкали – смотри, вон идёт ископаемое, мастодонт. Надоело мне всё это, махнул я рукой, всё отдал и решил стать, как все. И в общем-то неплохо себя чувствую, сплю спокойно, ем с аппетитом, даже поправился. Зарплата вполне приличная, обе семьи тяну, вроде бы не жалуются. В мае был в отпуске, в Карелию все вместе ездили – красотища! И что я в этих Мальдивах раньше находил?
Между тем друзья подъехали к бывшему Благородному собранию, а ныне Дворцу Труда. Благородным собрание было названо потому, что в эпоху олигархического правления, как этот кратковременный период получил название в истории, его облюбовали захватившие богатства страны казнокрады, вздоимцы и прочие воры, возомнившие себя вершителями истории и обнаружившие в своих жилах голубую кровь. Роль первопроходца на этой трудной, но судьбоносной стезе взяла на себя основательница и душа Благородного салона Кобчаг, уколовшая по нечаянности мизинец маникюрными ножницами. Появившаяся капелька крови показалась ей голубой, очевидно, от переполнявших её благородных чувств. Своим открытием светская львица поспешила поделиться со своим ближайшим окружением, которое с энтузиазмом стало колоть свои пальцы. Кровь оказалась действительно голубой. Объяснение такому феномену могло быть только одно – её обладатели имели древние дворянские корни.
Спрос рождает предложение. Своевременно подвязавшийся на благодатной ниве, bon ami светской львицы, доктор исторических наук Савелий де Кошко, сделавший в своё время карьеру на биографиях революционных вождей, вдруг оказался большим специалистом по генеалогии и воссоздал её родословное древо от князя Игоря и половецкой княжны.
- А что мне оставалось? – рассказывал потом Савелий де Кошко Яну Крокусу, - если княжна Ксения пожелала вести свой род от исконных корней? Да и времена-то былинные. Так что проблем не было. Вот с нефтяным магнатом Чубатым пришлось повозиться. Оказалось, что он потомок Бирона и Анны Иоанновны. Представляете? Кто бы мог подумать?
Сам Савелий де Кошко вёл свой род от Алексея Орлова и княжны Таракановой.
- А вам, Ян Карлович, я весьма рекомендую эпоху весёлыя Елизавет. Весьма плодовитая особа была, дама в телесах. Кто только в её алькове не побывал. Хотите, я покопаюсь?
Ян Крокус отказался.
- Ну нельзя же так, - огорчился Савелий де Кошко, - Надо идти в ногу со временем. И учтите, мёртвым живые не нужны, это живым нужны мёртвые.
После победы партии «Россия – это народ» Благородное Собрание, отражая новые веяния новой эпохи, стало Дворцом Труда. Фронтон Дворца Труда украшал красочный плакат, выполненный в духе первых пятилеток. Доярка и сталевар протягивают над бездной Атлантического океана два трудовых кукиша, направленных в сторону Статуи Свободы, угасший факел которой, подобно муравьям, угодившим в чашу, пытаются раздуть несколько заокеанских буржуев. На российской стороне за спинами представителей трудящихся дымится завод и трудовой коллектив тянет из земли огромную репку. Аршинная надпись «Наш ответ санкциям» поясняла смысл политического шедевра.
Ниже не менее красочная афиша извещала граждан о выходе на экраны остросюжетной комедии «Наша репка».
Ян Крокус попросил остановить машину.
- Я пешком пройдусь, Лев Христофорович.
- Ты, Ян Карлыч, держись, - сочувственно произнёс его бывший собрат и коллега, - Неси свой крест. Мысленно мы с тобой.
Сам Лев Христофорович приходился прямым потомком министру без портфеля Временного Правительства Родзянко. И это было правдой.
АГЛАЯ
Трамвай сбился с расписания и Аглая едва успела на дежурство. В ординаторской её ожидал главврач больницы.
- У вас всё готово? – с тревогой спросил он.
- Ещё со вчерашнего дня, Викентий Викентьевич, - успокоила его Аглая.
- От этой операции зависит престиж нашей больницы, - подчеркнул важность момента главврач, - Мы первые.
- Мы всегда были первыми. Только, может, вы возьмёте на себя инициативу, Викентий Викентьевич? Всё-таки вы главврач.
- Вот что, Аглая, - отрезал её шеф, - ты кашу заварила, тебе и... Я потом разберусь. Посмотрим на реакцию общественности. Поторопись.
