"Без женщин жить нельзя на свете, нет!
В них солнце мая, в них любви рассвет!"
/Из оперетты И.Кальмана "Сильва"/
75-летний Лев Абрамович Розенфельд, уроженец Арбата, в прошлом театральный актёр с постоянной московской пропиской, состоял в счастливых браках не единожды. Один из тех, кто уехав за границу, проклинает СССР, а в последнее время инсценирует в своих мозгах лютую ненависть к наследнице его России. Часто сам с собою он ведёт беседу: «Я сверхдоволен жизнью! Райская Германия такая богатая старая дура, что грех не воспользоваться её добротой». Но выглядит при этом неубедительно. Выдают глаза. Минорно-несчастные, как у кокера-спаниеля, потерявшего хозяина. Похоже, что душа его не желает менять прописку и не обретёт покой на чужбине никогда.
Сегодня Розенфельд проснулся едва забрезжил рассвет. После того, как все его старинные часы в унисон пробили пять раз, поднялся с постели. Дабы отключиться от ежеутренних тяжёлых раздумий, решил, наконец-то, бросить курить и сделать зарядку при открытой балконной двери. Но пока искал меховую безрукавку, передумал. Прокашлялся как следует, тонкими пальцами открыл серебряный портсигар. Чиркнув зажигалкой, не простой, а особенной, вкусно затянулся дымком сигареты. Побрился, принял душ и начал обход четырнадцати своих друзей-календарей. С ними можно и словечком перемолвиться. Передвинул метки на сегодняшнюю дату, а там, где 8 марта, позолоченной шариковой ручкой написал: «Купить цветы Аурике".
Раз в неделю по средам на душе у него 1-е мая, Новый год и 7-е ноября вместе взятые; с 12:00 – визит Аурики из "Службы по уходу за нуждающимися". Недавно он едва не получил инфаркт из страха её потерять; в связи с модой на русофобию немецкие власти нечаянно "не на тех наехали". Но срочно опомнились; владельцы этих служб – в основном русскоговорящие евреи. Видел объявление в Ауследерамте: "Русские всех национальностей – эстонцы, латыши, литовцы, украинцы, казахи, грузины, армяне, таджики, чеченцы... для вас имеется переводчик в комнате №10". А еврей в Германии – это святое, слава Богу! И всё же Лев Абрамович слегка волнуется; не подсунут ли ему в связи с передрягами другую ухажёрку, – как в шутку любовно её называет. Она словно факел по средам освещает лабиринты тёмного царства его бытия!
Аурика, молдаванка из Кишинёва, о-о-очень приятная женщина! Возраста – баба ягодка опять, энергична, скандально красива и, как положено настоящей женщине, весьма капризна. В общем, вполне в его вкусе. Она погружает Розенфельда в иной, особенный ритм, в котором он жил раньше в сумасшедшей Москве. В ожидании её, Лев Абрамович кое-как завтракает, перекуривает "это дело", листает русскоязычный журнал "Партнёр" с поголовно талантливыми еврейскими авторами и, слушая невнимательно «Эхо Москвы» из лежащего на столе смартфона, не без волнения поглядывает на часы. А вот уж, и она, Аурика, звонит снизу. Он вскакивает, нажимает кнопку и "делает дверь настежь", выражаясь по-одесски; минута и эта женщина будет на пороге!
Аурика вылетает из лифта запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Едва не сбивает с ног соседку, ревниво дежурящую по средам ровно в полдень под его дверью с рекламкой в руке.
— Здравствуйте, Лев! – приветствует ухажёрка.
— Добрый день, Аурика! – отвечает надушенный, чисто выбритый Розенфельд, – Что за фамильярность, забыли моё отчество?
— Это вы всё забыли! Сами же молодились, сказали Лев. Некогда мне всякие отчества запоминать!
