Солнце блуждало по небу как проклятое. Дошло до края и отправилось назад. А потом и вовсе растворилось в промельках и проблесках, в условно южном, предгрозовом мрачноцветии — поди догадайся, сколько там осталось до конца представления.
Изолированный от сервера браслет нёс откровенную чушь, сообщая, что текущее время — два часа пополудни. Показатели атмосферного давления и влажности тоже вызывали сомнения. Температурный индикатор дрожал и подпрыгивал, сигнализируя о выбросах лавы и стылом безмолвии космических дыр. В действительности же было прохладно, сыро и по-весеннему ветрено.
Когда они вышли во внутренний двор, помеченный литерой «E», оказалось, что всё на мази. Автомобиль лоснился начищенной улыбкой, и точно такие же улыбки сопровождали их на пути, широкие, вкрадчивые, сделанные на заказ. Комендант приветственно взмахнул рукой и тут же заспешил к воротам, засигналил солдатам, высунувшимся по пояс из будки. Воздух был пропитан болезненным оживлением, с каким провожающие ждут отхода поезда.
Хаген представил себя цирковым животным — тюленем на ковровой дорожке. Каждое движение было отрепетировано, а высокий человек, вышагивающий по правую сторону от него, держал невидимый кнут и мнимый пряник.
Всё было готово, за исключением одного. Кое-кто ещё отсутствовал.
«Он не сможет», — решил Хаген, но Франц смог. В последний момент вывернул откуда-то из-за угла и заспешил, пошатываясь. Добрёл до машины, тяжело опёрся о капот. Безнадёжно и глубоко задумался.
— Э, нет, — сказал Кальт. — Поведу я. А ты — назад.
Франц беспрекословно полез на заднее сиденье, завозился там, устраиваясь. Не дожидаясь команды, Хаген распахнул дверцу и опустился рядом с водителем.
— Скажи «прощай», скажи «до свидания». Пристегнитесь. Поедем быстро.
Они рванули с места, удирая от стремительно надвигающейся грозы. Дезертировали с поля боя.
Когда-нибудь, когда-нибудь. Я вернусь когда-нибудь.
Когда-нибудь — намного лучше, чем никогда.
Дорога шла под уклон, пологая и скользкая, покрытая наледью. В синеватой дымке вдали виднелись холмы с угольными проплешинами оттаявшей земли. По обе стороны от обочины земля тоже оголилась, её выстилал уродливый кустарник, похожий на колючую проволоку. Дальше начиналась зона редких искривлённых деревьев с перепутанными ветвями, грибообразными наростами и утолщениями на стволах, покрытых кремнистой, поблёскивающей на свету корой. Безрадостная картина.
— Вы ничего не съели, — сказал Кальт. — Если так пойдёт дальше, придётся кормить внутривенно. Или через зонд.
Хаген промолчал. Его мутило, и даже мысль о еде казалась надругательством над природой. Он попытался мысленно простроить прямую «Моргенштерн» — «Абендштерн», но понял, что заблудился в созвездиях.
Это Территория. Умственная самодисциплина. А не получается — валится, как сквозь сито.
Он едва сдержал зевок. Стрелка спидометра неумолимо ползла к максимуму, но скорость практически не ощущалась. Хаген отметил это без особого удивления. Гораздо больше его занимала предстоящая встреча с Лидером. Он вдруг осознал, что ничего не знает о человеке, портретами которого были увешаны все общественные места, изречения которого подавались в качестве эпиграфа на всех семинарах, проводимых в игроотделе.
Уж не скучаю ли я по Отделу?
— Всё познаётся в сравнении, — тихо произнёс Кальт, умудрившись каким-то образом прочитать его мысли. — Посмотрите вокруг. Вам кажется, что у нас очень много жизненного пространства? Увы, это бесплодная земля. Хорошо там, где нас нет. Так просто — зачеркнуть, поставить крест; клякса, помарка, смятый черновик. А впереди — молоко и мёд, цветущие луга, колосистые поля, места, где нас, конечно, ждут…
— О чём вы? — спросил Хаген. — Не совсем уловил, к чему вы клоните.