И он напутствовал её взглядом из-под пенсне на бронзовой цепочке, входившего у творческой и научной интеллигенции в моду.
Аглая поспешила в операционную. Из операционной она вышла с листом бумаги, читая его на ходу; потом она махнула рукой – будь что будет – и прошла в актовый зал больницы.
Актовый зал был полон. В первых рядах сидели представители Минздрава и Департамента по внедрению передового опыта. Больничный персонал и больные занимали оставшиеся места. При входе в актовый зал висел плакат, на котором врач и больной широко улыбались и обменивались рукопожатиями. Смысл такого крепкого союза поясняла надпись «Взаимные обязательства – залог здоровья». Сопровождаемая телекамерами и журналистами газеты «Здоровый больной», Аглая поднялась к микрофону. Главврач, вещавший собравшимся о назревшей необходимости считать болезни подопечных, вверенного ему лечебного учреждения, своими собственными и надлежащим образом к ним относиться, с облегчением уступил ей место.
Аглая тревожно вздохнула и, преодолев робость, решительно начала:
- Товарищи, вся страна живёт напряжённой трудовой жизнью. Труженики полей и ферм берут повышенные обязательства перед тружениками заводов и фабрик. Труженики заводов и фабрик перед творческой интеллигенцией. А творческая интеллигенция перед...
Аглая запнулась, поняв, что её занесло не туда. Творческая интеллигенция могла взять повышенные обязательства только перед бессмертием. А бессмертие штука коварная и непредсказуемая, медициной не исследованная, несмотря на открывавшиеся перед ней горизонты. Впрочем, пока...
Аглая на секунду растерялась, но посмотрев на плакат, поняла, что пружина раскручивается только назад:
- Творческая интеллигенция берёт встречные обязательства перед тружениками заводов и фабрик, а те в свою очередь перед тружениками полей и огородов. Такова наша новая жизнь...
Координаторша из Минздрава встала и махнула рукой. По залу пробежали аплодисменты, замолкнувшие по второму взмаху руки.
- Вот я и подумала, а что можем сделать мы, работники здравоохранения? Почему бы нам не взять повышенные обязательства перед больными вернуть их в трудовые ряды здоровыми и бодрыми, но и больные должны взять на себя встречные обязательства выполнять все требования врачей и не отлынивать от процедур и медицинских предписаний.
Координаторша из Минздрава, послушная профессиональной привычке, снова встала, но Аглая, набравшаяся уверенности, смело её перебила:
- А теперь я хочу дать слово нашему заслуженному и почётному больному из тринадцатой палаты Аполлинарию Кондратьевичу Кнастер-Забегайлову. Аполлинарий Кондратьевич с чувством полной ответственности отнёсся к нашему почину и готов выступить от имени всех больных.
И Аглая, почувствовав облегчение от снятого с себя груза, помогла подняться по ступенькам пациенту со всклоченными волосами и энергичным лицом, который привычно выдержал паузу, дав сфотографировать себя корреспондентам «Здорового больного», и ответил на рукопожатие представителя Департамента по внедрению передового опыта. По их улыбкам было видно, что они давно знакомы друг с другом.
- Я, товарищи, токарь-оператор наивысшей квалификации. – заполнил зал его поставленный голос - Теперь, когда взят курс на индустриализацию и возрождение страны, без меня не обойтись. Без меня вся страна станет. Так что я, товарищи, должен себя беречь. Кому как не мне родина доверяет самые ответственные заказы? Как только я услышал про повышенные встречные обязательства, сразу понял, как это здорово. Взять хотя бы меня. Артрит левого плеча, артрит правого плеча, шея вообще не поворачивается. О пояснице и говорить не хочется. Болезней на мой век хватит. А тут премии надо получать – месячные, квартальные, годовые. Директор у нас строгий. Перед премией надо хотя бы две недели на рабочем месте быть. А как быть? Вот я и подумал, хозяйство у нас плановое. И я решил болеть планово. Премию получил – к вам лёг. Брать повышенные обязательства мне не привыкать. К тому же встречные. К вам лёг, принял обязательства - вышел на родное производство. Получил премию – снова в родную больницу лёг. А работаю я, товарищи, без отрыва от лечения,- и Аполлинарий Кондратьевич показал залу планшет, - При помощи достижений электроники я и с больничной койки всеми станками управляю. Но вот что странно – после очередной премии обязательно что-нибудь схватит. На стенку впору лезть. Так что без родной медицины никуда. Вот квартальную премию получу и снова к вам, родные мои.
