Три i - Сибирский лик...

I. Три ";i " - в личинах и ликах…

 
                «…в этой жизни, сын, держись за трубу…» - отец.

Школой высшей математики называл городской рабочий класс свой котельный завод.  В снега 1942 года с эвакуированных заводов Питера, Москвы и  Белгорода привезли станки, «бронированных» рабочих и инженеров. В морозы пилили лес, разгребая сугробы, лили фундаменты. Потом уж ставили стены, накрывали крышами.
Официальной датой основания Государственного Союзного Бийского котельного завода является 17 апреля 1942 г. согласно Приказу Народного Комиссариата тяжелого машиностроения СССР № 154 от 17.04.1942 г. «О создании в городе Бийске завода по производству промышленных котлов малой мощности низкого давления». Первый котел марки ШБ был выпущен 16 сентября 1942 г., ровно через шесть месяцев с начала строительства завода, и отгружен по распоряжению Наркомтяжмаша СССР в адрес важнейшей стройки страны – «Норильскстроя».
Никто теперь точно не сможет рассказать - что пережили и чего это стоило людям, приехавшим на таёжную околицу страны из своих громадных русских городов… На которых падали немецкие бомбы, а среди пустынных улиц свистели безжалостные пули… На окраине сибирского города купеческой славы один за  другим ставились заводы. Всего каких-то 30 лет до этого совсем недалеко от срытой крепости проходила китайская граница… По Чуйскому тракту, пронизывающими высокие горы, тянулись сотни подвод… В Китай везли пушнину, железо, пшеницу и спички… Оттуда – чай, шелк, рис; гнали отары овец и табуны лошадей. Каменные дома торговых воротил и чиновников окружали крепкие избы работных людей, маслобоен, кузниц, шорных и кожевенных мастерских… Естественно, с определенным количеством солдат и офицеров местного гарнизона, обязательного острога с классическими каторжанами и иными вольными ссыльными… Сибирь – она никого не миловала, но прожить и заработать зело позволяла. И вот в эту патриархальную сторонку, впрочем, прошедшую ощутимую кровавую баньку гражданской войны, десятками эшелонов въехала новая железоделательная жизнь.

                ІІ.   Сибирский  лик…

 
                «…на реках Бии и Катуни в пристойном месте для сбору
                Нашей Великого Государя ясашной казны и к селению
                пашенных крестьян построить острог со всякими
                крепостьми» - указ Петра I  29 февраля 1708 года.

Для Бийска, если и не настоящая война, но сеча, стрельба и вооруженные стычки были естественным ходом бытия, начиная с Ермака. Многие из пришедших  сюда казаков и стрельцов уже не возвращались обратно. В 1770 году, например, сюда сослали 138 запорожцев, принимавших участие в антифеодальном движении. Их тут же вооружили и поставили в строй. Сибирское казачье войско, в отличие от самостоятельно складывавшихся казачьих общин на Дону, Яике, Тереке, формировалось административным путем, а также ссыльными казаками. Граница Китая в это время пролегала в 30-ти верстах от города по речке Федуловке под деревней Сростки, породившей впоследствии В. Шукшина.
Жуткая мясорубка с германцем аукнулась для этого края не только невиданной индустриализацией, но и легализацией бойцов невидимого фронта. Тысячи «расказаченных» лишенцев и недобитых колчаковцев под чужими именами вышли из тайги и влились в сибирские полки на защиту Москвы и Сталинграда. Вот там основное их большинство нашло свои и упокоение, и воинскую славу. Не многие, вернувшись после войны, искупили кровью свою  приверженность к станичной вольности.
Но это потом, после Победы. А пока старые и малые, в большинстве своем – жёны и матери, встали за станки, взяли в руки молотки и сварку. Работали тяжело и долго. Бесконечные  смены, дни, месяцы и годы. Без отпусков, выходных, но с праздниками! Потому и мирные дни ничем особенно от военных не отличались… Те же продуктовые карточки, те же котлы, которых Родине все так же не хватало. Но в мастерские барачного типа вернулись с фронта мастеровые мужики. Сократились рабочая неделя и продолжительность рабочего дня. Начали подниматься кирпичные корпуса новых цехов и жилые поселки с водопроводом, центральным отоплением, канализацией.
Вот в эту социально - производственную среду в 1950 году окунулись выпускники Уфимского авиационного института.  Родители годовалого мальца. Мои родители.  Они тут же получили комнату в общежитии. Отец был направлен мастером в трубный цех, а мама по осени родила девочку - мою сестренку. Мы росли и хорошели вместе с заводом. Вместе с молодеющим патриархальным городом сибирской глубинки.
 Детные молодые специалисты приехали не втроём: с моим батюшкой прибыли по державному распределению ещё двое его товарищей. Тоже фронтовики, тоже с жёнами и детьми. Так было тогда заведено – страну поднимали для будущих поколений. Среди первого такого поколения оказались и мы с сестрёнкой, а чуть позже – наш младший братик. Поэтому получили просторный трёхкомнатный коттедж с огородом. Уже в этот отеческий дом приехали к нам жить и мамины родители – дедушка и бабушка. Росли мы, наверное, быстро – потому что из детства запомнились только уже первые школьные годы… Нарядные ёлки и краснознамённые демонстрации трудящихся… С морозными и снежными зимами… С блестящими медными оркестрами… С босоногими играми в лапту и футбол.
Именно на этом историческом рубеже наконец – то нашли своего героя  медали за оборону Москвы и Сталинграда… Отыскалось и заявление в партию, написанное девятнадцатилетним миномётчиком перед последним лыжным десантом. Этот рейд закончился страшным ранением – чудом вынес его из боя друг – татарин; санитарный эшелон, госпиталь, институт… Военком торжественно  вручили сразу несколько медалей… Горком восстановил в партии и тут же назначили начальником цеха. Естественно, вся наша большая семья почувствовала себя гораздо увереннее и стабильнее.
- А какая будет жизнь, Василий Иванович? – волнительно спросил Петька комдива;
- Хорошая будет жизнь, Петька! Помирать не надо! – с мечтательным вздохом ответил ему Чапаев в одноимённом фильме. Эту фразы, эти слова запомнил я мальчишкой, когда темной ночью после второй смены шли мы из школы мимо заводского клуба. Вокруг завода не было забора… Клуб – один из первых бараков, который был построен под производство. Потом уж его переделали в кинозал, где практически каждый вечер с определённой цикличностью крутили наши любимые «картины». Вот такая жизнь и протекала в то время на самой опушке горной тайги… На высоком берегу синей ленты полноводной реки… Под стук молотков и молотов, под круглосуточный гул многочисленных станков… Пахло машинным маслом, нагретым железом и гречневой кашей из заводской столовой.
                _

66-ой год ХХ века – Дикого Вепря: Опуская лирику счастливого детства, после заслуженного отчисления из Томского политеха, оказался я один на один с револьверным станком в механическом цехе. Обдирал на нём пятидесяти килограммовые чугунные ступицы. Сразу после литья и обрубки ровнял базовую поверхность для дальнейшей обработки.
Угодить на рабочее место в токарном пролёте с позиции левого нападающего первой пятёрки студенческой хоккейной команды оказалось легко. Но было чудовищно тяжело там держаться. Всё стало по-другому: сменная норма, грязь и стружка, трудовая дисциплина и капризный станок. Отец, уже главный инженер завода, проходя мимо, придирчиво заглядывался на мою каторгу. Работяги отнеслись ко мне радушно и с пониманием. Помогали затачивать резцы, подсказывали ухватки по мелочи… Хотя чётко знали, что рабочую карьеру мне тут сделать не судится…  После смены, кое-как приняв душ и оттерев чугунную пыль, просто валился с ног.
Но потихоньку пообвык, втянулся – и тут же батюшка перекинул меня в литейку на заливку. Вот где у меня открылось второе дыхание и появилось ясное представление о правде жизни. Жидкий чугун не терпит пауз и недомолвок, а требует к себе максимального внимания и быстрых решений. Дядя Гриша, мой напарник, двужильный и чумазый гном давал мне потом рекомендацию в партию. А пока короткими и доходчивыми словами оперативно руководил и корректировал каждое моё действие и движение. Жар вагранки, терпкий угар с кисловатым запахом горелой земли, тяжесть  расплавленного металла – на смертном одре не забуду литейный цех моей юности.
                _

Вновь пришедшая весна с новым футбольным сезоном принесла еще один взрослый поворот в биографии. Тренер заводской команды с прискорбием передал мне слова моего отца: - что б я Этого на поле больше не видел.
Надо сказать, батюшка фанатично любил хоккей и футбол. По сути, он был «хозяином» заводского спорта, как теперь говорят – меценатом. Всегда критично участвовал в формировании состава команд. У него были свои любимчики среди своих и свои «мерзавцы» в стане соперников. Я не видел на нашей трибуне более яростного и пристрастного болельщика. Естественно, его окружал целый ряд живописных и разноплановых соратников. Но пиво и немножко водочки они исповедывали единодушно.
Игроков на время игрового сезона «освобождали» от работы: но слесари и сварщики так же получали свою зарплату за спортивные подвиги. Спортсмены – любители кровью и потом отвечали перед своими товарищами по труду за свои результаты. Требовались только победы над нашими традиционными городскими противниками. На домашней встрече по этому поводу мне пришлось ответить на его прямой вопрос: кем я хочу стать – дураком или инженером? По тону и форме запроса было ясно, что альтернативе инженеру существовать просто не реально. Не было другого решения для старшего сына в династической семье «пролетариев  умственного труда». Так называл инженеров дед, вернувшись в 1954 году после долгосрочного пребывания на лесоповале в отдалённых северных районах.
Согласие с прекращением спортивной карьеры повлекло за собой перевод   подмастерьем в отдел главного металлурга: в царство кульманов, ватманов и карандашей разных марок. Потому что студенту вечернего факультета Алтайского политехнического института нужны были время и силы для овладения этими самыми полутехническими знаниями. Началась новая жизнь с элементами начертательной геометрии, сопромата и истории КПСС. После восьми часов напряженного рисования опок и штампов - два часа в трамвайчике по лесистому району города и четыре часа на передней парте в институте. Обдирка отлитых  ступиц казалась теперь просто прогулкой по индустриальному ландшафту.   


                ІІІ.     Учебный труд…

 
                «Добросовестный труд на благо общества:
                кто не работает, тот не ест.» - Моральный
                кодекс  строителя коммунизма…

В принципе, никаких новых секретов и открытий в ОГМете не происходило. В ту пору с самого раннего детства жизнь детворы с верхом была наполнена разговорами о производстве. Ибо кроме работы народ практически ничем не занимался. Самыми яркими пятнами в памяти остались праздничные демонстрации на Первое Мая, Седьмое Ноября и освобожденный труд на Ленинском субботнике. Как правило, эти события финишировали застольным ликованием, пикниками и маёвками. Пионеры и школьники дополнительно развлекались месячниками по сбору макулатуры и металлолома. Подобные пафосные мероприятия объединялись в русле всенародного социалистического соревнования на разновеликих уровнях многочисленных ячеек общества.
Но, по любому, это уже был настоящий взрослый мир. Где требовались и должны осуществляться твои собственные решения. Окружающие рассчитывали на результаты твоего труда, и Родина за них платила соответствующую заработную плату. В руках появились тобой заработанные деньги.
Вечерний институт – совсем не дневной: здесь студенческие билеты оказывались в руках глав семейств, матерей с детьми и, зачастую, уже грамотных и опытных производственников. Иногда преподаватели оказывались моложе своих слушателей. Т.е. характер отношений в учебной среде разительно отличался от наставничества. Скорее, это больше походило на определенный обмен знаниями, навыками, опытом – особенно на старших курсах. Экзамены же, хотя и волновали, как и всякая проверка – оценка, но выглядели ближе к дискуссионным моментам с элементами торга. Иногда удавалось убедить экзаменатора, что незнание какой-то конкретной темы не имеет особого значения на фоне проблемы в целом. Тем более, что все действа в «alma mater» проходили в основном под покровом темноты. И это имело своё магическое значение. Кроме просто знакомств, сотрудничества и каких-то совместных действий с коллегами, соучениками, руководством и т.д. появились и особые личные отношения. Новый круг друзей, другой уровень приятельства и личностного взаимодействия. Но должен ответственно заявить, что особого взросления так и не наступало. В размеренной цепочке дом – работа – институт на протяжении нескольких лет не было ни особых ситуаций, ни заметных всплесков событийности.
Всё резко изменилось жарким июнем, когда удалось выехать в горную местность для оказания шефской помощи крестьянству по укосу буйных трав. Бригада, порядка двадцати человек, сформировалась исключительно юная (без ущерба основному производству). Большинство неоперенных молодых специалистов, обитателей общаги, из разных отделов, подразделений и вспомогательных служб цехов. Многие были уже знакомы хотя бы визуально, но появились и свежие личности.
Трудовой десант выбросили в одно из отделений животноводческого совхоза в количестве 23-х голов, как элементарные рабочие руки. Косить, сушить, собирать траву и укладывать её в стожки. Заготавливать местным буренкам корм на долгую снежную зиму. Считанные высокообразованные коллеги из горожан были хотя бы отдаленно знакомы с этими технологиями. Но пары дней хватило освоиться и втянуться в работу.
Вокруг - писанные альпийские пейзажи… Покатые, но уже высокие горы, разделенные лесистыми долинами с ручьями, водопадами и каменнстыми осыпями… Склоны разной наклонности усеяны огромными полянами с ароматными цветущими травами… Высоченное синее небо… Прозрачный звенящий воздух… Яркое лето с жужжанием пчел и запахами тайги.
Несколько молочных ферм располагались в считанных километрах от деревни. Туда несколько раз в день удалялась местная элита – доярки и механизаторы – для взятия молока. А вот сезонная заготовка сена требовала значительных трудодней и людского ресурса. Дорог был погодный срок созревания и сушки трав. Считанные недели кормили поголовье весь следующий год. Вот для этого и сгодились молодые дарования промышленного предприятия.
Рано утром и поздно вечером работящих баб развозили потрёпанные водители лошадок на дойки. Каждый день – без выходных и праздников, в зной и холод. Нас же на тракторных тележках всепогодные «белорусы» развозили по намеченным делянкам для сбора дикорастущих гербариев.   
  По прибытию на горный луг трактор впрягался в оригинальное устройство и превращался в стогомёт. Свой передок он оснащал самодельным подборщиком с широким транспортёром, который собирал подсохшие валки сена и вбрасывал подбираемое в прицепную клеть. Это была настоящая клетка: где-то четыре на четыре метра в основании и такой же высоты… Задняя стенка была съёмной, а дно  формировалось из жердей, одним концом закреплённых за передний брус клетки… Вот на этой арене и предстояло выступать двум гладиаторам с короткими вилами в руках… Сено падало сверху в кубическое пространство, а два ловких паренька разбрасывали его по дну волокуши и топтали углы и периметр… Подвижное в подвижном - так мы их «наутилусами» и прозвали… Очень живая и энергичная работа венчалась «свинкой», как звали подобные стожки местные механизаторы. Вместе с травкой на голову сыпались комья почвы, мыши, лягушки и, если повезёт, безобидные ужи иногда в компании с обиженными гадюками. Всё это грамотно рассредотачивалось по клетке. Когда же она набиралась под завязку, снималась задняя стенка, и трактор толчком отскакивал от своей обузы. «Свинка» под собственным весом соскальзывала с жердей, застывая в положенном месте. Оставалось лишь «завершить» стожок, сформировав дополнительным сеном его водоотталкивающий купол. Как потом выяснилось, норма на один экипаж весила десять «свинок». Никто нас особенно не торопил - сбор начинался только после того, как высохнет роса. А заканчивали работу, когда солнце только-только собиралось садиться. Ибо вечер и ночь в горах наступали мгновенно.
После первого тайма на этой травяной полянке тушка болела во всех мыслимых и немыслимых местах. Даже при моей хоккейной подготовки крепатура была весьма конкретной. И ещё – сок травы и сопутствующие пыль и сор, не считая кузнечиков и другой мелкой сволочи. Мы были пропитаны и усыпаны ими, вкупе с собственным потом, с головы до пят. В свою избушку для сна на околице удавалось приползти практически мёртвыми.
Некоторый яркий погожий период, промелькнувший под знаком трудовой истерии и юношеского энтузиазма, тормознулся пасмурным сыроватым днём. Образовался выходной день, и одна достойная женщина подрядила группу товарищей построить ей сарайчик.  К вечеру на её живописном участке на ручном бережке у самой околицы строительство успешно свершилось. Что и было ознаменовано скромным ужином. Потчевалось сугубо местным блюдом – жареная мелкая рыбёшка, залитая яйцом. Свежий домашний хлеб, лук, солёные грибочки и фляга медовухи. Фляга – это почти пятьдесят литров. Как потом оказалось, медовуха в деревне делалась трёх сортов: для себя, для гостей и для прохожих. Нам была  выкачена «для прохожих», да ещё несколько «женённая» - т.е. разведённая ключевой водой, как для молодых чужинцев. Всё это было невероятно вкусно и полезно. Отпив немного из фляги, мы ее прихватили с собой и занесли в стойбище к девчонкам.
Естественно, девочки жили отдельно, в просторной комнате одноэтажного бревенчатого здания правления. И, что очень важно, рядом с машинным двором. Их спальные полати располагались там же, где нас и кормили – в принципе, завтраками и ужинами. Обед привозился в поле.
Так вот, утром перед завтраком вся наша компания причастилась по пол стаканчика медовухи и, естественно, угостила товарищей по труду из местного населения. Как оказалось, была совершена роковая и судьбоносная ошибка. Позавтракав и выйдя на крылечко для следования на работу, мы столкнулись с живописной картиной массового падежа аборигенов. Машинный двор был усеян неподвижными телами механизаторов и некоторых доярок. Некоторые еще передвигались, выцеживая из нашей фляги последние нектарные капли. Рабочий день был категорически сорван, что и было подтверждено яркой речью директора на чисто народном наречии. Не стесняясь девичий ушей он доходчиво объяснил городским, что на время уборки в сельской местности с подачи партийных органов введён «сухой закон». И что нами спровоцировано его грубое нарушение, что будет зафиксировано местным милиционером. Не сразу найденный младший лейтенант в весьма помятой форме, прибыл в  расположение, кстати, тоже не совсем трезвым. Для составления соответствующего протокола потребовалось соблюдение некоторых формальностей. Как итог, выяснилось, что в нашем коллективе никто не удосужился назначить старшего. Но в команде оказались две девочки, свежие выпускницы юрфака, которым мы и поручили формулировки протокола. Сухой остаток – документ у мента не получился в принципе. На прощание мы налили еще пол стаканчика, с чем он благополучно отбыл в соседнюю деревню на живое дело. Там назрел скандал с целым бараньим стадом, что значительно критичнее пьяного  недоразумения с  машинным двором.
Т.к. у всех нас появилось время - мы тут же сплотились перед лицом общего врага. Во-первых, выяснилось, что далеко не все довольны кормёжкой. Во-вторых - шумной суетой местных несовершеннолетних под ночными окнами девочек. И в-третьих – действенностью организации нашей работы, быта и досуга. Учитывая четыре курса политеха, обширные связи в спортивных кругах и то, что мой отец - главный инженер завода, бугром единогласно нарекли меня. С этим мандатом я и направился к директору в кабинет. Принят был неласково. Пришлось дозвониться в партком завода, где после определенных переговоров и с некоторым сомнением, но подтвердили мои полномочия. Обсудив все три момента, договорились о неукоснительном соблюдении нами трудовой, информационной и бытовой дисциплины.
Не  откладывая достигнутый темп в долгий ящик, вместе с правово-экономическим активом мы навестили и регионального экономиста. Девочки, Людмила из планового и Наталья из юридического отделов завода, поинтересовались нормами, расценками и достигнутыми показателями. Картина оказалась удручающей. Установленные задания с некоторым плюсом выполнялись только нашими механизаторами и местными пацанами, которые работали в связке. Вся остальная масса пришлой интеллигенции ощутимо не дотягивала,  еле-еле отбивая  хлеб и воду. В конторе не оказалось ни нарядов, ни нормирования, ни инструктажей по технике безопасности. На что было жёстко указано приглашённому директору. После непродолжительного мата стороны отправились на переговоры к нему в кабинет уже без девочек. 