— Я работаю над вашим идеологическим созреванием. Или над своим. Эту серию упражнений лучше выполнять совместно. Райген, райген. Жаль, Франц не может принять участие. Кажется, он спит. Утомился вбивать вам в голову азы техники безопасности.
— Я не сплю, — вяло откликнулся Франц с заднего сиденья. — Я слышу…
— Закрой глаза, — посоветовал Кальт. — И отдыхай. Тебе нужно как следует отдохнуть, я немного погорячился. Никто из нас не совершенен. Ничего, ещё пара-тройка формальностей, и мы на свободе и сможем развязать галстуки. Сегодня-завтра у нас каникулы.
«И вновь Франц оказался у меня за спиной, — подумал Хаген. — История повторяется. Я словно хожу кругами, но мы всё ближе и однажды столкнёмся, сойдём с рельсов. Кто-то из нас».
Ветер, пробивающийся сквозь нитевидную щель от не до конца поднятого бокового стекла, холодил висок и ушную раковину, доносил едва слышный тонкий звук, похожий на свист. Этот звук обрывался и возобновлялся с настораживающей периодичностью, а потом вдруг исчез, растворился в сплошном белом шуме.
— А ведь я перепутал, — заметил Кальт. — Райгены не практикуют как форму обучения. От них отказались давным-давно. Проводят разве что в Центре Адаптации, вместо зарядки. Вы ведь бывали в Центре Адаптации?
— Однажды, — ответил Хаген, запуская ногти в мякоть ладони. — Заходил с проверкой.
— Знаю. И что думаете?
— О Центре?
— Об адаптации. Вы же понимаете, что происходит подмена понятий? Адаптация означает приспособление, означает согласие и принятие, а тут, подозреваю, мы имеем дело с глухим сопротивлением… ну вот, примерно, как в вашем случае. Разумеется, это шелуха, наносное. Я имею в виду, конечно, Центр. Ваш случай куда более интересен. И всё-таки там тоже присутствует подмена понятий. Согласны со мной?
— Как скажете.
«Я должен его убить! — думал Хаген, искоса поглядывая на тераписта, чугунно влитого в водительское кресло. — Он же как дым: атакует, пропитывая. И он знает про Центр — а не знает, так догадывается. Марта, Марта… тс-с-с! Сам как дым и внутри — детектор дыма, детектор атмосферных сдвигов, сейсмических возмущений. Академия Хель. Сколько их таких приходится на каждый выпуск? Или это особенный, юбилейный, медальный вариант? Ох, Пасифик, у нас проблемы!
Убить. Ликвидировать, как это называется у разведчиков. Что же всё-таки содержалось в задании? Пасифик. Нет, конечно, нет. Отсебятина. Но Инженер сам признался, что не до конца понимал, что творится за Стеной. Я знаю лучше. А, может, это как раз тот случай, когда инициатива спасает идею?
Убить. И как я должен его убивать? Взвиться, взвыть, вцепиться в горло по-собачьи, рвать зубами? Сейчас, именно сейчас, пока Франц в отключке, я бы мог… я мог бы…»
— Не глупите, — сказал Кальт. — Лучше вздремните, пока есть возможность. Йорген.
Определённо, он улыбался.
***
Выяснилось, что насчёт апфелькухена он как в воду глядел.
Лаборатория «Абендштерн» уже не казалась необитаемой. В ярко освещённом холле сновали люди: белохалатные женщины со строгими причёсками; возбуждённые, без конца окликающие друг друга техники из разных подразделений: об этом говорили вензельные нашивки на униформе; солидные дамы-безопасницы; шушукающиеся санитарочки; наконец, какой-то всклокоченный господин в малиновой рубашке — с ним Кальт поздоровался особо, хотя и без рукопожатий: они отвесили друг другу корректные поклоны и сразу вполголоса заговорили о своём, не обращая внимания на суету вокруг.