После продолжительных аплодисментов медицинский персонал больницы, охваченный единым порывом, скандировал стоя:
- Ждём вас, Аполлинарий Кондратьевич! Забегайте!
Кнастер-Забегайлов вытер слезу умиления.
- Место в родной тринадцатой палате у окошка оставьте за мной.
- Не беспокойтесь, Аполлинарий Кондратьевич, - заверила его Аглая и тоже вынула платок, - Оно за вами закреплено приказом по больнице.
Главврача обступили представители Минздрава и Департамента по внедрению передового опыта.
- Аглая Самсоновна выросла под моим чутким руководством. Я во всём её поддерживал, - начал было откровенничать главврач, но корреспонденты «Здорового больного» завлекли его в укромный угол, чтобы взять у него обстоятельное интервью.
МАСТЕР ГАНС
Сапожных дел мастер Ганс Крафт вёз свой товар из Баден-Бадена на ярмарку в Страсбург. В Эльзасском лесу на него напали ландскнехты герцога Швабского, отступавшие после неудачной стычки с местным маркграфом, и основательно его обобрали. Мастер Ганс сел на придорожный камень и вознёс молитву святому Евстафию, благодаря за то, что разбойники не добрались до десяти золотых цехинов, зашитых в его камзоле.
Увлечённый благодарственной молитвой, мастер Ганс не заметил, как к нему подсел один из ландскнехтов, который, чтобы обратить на себя внимание, дружески хлопнул его по плечу.
- Ганс, - сказал ландскнехт, - ты не должен держать на меня зла.
Мастер узнал разбойника. По воскресным дням он пил с ним крепкое баварское пиво в трактире одноглазого Штоффеля.
- Как мне не держать на тебя зла? - возмутился мастер Ганс, - Я добрый немец. Всего, что я имею, я достиг трудолюбием и бережливостью. А ты разбойник и должен быть вне закона.
- Я тоже добрый немец, - обиделся разбойник, - Я честно служу герцогу Швабскому. Он мне исправно платит. Разве я виноват, что наши курфюсты вечно дерутся между собой? Вот возьми.
И разбойник протянул ему пару сапог, которые мастер вёз на ярмарку.
- Остальной твой товар все напялили себе на ноги. А герцог Швабский даже похвалил тебя. А чем ему ещё жить? Когда он ложится спать, голова его находится дома, а курфюст Страсбургский нюхает его потные ноги.
- Неужели нигде на земле нет порядка? – огорчился мастер Ганс.
Ландскнехт задумался.
- Император Фридрих враждует со своими курфюстами, - начал он загибать пальцы, - Король французский Людовик с герцогом Бургундским. В Англии Ланкастеры и Йорки грызутся между собой, как цепные псы. Весь мир таков. Другого Творец не создал. А мне что остаётся? Я умею только воевать. И не все ли равно за кого. Лишь бы платили.
И ландскнехт тоже пришёл в удручение. Некоторое время грабитель и жертва сидели молча, объединённые одним горьким сознанием. Неожиданно ландскнехт оживился.
- Послушай, вчера по лесу проезжали кастильские купцы. У них была охранная грамота императора. Наш герцог взял с них свой чинш и с миром отпустил. Кастильцы говорили, что их король объединяет Испанию и покровительствует своим добрым подданным. Они ехали как раз на ярмарку. Ты ещё можешь их там застать. До Страсбурга рукой подать. Поторопись. На дорогу мы выйдем ещё не скоро, тем более, что с тебя взять больше нечего. Доброго тебе пути.
Солнце не успело зайти за край Эльзасского леса, как мастер Ганс нашёл на ярмарке кастильских купцов. Те действительно с похвалой отозвались о своём короле Энрике Славном, по достоинству оценили добротные котурны мастера Ганса, возвращённые ему совестливым ландскнехтом, и согласились взять его с собой за три полновесных золотых.
Так сапожных дел мастер Ганс Крафт из Баден-Бадена оказался в Толедо. Там он взял в долг у городских менял сотню эскудо под ручательство купеческой общины, с которой не преминул тесно сойтись, внёс взнос в ремесленную гильдию и открыл свою мастерскую. Первое время ему пришлось терпеть всякую нужду, но он только крепче держался своего правила, что трудолюбие и бережливость есть высшие добродетели на свете, и дела его пошли в гору. Толедские щёголи красовались в его zapatos, а щеголихи считали хорошим тоном как бы невзначай показать из-под длинных юбок свою ножку в изящных zapatilla.