                IV.   Ваня – Мышь…

 
                «…настоящие имена  людям  присваивают  исключительно
                реалии  суровой  действительности…»  -  людская  Молва.

   Наш стогомёт влачил по горным склонам трактор Вани, служившего  механизатором широкого профиля. Это был худощавый достаточно взрослый мужик, но, в силу сложившейся ситуации, без определенного возраста. И, как оказалось, пьющий. Как оказалось, практически весь персонал машинного двора был пьющим. Потому на весь летне-полевой сезон в сельской местности вводился негласный жёсткий «сухой закон». В кооперативном сельмаге не продавался алкоголь… Ликование по поводу свадеб, дней рождения и крещения младенцев переносились на момент празднования урожая… Практика «магарыча» загонялась в глубокое подполье. Но это работало среди своих. Мы же были не в курсе местного законодательства и на нас оно распространения иметь не могло. Это было зафиксировано в первом пункте «Пакта о ненападении» с директором совхоза. Этим же документом снимались формальные вопросы по технике безопасности, нормирования труда и легитимности «процентовок» успешности трудовых свершений. Относительно легко договорились еще и потому, что с первых дней пребывания в горах мы не брились из-за отсутствия привычных условий с горячей водой. А вся деревенская элита, включая постояльцев машинного двора, была выбрита на удивление тщательно. Первый явный признак действенности сухого закона. Люди были собраны и заточены на выполнение решений очередного съезда КПСС и, как следствие,  текущего пятилетнего плана.      
 Необходимо отметить, что бородатость была в стране не особенно в ходу.  Этим отличались только романтические в то время специальности геологов, бурильщиков и покорителей крайнего Севера. Но и они попадали в тень  зычной славы революционеров - барадачей с острова Свободы. Т.ч. один наш внешний вид уже был в авторитете.
Потому что условий для бритья в нашем быту не наблюдалось. Жили мы -  мальчики (вернее – ночевали) в небольшой двухкомнатной избушке над деревней на довольно крутом склоне окрестной горы. Комнатки с узкой прихожей  были оснащены элементарными нарами на 5-6 человек и голой лампочкой под самым потолком. Рядом с жильем откуда-то с вершин сбегал достаточно широкий ручей с обжигающе-ключевою водою. К стенке, обращенной к потоку, был прибит одинокий рукомойник. Чуть поодаль и выше у самой кромки тайги располагался одноочковый туалет. Вход со стороны леса дверью обременён не был в целях пейзажности и экологичности. По приезду с сенокоса методом окунания мы ополаскивали одежду и тушку  в проточной воде. В принципе, избавляясь от пыли, пропитки пота и соков трав. Тут же развешивали рубашки и штанишки на просушку по веревочкам вдоль стен. А утром вновь в них облачались, вдобавок плотно перевязывая шею шарфом. Дабы мельчайшие частички сена и  разнокалиберные насекомые не сыпались за шиворот, не раздражали кожный покров разгоряченных торсов. Шарфик тоже стирался ежедневно. Вдоль ручья пролегала коровья тропа к лесным полянам, где и кормился личный окрестный скот. Туда и обратно животные передвигались абсолютно самостоятельно, иногда отвлекаясь на беглый осмотр наших строений. Беглый, но регулярный – неиссякаемое любопытство просто поражало. Мало того, что они, совершая обход, гадили, буквально у порога – так и совершали попытки поживиться, чем Бог пошлёт. Один нахальный телок на закате зажевал мой капроновый шарфик с запахом и, очевидно, вкусом свежей травки. Все мои надежды на то, что капрон устоит перед его пищеварением, не оправдались. Исчез без следа и остатка. Пришлось поднимать торговую сеть на поиски аналога, но точно такого найти уже не удалось.
Кстати, о торговой сети: местный сельмаг функционировал на принципах кооперированных закупок и отпуска товаров населению под запись с последующим расчетом по итогам года натуральным продуктом. Все покупатели были внесены в солидную амбарную книгу с периодическими пометками о выдаче по весу и количеству. Мы, естественно, в эту систему не вписались. Пришлось механизм торговли регулировать, учитывая и сухой закон. Проконсультировавшись с директором, по его распоряжению мы выкупили ящик конфет «Ласточка». Потом мы их сдали на реализацию в это же торговое заведение обратно, а в счет немедленного расчёта нам отпускался портвейн экзотического разлива. Когда эквивалентная сумма исчерпывалась, мы опять выкупали этот же ящик «Ласточки» и  всё повторялось. Вино строго заносилось в мужской отсек, где им и потчевался весь коллектив, на ночь глядя, в строго лечебных дозах.    
 После простого и весьма утомительного  труда, плотного ужина и специфичного десерта не все безропотно отходили ко сну. Условия раскинувшегося вокруг природно-ландшафтного парка культуры и отдыха манил своей природной естественностью и малолюдностью. Большинство персонала ходили туда шептаться, целоваться и делиться сердечными тайнами. Когда же темнело всерьёз и крупные звёзды усыпали небосвод, девочек провожали вниз к их обезлюдевшему машинному двору.
А с  рассветом свеже выбритый тракторист Ваня–Мышь опять увлекал нас в даль светлую косить колдовскую траву. Мышью его нарекли за циклическое поедание этим племенем его продуктов, которые жена паковала в чёрную брезентовую сумку. Её Ваня системно и оставлял в тени под кусточком на опушке очередного покоса. Дабы в нагретой кабине продукты не теряли своей первозданной привлекательности. Стандартный набор из яиц, хлеба, сала, лука и огурцов заворачивался в чумазую газету районного разлива. Дополнялся обед литровой бутылкой молока, заткнутой пробковой затычкой. Почему мыши выбирали именно Ванин тормозок – оставалось загадкой. Но съедали они всё тотально, включая пробковую затычку. Токсичные газеты они не ели, а только прогрызали в них узорчатые входные отверстия. Потому титульное имя механизатора дополнили названием этого зверя – через чёрточку. Проанализировав текущую многолетнюю цепочку событий, мы сделали вывод, что мыши (и, наверное, не только они), в первую очередь, чётко ориентировались на стойкий запах солярки. Аромат которой, гарантировал грызунам экзотичность пропитания с  внушительным калорийным эффектом. Похоже, эта информация передавалась ими из поколения в поколение. Потому что Ивана объедали последние десять лет на постоянной основе.
Итак, если продолжать тему полевого питания, в один из волшебных вечеров в нашем нагорном монастыре появился директор. Ему у нас всё очень понравилось, особенно поздний конфеточный десерт. Зашёл он сделать заманчивое предложение, которое в официальной обстановке прозвучать не могло. Заключалось оно в совершении индивидуального трудового подвига по укосу сложной геологической делянки в значительном отдалении. Со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Естественно, мы с восторгом согласились.   

                V.  Княжья  Изба…

 
                «…не  блудите  во  Тьме,  не  блудите  в  Мирах –
                блудите  на  Земле  обретённой…» - Белая  Шаманка.

  Ещё до света ограниченный контингент косарей отправился в путь. Ваня-Мышь на своём Вездесущем, подгрузив к нам в прицеп малую механизацию, двинулся в росистые горы. Конечной точкой оказалась дальняя заимка, где жил Пасечник. Это было далековато и ехали долго… По крутым косогорам и заросшим лощинам дорогами - тропками, иногда прибирая бурелом… После затяжного подъёма наконец-то выехали на небольшую равнинку перед скальным кряжем, уходящим к горизонту. Довольно пологий склон порос смешанным лесом, но около самого вертикального скола горы росли исключительно сосны и ели. Чуть в стороне туманилось проточное озерко… Многочисленные прогалины и поляны в ближайшем окружении перемежались чистыми редковатыми перелесками. Свободные от деревьев и кустарника пространства были уже тщательно выкошены. Валки ароматного подсохшего сена ещё поблескивали капельками утренней влаги.
В глубине сосняка, примыкая задней стенкой к скале, таился огромный дом. На крытом крыльце в пять широких ступеней во весь фасад нас поджидал двужильный старичок. 
Худощавый без щуплости… Невысокий без низкорослости…   Крепкий без коренастости…  С  бритыми загорелыми до черноты черепом и правильным  лицом… Явная белая кость… Выгоревший прикид в полевом исполнении (без портупеи), дополненный начищенными хромовыми сапогами для ком.состава, формировал законченный облик белого офицера. Девочки аж пискнули. Директор попросил взять в рейд девчонок по хозяйственнее и работящее и бойца, который способен зарезать барана. Мы взяли двух девочек из ОТК котельно-сварочного цеха, которые целыми днями оценивают сварные швы и Васька, мастера инструментального цеха с сельской биографией.
Хотя и по глазам, и по морщинам было понятно, что Пасечнику уже хорошо за восемьдесят, ощущение силы и мужского обаяния имело место. Жестом широкой ладонью хозяин указал на дверь. И сам же пошёл впереди с чёткой уверенностью, что повторять приглашение не придётся. Невысокий проём с дверью толщиной в ладонь из тёмного гладкого дерева впустил гостей в просторную горницу. И даже не просторную, в понимании городской крупнопанельной архитектуры – а с размерами приземистого рыцарского зала с тяжёлыми балками потолочного перекрытия… Со стенами, уложенными из вековых толстенных стволов… Пол набран из широких тесин, которые и не думали поскрипывать под шагом группы посетителей. Частые узкие вертикальные окна, типа бойниц, достаточно насыщали солнечными лучами сказочную светлицу.  Рядом с лавкой, тянущейся вдоль всей стены с прорезями окон, стоял длинный и широкий стол, такой же характерно монументальный. На столе, на холщовом рушнике, располагались белый пышный хлеб на оловянном блюде, молоко в запотевшей крынке, зелёный лук, свежий сыр и тёмный мёд в прозрачной стеклянной посудине.
- Мойте руки и позавтракаем, - радушно распорядился Пасечник звучным твёрдым и далеко не старческим голосом. И опять жестом указал на дверь в конце светёлки.  - Сперва дамы, - старомодно предупредил он общество. Танечка и Томка стремительно откликнулись на предложение.
- Слушай, там шикарная ванная комната… С зеркалами! – жарко зашептали они по возвращению.
И действительно – просторно… В стиле ампир… Хрусталь, фаянс, начищенная медь… Однако… А в тронном зале – полати, брёвна – крепенько, просто, но со вкусом.
- Ну, за работу, товарищи! – директор поднялся от перекуса и мы пошли в свою клетку. В стогомёт со мной подрядился директор. А Пасечник приобнял за плечи Васька и повёл его вглубь дома. Пока девочки вилами сноровисто  переворачивали уже подсохшие валки под нашу подборку, мы помогали Ивану снарядить наш комбайн. Установили подборщик, расправили клеть и вышли на рубеж.
В общей сложности обслужили полянок пять разной конфигурации, иногда рискованного крена аппарата. Но дневная норма в пять «свинок», правда, меньшего калибра, нежели обычно, была завершена часикам к трём пополудни. Копёшки не вершили, а сволакивали поближе к задней части дома, Как оказалось, между его торцевой стеной и скалой был устроен, по сибирскому укладу, полукрытый хозяйственный двор. Вот там под навесом сено и будет храниться зимой, но это уже не наша забота, как выразился Директор.
Когда мы заканчивали, девоньки уже возвращались с озера румяные и посвежевшие. Со двора вовсю тянуло дымком и оглушающим ароматом жарящегося мяса. Появилось яркое ощущение надвигающегося праздника. И мы направились к водным процедурам. Водичка была чиста и отрезвляюща - через пятнадцать минут почувствовали себя, как заново народились.
- Ну, а теперь пожалуйте к столу, - встретил нас у ступеней домовитый Пасечник.
Сквозным коридором, слева от которого, надо полагать, уже довелось, мы прошли до противоположной стороны дома. На замыкающей площадке была еще одна мощная входная дверь, по обе стороны от нее располагались лестницы, ведущие наверх. Очевидно, там был или чердак, или мансарда, или вообще второй этаж. Чего по внешнему виду строения таки и не скажешь. Хотя большая часть этой поистине царской избы была затенена ветвями могучих елей.
Мы вышли на задний двор. У завалинки – крыльца в одну ступень нас встретили два веселых годовалых волка. Волчатами их уже назвать было нельзя –  сильные беззаботные звери. Узнали Директора, по-собачьи вильнув хвостами, и присмотрелись ко мне жёлтыми пронзительными глазами.
- Гай и Брут, - коротко бросил Директор, - разберешься потом… Двор, понятное дело, по-хозяйски «зашитый» лиственным тёсом, покорял домашним уютом и размахом. В нескольких шагах от входа стоял низкий квадратный стол с простыми табуретами… В двух метрах – мангал с дозревающими шашлыками… Подруги выставляли на угол приборы, хлеб, сыр и овощи… Каждый сел, как и где  ему было удобно… Пасечник вынес из дома прозаическую четверть с прозрачным золотистым напитком… Вынул притёртую пробку – в воздухе разлился сладостный запах медовухи. Васёк поставил на середину поднос с шампурами – пиршество началось. Без тостов. Волки, сдержанно поскуливая, прилегли в сторонке, положив чёрные морды на вытянутые лапы.
Минут на двадцать народ ушёл в себя, растворяясь во вкусовых ощущениях. Между делом, окинув окружающую обстановку, отмечаю солидный частокол, что продолжением стен дома замыкается на поверхность скалы. А сама скала, уходящая несколько пологой плоскостью от дома, в рамке двора имеет на себе решетчатые подъёмные ворота. Как в портале крепостного створа. Сбоку на воротах калитка сплошного дерева. Вся эта каменная панорама старательно завита плетями хмеля, пивные шишки которого уже вовсю начинают формироваться. Значит, на пасеке и пиво варить умеют.      
                _
    