Резко повернувшись к бывшей московской артисточке, Аурика одаривает её презреннейшим взглядом! Выдёргивает из рук рекламный листок и захлопывает перед самым носом дверь. С её появлением всё в квартире приходит в движение! Небрежно швыряет на тумбочку кожаные перчатки, вязаную шапочку, обнажившую дугообразные брови и прилипшие ко лбу чёрные кудряшки. С трудом высвобождая роскошный бюст из облегающего фигуру красного пальто, нечаянно смахивает на пол вазочку на длинной, тонюсенькой ножке. "А-а-ах! Венецианское стекло... Слава Богу, цела, упала на ковёр", – с облегчением переводит дух Лев Абрамович. Аурика, ничуть не смутившись, в темпе снимает с пальцев кольца, перстни с крупными камнями, бросает в вазочку чешского хрусталя. Тут же переобувается в принесённые с собой ярко-оранжевые тапочки. Подпоясывается цветастым фартуком, поправив перед зеркалом причёску – блестящие, густые локоны до плеч, освежает губы красной помадой и сразу же направляется в сторону кухни. Розенфельд – за ней. Он просто обожает находиться рядом и наблюдать, наблюдать, наблюдать... Аурика открывает дверь; от табачного дыма и отвратительного запаха буквально остолбенела. В сердцах восклицает: «Лев, кака-а-ая нахальства! Я падаю от дыма! Можно задыхаться. Топор повесится!» Стремительно мчится к окну через длинную кухню, чтобы срочно проветрить помещение. Но мешают коллекционные бутылочки, в три ряда выстроившиеся на подоконнике. Розенфельд виновато отмалчивается. Она по-настоящему сердится:
— Лев, кому говорю? Хватит курить! Я прихожу, вы встречаете сигареткой. Везде пепельницы, окурки. На серванте, в туалете, на стиральной машине. Запах – ужас! Потом домой приду, все окнА открою и сразу – в ванну. Купаюся вся после вас.
— Аурика, сегодня вы даже не поинтересовались состоянием моего здоровья, – робко вставляет Лев Абрамович.
— Я всем своим клиентам говорю: «Стой ровно и не падай!» Я оптимистка, всем этого советую. И бабушка из 13-го дома, 86 лет, тоже знает, больше не плачет.
Розенфельд тем временем послушно переставляет мини-бутылочки с подоконника на стол и слегка приоткрывает оконную раму. Аурика немедленно распахивает окно настежь. Свежий воздух обдаёт их прохладой. Он поёживаясь, отходит подальше.
— Идите сюда, Лев! Подышите, хотя… Посмотрите, какая прелесть! Снег упал, ёлки в шапках, воздух – покушать можно!
Розенфельд отмахивается:
— Прохладно…
— Я давно заметила, вы, Лев, не любите смотреть в окнА.
— Аурика, почему в окнА? Сколько раз можно учить правильно ставить ударения?
— От такие интеллигенция, как вы, уже с ума можно сойти!
— Ученье – свет, – улыбается Лев Абрамович, – вы сегодня не с той ноги встали или у вас проблемы?
— Много проблемы! Во-первых, нет счастья.
— Что вы говорите, неужели? А многие люди так и умерли без счастья, хотя не переставали его искать.
— Некогда мне его искать. Другим с неба падает, а мне нет.
— "Надейся и жди", – поётся в песне. А в чём ваша вторая проблема?
— Вторая проблема в тринадцатом доме. С бабушкой просто: яблочко и морковку – на тёрку. Готово! А у племянника бабушки така-а-ая нахальства! Ничего не работает, всё время жуёт, курит, пъёт, клянётся своим обрезанным и командует. Замечательные занятия! Я всё время должна тудой-сюдой.
Сорная речь Аурики режет слух, Розенфельд даже зажмуривается, но не в силах остановить трепушку. Она продолжает:
— Сколько можно ему готовить? Готовь сам, если такой хитрый. Я опаздываю. Прошу: подвези, у меня денег есть. Хватает концы с концами связать. Не подвёз. Я бежала, чуть не опоздала к вам.
Лев Абрамович всё же настроен пропалывать её рассказ, но Аурика уже устремляется к холодильнику. Вовсю хлопает крышками кастрюлечек, причитая:
— Ужас! Лев, почему не кушали? Я вам всё наготовила: супчик с крылышкой, молочный с вермишелью, плов, пирог с капустой. Пусть, думаю, кушает, поправляется. А вы только курите! Поэтому нет аппетита. Мне надоело всё выливать и готовить по новой!
— А я, как говорила Раневская, не умею есть в одиночестве. Это также неудобно, как в одной компании сидеть на унитазах.
— Лев, признавайтесь, Риневская – это ваша какая по счёту жена? Я уже в них запуталась.
На минуту Лев Абрамович теряет дар речи, отвисает челюсть. Аурика принимает задумчивый вид:
— Странное совпадение: все на букву «рэ» и все на своих фамилиях…
Розенфельд хохочет до слёз, до кашля:
— Внимательная вы, однако же!
— Лев, мне ваши жёны – до фитиля! А московская артистка, соседка-сплетница – тем более. Мне моя фамилия нравится – Кодряну! Обозначает большой лес, Аурика – солнышко. Классно звучит Аурика Кодряну, да?