Мастер Ганс всю неделю сидел за работой, не поднимая головы, и лишь по воскресным дням и святым праздникам, когда работать было грех, позволял себе пару кружек андалузской кислятины в трактире «Золотой Гусь», сетуя, что во всём Толедо не варят крепкого немецкого пива.
С некоторых пор он стал засиживаться в «Золотом Гусе» допоздна, беседуя с хозяином о разных делах и не сводя глаз с вечно копошащейся Агнессы.
Однажды мастер Ганс сказал Агнессе:
- Вы будете доброй и старательной хозяйкой. В вас заметно трудолюбие, а бережливость в вас есть, потому что вы не избалованы. Вам нужен свой дом, а мне такая жена, как вы. Вы ни в чём не будете нуждаться. В год вы будете иметь два новых платья, и одно праздничное для выхода в церковь. Городские мастера избрали меня старшиной нашей гильдии. В церкви вы будете занимать первую скамью вместе с семьями членов магистрата. Вы же не собираетесь всю жизнь провести в трактире? С вашим хозяином я договорился.
Агнесса бросила тряпку и встала, сложив руки на переднике. В её глазах застыл испуг. Чтобы выйти из неловкого положения, мастер Ганс продолжил изложение своих жизненных принципов:
- Когда я ехал из Страсбурга в Толедо, в Орлеане какой-то бродяга предложил мне медный денье – больше у него не было – за пару новых башмаков. Он направлялся на состязание поэтов в Блуа. Чтобы отделаться от попрошайки, я уступил его просьбе, я не жадный. От радости менестрель сочинил балладу о башмаках. Я помню её начало:
О башмаки, собратья по скитаньям,
Оберегайте бедного поэта от невзгод,
Колючек и камней, от злопыхателей, воров, попов –
Я полный список дать готов.
Мир полон проходимцев и шарлатанов. Со мной вам будет спокойно и надёжно. Вы родите мне здоровых сыновей и с помощью трудолюбия и бережливости им будет принадлежать этот мир.
Тяжёлое молчание повисло, подобно дамоклову мечу. Мастер Ганс услышал, как бьётся сердце Агнессы.
- Если вы не готовы мне ответить сейчас, я согласен дать вам время на раздумье до Варфоломеева дня.
После его ухода Агнесса, наскоро кончив работу, в отчаянии побежала к безумному Магнусу.
ЯН КРОКУС
Ян Крокус вышел из машины и уставился на плакат с кукишами. Он сразу заметил, что лучи на короне статуи Свободы слишком редки и выглядят скорее похожими на облезлые колючки. Он видел американскую леди неоднократно и помнил её в деталях. Впрочем, возможно это было сделано с умыслом, ибо понимает свободу кто во что горазд. Из Дворца Труда вышла экскурсовод и встала рядом с ним.
- Любуетесь, Ян Карлович? – поинтересовалась экскурсовод, - Согласитесь, масштабно, впечатляет. Наглядная агитация – великая сила.
Тут подъехала машина с новым рекламным щитом. На нём семья с ребёнком поедала ложками икру из огромной тарелки. Лицо ребёнка до того было измазано икрой, что нельзя было разглядеть, девочка это или мальчик. Ниже краб с палитрой в клешне выводил надпись «Покупайте отечественные морепродукты. Дёшево, вкусно, полезно». Рекламщики вышли из машины и уставились на кукишный плакат.
- А куда вешать? – спросил один из них, - Этот снимать, что ли?
- Ни в коем случае! – запротестовала экскурсовод,- Только через мой труп! Автор этого шедевра я!
И она выхватила из рук рекламщика путеводный лист.
- Площадь Свободы, 11. У вас же нечётная сторона. А Дворец Труда дом 6. Вам туда.
И она указала на супермаркет, стоящий на другой стороне площади. Рекламщики уехали.
- Тоже хороший плакат, своевременный, - сказала экскурсоводша Яну Крокусу, - Вы помните, что раньше творилось на нашем Дальнем Востоке? Непроходимая мафия! Сплошная коррупция! Ужас! Наших родных крабов японцы съели. С трудом восстановили популяцию. А теперь? Богатства страны народу! Икра в любой столовой. Даже специально устраивают крабовые дни. А куда их ещё девать?