Отдавая должное застолью и живой, даже не беседы, а переброской простейших фраз и восхитительных слов, наработавшийся и довольный народ начал успокаиваться… Приходить в себя… Было вкусно, покойно и безоблачно. Надвигался вечер и усталость.
- Ну, что же, - вымолвил через некоторое время Директор, - пора и честь знать;
- Да-да-да, - вторил ему Пасечник благодарным голосом, - великое спасибо вам, мои дорогие. Вот олешкам будет радость да ласка, -  завершил он фразу загадочными словами.
Иван вышколено шустрой мышкой скользнул из-за стола и пошёл будить своего «белоруса». На вопросительные взгляды девушек на стол, Пасечник отрицательно мотнул головой и мелькнул ладошками: убирать за собой не надо. Подал им полотенце и, опять же жестом, повелел отправляться в ванную комнату. Закончив с туалетом, мы вышли уже к практически стартующему трактору.   
 Подсадив Танечку в прицеп, а Томку, выглядевшую гораздо более внушительно, в кабину – Директор кивнул мне в сторону дома, на Пасечника у крыльца. Тот кистью попрощался с отъезжающими, а меня той же кистью призвал к себе. Смутная догадка осветила разум, и стался чуть-чуть ближе к пониманию уровень  функций Директора в этой местности.
- Идём, мой Мальчик, я познакомлю тебя с Хозяйкой этого дома, - без особого пафоса объяснил Смотритель мою задержку.   
Уже лёгкие сумерки начали опускаться над взгорью. Пройдя метров триста на юг по навершию, мы перевалили на освещённый склон. Прямо над ним скала переходила в каменную плоскую поляну. Своеобразная гранитная плита - эстрада, окружённая кулисами маральника, незначительно возвышалась над альпийским лугом. В партере шелестело разнотравье, чуть вдалеке по складкам гор растекалась темнеющая тайга. У дальнего края сцены стоял удивительный белый чум, а за ним – загон для скота. Красивая жердевая ограда, внешне только обозначающая границы, заключала в себе нескольких статных маралов, лениво щиплющих траву. На весь этот антураж, в принципе, хватило и одного взгляда… Главное действо, по законам жанра, происходило на сцене… В районе рампы потрескивал небольшой костерок из раскалённых сучьев… За костром, спиной к скале и лицом к внимающему зрителю, по-турецки сидела молодая белокожая женщина с длинной и тонкой трубкой в руках. Сидела она на толстой и пёстрой кошме, рядом на маленьком столике стояли керамические зелёные турка и чашка. Широкая кожаная юбка с накладными узорами тёмным пятном окружала стройные бёдра Шаманки. Больше на ней ничего не было… Без всякого стеснения отслеживала наше приближение взглядом чуть раскосых светлых глаз… Всё тело, начиная с полувыбритой головы: лицо, плечи, руки, маленькая грудь и плоский живот были покрыты узорами татуировок… Смотритель усадил меня на край камня рядом с ней, но при этом призрачные дымки от костра и трубки нас разделяли. И отошёл в чум, откуда вынес, как мне показалось, плотную шаль и накинул на девушку. И для тепла, и для благопристойности. Мне же принёс такую же, но жёлтую чашку. Плеснул из турки горячую влагу чая – отвара – настоя – варева – я не знаю, что это было… В терпком и влекущем вкусе особенно узнаваемо звучал смородиновый лист. Не торопясь, как и она, маленькими глотками стал пить это откровение… Минут пятнадцать мы чаёвничали… Допив, поставил чашку рядом с собой на остывающий от июньского дня гранит… Мы простились взглядами и Пасечник повел меня назад к дому. Видно, в костре, трубке и чашке были (кроме смородины) и ещё какие-то  интересные травки – потому что ног под собою я почти не чуял.
                _

- Она услышала тебя, мой Мальчик, - задумчиво заговорил Пасечник, - и ты сумел ответить на все её вопросы;
- Так я же рта не раскрывал, - пришлось оторопеть;
- Оказалось, ты можешь с ней говорить по-иному, на её уровне. Я вот тебя не слышу, а для неё это стало возможным  Ведь у тебя уже был опыт пообщаться с магом? Помнишь, с тобой пробовал контактировать немецкий еврей Вольф Мессинг, но ты его не впустил. А Маша даже и спросить не успела – ты сам вышел к ней навстречу;
- Куда мы идём, Пасечник? – спросил я, чувствуя накатывающее бессилие;
- Видишь тропку в тех воротных камнях, ступай по ней. Волки тебя проводят. И ничему не удивляйся: домой ты попадёшь вместе со своими. Пройдёте коротким путём, заветным;
- Да, и завтра Маша ждёт тебя, хочет увидеть тебя в другом Свете;
- Как же я к ней завтра попаду? Мы же с утра опять скирдовать примемся;
- Завтра у вас короткий день образуется, а тебя Дарья приведёт. Вы ей стайку ставили. Помнишь её медовуху веселящую, которая заставила таки вас собой позаниматься и в ум войти. Всё, ступай, - Смотрящий коротко подвыл и около меня заплясали засидевшиеся Гай и Брут.
Волчата резво рванули по тропинке под камень, огрызаясь и обгоняя друг друга в сгущающейся темноте. С трудом поспевая за ними, буквально через десяток минут полу бега, полу шага я столкнулся с Директором. Он шёл впереди в свете фар трактора, определяя правильность курса по еле видимой дорожке. Волки растаяли в лучах заката. Ребята дремали в покачивающемся прицепе, не обратив никакого внимания на моё внезапное появление. Да, умеют местные жители делать качественные храбрые напитки.
- И часто вы бываете в заимке? – спросил я как бы для общего развития, - Уж больно дорожка туда неважная…;
- Тут все дорожки такие, - озабоченно ответствовал Директор, отбрасывая очередной падший ствол молодой сосёнки. Внимательно посмотрев мне в глаза с отблесками тракторных фар, нехотя добавил, - Не часто: когда сварку подвезти придётся, когда трубу, железку какую ни то… Два – три раза за сезон… Зимой-то туда и на лыжах не пройти. А вот теперь и сено собрать; хотя - у них теперь маралы появились…

 
                VI.   Ночные пчёлы…
 
 
                «…инстинктивное движение  к  достижимой  цели солидарно –
             благотворно влияет на всех участников  движения» - Серые  Волки.

Дарина Николаевна появилась в условленном месте на нашей опушке в компании с низкой облачностью. Облачность вовсю бороздила окружающие вершины. Перед выходом мельком рассмотрел её через маленькое оконце. Высокая статная женщина, наверное, около пятидесяти… По крайней мере, и повыше, и пошире меня… В длинном защитном платье до щиколоток, в платочке, завязанном под шею со скрытым лбом. С тяжёлой, на первый взгляд, корзиной. Держа её на вытянутых руках перед собой, она пристально поглядывала на нашу избушку.  Именно так выглядели женщины на старых картинах на фоне сельского пейзажа. Помытый и причёсанный в спортивном тренировочном костюме «мастерке», в «мушкетерских» резиновых сапогах (завёрнутых) я резво поспешил к ней на горку.
- Ну, чо, - выговорила она сибирским наречием, - хорошо меня разглядел, соколик?  О, и штаны свои «шаманские» одел! – Дарья откровенно веселилась.
Штанцы мои, конечно же, были ещё те. В свое время несколько порывов на них я пижонски залатал цветастыми иностранными лейбами. Потом увлёкся и значительная часть поверхности синих «треников» украсилась фирменными клише. На тренировки в них, конечно же, ходить было нельзя, но в глушь, в деревню пошли под аплодисменты.
- Давайте, понесу, - протянул я руку за корзиной вместо ответа по существу;
- Ладно, - согласилась она, с сомнением оценив мою грузоподъёмность, – вместе понесём. – И не кличь меня на «вы», - сказала она строгим тоном, - не такая я уж и старая для тебя.
И мы вступили под кроны тайги. Из-за первых же кустов выскочили два волчонка, и повели свой тропой.
- Ничего спросить не хочешь? – звучный голос насторожил зверьё, и они подбежали к Дарье. – Кыш, - шикнула она на них, внимательно поглядывая в мою сторону.
Деваться было некуда – мы были в тесной корзинной связке, я и спросил:
- Почему Маше (её, действительно зовут Маша?) со мною интересно,  как она вообще на меня вышла?;
- Ну, во-первых, у нас не часто появляются новые люди, - как-то по-иному заговорила Дарья, - а в-главных, ты единственный из приезжих, кто зашёл в мою библиотеку. Хотя бы просто пробежался по полкам, корешкам книг… Спросил, есть ли у нас церковь… Необычно вызывающе одет, по детски коротко подстрижен…
Я тебя сдала, соколёнок, Прохору: и ещё знак на тебе есть… Маша, наверное, это тебе лучше объяснит… У тебя всего двадцать пять зубов и нет  большого пальца на правой руке… Его шаманы считают особенно важным вместилищем души… Кто-то отнимает твою неведомую силу. Маша разберётся - такое просто так не делается с человеком;
- Прохор – это Пасечник?
- Вовсе он и не пасечник: у нас тут дикие пчёлы живут. И всё остальное в заимке дикое, природное и живое. Года три уже как маралы прибились, держатся рядом. Вот Прохор их и подкармливает. Ладно, остальное он тебе сам расскажет, если нужным сочтет, - она снова рассмеялась, опять насторожив Гая и Брута особенным звучанием голоса.
Дружненько держась за ручку корзины, мы прошли под заветным камнем и направились к избе.            
                _

Смотритель нас уже встречал. Без особого усилия взял корзину и понёс в дом. Мы, естественно, зашли следом. Умывшись, Дарья улыбчиво кивнула и пропала.
- Она в чум пошла, - заговорил Прохор, - готовиться к оформлению твоего визита. - Пойдем со мной, Мальчик, чё покажу.
Как оказалось, в сенях у выхода на двор была еще и лестница вниз. Причём, гораздо шире и фундаментальнее, чем на верхний этаж. Такая хозяйская - я бы сказал.
- Здесь у нас и кухня, и кладовки с припасами, и банька с бильярдной, но без рояля - продолжал уже не Пасечник. – Избу рубили ещё староверы - кержаки. Почти за год до того, как ждали приезда в эти места августейшего князя Владимира Александровича. С инспекцией, как царевы земли содержаться. Стало быть, уже больше ста лет тому. Поставили её из вековых стволов у Камня, где по преданию Чудь Белоглазая под землю ушла. Живет теперь незнамый народец глубоко в пещерах и подземных городах. Вот в такой-то их вход ты ворота с калиткой видел во дворе. Из нашей избы туда ход в камне пробит с железной дверью заговорённой. Но никто ещё оттуда в дверь не стучал и мы ее не отворяем. В пещеру только поверху заходим. Какая она из себя, куда ведёт, куда выводит – даже кержаки знать не хотели. Там и вода шумит – река подземная течёт. Летучие мыши живут – видимо–невидимо им число. Маша говорит, что души Чудского племени в эти существа крылатые воплощаются. В ночных пчёл альпийских лугов.
Так вот, сначала мужики подвал сделали, да фундамент изладили. Потом уж за дело взялись немцы-меннониты, мастера с камнерезного завода. Их ещё Демидов с Урала на Алтай вывез, когда ему чудь уральская про злато-серебро в здешних горах донесла. Да не только это Демидовых людишек сюда занесло – им ещё и про камушки-алмазы наговорили. И то – кирпичи наши немцы из голубой глины наделали, кимберлитовой. Видишь эту стену? А ведь это только одна сторона нашей печки: как только обустроили подвал, так и печь поставили. Ею мы и паровой котёл греем, и пироги печём – в ней и кирпичи обжигали. А если надо, то и слитки. Потом уж вокруг и над нею дом ставили, брёвна укладывали. Мастеровые к приезду князя сантехнику голландскую, водопровод с канализацией, камины установили… Лифт из кухни на верхние этажи… Лифт для дров и угля со двора… Генератор от Сименса для электрики – всё, как в лучших домах… Да князь и пожил-то в доме всего неделю. Но, видать, и этого с лихвой хватило.   
 Заимку ставил за свой счёт Бийский голова городской думы Сычёв Михаил Савельевич. Миллионер, купец 2-й гильдии, торговал с Китаем мануфактурными, галантерейными и другими товарами. Скупал сельскохозяйственное сырьё, шерсть и пушнину. В 1868 году, проезжая на Телецкое озеро через бывшую крепость на Бии, великий князь Владимир Александрович пожаловал ему серебряный вызолоченный столовый прибор с вензелем Его Императорского высочества и орден Владимира 4-й степени. Такое в то время и в тех местах весьма дорогого стоило. Зная за собой тьму грехов местные начальники, купцы и промышленники не стеснялись в проявлении своих верноподданнических чувств. Местное купеческое собрание отдарилось князю гуннским бронзовым котлом. Грубоватым и незамысловатым, но несказанно древним, выловленным в том же горном озере. 
Трудно сказать, что конкретно удалось совершить тогда царскому сыну. Но одно стало известно точно: «от обжорства и излишнего потребления вина великий князь занедужил и срочно отбыл на берега Невы». Навсегда закрепив горячее желание Российской короны владеть этим горным краем на задворках Империи.
А по весне к Месту Силы, как полноправная хозяйка, приехала на сносях в княжью избу  юная дочь могутного  шамана с Алтын Куля. Родила она девочку – крупную, синеглазую и белокожую. С шестым пальчиком на кисти левой ноги.
                _