Была здесь и сестра Кленце. Под всеобщие аплодисменты она вынесла знаменитый пирог на серебряном подносе. «Хох», «хох» — зазвенели голоса, кто-то сунул Хагену бокал с рубиновой жидкостью, густой и ароматной как райские яблочки. Он машинально отхлебнул и не разобрал вкуса: в просвете смыкающихся и размыкающихся тел мелькнул изумрудный треугольник и глаза с медовой радужкой. Он подался вперёд, расплескав напиток. «Осторожнее!» — укорил бархатный мужской голос. «Возьмите», — Хаген всучил его обладателю тяжёлый бокал и шагнул вперёд, вытягивая шею. Тоте помахала ему планшеткой.
— Я рад, — звучный голос Кальта без труда перекрыл всеобщий гомон. — Счастлив поздравить доктора Шефера с очередной победой. Вы знаете следующую цель, и, я не сомневаюсь, скоро предложите Райху что-то ещё более впечатляющее. А теперь попрошу разойтись по секциям, сегодня у нас довольно напряженный график. Но прежде позвольте представить вам нового сотрудника. Юрген Хаген, прошу любить и жаловать!
Затянутый в людскую карусель, Хаген потерял Тоте из виду. Его толкали, извинялись, передавали из рук в руки и, когда он всё-таки выпутался, то обнаружил себя прижатым к стойке, а сестра Кленце уже тянулась с платочком, свёрнутым куколем — убрать соринку. Она была всё в том же халатике, на сей раз перепоясанном, и в праздничной блузке с воланами под самый подбородок.
— Герр Хаген! Что же с вашим лицом! Какой кошмар! Да как же это вы? Ах, какая жалость!
— Да-да, — нетерпеливо согласился он. — Тоте. Вы заметили, здесь была фрау Тоте? Что она здесь делает?
— Ах, но герр Хаген! — сестра Кленце округлила глаза. — Фрау Тоте работает у нас.
— Не у вас — на Фабрике! Я видел её там.
— А чему удивляться? Фрау Тоте — ценный сотрудник. Правая рука доктора Кальта.
— Сколько же у него правых рук?
— Достаточно, — подсказал Кальт, приобнимая и фиксируя его за плечи. — Фрау Кленце, доверяю вам моё приобретение. Видеоконференция через двадцать минут, будьте любезны, сделайте всё возможное, чтобы обеспечить фотогеничность. Не переодевать, просто привести в порядок. Сделать что-нибудь с волосами. На ваше усмотрение. Встретимся в главной переговорной.
— Пойдёмте со мной, мой бедный герр Хаген, — задыхаясь и немного в нос произнесла сестра Кленце. — Пойдёмте со мной, мой бедный, усталый путник!
Когда она повернулась, готовая показывать путь, Хаген понял, что висит у неё на поясе — изящные вещицы в штучном, дизайнерском исполнении.
Магнитный ключ, наручники и электрошокер.
***
— Говорить буду я, — напомнил Кальт. — С вас — парадное приветствие, по всей форме, уж будьте любезны, потом шаг назад, шаг в сторону… Что такое, Клаус?
Вихрастый паренёк-оператор уже давно вился перед ним, пытаясь привлечь внимание.
— Райхканцелярия запросила параллельное подключение. Лидер одобрил. Через семь минут. Просто, чтобы вы знали.
— А, — сказал Кальт. — Хорошо.
По его лицу пробежала тень недовольства.
— Осложнения? — с робкой мстительностью осведомился Хаген. Сейчас он ощущал себя уже не цирковым животным, а ребёнком, для чего-то приведённым на взрослый праздник. Чистый воротничок, отмытая шея, тесная парадная одежда. Обработанную спиртовыми салфетками кожу сводило и зверски щипало. Хотелось почесаться, но нельзя — смажется грим. Он всё же почесался и нетерпеливо отмахнулся от оператора, что докучливо сопел над ухом, лез холодными неловкими пальцами, толкался, поправляя микрофон.