Тут из Дворца Труда вышла дама в платье середины XIX века с турнюром.
- Пенелопа Андреевна, второй акт начинать без вас?
Возмущению экскурсоводши не было предела.
- Только через мой труп! Уже бегу! Я ещё драмстудией руковожу, - пояснила она Яну Крокусу, - По совместительству. Ставим Тургенева. Мечтаю замахнуться на Софокла. Классику в массы. Долой пошлость! Приходите на премьеру.
А какую, не сказала. Может, не успела. Потому что убежала, влекомая зовом театральных подмостков.
Ян Крокус перешёл Площадь Свободы и от супермаркета, где рекламщики вешали плакат с крабом-живописцем, свернул в ближайший переулок. Не успел он миновать квартал, как ему на глаза попался очередной шедевр на этот раз туристического агентства «Туда-сюда»: над голубой чашей озера высились покрытые хвойными зарослями скалы. «Родина – в каждом сердце» было начертано на небесах, простиравшихся над скалами, и ниже - «Моя Карелия».
Плакатизм был веянием новой эпохи – создавалась новая идеология.
От туристического агентства к соседнему зданию уже без рекламы, но с магической вывеской «Народный банк» тянулась очередь. Движимые единым патриотическим порывом трудящиеся жаждали доверить свои трудовые сбережения родному финансовому учреждению.
Ян Крокус, не привыкший к очередям, направился было к дверям хранилища народных капиталов, но был остановлен возмущёнными согражданами. Назревавший бунт предупредил поспешивший к нему охранник, который хитро подмигнул знакомому олигарху и доверительно прошептал:
- Ян Карлович, прошу через служебный вход. Вы бы сразу ко мне, право...
В банке Ян Крокус пробыл довольно продолжительное время, после чего с видимо довольным видом лёгкой походкой отправился домой, мыча себе под нос арию Роберто из оперы Чайковского «Иоланта» - Кто может сравниться с Матильдой моей...
Изрядно проголодавшись, он с удовольствием подумал, что дома его ожидает остывший, но изысканный завтрак.
В свой особняк на всякий случай он вошёл с заднего входа и, проходя по рыцарской галерее, остановился у Магнуса из Толедо.
- Я всё правильно сделал? - спросил Ян Крокус своего наставника и, получив утвердительный ответ, проследовал в столовую залу.
Но пообедать поздним завтраком ему не удалось. Раздался требовательный звонок, от звука которого уже раскрытая и готовая принести себя в жертву чревоугодию нувориша полинезийская устрица Большая Матильда в испуге закрылась и ушла в себя.
Звонил президент.
- Ян Карлович, что вы наделали?- раздался тревожный обвиняющий голос народного вождя,- Вы обнулили свои офшоры!
- Я, Вольдемар Вольдемарович, перевёл свои последние активы в «Народный банк». Утром лично справлялся. Всё в порядке.
- Сначала посоветовались бы. Иностранные газеты пестрят заголовками! Россия обобрала последнего олигарха! Washington Post пишет о какой-то экспроприации. А во французской Charlie Hebdo шарж: я запускаю руку в ваш карман. И главное, какое сходство. Не спутаешь.
- Вольдемар Вольдемарович, я хотел... – обвиняемый жаждал оправдания.
- И не оправдывайтесь! Вы льёте воду на мельницу нашим врагам и злопыхателям. Вы поступили крайне непатриотично! Да! Россия совсем нищая, что ли? Вы наш реликт. По вам молодое поколение изучает родную историю.
- Товарищ президент, - обвиняемый взял последнее слово, - Мне надоело служить наглядным пособием. Я хочу жить одной жизнью со своей страной.
- Отрадно, конечно, слышать, - смягчился президент, - Но хватит ли у вас сил?.. Извините, Ян Карлович, на проводе Коста-Рика. Мы с вами обязательно встретимся...
Ян Крокус посмотрел на Большую Матильду. Та открыла свою раковину, готовая к самопожертвованию.
БЕЗУМНЫЙ МАГНУС
Большой стол занимал добрую половину каморки в два прокопчённых треснувших окна. Стол загромождали сложные приборы – кубы, перегонные шлемы, реторды, воронки, ступы, колбы со стеклянными пузырями и длинными горлами, змеевидные трубки, громадные бутыли и крошечные баночки. Острый запах отделялся от ядовитых солей, щёлоков, кислот. Во всём этом заключался целый мир, полный первозданного таинства и подвластный лишь его творцу.