Начинало вечереть; хотя, в день летнего солнцестояния эта весьма  продолжительная световая пауза могла тянуться бесконечно. Накануне самой короткой и вещей ночи. Ранняя дымка над горами в сиреневой глубине пади обещала ещё и лёгкий дождичек.
Маша сидела в своей излюбленной точке на каменной плите… В той же позе… Но одета была в светлые кожаные шаровары поверх лёгких ичиг… Шею прятал высокий тёмный кожаный воротник-ошейник, покрытый накладными серебряными птицами… От него по плечам до бёдер, как крупная бахрома, струились несчётные узенькие полоски той же тёмной кожи… Некоторые заплетены в косички с неуловимой логикой чередования… Её чёрные, синие и красные тату, скорее смутно различались, нежели не различались… Но эффект облачения всё же имел определённое присутствие.  Только выглядела в этот раз удаганка  несколько старше… Иссиня чёрные волосы, начиная с затылка, убраны в три косички, перемежаясь с вплетёнными белыми и пёстрыми перьями филина…   
Так же догорал костёр… Горьковатым дымком курилась девичья трубка… Отсутствующий взгляд мельком ощупал моё лицо и вновь погрузился в глубину желтовато-зелёных очей… Из чума вышла Дарья – простоволосая, необычно коротко стриженная шатенка. Опять же, в светлом длинном до пят узком одеянии. И выглядела она гораздо стройнее, строже и моложе, чем мне показалось при встрече на опушке. Не обращая на меня никакого внимания, она зашла за спину застывшей шаманки. Склонившись к её уху и что-то прошептав, водрузила на неё принесённую маску. Переряженка из матово  поблескивающего металла накрыла выбритую до затылка часть головы, скрыв собою лоб, виски и верхнюю кромку щёк. 
В момент сближения двух женских лиц стремглав промелькнула удивительная их похожеть… Расцветка глаз… Обводы обриса скул и подбородка… Линии губ и бровей… Почти зеркальные отображения… Но впившаяся в напряжённый лик окрутница мгновенно преобразила Машу и затушевала само присутствие Дарьи. Маска плотно облегала её контуры, практически, повторив её черты, воссоздала новый образ горной ведуньи. Ладонью с растопыренными пальцами новоявленная указала нам на чум.
- Пойдём, соколик, - притихшим, но таким же звучным голосом позвала меня Дарья, - настаёт твоё время.   

                VII.  Личина  Удаганки…

 
                «…от одной крови род для обитания  по всему
                лицу земли, в предопределённые времена 
                и пределы их обитанию»  -  Вавилон.

Чум, окруженный вековыми соснами, был покрыт светлыми, очевидно, оленьими шкурами. Чуть в стороне был привязан могучий марал с ветвистыми рогами. У входа смиренно улеглись волчата. Мы вошли с востока… В середине тёмного чума, под дымовым отверстием, лежала плоская каменная чаша... Так называли камнерезы любое подобное изваяние... Скорее – блюдо – метра два в диаметре… В центре багрового блюдца белым огнём горели камни… Очевидно, сланцы; над огнём стоял треножник с небольшим бронзовым гуннским котлом… В котле кипела пахучая вода с травами и листьями, но не выкипала… На устеленном циновками полу справа от входа перед огнём на тигровой  шкуре лежала та самая кошма Маши… Слева – под небольшим тканевым навесом на резную скамеечку усадили меня. Причём, моё посадочное место девочками было оформлено уже  лосиной шкуре вместе с рогами. Такая же скамеечка для Дарьи стояла напротив входа.  Около небольшого столика с разными посудинками. Была там и моя жёлтая чашка. В комплекте к столику входил и внушительный бубен, правда, на вид лёгкий и воздушный. Разрисованный с обеих сторон символами, очень похожими на петроглифы с дворовой скалы. Располагалось всё это великолепие на белой медвежьей шкуре: видать, когда-то и они водились в этой части Беловодья.
Гай с Брутом тихонько заскулили в унисон и смолкли… Вошла Маша, завесив плотним пологом дверь в шаманский чум… Стремительно скользнув в сакральном свете костра, женская фигурка расположилась на хозяйской позиции. Теперь уже Дарья занялась своим делом – зачерпнув из котла колдовское варево моей чашкой, она залила раскалённые камни. Горячий туман мгновенно застил всё пространство чума. В наступившей мгле через дымоход сверкала Полярная звезда. Но и её свет, опять же – символично, несколько раз молниеносно пересекли силуэты летучих мышей. В последних отблесках кострища красноватые блики играли на золоте личины Шаманки. Наперсница её, приблизившись в сакральном мраке, поднесла к  моим губам тёплую чашку (наверное, Машину):
- Один глоток, только сначала выдохни, - прошептала мне Дарья.
Послушно выполнив команду, я проглотил медовое крепчайшее пламя с массой домешанных травных привкусов. Конечно же, спирта там было больше, чем всего остального. Не отходя от меня, и Дарья по-деловому приложилась к напитку. Быстрыми аккуратными шажками поспешила к Удаганке, которая и осушила сладостную чашу. Последние капли сплеснула на затухающие камни – чумовое пространство заполнили духи мёда, алкоголя и дикого разнотравья.   
Дурманящий аромат заволакивал сознание… Негромкое завораживающее звучание бубна,  выстукиваемое пальцами Дарьи, волновало неровным ритмом. Речитатив, оглушающим шепотом успокаивал настороженные нервы. Слова на незнаемом гортанном языке наполняли душу падающей листвой… Кружащимися снежинками… Крошечными фотонами ощущаемого света…
Камни  тускнели… Бубен вибрировал… Сердце замирало и предвкушало несбыточное. Вдруг ко мне на колени, охватывая поясом ног, опустились трепетные бёдра… Горячий язык ворвался между губ, взламывая невольное сопротивление. Французский поцелую перекрыл дыхание… Вкус огня и горного вечера затмил разум.    
                _

Очнулся от другого поцелуя: это была Дарья. При свете дня на её теле не обнаружилось ни одной татуировки. И язык – гораздо мягче, нежнее и проникновеннее.
- Вот твоя чашка, - молвила, проведя ладонью по моему лицу, как бы воскрешая, - допей и уходи. – Это моя келья, - добавила она, накидывая своё шаманское облачение, и хлопнула дверью. Действительно, келья: узкая девичья кровать… Узкое, как бойница, окошко… Узкая маленькая комната с небольшим комодом…. Всё. Не считая нескольких женских безделушек и зеркальца на широком подоконнике во всю ширину бревенчатой стены.
Легко сказать, уходи. Дверь перед глазами, но остальные подробности помещения пока не известны. Допил несколько глоточков из чашки… В принципе, то же, что и в чуме, но гораздо демократичнее… Не чувствуя ни голода, ни жажды, поставил жёлтенькую рядом с зеркальцем и пошёл вон.
 Прохор уже ждал меня на заднем дворе. Он завершал укладку поленницы под навес. Бросив это дело, взял меня под локоток и повёл к распахнутой калитке в пещерный завет. Мы вошли в неширокую и высокую галерею со сводчатым потолком. Где-то вдалеке шумела вода, туда и повёл меня Смотритель. Второй вход в пещеру, с противоположной стороны скалы находился высоко над землёй и был заметен только с нескольких точек противоположных гор. Именно через него сейчас и освещался подземный ручей, появляющийся ниоткуда и утекающий в никуда. Вернее, почти в вертикальный колодец, образуя перед падением в каменную бездну небольшой перекатик и озерцо.
- Окупнись, мой Мальчик, - наконец-то заговорил Прохор, и продолжил поставленным говорком экскурсовода: - пещера представляет собой горизонтальную крестообразную в плане довольно разветвлённую полость с общей длиной известных ходов около девяноста метров.
Пока я принимал оздоровительно-бодрящую ванну в целебном источнике, он повествовал: - Галереи похожи друг на друга, стены их осложнены многочисленными трещинами, полочками, уступами. Первые беглые поселенцы в поисках кладов, выкопали из ее грунта большое количество костей древних животных, живших в четвертичном периоде. При этом они полностью очистили пещеру от рыхлых отложений, сбросив их к основанию пещерной скалы. Чудь им в этом не мешала, а только приветствовала. Ну, а теперь пройдём дальше по теме ночных пчёл.
     Мыши, малюсенькие рукокрылые сущности, расположились в самом центре пещеры, где сходились несколько похожих на ущелья галерей. В потолке перекрестья имелся небольшой купол, заполненный тёмной шевелящейся массой зверьков, висевших друг на друге в несколько слоёв. Писк и возня этой «тесной компании» не прекращался ни на минуту:
- Зело не любят они посетителей, - подытожил Прохор. Характерный запах толстого слоя «душистого» помёта на уступах стен и на полу, действительно, говорил о давней заповедности летовища.
- Давненько, ещё при китайцах, горцы сюда наведывались за мумиё, - среагировал репликой  Прохор на мою гримасу; - у наших сейчас особого спроса на этот продукт нету. Кстати, зря ты морщишься – Дарья то им тебя попотчевала, дала  исцведать в своём зелье. Вот тебе мой совет на грядущее – не  пей  больше ничего  кроме горькой водки. Пусть хоть и крепенькая – казённая, самодельная,  но как слеза - чистая. Нельзя тебе настойка да наливки – не сдержит твоя душа эту муть: обманется.   
Эти же души крылатые, - кивнул Смотритель на воздушную колонию, - едят всё, что шевелится. Всех бабочек, жуков, паучков, даже пчёл трудовых потребляют, если те на закате замешкаются. Несметная рать - мошкара же, в свою очередь, питается горными травами, нектаром их цветов. Да и сами мышки не прочь отведать сладенького. Потому все эфирные масла, другие биоактивные соединения концентрируются и ферментируются в их пищеварительном тракте. И вот, нате - пожалуйста, уникальное дерьмо в микроклиматическом исполнении. Китайцы вторговывали его по всему Шёлковому пути: и древним индусам с греками, и средневековым знахарям арабского Востока. Так что твой пищеварительный тракт теперь в одном азимуте!
- Ну, а с Машей у них свои отношения, - Прохор резко перешёл на деловой тон, выходя на двор. Сунув руку в карман фамильного френча, разжал ладонь. С десяток крупных золотистых и белобрысых камешков блеснули на солнце.
- Вот это золото... Вот это серебро... А вот этот невзрачный черноватый – платина… Мыши от Чуди приветы выносят…. Волки потом по всему двору собирают. Да и я, когда деньги, бывает, нужны, в пещерном ручье подмываю. Какой хочешь песок из горы выходит. Надо только доброе время и слово нужное знать.
- Ладно, мой Мальчик, пора тебе и честь знать: ступай к своим. Если что – знак подам. К Даше перед отъездом не забудь зайти: она баба не простая.  Да ты и сам должен был заметить – связаны они с Машей чем-то одним единым. Вот знаю их всю жизнь, а сколько сам прожил, сколько кому отмеряно – видать,  только им и ведомо.
И вот ещё что, Маша передать велела – всё увиденное - услышанное тобой  и содеянное здесь помнить в точности будешь до самой деревни. А как только волчата отбегут от тебя – напрочь всё забудешь. Унесут они с собой память здешнюю обратно в белый чум, княжью избу. Потом вспомнишь, лет через пятьдесят – когда будешь готов, когда во взрослый ум войдёшь. К Даше только не забудь перед отъездом заглянуть… В библиотеку её… Она тебе нужную книжку присоветует - не пожалеешь.

         
                VIII.  О чистых страницах …

 
Прав оказался окаянный Прохор: про библиотеку я вспомнил только перед самым отъездом. Наш сезон охоты на сенокос заканчивался – приехала следующая партия горожан поднимать местное животноводство. Закрыв окончательно наряды на выполненные объёмы, надо было подписать обходной лист и в магазине, и в библиотеке. Подтвердить отсутствие задолженностей за книги и товары. Только  приоткрыв дверь и увидев Дарью, стали вспыхивать в моей голове крохотные искорки прошедшего:
- Пришёл-таки, Соколик, - заговорила она каким-то даже обиженным тоном. – Уж больно мне длинной эта неделя показалась, - добавила строгая женщина, уводя меня за свой столик к нескольким внушительным стеллажам с книгами. Она опять изменила свой облик – это уже была не крестьянка с повязанным по-бабьи платком… Это была классическая учительница в больших роговых очках… В облегающем сером платье с вязаной шалью на плечах. Небольшие каблуки на её старомодных туфлях ещё больше возвышали статную фигуру надо мной.
- Ты с этой бородой, - продолжала она по-свойски, - совсем как те кержаки выглядишь;
- Какие кержаки? – чуть хрипнувшим голосом смог заговорить и я;
- Которые деревню эту ставили еще при царях-батюшках! – насмешливо продолжала библиотекарша. – Ладно, давай распишусь в твоём бегунке да покажу тебе обещанную книгу.
Обмакнула в непроливашку красную ручку с пёрышком №11 и яркими фиолетовыми чернилами написала в моей бумажке в строчке «библиотека» круглыми каллиграфическими буквами – Дарья Романова.
– Ну, айда в закрома, - взяв меня за плечи, чуть развернула и повела в дальний затенённый угол своей богадельни. Там в запирающемся пристенном шкафу до потолка стояли старые разноформатные тома. – Вот на эту взгляни, - подала мне Дарья увесистый и толстый фолиант, - полистаешь, потом поговорим. Но смотри – это тебе не Жюль Верн и не братья Стругацкие – осторожненько.
И бросила меня одного в пыльном заповеднике у маленького оконца. Все последующие годы сохранялось стойкое понимание того, что в который раз  вижу, читаю и пишу уже мною знаемое и пройденное. Не последовало в будущей жизни ни шагов опрометчивых, ни удивлений от превратностей судьбы. Но в тот момент поражали картинки диковинные, зачастую текст рукописный языком неведомым, обилие смутно различимых знаков, символов, рисунков и чертежей. С множеством чистых или небрежно подчищенных листов. Не было на кожаной обложке названия, не указан был в титуле автор, и года выпуска там не было напечатано. Затемно уже проводила меня Дарья за дверь, чмокнула в лобик, вручив на прощание свою расписку. Утром мы рядками уселись в кузове ГАЗона и с песнями помчались по горной дороге на свою малую городскую родину.
                _