— Никаких осложнений. Всё готово? Начинаем.
Дверь откатилась в сторону, явив просторный кабинет, в центре которого во главе прямоугольного стола уже расположился самый влиятельный человек — Лидер, райхcканцлер, основатель партии «Единство», верховный главнокомандующий вооружёнными силами Райха, Алоиз Райс.
Ходили слухи, что в последнее время его здоровье несколько ухудшилось. Такие разговоры не приветствовались, но очевидно, в них содержалось зерно истины: вблизи лидер выглядел ещё более бледным и истощённым, чем на портретах и фотографиях.
Он был одет в простой серенький китель, окантованный по воротнику и обшлагам белым шнуром. Сочетание цветов убивало даже намёк на живость, узкий лоб со сдвинутой набок чёлочкой принадлежал чахоточному. Химический румянец на впалых щеках лишь усугублял впечатление: лидер страдал от тяжёлой болезни и не слишком пытался это скрывать.
Засмотревшись, Хаген едва не упустил момент и вскинул руку, лишь получив чувствительный толчок сбоку. Приветствие тоже прозвучало как-то скомкано. Хаген совсем стушевался. Искусно сконструированная улыбка тераписта предвещала скорый приход антициклона с резким понижением температур.
— Добрый день! Ну проходите же, проходите, доктор, — у Райса оказался низкий, приятный баритон, слегка разбавленный дребезжащими нотками. — Давно вас не видел. Кто это с вами, Айзек? Обычно вы являетесь один. Телохранитель или помощник?
— Ну что вы! Я бы не позволил себе явиться на встречу с телохранителем, — заверил Кальт. — Это мой новый ассистент. Вы всегда проявляли интерес к исследованиям, и мне показалось, что вам захочется взглянуть на того, кто будет помогать в реализации ваших проектов.
— Конечно-конечно, мне интересно, — тщедушный человечек в сером кителе так и подался вперёд, выставив подбородок и мучительно сощурившись. — Ну-ка, ну-ка, и кого же вы мне…
— Мой сотрудник прибыл прямо с Территории, — извиняющимся тоном предупредил Кальт. — Шаг вперёд, Хаген! — Только что с передовой, даже не успел переодеться. Сегодня утром принял участие в боевых действиях. Говорят, что научникам спокойно живётся, сами видите, что это не так.
— Про вас говорят и не такое, но не стану же я всему верить, — пошутил Райс. Маленькие глазки доброжелательно осмотрели, ощупали Хагена с головы до ног и обратно. — Значит, ассистент?
— Так точно, — отчеканил Хаген, физически ощущая эманации недовольства, исходящие от тераписта. — Так точно. — И вытянулся во фрунт, залихватски стукнув каблуками. Раскалённая игла прострелила позвоночник, а вторая — наискось проткнула плечо. Лишь усилием воли удалось сохранить бравое, туповатое выражение с примесью восторга и готовности к рывку. Наверное, он слегка переборщил: тонкие губы Райса не сдержали улыбку.
— Вольно-вольно. Вы бы хоть подлечили его, Айзек. Такое располагающее лицо. Сразу видно, умница, интеллектуал, типичный норд без этих новомодных завихрений. Ведь без завихрений, Айзек? Никому не верю — вам поверю.
— О да, — серьёзно подтвердил Кальт. — Типичен как гвоздь. Прозрачен как стекло и так же чист, и предан своему лидеру и отечеству.
— Отрадно слышать. Что же, хороших работников следует поощрять.
— Прочу его в мастера, — интимно подсказал Кальт, жестом приказывая Хагену отступить обратно в угол.
— Ничего не имею против. Садитесь, Айзек. Откуда ваш протеже? Конечно же, из Хель?