Худой, бледный человек сидел за столом и, подперев голову обеими руками, внимательно смотрел на колбу, которая с тихим звоном закипала и бурлила на голубоватом жидком пламени спирта. Он скорее походил на Бога – Творца, создателя нечто неведомого, но манящего и искушающего. Мир для него замер; казалось, что человек существует вне времени и ничто не в силах потревожить его уединение.
Свеча, горевшая рядом, кидала сквозь колбу изумрудный оттенок на пергамент открытого ветхого фолианта. Время от времени человек смотрел на переплетённые готическим орнаментом латинские буквы, потом снова на колбу и шептал:
- Не так, не так... Не те пропорции...
Дверь, отделявшая обитель творца от суетного и раздражающего его муравейника, отворилась и на пороге двух миров появилась Агнесса. Она с мольбой подняла руки, кинулась к Магнусу и обессиленная упала у его ног.
- Магнус, Магнус, спаси меня... Он пришёл... Я боюсь его!... Не отпускай меня, Магнус!
Тот вскочил, поднял её и покрыл лицо своей возлюбленной поцелуями.
- Что ты... Что ты... Никого не бойся... Что, что стряслось?
Агнессу била нервная дрожь. Магнус усадил её на стул, не переставая целовать. От стука её сердца зазвенели колбы.
- Он снова приходил, этот сапожник. Магнус, я тебе говорила. Он всегда приходит. Он поставил условие... До Варфоломеева дня... Он уже купил меня у хозяина! Возьми меня, Магнус! Сейчас, сейчас возьми! Я не хочу обратно в трактир!
- Агнесса, милая, смотри,- творец обвёл рукой свои таинственные приборы, - Ещё день, ночь, две ночи и я создам... Я знаю, я знаю пропорции... Золото будет у всех. Не будет нищих и вельмож. Исчезнут страдания и воцарится любовь. Наступит Золотой Век.
- До Варфоломеева дня осталось две ночи. Магнус, не гони меня!
Глаза Магнуса загорелись безумным огнём. Агнесса, жаждущая Магнуса всем своим трепетным существом, испугалась. Она никогда не видела его таким.
- И я всем, всем воздам. Страдальцам должен принадлежать этот мир. И последние будут первыми. Милая Агнесса, ты достойна большего. Ты достойна всего.
- Магнус, я хочу только тебя. Мне не нужен весь мир.
- В двух милях от Толедо, у заводи Тахо есть Барбатская скала. Удивительное место. Навевает покой и сладкий сон.
- Я знаю. Я там собирала дикие артишоки для трактирной кухни и думала о тебе.
- Милая Агнесса, я стоял на её вершине и душа моя была полна тобой. О тебе мне шептал платан, что растёт у самого обрыва.
Агнесса захлопала в ладоши.
- Я дружу с этим платаном. Я повесила на него медальон с моей покровительницей, святой Агнессой, и молилась о тебе.
В ветхой лачуге сошлись две трепетные души. Их сердца бились в унисон.
- Там мы построим наш дом, - глаза Магнуса блеснули тем безумным огнём, который сначала так испугал Агнессу, но теперь успокаивал её, - Большой, красивый дом на скалах над речной заводью. От заводи веет покоем и тишиной, - голос Магнуса звучал, как сладостная канцона под аккомпанемент неаполитанской лютни, - Догорает камин. Рассвет заглядывает в наши окна. Нас будят прибежавшие к нам дети. Они красивые и радостные. У нас будет много детей. Ты их ласкаешь и гладишь. И мы всегда будем все вместе, всегда, моя милая Агнесса. Ничто не сможет разлучить нас.
Убаюканная волшебными звуками, Агнесса уснула в объятиях Магнуса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Утром, расставшись с Агнессой, Магнус вновь погрузился в чудодейственный мир магической латыни и непредсказуемых метаморфоз. Тишина, предвестница вечности, лишь изредка прерывалась его бормотанием. Он сидел в прежней позе, обняв голову руками и продолжая следить за бурлящей жидкостью. Время от времени он подсыпал в неё из ступки толчёный порошок светло-жёлтого, лимонного цвета, пахнущий жжёной морской солью. То была тинктура, lapis philosophorum, камень мудрецов, неоценимое сокровище алхимиков.
Счёт времени он давно потерял. Несколько раз, утомлённый опытами, он клал голову на руки и предавался на несколько минут или часов беспокойному сну, но однажды, очнувшись, он увидел на дне глиняного тигеля слиток золота.