Поздним вечером грузовик подвёз ошалевшую от ветра и дальней дороги молодёжь под заводское общежитие, где нас уже с нетерпением ждали. Многие отсеялись по ходу движения, но ударная часть уцелела и резво уселась за стол. Банкет был не сытный, но искромётный и продолжительный. Всех я их помню наперечёт… Как тогда, весёлых и молодых, беззаботных и беспечальных – Серёгу Беляева, Олега Бондаренко, Саню Боришпольца, Юру Чуприса, Вовку Струкова, Шурика Кучерова…  Практически с той же хмельной ночи и разошлись наши дорожки навсегда… Ибо уже следующим рабочим утром в парткоме объявили, что по результатам моих действий по сплочению молодого поколения и правильного понимания политики партии по единению с селянством решено выдвинуть меня на руководящую комсомольскую работу. Особо не медля, собрали действующий состав комитета, где избрали Серёжу Мартынова секретарем комитета комсомола.
Как я чуть позднее узнал, в этом моменте на заводе образовался кризис из-за ухода прежнего вождя на хозяйственную работу. Потому уже несколько месяцев работа была упущена на самотёк. В горком взносы не поступают, где, собственно, так же произошла внеплановая ротация кадров… И там очень не довольны нашим ведущим промышленным предприятием. Сразу же, даже без протокола об избрании, наш зам.парторга М. Чешуин отвёз меня туда на очную ставку и инструктаж. Первый же попавшийся инструктор настоятельно посоветовал немедленно сбрить бороду и сменить буржуазные джинсы на отечественные брюки. Джинсы, кстати, являлись тогда большой редкостью и предметом моей пацанской гордости. Но это потом, а пока (ещё тёпленький) первый секретарь горкома Миша Пономарёв делился своим мировосприятием. Его, молодого коммуниста и научного сотрудника одного секретно-оборонного института, нежданно – негаданно посвятили в этот сан.
- Ты понимаешь, - делилась со мной, ещё никаким, простая душа парня, -  вот там, на верху у меня полное понимание… А здесь, с ребятами – ну, просто никак… Или я ни от мира сего, или их мир пока ещё не мой однозначно.      
 И закрутилось – понеслось. Вокруг появилась дикое множество новых лиц… Срочных дел и активных действий… Пришлось аварийно строить новое помещение заводского комитета… Неотложно знакомиться с руководством цехов и молодёжным активом подразделений… Проводить собрания и ковать ряды соратников. Новое бытие властно определяло новое сознание. Серьёзная и деловая Томка пошла ко мне заместителем, цементируя нерушимую связь организации с многочисленным девичеством. Её позывной «Мать», как нельзя больше подходил к розовощёкой, дебело-крупной и совершенно неспортивной девушке. Всё, что произошло на чистом горном воздухе, как-то незаметно выветрилось из памяти. Впрочем, именно это Прохор и предрекал.
Коньком заводской организации стало соревнование комсомольско-молодёжных бригад. Мы умышленно собирали в отдельные коллективы инициативных и «зелёных» ребят. И через пол года – год они стали серьезными конкурентами мужикам. В больших цехах удалось сделать и по несколько производственных звеньев. Комитет комсомола поддерживал и помогал им: не давал «прижимать», гонять по сменам – ребятам еще надо было учиться по вечерам или заниматься своими совсем молодыми семьями. Боролись мы и за их зарплату. Их реальный вклад в успешность производства оценило и руководство завода. Потому и субботники у нас шли на «ура», когда надо было спасать план. Директор, мой крёстный отец, дядя Петя щедро рассчитывался с нами металлоломом. Потому что его сдача была весомой составляющей финансирования городского Ленинского союза. Но были и чисто добрые наши поступки: приехал в наш сибирский угол директор пионерского лагеря «Орлёнок». Его ещё только достраивали, и для пуска нужна была котельная.  Но страна не включила в свой пятилетний план такую пустяковину. Потому ЦК ВЛКСМ позвонил в Бийск и попросил совершить маленький трудовой подвиг. Вождь «Орлёнка» сутки потрещал крыльями в горкоме, пока Миша Пономарёв не устроил нам очную ставку под своими знамёнами. Мужик был уже в годах и привёз с собой в качестве весомой заявки две канистры душистого южного вина. Мы немного поговорили с партийных позиций, и народ проникся полным пониманием, что надавить чином или звонком из Москвы на дядю Петю не реально. Поэтому пионерский вождь стал вечером моим личным гостем. Я привел его в отцовский дом, мы сели за летний столик под яблонями. Когда с работы пришёл отец, он очень заинтересовался, кто это объявился на его земле. На столе у нас стояли первые овощи с плодами и кувшин тонкого стекла с привезённым вином. Не отпитый. Они познакомились, заговорили о детях, о море… Плавно перешли к взаимным трудностям и проблемам планового хозяйствования.
- Ладно, - сказал батюшка, - погоди, я сейчас позвоню Петьке. - А ты,  Сергуня, ступай к матери – возьми настоящие продукты. Пётр Дмитриевич жил через забор и был в расположении через пятнадцать минут. Я принёс хлеб, водку и селёдочку. Петька пришёл, естественно, не с пустыми руками – принёс читок и пучок зелёного лучка. Только что с грядки. Посидели они до ясных звёзд -  поговорили… Что и о чём они рассказывали друг другу – меня проводили оттуда сразу же. Но утром мы провели заседание комитета комсомола, на котором постановили обратиться от имени всей молодёжи к администрации завода по изготовлению внепланового котла силами комсомольцев в не рабочее время. Наш почин одобрил и партком. Потому, в ближайшие субботу и воскресенье на работу вышли практически все комсомольско-молодёжные бригады. Поработали и внебригадные ребята и в две смены, и на субботнике. Здорово нам помогли и военно-строительные курсанты из Питера, проходившие на заводе практику. За месяц «комсомольцами» было «отбито» нормочасов на два котла. В конце месяца «двадцатка» поехала в Краснодар. Все эти дни дядька с черноморского побережья не вылазил из нашего комитета. Вместе мы каждый вечер обходил механические и сборочные цеха, где сверхурочно потели молодые кузнецы-литейщики, токари, сварщики, трубогибщики и сборщики. Перед отгрузкой тесной компанией съездили мы на крутой бережок Катуни под наш пионерский лагерь «Республика Гайдара». Развели костёр, сварили уху – но его вино опять же пить не стали. У нас на производстве в ходу были совсем другие напитки. 
Горком комсомола отрапортовал в ЦК, что его задание с блеском выполнено. За что ряд товарищей были награждены почётными грамотами и соответствующими нагрудными знаками. В то время буйным цветом расцвечивался Ленинский зачёт – вот всем нам и зачлось. Ибо на проходной висел счётчик заработанных нормочасов, который обновлялся каждое утро. И коллектив был постоянно в курсе нашей трудовой активности. Вдобавок, дядя Петя практически всем хлопцам выписал и премию – наработали то два котла, а отдали один. Второй легко поместился в досрочное выполнение заводом плана текущего квартала.  завод гудел    
В этой атмосфере суматохи и патриотического подъёма удалось помочь и товарищу – секретарю олеумного завода – Вите Орлову. В парт.библиотеке в углу пылился громадный бетонный бюст Владимира Ильича. Раньше он встречал рабочий класс у проходной, но потом там уставили самодельный памятник Ильичу в полный рост. И бюст оказался не у дел. Орлову же он был нужен край голове – открывали новый «молодёжный» цех. И для антуража Ленинское око там очень бы сгодилось. Так что, однажды бурным летним вечером, когда мы вывозили с территории комплектовку к подарочному котлу, на директорском ЗИМе приехал и Витя. Мы еле-еле втиснули внутрь авто эту глыбу бетона и двинулись на проходную. Так как ЗИМ въезжал, как комсомольский кортеж, досматривать его ревностно не стали. Но один любопытный охранник заглянул в салон и встретился глазами с орлиным взором вождя. Вытянулся, отдал честь, и наша добыча помчалась на проседающих рессорах за город к пороховому комбинату. В таких делах два года промелькнули, как один день.

                ІХ.  Немецкая слобода…

 
                «…в 725 году посланы от меня нижайшего «Олонецкие старики»
                для сыскания медных руд… а за прииск помянутых руд денег
                с меня те «старики» не взяли…» - Акинфий Демидов. 

Дружили мы ещё со школы три товарища - Юрка Долбилов, Серёга Суворов и я. Была у нас необычная для юнцов игра: в разных районах города  выбирали мы лавочку в бойком месте и всматривались в персонажи. Весьма  обострилась эта привычка, когда мы в студенчестве на первых курсах помогали друг другу делать контрольные и курсовые. Юрка был у нас самый ушлый по этим делам, особенно по математике. Так вот, вылавливали мы визуально харизматичных на наш взгляд личностей… Были среди них и старики, и молодёжь и даже детвора… Обменивались заключениями по их поводу, а потом наводили справки (если удавалось), сравнивая с нашими допущениями. Бийск – город маленький (за 300 тысяч душ) – в принципе, все на виду. Ещё на первых подобных сессиях нами была отмечена высокая и звонкая пара – девушка и парень. Особенно девушка – за конституцию и манеру строго и со вкусом одеваться она получила у нас титул «англичанки». Именно с её парнем я встретился уже в комсомоле и на всю оставшуюся жизнь подружился – с Витей Орловым. Она же с тех пор стала орлицей Валентиной.
Но речь пойдёт о вышеупомянутой троице – мы были такие разные, но все   
 однозначно верили только в горы…
И нас снова туда потянуло какой-то странной силой. Сбросившись, за двести рублей купили горбатый «Запорожец» у зареченского дядьки-инвалида. В раковине автомобиля осталось только водительское кресло – всё остальное было предназначено для перевозки картофеля и остальных овощей из ближайшей деревни. Этот грузо - пассажирский вариант вполне устроил. Загрузив салон палаткой, спальниками, продуктами и др., улеглись поверх полезной нагрузки и Серёга сел за руль. Ехали до позднего вечера и добрались до расхваленной мною деревни впритык к начинающему закату.
Никто меня не узнавал… Директор уехал в район… Оставил для него  обещанные когда-то чертежи строповых колец и стопорных пальцев… Библиотека, как подсказали, переехала к «немцам»… Получив у обитателей машинного двора  уточнения по интересующему месту, героически продрались по указанному направлению. Местами практически на руках продвигая свое транспортное средство.  Чудом, но к полуночи вышли на предполагаемую цель и встали у озера. В лесной темноте не стали разбивать палатку по-над крутой воронкой берега… Разгрузили  под матёрую ель весь наш скарб, дабы не пропах бензином и выхлопной гарью… В нескольких шагах набрали сучьев на костер… Водку закусили кипящей тушёнкой и просто в спальниках забылись до утра, схоронясь в складках местности…
Ночью… Ночь была звёздная и на финише - лунная… Только в горах можно увидеть такую уйму дальних миров, мерцающих всеми оттенками своих излучений… Добрые и мохнатые… Холодные и точечные… Они пристально и бесстрастно взирали на наши сны, мелькающие на самом дне земной атмосферы… Как на причудливых рыбок в забавном аквариуме.
Но не только им мы оказались интересны. Перед самым рассветом не своим голосом заорал Серёга: после чего раздалось ответное то ли ржание, то ли  оторопелый храп и топот продирающего сквозь кусты неведомого зверя. Юрка и я с дубьём в руках кинулись выручать друга. Друг, залитый белым лунным светом,  сидел в спальнике с квадратными глазами.
- Оно мне дыхнуло в лицо! – сбивчиво начал пояснять он свою встревоженность. – Я открыл глаза и на фоне громадной луны увидел эту громадную тушу, которая обнюхивала мою лёжку. А потом он понюхал лицо – у меня от его вдоха аж волосы зашевелились! Я дунул ему в ноздри и просто заорал благим матом!
- Ладно, уже всё минулось, кто это был? – опрашивали мы потерпевшего;
- Откуда я знаю! Он мне своей башкой весь обзор застил, - не отходя от испуга, продолжал товарищ. – И рванул в сторону луны, она мне глаза ослепила;
- Ещё и луна на него бросилась! - с удовольствием отметили лучшие друзья;
- Давай посмотрим чуть по сторонам, может зверюга померла от твоего хая! Или где-то рядом лошади в ночном пасутся, - это было самое оптимистичное предположения, которое нас смогло бы успокоить.
Юрка, как самый умный, взял след.  Не успел он сделать и нескольких шагов, как под его ногами раздался оглушительный свист… Мы резко сдали назад, и услышали, как в унисон гулко бьются наши сердца внутри кованных горных башмаков.  Опомнившись и не почуяв видимых рисков, пошли посмотреть на западню. Старая поблекшая лягушка-игрушка со свистулькой была втоптана в мох и хворост решительной ногой первопроходца.
- Тут точно где-то рядом люди живут, - реабилитируясь, вымолвил почти успокоившийся парень. Подобрал резиновую мину, и мы пошли к догоревшему костру снять напряжение. Выпили по соточке… И вернулись в места отдохновения, потому что после каторжного маршрута и антидепрессанта просто терялось сознание. Пакуясь в спальник, про себя отметил, что пока небитым остался только я.      
Утром… Почти отринувшись от ночного кошмара, мы не обнаружили нашего «ослика»… Росистый след по траве на береговой крутизне вёл к линии обреза… Похоже, канул наш автомобильчик безвозвратно в загадочную глубину удивительного озера… Его циркульно-правильный обрис… Берега чётко конусного наклона и горсть камней островка в геометрическом центре подсказывал, что озеро натекло в кратере ударного типа… И это ещё не самое интересное… Самым интересным было то, что со всех сторон в него сочились и струились ручейки и речки, но ничего не вытекало… И в водах его не было камышей и рыбок… Вода была тёмная, но прозрачная… И ближе, чем метров за пятьдесят ничего, кроме травы-муравы на бережку не росло…
- Раз такое дело, - сказал Серёга, - зубы я в нём чистить не буду. – Так это то самое заповедное озеро, где изба стоять должна или как?
- Где ты избу то видишь, Соколиный Глаз?
Очевидно, оказались мы в почти диком не санкционированном расположении. Окрестности явно не те, к которым стремились. Но отступать нам некуда, да и не с чем: унести на своих плечах всё это мы уже сами не сможем.         
- Хорошо, - подытожил Юрка, - давайте поедим, осмотримся и потом уж решать будем – всё ли так не так.
Оценив все реалии происходящего, мы вполне осознанно впали в здоровый сон, который прервался только к обеду из-за острого чувства голода.
Очнувшись, осмотрелись… Наше расположение окружал редкий рослый сосняк с каким-то правильным рассредоточением деревьев… Его довольно ровная и обширная площадь щедро заросла разнообразными подлесными кустарниками, включая малину, ежевику и даже облепиху – т.е. более-менее культурными растениями… Что, несомненно, для тайги было и не характерно, и весьма экзотично… У той самой ели, на опушке этого заповедника, быстро развернули небольшую армейскую шатровую палатку… Выстлали пол еловыми лапами, изладили невысокую лежанку. Юрка над дверным пологом приладил свою сигнальную жабку – «Злым духам вход В…».
В соседнем буреломе беззаботно свистали птицы… По зарослям за палаткой шастали какие-то мелкие животные… И только над темноватым зеркалом водоёма не сквозили даже мелкие крылатые.
Ближе к вечеру вновь побеспокоили первые посетители. Вслед за уходящим красным солнышком начала показываться луна во всей вчерашней красе… Оглушающая тишина повисла над озёрным распадком… В предзакатных сумерках с противоположного берега прозвучал сдержанный волчий дуэт. Вой был скорее призывно-дружелюбный… А дежурный обрез 12-го калибра ушёл на дно вместе с броневичком. Ножи и факелы – вот то, что могло теперь нами   противопоставляться хищникам и недругам.
Гай и Брут - внезапно всплыли в памяти волчьи имена… Вот кто подаёт весточку на ночь глядя! Видать, наступила и моя очередь окунуться в начинающийся праздник колдовства и магии… С головой.
– Бойцы, не ждите меня к ужину, - пообещал я осторожным тоном, - похоже, меня позвали в гости;
- Не подскажите, как пройти в библиотеку? – съехидничал Серёга. Вопрос прозвучал неожиданно злободневно посреди темнеющей тайги.
                _
 