Тут же она молнией заметалась по кухне: принимается за приготовление свежих супов, при этом напевая: «Лук, морковка и картошка – в кипяток с куриной ножкой…» Пока они варятся, Аурика раскатывает тесто для яблочного пирога. Любуясь её ловкими, уверенными движениями, Розенфельд невольно задумывается, хотя и приказал себе: никаких раздумий! «Почему так хорошо с ней рядом? И отсутствие интеллекта, и сорная речь не помеха. Странные существа, эти женщины. И ведут себя, как бессмертные…»
Из кармана её цветастого фартука вырывается наружу мелодия.
— Коллега по работе, – объясняет Аурика, продолжая раскатывать тесто. Мобильник перекочёвывает на её плечо, прижимается к уху. Она успокаивает новенькую, начинающую:
— Не плачь. Не уволят. Я тебя научу. Понимаю. Понимаю. Люди творческие, как ты, на кухне готовить и мечтать не могут. Я готовлю – не думаю. У меня компьютер в голове, там ресторан. Мамалыга, пельмени, сулугуни… в печку или на печку. А я пыль протру и полы вымою пока. Знаешь вигети? Приправа. В русские магазины есть. Ставишь их в суп, и в гОлубцы и везде. Лавровый листок – обязательно!
Лев Абрамович слушает Аурику и не слушает. Её звонкий голос убаюкивает, как журчащий ручеёк или колыбельная песенка. Из духового шкафа облачком плывёт сладкий яблочный аромат. «До чего же прекрасна бывает жизнь один раз в неделю!» – думает он.
Аурика продолжает стрекотать с коллегой по работе:
— А я думала, ты такая, держишься, как принцесса! Как моя сестра. Замуж вышла за норвежца. Нос кверху подняла. Я сказала: «Какие ты боярыня? Из какой попы вылезла? Ты моя сестра. Забыла, как я кормила две груди? И своего Стасика и твой Владика, а? Я не рабочая рабыня Изаура тебе!» Алё! Алё! Батарейка сдохла.
Пользуясь моментом Лев Абрамович, с огромным опытом жизни, даёт бесплатный совет:
— Аурика, на будущее рекомендую вам с коллегами по работе держать дистанцию. Только по имени, отчеству и на «Вы». И никаких приватных разговоров!
— Имя, отчество и на «Вы»? Это в Германии давно не модно.
— Но, когда вы в русской среде…
— Некогда мне переучиваться! Я такая, какая есть, – резко обрывает безвозмездный совет Аурика.
Она уже вовсю разгоняет пыль в гостиной палкой с пушистым наконечником разноцветья радуги. Гжель, палех, хохлома, чешский хрусталь, венецианское стекло, драгкамни от Сваровски. Сувениры, шкатулки, матрёшки, эксквизитные настольные лампы, картины-подлинники известных художников по стенам. И каждый раз повторяет: «Лев, ско-о-олько у Вас барахла… Это же – у-у-ужас!»
Розенфельд сидит в дублёнке и валенках в кресле-качалке у распахнутой настежь балконной двери и в сладкой полудрёме прокручивает свою прошлую энергичную жизнь в Москве. Успешный, удачливый, благополучный красавец-златоуст! После Щукинки – роли в театре, жена – актриса, потом – вторая на 20 лет моложе, следующая – на 25. Чёрная «Волга» с крутыми наворотами от «Тоёты», гараж, четырёхкомнатная квартира в центре, дача в Подмосковье. В лихие 90-е смотался на Колыму, вернулся со слитком золота и, чтобы не «заржавел» голос, водил по Красной площади и Кремлёвским дворцам экскурсии, регулярно отдыхал на Чёрном море…
Под жужжанье пылесоса надышавшись свежим воздухом, Лев Абрамович засыпает с улыбкой на устах. Во сне он –
в Гаграх... Играет в теннис с самим диктором Левитаном! Был такой приятный случай в его жизни. Рядом – масса их поклонников и болельщиков. А в первом ряду – три его бывших жены, Аурика и Фаина Раневская. Все они моложавые, красивые. «Лев, срочно бросайте курить! Кушайте! Поправляйтесь!» – приказывает Аурика, размахивая радужной пушистой палкой.
Ну, почему же, почему в остальные дни недели его душа не на месте? Судя по всему, напускная ненависть к России – это всего лишь досада на самого себя за непоправимую ошибку: ведь всё прекрасное чужое не может стать родным, дорогим, близким, любимым. Всё чаще задумывается он над словами Горация: "Разве от себя убежать возможно, Родину бросив?"
На фото - акварель автора "Греция.Санторини". 50х60 см.