Путь познания был завершён. Золотой Век вступал в свои права. Войны, победы, поражения, вечная цепь зла и насилия – вся эта мышиная возня – то, что кажется людям единственно важным и неизменным, потеряла свой смысл. И вечное счастье подарил человечеству он, безумный Магнус из Толедо.
Чтобы лучше разглядеть своё творение, Магнус вышел на крыльцо ветхой лачуги и зажмурился от яркого полуденного света, брызнувшего в его привыкшие к полутьме глаза.
Мимо проходил монах-францисканец с большой кружкой для подаяний, висевшей у него на шее.
- Варфоломеев день, Варфоломеев день, - бубнил монах, побрякивая медным сосудом, - Жертвуйте на богоугодное дело – часовню святому Варфоломею. Варфоломеев день, Варфоломеев день...
«Что-то ещё должно произойти в этот день, - мелькнуло в голове Магнуса, - Что-то очень важное... Но что, что? Варфоломеев день...»
Так он стоял долго, пока его не окликнул зеленщик со своей тележкой.
- Всё колдуешь? Э.. э... брось. Лучше возьми-ка свежие артишоки и груши... – зеленщик изрядно был под Бахусом, - Отдаю даром. Сегодня я неплохо заработал. Старшина сапожников даёт пирушку своим мастерам в «Золотом Гусе». У него свадьба...
- Как свадьба? – очнулся Магнус, - Как свадьба?
- С поломойкой. Как её?.. Э...э... неважно... И меня угостили... Никто такого не ожидал от этого скряги немца... Что с тобой, Магнус? – вдруг испугался зеленщик, - Э...э... Лучше быть пьяным, чем безумным.
И зеленщик, громыхая по камням тележкой, поспешил свернуть за угол от греха подальше.
«Варфоломеев день, судный день. Неужели опоздал? Тогда зачем?..» - Магнус посмотрел на слиток золота. Члены его онемели и он застыл, превратившись в камень.
Так человечество потеряло величайшее открытие в науке, а в Толедо родилась легенда о безумном Магнусе.
ЯН КРОКУС
Ян Крокус с удовольствием пообедал остывшим завтраком и с удивлением почувствовал, что та окрыляющая лёгкость, с которой он вернулся из «Народного банка», сменилась ощущением смутной тревоги.
В общей цепи событий сегодняшнего дня недоставало одного звена. «Мостик, нужен мостик» - думал Ян Крокус.
Вот он, этот день... Он знал, что этот день должен наступить, но всегда боялся его. Ещё будучи в Толедо, он слышал старинное народное поверье, что предначертания судьбы свершаются в Варфоломеев день. И с Магнусом он повстречался в городском музее именно в этот день. Сегодня была годовщина их встречи. Сегодня был Варфоломеев день.
Ян Крокус вспомнил разговор с президентом. Почему тот спросил «Но хватит ли у вас сил?..». Президент славился в народе своей мудростью. К нему обращались по всем проблемным вопросам, даже личного характера.
- Хватит, - мысленно ответил Ян Крокус народному избраннику, - Должно хватить.
Как-то гуляя с Аглаей по вечернему парку, упоённые тишиной и умиротворённостью, они разговорились о ценности человеческой жизни. Аглая сказала, что человек должен больше давать, чем брать. Ян Крокус спросил её, где тот аршин, который пригоден для столь абстрактных измерений. Аглая лишь с сожалением посмотрела на него, а он почувствовал себя недоучившимся школяром. С тех пор это сознание не покидало его.
И вот сейчас, сегодня, в судьбоносный Варфоломеев день он вдруг понял, что такой аршин есть. Он был и будет всегда, пока на Земле живут люди.
Если бы не было Аглаи, чья-то жизнь не была бы спасена. А какую роль выполняет он, человек по имени Ян Крокус? Его держат, как мартышку в зоопарке. И смотрят на него, как на последнюю особь...
Во всём мире есть лишь одна любящая душа, сопричастная к его судьбе. И она, эта любящая душа, мучается, что не может до конца к нему пробиться, чтобы слиться воедино.
«Мостик, нужен мостик»... Ян Крокус поспешил к Магнусу из Толедо. Его друг и наставник выглядел не так сумрачно, как обычно. Впрочем, день сегодня был ясный и лучик солнца, пробившийся сквозь разноцветный витраж, весело бегал по его лицу.