Пришлось пройти километра два с гаком по кромке кратера, благо, что она была вполне проходима. Ни кустов, ни деревцев… Лишь где-то метров в пяти – десяти от края начиналась буйная растительность… Променаж прервали два матёрых волчища, выскочившие из-под скалы, вклинивавшейся в вековой сосняк. Два прохладных носа ткнулись в ладошли, и пара серых заплясали вокруг меня. Обойдя скалу, метров через двести мы вышли к сочному срезу горы… Высоченный обрыв сиял белоснежным кварцитом с многочисленными кроваво-алыми лентами  киновари. У заросшего основания угадывался вход в шахту. Ибо от него уползал в чащу серпантин, устланный светлым крупнозернистым песком. Под ногами похрустывал даже и не песок, а мелкая фракция отработанной породы. Солнце садилось. Скорее, уже широкая ровная тропа – без травинки, без ухабинки – петляла вдоль склонов распадка. Уже появилась и моя тень от крепнущего лунного света. Волки бежали лесом чуть впереди по обе стороны пути, стараясь не повредить подушечки лап об острые сколы покрытия. Тени от кортежа не наблюдались. Вдобавок, зигзагом полоснула перспективу резкая летучая мышь.
Как обычно, долго идти не пришлось. Внезапно стволы разошлись, и мы упёрлись в невысокий европейско-зелёный аккуратный забор. Прислонившись к нему, покуривал свой «Беломор» неувядающий Директор. Всё в той же полувоенной фуражке… В штатном пиджаке с авторучкой в нагрудном кармане… В серой рубашке со светлым ромбическим галстуком… Брюки от костюма заправлены, опять же, в невысокие сапоги.
- Как вас занесло на Тёмное озеро? – спросил он вместо здрасьте;
- Так Ваня – Мышь указал, куда вектор держать – мы и помчались, поздно уже было для долгих разговоров. А карта – вообще никакая. Хотели к Избе выйти;
- А что ты помнишь про Избу? - настороженно спросил Директор;
- Озеро я помню, около которого мы сено косили… Речушка в него стекала, где золото попадается… И хозяина Избы помню – белого офицера… Вот на озеро мы и шли, обещал с ребятами самородки поискать;
- Так это дело подсудное, без лицензии золотишко мыть;
- Ой, мы же не на продажу, не с целью обогащения: хоть попробовать, как это может быть. У нас всего то три дня на всё про всё, так – для запаха. А теперь ещё и машинка утонула;
- Короче, пацанва, - как-то успокоено заключил Директор, - ладно, пошли, отведу тебя в библиотеку;
Вон оно как, подумалось мне по теме заданного Серёгой вопроса о делах наших книжных.   
- Это немецкая деревня, - повествовательно начал вводить меня в курс дела Директор, - и появились здесь немцы, вернее, фризы транзитом из Голландии – Пруссии – России - Урала следом за беглыми Демидовскими кержаками. Когда те принесли Акинфию Никитичу руду с медью – серебром и даже золотом. Уже в 1820 году немецкий мастер Московской Берг-Коллегии И.Ф. Блюер выплавил первую медь из Алтайской руды. Ту медь староверы добыли по следам чудской копи. Тысячи лет прошло. Сыскали в глуби древней шахты уцелевшие крепи, покрытые медной зеленью, а также тонкими отложениями самородного серебра и золота, как будто покрытые инеем. Там руду и нарыли.
Так вот, были эти немцы особой породы – меннониты. Конфессия, близкая к анабптизму, оформилась в 1530-х годах во Фрисландии с подачи сельского пастора Менно Симонса, ставшего вскоре «странствующим епископом». Главной особенностью секты был возведённый в ранг догмата, или даже Божьей заповеди пацифизм – религия запрещала им брать в руки оружие. Вот и бежали они через всю Европу от войн и службы в местных армиях. Работали меннониты на славу, и так как было их мало – обустраивали свои хозяйства по последнему слову техники. Вот они то и оборудовали Избу, обогнав время тогдашнее невиданным сервисом для этих мест лет на сто пятьдесят.
Между тем, отворив кованую калитку, мы вошли в расположение совсем иной культуры. Сразу же за забором начинался стриженный газон, отделяюший внешний мир от мощёной поверхности городка. Ибо, это, конечно же, не была деревня не только сибирского, но и русского толка. Чёткая радиальная планировка, чистые улицы с тротуарами и индивидуальным освещением перед каждым двором. 
- Мощнейшие усадьбы первых поселенцев и по сей день стоят незыблемо на холме в центре поселения, - продолжился Директор. Но в них сейчас никто не живёт: там теперь магазины, администрация, клуб. В бывшем молельном доме общины – библиотека. Этот реликтовый комплекс, как замок в средневековых городках, теперь окружен жилой зоной мирных граждан. Последняя волна немецких переселенцев, после Столыпинской реформы, раскулачивания на Украине, состоялась сразу же после начала войны в 1941 году… На Алтай были изгнаны истинные арийцы из-под Питера и с Поволжья… Сюда же попали специалисты горного дела по добыче ртути.               
Всю войну и ещё несколько лет в полной секретке здесь кипела работа. Ртуть, вернее ртутное золото, здесь добывали еще скифы. От кого досталась им эта  практика – установить уже невозможно. Но то, что чудь этим не занималась - определённо. С незапамятных времён жидкий металл отсюда брали китайцы для изготовления пороха, бумаги, шёлка, металлургии… Они не только добывали саму ртуть, но и лечили водой озера многие кожные болезни, включая проказу. Зверьё тоже знает лечебные свойства тёмной воды: окунаясь в неё, изгоняют паразитов, обеззараживают раны, восстанавливают мех.    
Вот только от былой независимости меннонитов и от китайской таможни, и от царских жандармов тут уже и следа не осталось. Но до сей поры сохранился их дух коллективной ответственности и работящий, хозяйственный подход ко всему в этой жизни;
- Кто ж это приходил к нам на ночные водные процедуры, - вспомнил я кошмарный контакт с Серёгой какого-то четвероногого;
-  Может лошадь была, есть ещё и дикие живут - на плато неподалёку… И  от монголов убегают с летних пастбищ… Может и лось, и марал… А может и медведь – они тоже пугливые; лишь бы не медведица – та не сбежит, мигом разберётся… Да и место для забавы вы себе выбрали дюже лихое: там сотни полторы душ заключённых, вольных и охранников, сражённых неизвестной болезнь, похоронено. Ну, вот мы и на месте.
                _

                X.  Будни Читального Зала…

 
                «... кто говорит на языке, тот говорит не людям, а Богу;
                потому что  он тайны говорит духом… - апостол П...

На удивление неяркая лампа освещала широкое крыльцо перед двустворчатой дверью воротного типа в бревенчатой стене классической сибирской усадьбы. Перед входом небольшая площадь, вымощенная диким камнем, была безлюдна и растворялась в наступающем сумраке. Слева от двери с медными накладными петлями и блестящими поручнями висела табличка с надписью по-русски - «Библиотека»… Справа, по-немецки, – в застеклённом витраже – свежий  выпуск газеты «Die Rote Fahne» от 20.06.73 года. Директор не без труда отворил левую створку и пропустил меня вперёд.
Почти на пороге встретила Дарья, будто поджидала. Меня тут же охватил пришлый ритуальный запах костра в чуме, всплыли в памяти аромат и послевкусие её колдовского напитка… Сладковатая терпкость подмышек… Солоноватая вялость губ… До головокружения... Директор следом за мной не вошёл, исчез во мраке.
- Ты совсем не повзрослел, соколёнок, - тем же звучным голосом поприветствовала она, ведя меня через гардеробную. - Как был мальчишкой, так и остался, - наговаривала библиотекарша, держа за плечи прямо перед собой, внимательно всматриваясь в лицо. В ярко освещенном предбаннике библиотеки с классической читательской стойкой я наконец-то смог её рассмотреть.
Женщины разительно меняются, изменив или причёску, или стиль одежды. Дарья поменяла всё. Строгое чёрное платье с белым учительским закруглённым воротничком… Короткая, почти мальчиковая, но сугубо женская причёска с тонко стриженным арийским затылком… Почти лысые виска и длинная косая чёлка набок делали её лицо с широковатыми скулами правильно овальным… Высокий каблук чёрных же узких туфель возвышал стройную по-взрослому фигуру надо мной ещё более, чем когда-то… Только чуть раскосые глаза нескольких светлых оттенков сразу были те же – пристальными и тёплыми.
Впустив за барьер от посетителей, усадила к своему огромному столу с картотекой, пишущей машинкой и счётами.
- Давай ко, я тебя для начала чайком отпою, - заворковала Дарья Савельевна, входя в роль радушной хозяйки. - А то ты какой-то, как не от мира сего, оробевший!
Обжигающий напиток с волнующим ароматом вливался в жёлтую чашку. Смутной тревогой шевельнулось во мне забытое наставление по поводу ведьминых напитков. Но я сделал глоток, другой… Вдохнул горячий воздух, паривший над чайным расплавом… Мир изменился… Он стал уютным… Камерным… Непогрешимым и беспечным.
- Дарья, а ты тоже из местных немцев? – прозвучал из моих уст неожиданный и, как бы голосом со стороны,  вопрос; 
- Ну, давай, я расскажу тебе старую историю, - медленно и задумчиво заговорила Учительница, - а ты уже сам решишь, в какие меня зачислить.
Когда старый Демидов осознал, на какую жилу напал в этом краю, он отдал за старания староверам-рудознавцам медный колокол более «тридцати пуд» - ибо денег они с него не взяли. Стало быть, сполна рассчитался, без обид. Но как только заводчик умер, царская семья все эти земли переписала на себя. И хоть не было за ними ни силы, ни власти, но воля владеть сим горным краем была неодолима. Да и знали они, что не все свои тайны поведал покойный Акинфий Никитович. Осталось много ещё тайных мест с его семейными секретами и кладами.
Один из его наследников рискнул в 1897 году проведать фамильные сбережения. Князь Елим Павлович Демидов Сан-Донато, князем считавшийся только в пределах итальянского королевства, нагрянул на Алтай с благой целью поохотиться на архаров. В начале июня он выехал из Бийска сначала на повозках, а потом верхом со своим экспедиционным отрядом поближе к Монголии в район отстрела, обитающих там в изобилии, Ovis ammon ammon.
До княжьей Избы они добрались в середине июня. Вместе с князем в поход отправилась его жена – княгиня С. И. Демидова Сан-Донато (урожденная Воронцова-Дашкова). Друг князя - англичанин Д. Диттлдейл с супругой. Врач Невский, повар и таинственный проводник из местных староверов. Уже здесь, после камлания, к ним присоединилась группа алтайцев, пришедших со своими верховыми и вьючными лошадьми. Через два месяца они вернулись из похода. В Путевых заметках «За горным бараном на Алтае и в Монголии», изданных в 1900 году в Лондоне, Елим Павлович скрупулезно описал свои охотничьи похождения. Иногда упоминая преданную супругу, которая время от времени изъявляла желание взглянуть на диких животных и пострелять из ружья. Свободное же от этих занятий время она посвящала, в том числе, и сбору гербария. Но в этих заметках он не отразил, что Софья Илларионовна забрала с собой крохотную дочку шамана Избы. Уж больно необычной показалась ей девочка, разительным образом отличавшаяся от своих родителей и соплеменников. Так Маша  попала в Европу. От Бийска экспедиция только на пароходе смогла довезти до Томска свои охотничьи трофеи. Где, кстати, собранный княгиней гербарий с уникальными образцами между Кош-Агачем и верховьями реки Кобдо, навечно поселился.    
- Что, соколик, - передохнула от воспоминаний Дарья, вновь наполняя мою чашку, - не устал ещё слушать?;
- Так что – Маше уже лет сто? – моему удивлению не было границ;
- Всё бы тебе чужие года считать, - произнесла рассказчица с укоризной, - ты главного не услышал.
Как ты думаешь, зачем князь сюда, в медвежий угол за тысячи километров, из солнечной Италии приезжал? Умных людей за собой потащил? Подробнейший отчёт опубликовал - у какой скалы, какого аргали подстрелил? Проверил он и обновил метки в заповедных уголках. Всё ли на месте, смотрит ли чудь по-прежнему заповедное;
-  Всё услышано, сказанное тобой, о, Мудрейшая, - заговорил я голосом Хоттабыча, - как Маша сподобилсь оказать здесь, в Белом Чуме у княжьей Избы?
- Обратно сюда вернуть её  смог уже только в 1926 году Николай Рерих. В процессе подготовки Центрально-Азиатская экспедиции Рерихи совместно с американским бизнесменом Л. Хоршем зарегистрировали в Нью-Йорке две деловые корпорации — «Ур» и «Белуха». Имея целью проводить широкое деловое предпринимательство на территории Советского Союза — в областях лесоводства, горнодобывающей промышленности, транспорта, строительства, сельского хозяйства и других. В Москве американские сотрудники Рериха отстаивали интересы «Белухи» на приобретение концессий на Алтае. Николай Рерих хотел добиться регистрации, в соответствии с советскими законами, корпорации «Белуха» для разработки месторождений. Рерихи приехали на разведку по  выбору концессии. Возможности организации в районе горы Белухи культурно-промышленного центра. Популярные намерения экспедиции, как научно-этнографические, были вторичными и лишь должны были завуалировать основную цель в глазах местного  населения.
                _