— Вы удивитесь, но нет. Университет в кои-то веки смог подарить нам нечто полезное.
— В самом деле, удивили, я как раз принял решение его закрыть. Обсуждали вчера во время обеда и, знаете, Фелькер со мной согласился. «Болезненно, но нужно, — выразился он. — Стране нужны воины, а не теоретики». Пафосно, он всегда надувает щёки так, что даже смешно, но ведь главное — суть. А суть верна. Но это, конечно, не про вас и не про вашего помощника. Он ведь без завихрений? Ценно вдвойне. Но где вы собираетесь его использовать?
«Как вещь, — подумал Хаген. — „Использовать“ — в этом весь Райх. Ну-ну, так где?» Он напряжённо ждал ответа, который запаздывал.
— Он возглавит исследовательскую группу на Территории, — Кальт ронял слова с осторожностью, скупо, нехотя, то ли пытаясь уничтожить интерес к своим планам, то ли наоборот, рассчитывая его подогреть. — Я полагаю… проект «Ложная память». В рамках вашего… особого задания.
— Насчёт особого задания… — Райс нахмурился, затрещал пальцами. — Я рад, что вы заговорили о нём, Айзек… Этот проект, я им действительно увлечён, вы знаете, но встал вопрос о приоритетах.
— Мы это обсуждали.
— Времена меняются, Айзек. Иногда они требуют новых решений.
— Мне казалось, я дал вам достаточно новых решений. Не далее как вчера…
— Вот вы и расстроились, — заметил лидер, омрачаясь сам и начиная раздражаться. — Конечно же, я должен вас поздравить. Я собирался. Вы меня отвлекли. Вы… О, — прервал он сам себя. — Вот и они. Я попросил Улле присутствовать при нашем разговоре. И ещё министр здравоохранения…
***
Голографические изображения возникли так внезапно, что Хаген не успел приготовиться и его реакция вновь слегка запоздала. Полный человек, появившийся по левую руку лидера, кивнул присутствующим и поднял ладонь в малом партийном приветствии. Его сосед отрекомендовался по всей форме, лидеру пришлось прервать его многословные излияния.
Кройцер извинился. Ноздри его раздувались, а выпуклая грудь, усеянная значками, вздымалась и опадала, как будто её распирали невысказанные слова. Взбитая шевелюра и жидковатые усики смотрелись довольно глупо, хоть и не без претензии на оригинальность. «Болтун и скандалист», — квалифицировал его Хаген, переводя взгляд на первого, молчаливого. Министр финансов интересовал его куда больше.
Состав райхканцелярии подвергался бесчисленным кадровым перестановкам. Лидер требовал свежей крови, подразделения создавались и уничтожались, их руководители менялись со скоростью света, а оплошавшие — пополняли население трудовых бригад и лагерей. И только ведомство Улле стоически выстаивало в этих бушующих водах.
Сотрудники Улле не болели и не уходили в отпуска. Их количество не прирастало, но и не уменьшалось: создавалось впечатление, что они готовы жить и работать вечно. Наслышанный о порядках в Отделе финансового контроля, Хаген желал взглянуть воочию на легендарного человека, уподобившего Райх «стальной машине, нуждающейся в техосмотре». Судя по всему, техосмотр шёл полным ходом. Да так, что пух и перья летели.
— Кто это? — сразу же спросил Улле, как только с формальностями было покончено. — Почему посторонние?
— Не дёргайтесь, Мартин, этот солдат — новый помощник доктора, — добродушно сказал лидер. — Вместе они согнут земную ось. Правда, Айзек?
— Несомненно, — подтвердил Кальт. — Если мне не станут мешать. А мне уже мешают.