Они стояли друг напротив друга и разговаривали.
«Сделай то, что мне не удалось», - явственно услышал Ян Крокус и золотой слиток блеснул в каменной руке Магнуса.
- Да, - ответил Ян Крокус.
«Поспеши», - и луч солнца закрыла задрожавшей листвой растущая у окна акация.
Ян Крокус вышел из дома, сел на трамвай и сошёл напротив больницы Аглаи. При входе в больницу он столкнулся с главврачом.
- Вы к Аглае Самсоновне? – спросил главврач, глядя на него поверх пенсне, сползшего на кончик носа. В нём он походил на уставшего от больничных хлопот земского врача конца позапрошлого столетия.
- Скорее, к вам, - неожиданно для самого себя сказал Ян Крокус.
- Прелюбопытно, весьма прелюбопытно. Ну что ж, попрошу покорнейше...
В кабинете главврача стоял бюст Гиппократа и висели портреты медицинских светил прошлого. На их фоне сам главврач окончательно вписался в образ врача-подвижника.
- Какие трудности испытывает здравоохранение? - взял быка за рога Ян Крокус.
- Ну, батенька,- развёл руками врач-подвижник и пенсне от удивления сползло на его грудь, - Знаете ли, вы и спросили... Лечим мы хорошо, даже очень хорошо, гм... гм... благодаря энтузиазму Аглаи Самсоновны... Не хватает реабилитационных центров, так чтобы, знаете, зарядиться здоровьем на долгие годы. Особенно для детей. Как сказал президент, жизнь начинается с детства. Но я понимаю, восстановительный период и всё такое... Да-с...
Главврач с видимым наслаждением, не торопясь, протёр пенсне и водрузил его на надлежащее место.
- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – процитировал Ян Крокус президента. Слова и высказывания любимого вождя ходили в народе как пословицы и поговорки.
- А вы, позвольте полюбопытствовать, почему интересуетесь? – пенсне блеснуло в ожидании сказки.
Дальнейший разговор двух деловых людей продолжался недолго, тем более что уже наступил вечер, а вместе с ним и конец смены Аглаи.
Ян Крокус дождался Аглаи и они пошли через парк, тот самый, где совсем недавно они размышляли на метафизические темы о ценности человеческой жизни. Как и прошлый раз было тихо и лишь обилие паутины напоминало о скорой осени.
- Помнишь, я говорил, что не могу без тебя?
Аглая кивнула головой и улыбнулась в ожидании чего-то очень важного для них обоих. Ян Крокус выдержал паузу, он смотрел в глаза Аглаи и снова, как и утром, готов был в них утонуть.
- Знаешь, что мы сделаем? – сказал Ян Крокус и Давид окончательно поверг в его душе Голиафа, - Мы построим Дворцы Здоровья, повсюду, по всей стране. А ещё мы построим большой красивый дом на скалах. В Карелии. Над бездонным голубым озером. Таким же бездонным, как твои глаза. Большой, красивый дом на скалах средь сосен стройных, вековых... Мы будем там жить, не расставаясь. А внизу, под скалой, у озера раскинется Дом Здоровья, где ты будешь лечить людей. И ты там будешь полной хозяйкой.
- Согласно штатному расписанию, - рассмеялась Аглая и наградила влюблённого поэта поцелуем, - Янчик, я всегда верила в тебя. Никто не верил, а я верила.
- Ты возьмёшь меня санитаром? Мне ведь надо где-то получать зарплату. Согласно штатному расписанию.
Они ещё долго и много говорили и по дороге зашли в супермаркет, где купили сосиски и картошку на ужин.
В особняке Ян Крокус провёл Аглаю через рыцарскую галерею и они остановились у Магнуса из Толедо. Ян Крокус зажёг свечу и колеблющийся язычок осветил лицо его друга.
- Магнус, поедем с нами, в Карелию? Что тебе делать одному в этом огромном мёртвом доме?
Аглае показалось, что Магнус из Толедо улыбнулся. Впервые за свою долгую каменную жизнь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так закончился этот необыкновенный день. А что, собственно, было в нём необыкновенного? Он лишний раз подтвердил незыблемость вечных истин.
Вот истин праведных орава.
И так всё это и не так -
Одни безумцы мыслят здраво
И лишь влюблённый не дурак.
Январь – март 2019 года.
Р. S. В тексте использованы стихи Евгения Корчагина и Франсуа Вийона.