Тем летом Алтай заливали дожди. Дороги были размыты, жирная, черная грязь превратила их в предательские болота. Мутная вода заполняла до краев дорожные ухабы. Сидевший на первой подводе главный возница, по фамилии Эдоков, немолодой и грузный алтаец, лениво покрикивал на лошадей и затягивал только одну ему понятную песню без слов. Эдокову не хотелось разговаривать с людьми, ехавшими на подводах. Ибо в том, что они оказались ночью на этой безнадежной дороге, был виноват он, Эдоков. Он сбился с пути и признаться в этом не мог. Иногда рядом с возницей возникали фигуры всадников. Их было трое. Седобородый, его сын и третий, низко припадавший к седлу. Ленивый и нелюбознательный возница не знал, что седобородый, его сын и жена, ехавшая на подводе вместе с молодой женщиной, уже прошли Индию и Китай и должны по плану пересечь Монголию и Тибет. Он не знал, что шестой их спутник с бесстрастным узким лицом был ламой из Тибета и носил имя Геген. Лама сидел на последней подводе, промокший и продрогший, перебирая бесконечную нить сандаловых четок.
На подъезде к Избе дождь прекратился, из-за туч вышла луна. Их уже ждали. Лошадей распрягли, задав овса, привязали к коновязи во дворе. Там же оставили и подводы, разгрузив самое необходимое. Всех путников Смотритель пригласил в дом и развел по комнатам. Бедолага Эдоков остался ночевать в подводе под навесом. Утром его отправили восвояси, заплатив сверх положенного.
- Кстати, - съехала с преподавательского тона Дарья, - сейчас и Прохор сюда явится. Он обещал передать в наш библиотечный фонд книги, даренные ему Рерихом. У него-то теперь их не то, что читать, а и даже показать некому. Заодно и с тобой свидеться.
Было слышно, как скрипнула дверь, и в приёмный покой избы-читальни вошел загорелый ничуть не изменившийся Смотритель.
- Здравствуй, мой Мальчик, - прозвучал его радушный голос. Не успевшего подняться, он приобнял меня за плечи, быстро проникнув за барьер.
 – А я тебя предупреждал, - заговорил он, будто мы расстались вчерашним вечером, - относись осторожнее к Дарьиным напиткам! Сколько уже чашечек удалось принять? И он положил ей на стол книги, аккуратно завёрнутые в газету. В свежую газету «Die Rote Fahne» за 20.0673г.
- Вы что, все на неё подписались? – проснулся во мне комсомольский лидер.
Дарья аккуратно сняла упаковку, разровняв газетные листы, и положила её на подшивку с другой периодикой. Вполне ожидаемо перед нашими глазами появились раритетные «За горным бараном на Алтае и в Монголии» И. Демидова, «Сердце Азии» и «Алтай — Гималаи» Н. Рериха.
- Вот что пишет Николай Константинович о Прохоре, который стал постоянным проводником Рерихов: - «Его незаурядная личность сравнима с Пантелеем Целителем. Он, по заветам мудрых, ничему не удивляется: он знает и руды, знает и маралов, знает и пчелок, а главное и заветное — знает он травки и цветики», - процитировала Дарья, полистав одну из сданных книг.;
- Да уж, находился я с ними от души по нашим горкам, - задумчиво приступил Смотритель к зарисовке ситуации. - В составе экспедиции Рериха работали его жена Елена Ивановна Рерих, сын их Юрий Николаевич Рерих - впоследствии крупный ученый, востоковед. Два функционера Московского офиса «Белуха» и Мария Романова. Маша. Её Елене Ивановне поручила доставить на родину княгиня Сан-Донато.
За время своего пребывания в Италии, Франции, Англии и Швейцарии Маша прошла несколько образовательных программ. Но подолгу ни в одном учебном заведении не задерживалась. Науки, преподаваемые там, не смогли удивить юную шаманку ни глубиной, ни новизной, ни истинностью знаний. Гораздо больше навыков почерпнула она у ламы Гегена за время поездок по Индии и Гималаям. Алтай и Гималаи — единая горная система. Бесконечны ходы неизведанных пещер - от Тибета через Куньлунь, через Алтын-Таг, через Турфан; «длинное ухо» знает о тайных ходах. Сколько людей спаслись в этих ходах и пещерах! Староверческое Беловодье и индийская Шамбала — источник один, извечная мечта человека о стране справедливости. Алтайский Белый Бурхан напоминает индийского Будду. Может быть, он когда-то проходил сквозь эти горы? Николай Константинович истово верил в это возможное. В середине августа наступили ясные дни, а в горах уже выпал снег. Воздух стал прозрачным, и хорошо просматривались дали. 19 августа 1926 года экспедиция Рериха двинулась в обратный путь, через Бийск на Улан-Удэ, оттуда в Монголию. Маша же поселилась в Белом Чуме, помогая отцу – авторитетнейшему шаману.
Вскоре он был убит. Один из часовых, охранявших режимный объект – стройку первой в Сибири небольшой гидроэлектростанции, выстрелил в старика, кинувшего в котлован какой-то предмет. Этим предметом была заячья лапка – излюбленный элемент шаманской магии. ГЭС начали строить в священном у алтайцев месте. Особенно сопротивлялся строительству именно Машин отец. Падая, шаман, успел выкрикнуть на алтайском языке страшное проклятие, смысл которого сумели понять лишь несколько вольных рабочих из числа местного населения.
                _
 
- Ладно, - заключила Дарья исповедь Пасечника, вновь наполняя своим душистым чаем чашки всем присутствующим, - дальше я сама всё расскажу:
 - Идею сооружения на Алтае гидроэлектростанции высказал В.И. Ленину в 1922 году именно путешественник и философ Н.К. Рерих. Он убедительно описал красоты горного оазиса России и его необыкновенную энергетику, «струящуюся из недр, скал и чистейшей воды Алтая». Однако болезнь и смерть главы молодого Советского государства отодвинуло строительство станции почти на десятилетие. Постановлением Совнаркома принимается решение об организации в Горно-Алтайском уезде больнеологического курорта для государственных деятелей СССР. На отдых сюда приезжают такие высокопоставленные чиновники, как В. Молотов, С. Орджоникидзе, С. Косиор, М. Калинин. Именно жена «Всесоюзного старосты» - Екатерина Иогановна Лоорберг – Калинина и явилась основной причиной строительства ГЭС. В начале 1930 года сюда, вот в эту библиотеку, внезапно приехала Калинина, в очередной раз покинувшая своего мужа и четырёх детей в Москве. Катя Лоорберг – Калинина сбежала на Алтай к своей подруге по работе в агит.поезде в 20-х годах Валентине Остроумовой, секретарю Бийского окружкома партии. Устроилась сначала библиотекарем, потом - директором противотуберкулезной лечебницы, а затем - назначена начальником строительства ГЭС. Молодая, энергичная (без какого-либо образования) и по-своему красивая женщина сбежала в Горный Алтай от фальши и диктатуры коммунистической верхушки. Приехавший вскоре за своей женой М.И. Калинин получил от Екатерины, активно занявшейся развитием промышленности и инфраструктуры региона, категорический отказ вернуться домой. Но это – видимая часть официальной версии появления первой леди страны в Богом забытой немецкой деревне на самой околице державы. Во-первых, Екатерина ушла в бега в связи с новым увлечением мужа молодой и красивой гувернантки их детей с дворянскими корнями. Во-вторых, в Кремле стартовала кровавая волна репрессий в среде опальных однопартийцев: изгнание Л. Троцкого, убийство С. Кирова, внезапные смерти Я. Свердлова и Ф. Дзержинского.  Эстонка Лоорберг из семьи потомков фризов-меннонитов и сам М. Калинин – из крестьян-староверов решили от греха подальше  поберечь строптивую Екатерину III (как её звали кремлёвские жёны)  в глубинке у единоверцев. Но и там она яростно ковала своё несчастье.
Её привезли к Маше добрые люди после пуска ГЭС: узнав свою судьбу, смирилась и тут же вернулась в Москву к мужу и детям. Впоследствии по её рекомендации потянулись в Белый Чум большие люди из высоких кабинетов. Да не все к ней попадали, не все находили ко княжей Избе пути-дорожки.
- Дарья, - так из чьих же ты будешь? – чуя недоброе, снова повторился я банальной фразой, когда рассказчица как-то замерла и примолчала;
- Ну, мне пора, - очнулся Прохор от чайного наваждения. – Книжки я тебе отдал, пользуйся, - заключил Пасечник. Чмокнул Дарью в лобик. Молча потрепал меня по затылку и был таков.
- Чьих Я, вот в чём вопрос, соколёнок, - по-гамлетовски заглянула в мои очи Библиотека. Потому что это была уже не совсем Дарья, вернее – совсем не Дарья: - Тогда слушай меня внимательно и ничего не запоминай;
- Несколько суток Елена Ивановна Рерих и Маша находились в трансе, поддерживаемым молитвами ламы и камланием шамана. В Белом Чуме жгли заговорённые травы, перья священных птиц; пили кровь жертвенных животных… Над Еленой Рерих с детства витал диагноз эпилептической ауры… Супруг  абсолютно точно знал её могучие экстрасенсорные способности. Свято верил в её дар предвидения. Совместная практика обоих необычных женщин в месте силы Беловодья дала ожидаемый результат – плод Елены был передан в лоно Маши. Через пол года после отъезда Рерихов из Избы - Маша родила меня.  Свершившееся реализовало древнее предсказание и спасло судьбу дальнейшей экспедиции Рерихов.
И нарекли меня Дарией – по-персидски – Огонь великий… Ни пожар… Ни геенна огненная – но огонь величия и благодати… Ох, не подпали крылышки, соколик! – рассмеялось Пламя, в очередной раз обжигая мою душу.         


                XI.  С чистого листа…
 
            «Зародыш мой  видели  очи  Твои; в Твоей книге  записаны все дни, 
                для  меня  назначенные,  когда  ни  одного  из  них
                еще не было…» - Таблица Судеб.

- Ну, вот, чаем я тебя напоила, теперь и по интересам поговорить можно, - подытожила церемонию Учительница. – Прошу в читальный зал, там Маша уже должна подойти, - пригласили меня жестом пройти между стеллажей;
- У вас тут еще один вход есть? – полюбопытствовал я;
- И не один, - на полном серьёзе ответствовала Дарья. За небольшими стеллажами с книжными новинками и наиболее популярной периодикой в бревенчатой стене оказалась ещё одна дверь. Как и парадная, такая же массивная и надежная со скобяными изделиями ручной работы., включая добрый засов. Легко толкнув её от себя, мы очутились, наверное, в большом и просторном помещении без окон. Рассеянный свет настольных светильников позволял видеть лишь внутреннее наполнение пространства, оставляя его границы – стены, потолок, шкафы с книгами – почти не опознаваемыми. Весь этот обозримый мир делился на множество читательских столов, теряющихся за гранью видимого. За первым столом с ярко-холодной лампой сидела Маша, всматривающаяся в мою книгу. Я узнал формат и переплёт… Досконально вспомнил свой прошлый просмотр текста и иллюстраций…
Перед столом стояла небольшая скамья. Мы с Дарьей сели рядышком пред светлые очи Удаганки. Между мною и Машей расстояние было фактически не больше метра. Но казалось бесспорным, что не смогу до неё дотянуться рукой, даже если перегнусь через разделяющий нас стол. Физически ощущалась странная дистанция между нами, хотя я отчётливо различал движение её зрачков и ресниц… Слышал запах белой медово-восковой маски, покрывающей лицо и руки… Была ли она косметической или магической, но теперь ни одной татуировки на обличии видно не было… Уловимая похожесть абриса и черт матери с дочерью теперь стали очевидны… Шаманский наряд, насколько он был доступен для взора, состоял из свободной блузы с длинными рукавами и, наверняка, такой же юбки… Из тёмной маральей коротко остриженной шкуры… На взгляд – мягкой, облегающей, эластичной.
Маша положила ладонь на чистую страницу и, следуя за движением затрепетавших пальцев, побежали буквы:
- Один из часовых застрелил шамана. Вскоре на шедшей ударными темпами стройке стали происходить драматические события:
- Осенью 1932 года группа заключённых, работающих на объекте, подняла восстание. По свидетельству очевидцев, трупы погибших в ходе беспорядков зеков (около пятисот человек) в спешном порядке были замурованы в бетонное тело плотины.
- Весной 1933 года строителей сразила неизвестная болезнь, из-за которой умерли полторы сотни заключённых, вольных и охранников. Падучий мор начался с ворошиловского стрелка, убившего шамана.
- В ночь с 30 апреля на 1 мая 1934 года внезапно прорвало бетонные перемычки, и огромная масса воды ринулась к недостроенной плотине. Двое суток, работая по пояс в воде, люди заделывали размытые перемычки. После того, как авария была устранена, сотрудники НКВД, проводившие расследование происшествия, установили, что ещё до прорыва из строительного посёлка самовольно ушли несколько алтайских семей. Когда беглецы были найдены, они рассказали, что накануне аварии им во сне явился старый шаман и предупредил, чтобы его соплеменники спасали свои жизни – идёт большая вода. Следователи не поверили сбежавшим рабочим, и те были отданы под суд. С очередной санкции безжалостного начальника строительства, бывшего члена верховного суда РСФСР -  Е.И. Калининой.
Ей зачлись все эти смерти… После возвращения в Москву она, только за одни кухонные посиделки с женой Л. Троцкого, за ярый «троцкизм» была арестована и осуждена на пятнадцать лет. Но в 1945 году через месяц после окончания войны была досрочно освобождена. Что бы чинно - благородно почти через год проводить в последний путь власть предержащего мужа. В одном скорбном строю со всей Сталинской свитой. И разбитой старухой окончательно кануть в небытие.
Медовые пальцы замерли, и мои зрачки упёрлись в затуманенный взгляд Вещуньи. Когда же туман рассеялся – под надбровными дугами Удаганки… В зеве  распахнутых век с седыми ресницами замерцали крохотные живые сферы… Тёплое голубоватое око Земли… И холодное, золотистого свечения, око Луны…. Медленно, медленно по ним перемещались дневные и ночные фазы… Лик Маши то прояснялся от отблесков утренних зорь – то по нему пробегали вечерние тени с бликами ясных звёзд.
- Будто в планетарий угодил, - пронеслась шальная мысль мальчишествующим разумом. Тут же ладонь рядом сидевшей Дарьи стиснула, чуть ли не до боли, мою правую кисть. – Значит, они полностью контролируют мои восприятия и ощущения, - без всякого испуга зафиксировал мой задний ум.
Это стало последним, что удалось совершить самостоятельно – остальное происходило уже во времени и пространствах неведомых и потрясающих. Пришло сразу же или приходило постепенное осознание того состояния вещей, в котором мы находились в реальности шаманки. В тех изначальных трёх мирах хоть как-то доступных людскому Мироощущению. 
 
                «Бесконечность  состоит  из  Бесконечностей…» - Удаганка.

- Я провожу тебя, - раздался во мне какой-то правильно дикторский тихий говор Дарьи, - иначе можешь и не вернуться… Нельзя закрывать глаза… Нельзя трогать живых и мёртвых… Не надо бояться и радоваться чему-то… Мы поможем тебе: пойдешь с нами таким, каким только-только держал путь к Земле… Ты будешь видеть себя и Окружающее нашим зрение и слышать Безмолвие – нашим слухом… И помни, сколько бы и чего только не доведётся увидеть Там – это всего лишь часть для тебя предназначенная…
И я увидел… На маленьком островке белого песка в бесконечном речном разливе лежало существо, обликом своим напоминавшее человека… Всё оно было, как на ладони… Глазные яблоки без век… Череп без губ, ушей и волос… Тело без кожи, руки и ноги без ногтей… В этом скопище костей, внутренних органов и вен, стянутых в одно целое несколькими мышцами и сухожилиями, невозможно узнать ни себя, ни себе подобных… Да, уж – глаза закрыть было невозможно… Но каким-то другим разумом и иными чувствами осознавалось, что на пляже, наполовину в водичке, находился именно я… Видел, как билось моё сердце… Как в  беззубом рту шевелился язык… И в тоже время мерещились бегущие облака… Впивалась в спину ощутимая тяжесть суши… Мир был светел и пуст.
Но что-то начало происходить внутри меня… Вдруг из чресел выскользнул крупный чёрный гад и уполз в воду; - это твоё Тщеславие и Слепая Зависть, - услышал я шёпот Дарьи… Раздвинув дёсна и язык, горлом выскользнула белоснежная змейка, тут же растворяясь в воздухе; - это твоё Простодушие, - вещал голос за кадром… Всё, соколёнок, пора тебе возвращаться на свою страничку.
С трепетным восторгом вновь вдохнул я воздух сумрачной библиотеки… Ощутил себя целостной и обтекаемой структурой, полной осязаний и движений… Вновь принадлежал себе… Но теперь уже с определённой долей сомнений. Напротив меня сидела Дарья, прижимая мои ладони к еще теплой странице страшной книги. Маша исчезла. Даже её медово-пчелиный аромат заменился на суховатый слегка типографский запах книжной бумаги. Который, кстати, гораздо проще смог вернуть меня в текущую реальность.
- Что это было, волшебная ты наша, - с понятным трудом заработали мой мозг и язык;
- О, значит, ощутимого вреда тебе причинить не пришлось! – обрадовалось подмастерье. – Ну, заглянул краешком глаза в Настоящее и, слава  Всевышнему, пронесло! Я вот очень не люблю туда соваться, каждый раз таких гадостей насмотришься – жить не хочется. Понимаешь, эта Земля – место для успокоения, переформатирования и исправления многих и многия Сущностей. Таких планет много во вселенной и все они весьма специфичны и профилированы. Попадающие именно сюда Разумные, слишком многочисленны и разновидны. Для кого-то это Рай… Для кого-то это Ад… По сравнению с условиями их мира и нашего понимания антуража бытия. Есть гуманные духи Верхнего Мира, есть низменные мрази Мира Нижнего. Но все они рано или поздно меняются местами, временами, измерениями. Невозможно тонкие границы, величины времени и пространства не дают им смешиваться и ассимилировать. Но тенденция такая существует и хочется верить, что все эти стада, стаи, своры и сонмы когда-нибудь гармонизируются в идеал. Только какой Идеал нас ждёт – мы уже никогда не узнаем. Вот на этой оптимистичной ноте Дарья завершила наш краткий экскурс в Непознаваемое. Собственно, мне вполне хватило и этого. Даже лишившись нескольких составляющих своего внутреннего космоса, я не почувствовал каких-либо фундаментальных изменений.
- А это, соколёнок, тебе потом аукнется, - внятно заключила мои судорожные умозаключения Вещая Женщина, по-прежнему не выходя из моей светлой памяти и доброго здравия. 
- А что же Маша? – вернулся я на всякий случай к теме главного персонажа в пьесе. – Где она, надеюсь, тоже в наших пределах?
- Будет у тебя еще пара эпизодов в этом направлении, - улыбнулась Дарья, прекрасно понимая мою растерянность и ошарашенность. – Пора тебе к своим сотоварищам, гроза надвигается;
- Будем ли мы  ещё видеться с тобой, Дарья Романова? – спросил я своего Поводыря уже без всякого простодушия;
- Будем, сокол мой, будем, - ответствовала она необычно с серьезною печалинкой.  – Отныне и до века все симпатии и антипатии - женщины, которые будут вызывать у тебя сильные чувства или только вспышки оных краткие, будут на нас с Машей чем-то похожи… В каждой из них ты встретишь частицу нашего участия, нашего естества… Подзовёт - подманит тебя дым Белого Чума, сердечные удары  нашего  бубна… Ступай и берегись.      
-
К моему удивлению, на крыльце библиотеки стоял, покуривая свой «Беломор», Директор. Такое ощущение, что только вот-вот с ним расстались. Не прерывая вдыхать горячий дымок, мы двинулись через ночную деревню-городок обратно к заборной околице.
- Завтра к обеду за вами трактор подъедет, - сказал перед самой калиткой администратор. – Отвезёт вас с вещами к кержакам, переночуете и машиной уже в Бийск. Дела там у них и груз неотложный. До встречи!
Мы пожали на прощанье руки, он свистнул. Но уже и без свиста из темноты светили четыре волчьих глаза. Наша стая вновь вышла на Белую Тропу, ведущую к ртутной шахте и палатке у каёмки Тёмного озера. По ещё звёздному небу, действительно, начали пробегать тучки, а воздух наполнился прохладным ветерком. Лес вокруг зашумел.
Гай и Брут взяли левую обочину, и друг за дружкой потрусили чуть впереди. Вдруг они замерли, чуть просев к траве, прижав хвосты, вопросительно зыркнули в мою сторону. Как на мину наступили, подумалось - и я свернул к ним в кусты. В этот же миг встречным курсом громадный филин бесшумно, на бреющем пронёсся над дорогой. Птица прошла очень низко, где-то в метре над белоснежной поверхностью. Волки отжали хвосты и продолжили бег, немного ускорившись. Я снова вышел на кремнистый путь и тоже ускорился.
Такого крупного экземпляра я даже в музее не видел, а краеведческий отдел в Бийске очень хорош. Немного погодя пара серых сдержанно тявкнула на бегу – я снова юркнул под их защиту. Филин пулей просвистел ещё ниже той же трассой, но уже в обратном направлении. Волки выскочили на фарватер и прибавили ходу. Пришлось бежать следом уже в темпе второго разряда на средние дистанции. Минут через десять мы были на берегу. Сосны скрипели уже всерьёз, даже тяжёлая вода озера пошла мелкой волной. Не останавливаясь, Гай и Брут проследовали той же рысью, ориентируясь на костёр «сотоварищей». Похоже, других здесь просто не могло, и не должно было быть. Юрка с Серёгой сидели у огня, но гуляющий вокруг ветер не тревожил наше пламя. На средней ветке могучей ели, патронирующей нашу палатку, сидел гигантский филин. Он невозмутимо отслеживал нашу встречу. Волки салютнули всей честной компании слаженным взвоем и сгинули во тьме. Никто ничему и никому не удивился.
А гроза взялась за своё дело не на шутку… Звёзды исчезли… Ветер ломил по всему диаметру водоёма, сыпались сучья… Зеркало озера кипело от крупного дождя, но в секторе ели и палатки было тихо и сухо. Заработала мощная динамо машина грозового фронта и на окрестности посыпались молнии. Несколько громогласных разрядов подряд ударили в район белой скалы. Непогода резвилась до утра -  мы не смогли сомкнуть и оторвать глаз от этого фестиваля вод и огня до самого рассвета. К утру всё стихло.
Очнувшись после недолгого сна, мы выползли из палатки. Филин стыл  строго на посту. Угли костра были подёрнуты слабым пеплом. Картина природы была исключительно умиротворяющей и ничем не напоминала ночную вакханалию. Искристая окружающая зелень… Идеальная гладь воды… Воздух, напоённый запахами влажной тайги.  Всепредержащее любопытство увлекло нас к белой скале, куда вонзалось атмосферное электричество. Часть скального тела ярко красным языком круто падала в воду Тёмного озера. Почти вся поверхность обрывистого камня покрылась многочисленными трещинами, в которых искрились капли самородной ртути. Вокруг этого мыска берег был гол и обожжён. Очевидно, щедрый выход металлосодержащей породы стал постоянно-притягательной мишенью гроз. Температура же и полюсность разрядов, в свою очередь, рафинировала и выталкивала ртуть на божий свет. Вдобавок ко всему, камешек ещё и заметно «парил». Ясное дело – дышать местной озонированной газовой смесью молодым организмам вовсе не след.
Ко времени подоспел и стук тракторного движка, который трудно было с чем-то спутать. Из-за белой скалы, со стороны шахты показался раритетный «Фордзон» с покрашенными красными железными колёсами. Увлекая за собой небольшой прицеп, тоже старой закалки, уверенно покорял бездорожное пространство береговой линии. В своё время советской правительство (куратор Л.Д. Троцкий) закупило партию в 12000 тракторов на условиях 25% предоплаты и 10-месячного кредита на остаток – редкий случай для клиентов Форда, жёстко требовавшего оплаты «живыми» деньгами. Форд пошёл на уступки из-за снижения продаж на внутреннем рынке США. С этого же времени «Фордзоны» собирали на «Красном Путиловце» в Ленинграде. Стоил такой стальной конь по тем ценам чуть меньше четырехсот долларов. Рулил «американцем» невзрачный мужичек неопределённого, но преклонного возраста с отвлечённым взглядом. Притормозив, он кивком намекнул на посадку и уже с пассажирами двинулся к палатке. Трактор ловко и деловито продвигался по бровке озера, легко преодолевая любые препятствия. Припарковавшись за палаткой, мужичок передал из рук в руки, опять же, брезентовую сумочку с дачкой. В сумке оказались местные ходовые продукты – редис, лук репчатый, картофель в мундире, яйца варёные и хлеб, выпечённый в домашних условиях. Отдельным траншем была вручена пол литровая бутылка молочно белого лицензированного самогона.
Костёр разожгли… Вещи собрали и в прицепик уложили… Оставшиеся макароны с тушёнкой доварили… Овощи порезали и под тосты с крепкими чарками стали слушать Ерофея Ивановича:
- Пара «фордов» ещё стоит в шахте для полезных целей и парадных выездов. Целые эскадрильи таких работали и на ГЭС, и на ртутном производстве. Только двух «гнедых» в приличном состоянии и удалось сберечь до сих пор. Разные люди здесь царили. Вот вы тут ночуете, а место это печальное. Одно время, для скорости постройки ГЭС, начали возить на плотину не из отвала, а прямо богатую руду. Народ и начал, как мухи, дохнуть. Пока умные люди дознались, да не остановили ударный труд. Чекисты не позволили даже кресты ставить, хоронили быстро и тайно… Эвон, сколько тут холмиков… За пятьдесят лет тайга своё на забрала. Но пора и честь знать, робяты – ехать пора. Дай Бог, к ночи добраться.
 – Укузи, алтайцы зовут таких великанов. Шибко уважаемая птица, -   тракторист, как бы прощаясь,  внимательно посмотрел на филина
Облагородив местность, погрузились  в транспорт и двинулись еле приметной тропкой в путь. Естественно, погрузившись в мертвецкий сон. Наказывал мне Прохор не пить Дарьиных напитков, вещал - наказывал.
Под ясные взгляды горных звёзд въехали мы в знакомые пределы машинного двора. Голова была звонкая и светлая. По утру, на ранней зорьке - Ваня-Мышь усадил нас с барахлишком в лихой полуторный ГАЗон. Через сотню вёрст с ветерком провёз по славному Чуйскому тракту, доставил в целости и сохранности  в родные пенаты. Только эту дорогу мы и смогли потом вспомнить.
 
                Х.  Будь ты локально счастлив…
               
                «…чтобы  по  этому  костюму  узнавали  тебя
                и  принимали  за  своего…» - Укузи.

В первый же приезд в Киев в букинистическом на Крещатике свезло  купить «Уловку 22» Д. Хеллера. Совершенно случайно зашёл в неприметный магазинчик. Никогда не слышал об этой вещице. Но когда заплатил за книгу, еле отбился от одного гражданина, который «на коленях» умолял уступить её за любые деньги. Я спустился в метро и за один присест, как сейчас помню, на «Арсенальной» проглотил до оглавления. Только теперь понимаю, почему был такой эффект от прочитанного… На этой станции я оказался на самой большой глубине под древним городом…   В толще его «культурного слоя», где воплощения многих тысячелетий стучались в преддверие нижнего Мира… Наверное, уже тогда появилось понимание неотвратимости бытия в прежнем стольном граде... Было ощущение, что уже присутствовал в этих пластах времени... Что здесь мой дом. Во время чтения не видел присутствующих. Только мелькающие поезда метро играли дополнительным светом на листаемых страницах. Только краем глаза примечал реакцию на свои эмоции на лицах проходящих и проезжающих. Так понравилось метро! Блеск и массивность камня… Обилие движения и света… Понимание вектора устремления машин, поглотивших собой тела и души живых динамичных  людей…
                -
Начался отсчёт трёх медленных тугих лет… Воинский эшелон с тёпленьким дипломом инженера-механика увёз на край света, на берег Аргуни… В расположение дикой степной равнины, где Родина решила извлекать из глубин земных недр смертоносный уран… Вреда оный мне причинить не смог – нижний Мир запомнил рекомендации удаганки… Но вот почти монашеский солдатский быт… Скудное питание, духовное и физическое воздержание в катастрофической дали от благ цивилизации… Почти полное забвение и отдаление от любых искушений… Суровый климат и бескомпромиссный культ чинопочитания… Горе немощному телом и слабому духом… Триста семьдесят пять дней и ночей душа даже не мечтала о свободе… Даже сон о беспечном утре становился праздником. Два раза там мне приснился сын. Маленький белокурый мальчик идёт рядом, сжимая в своем крошечном кулачке мой указательный палец. Ни женщина и ни девушка, которая родит мне этого ребёнка. Наверное, потому что я уже точно знал мать своего сына. Кто она, как должна выглядеть и какой вообще надобно оказаться.
В канун Нового года вернулся из рядов в заснеженный город… Позвал свою суженную замуж… В присутствии всех друзей сыграли свадьбу и уже через год у нас появился мальчик… Точно такой, как приходил ко мне во ниспосланных снах в постылой степи Забайкалья - стылой долине Смерти.
Много какой воды еще в этот год утекло… Во-первых, не смотря на резкое возражение отца, я снова пошёл на работу в комсомол. Индустриально растущий Бийск разделили на два административных района – появились два райкома ВЛКСМ. Мой кабинет оказался в светёлке на третьем этаже особняка купца 2-ой гильдии Сычёва М.С. - того самого, который профинансировал и обустроил Княжью Избу. Чего мы тогда с Витей Орловым и знать не знали, но «обмыли» помещение по нормальной схеме.
Недовольство же родителя вылилось в весьма рискованную по тем временам фразу:
- Скоро этих всех деятелей поганой метлой гнать будут! Да, и не будет тебе здесь ходу.
 Признаться, не придал я тогда словам этим особого значения… Ибо разговор протекал за семейным ужином с вполне мужскими атрибутами и закусками. Но, так как просьба дать благословение на женитьбу, идущая в пакете с вопросом по трудоустройству, в итоге превалировала – не инженерная деятельность была временно с повестки дня снята. Хотя именно в это время экономическая конъюнктура государства никаких опасений не вызывала, а даже и наоборот – была на макро уровне относительно благополучнее капиталистического общества. Во-вторых: не все штыки по идеологическому фронту горячо приветствовали моё появление в элите молодёжного движения. Об этом мне сообщали и многие  доброжелатели, чувствовалось и самому. Законченное уличное воспитание и замашки студента-заочника с пролетарско-спортивным прошлым несколько выделяли мою фигуру из общего строя. Система же этого не любила. Кадровая политика номенклатуры «все, как на подбор» или выдвигала выше и дальше, или чётко указывала на поиск иных путей развития.
На фоне брачных церемоний и формирования фамильного потомства все эти взрослые проблемы просто не бросались в глаза… Жизнь была полна массой встреч, событий, новых знакомств, интересных дел, лиц и людей…
Но, опять же, одним снежным предновогодним днём в привычном потоке праздников и буден из небытия «всплыл» Директор. В том же пиджаке с ручкой в нагрудном кармане… В том же галстуке в ромбик… На дежурном слёте профильных передовиков орденоносного края он вдруг встретился в уютном коридоре драматического театра постройки времён Александра ІІ… Отвёл в сторонку и так задушевно поделился со мной одной единственной заученной репликой:
- Уезжай отсюда, соколёнок… Уезжай в Киев, мой Мальчик, так будет вернее. 
Будто дрогнула звучная струна, разрываясь от неосторожного аккорда… Будто лопнула телефонная мембрана от трубного гласа… Зазвенела горная тишина в многолюдном фойе… И стало ясно и предельно понятно, на что следует решиться - что необходимо предпринять…   
                -

                эС. Мартынов