— У вас странное понимание задач финансовой службы, — брюзгливо ответствовал Улле. — И это при том, что в обсуждении плана развития вы принимали самое деятельное участие. Но то, что творится теперь, я могу расценивать как саботаж. Да, как саботаж! Я посылаю запросы — мне не отвечают. Я пытаюсь связаться лично — меня игнорируют. Моих людей разворачивают на пороге, вместо отчётности приходят отписки, вместо заполненных сводных таблиц — фантастические цифры, взятые, очевидно, с потолка. С таким же приёмом, насколько мне известно, столкнулся Кройцер.
Монотонный голос противоречил возмущению, которое он тщетно пытался передать. Низенький и коренастый, Улле походил на старшего бухгалтера, слабо сознающего торжественность момента. Он распекал Кальта так, как распекал бы своего заместителя, и адресовался к лидеру, как к начальнику банка — угодливо, но прохладно, без излишнего подобострастия.
Кройцер вёл себя более экспрессивно.
— Вы забываетесь! — захлёбываясь, объявил он, как только ему дали слово. — Такое чувство, что вы ни во что не ставите мои указания! Почему я узнаю о завершении испытаний от посторонних людей? Мне смеются в лицо!
— Это прискорбно, — прокомментировал Кальт.
— Я должен вас поздравить?
— Было бы желательно.
— Но вы действовали совершенно самостоятельно! Самовольно! Я не давал разрешения на испытание новой партии «Тайфуна-С»!
— Виноват, — сказал Кальт, в совершенстве имитируя интонации Франца. — Я виноват, мой лидер… И министр, конечно.
— Он надо мной смеётся, — горестно заключил Кройцер, обращаясь к лидеру, словно ища у него защиты. — Этот человек. Мне сложно с ним работать.
На этом он не остановился. Повторяясь, сбиваясь и путаясь в деталях, он перечислил десятки прегрешений, каждое — страшнее предыдущего. Кальт лишь задумчиво кивал. На словах «государственная измена» он сказал: «А!» и вновь замолчал, ввергнув присутствующих в некоторое недоумение.
— Всё это ерунда, — сказал Улле. — Давайте не будем отвлекаться. Мне нужен полный отчёт, Айзек.
— Зачем?
— Для статистики.
— Неправда.
— Что вас смущает?
— Вы лезете в мои исследования.
— Здесь нет «ваших исследований», доктор! Есть государственные проекты, на которые выделяется финансирование. И если какой-то проект кажется более перспективным, то именно ему и дают ход в первую очередь. Под перспективным проектом я разумею ваш интеллектуальный инкубатор, работающий на военную промышленность. Вы отлично умеете создавать команды, я признаю это. Вы их мотивируете, я также готов это признать. Но мы должны видеть, на что тратятся средства. Подозреваю, что существенная их часть уходит на побочные направления. Важные, но не приоритетные.
— Например?
— Ваш «нулевой человек». Остроумно. Но это скорее философский вопрос, нежели практическая разработка. А сил, времени и ресурсов тратится немало. Ресурсов, которых у нас попросту нет. Я выражусь проще: у нас пустые карманы. Их нужно наполнить.
— Я ещё не начал работать в полную силу, — сказал Кальт.
— И не начнёте.
— Что такое? Проект заморожен?
— Скорее, приостановлен. Мы решили, что все лаборатории должны сосредоточиться на текущих нуждах.
— Север?
— Север.
— Красота, — сказал Кальт. — Калейдоскоп проектов. Вот и решена проблема выбора. Как ни поверни, получишь один и тот же узор. А почему?
— Вы философ, — снисходительно сказал Улле.
— Я практик. А вот вы собираетесь прогуляться на север с голым задом.
— Не вы ли уверяли меня, что зад вот-вот будет прикрыт? Вы и ваш Вернер. Сводки с Территории, которые вы присылаете в последнее время, — тоже липа?
— Всё сложнее, чем вы думаете.
— Я слышу эту песню уже целую вечность, — сказал Улле. — Выучил наизусть. Иногда мне кажется, что ученые, даже самые талантливые из них, рождаются с каким-то дефектом лобной коры. Я правильно говорю, доктор? Проблемы с функцией планирования. Вы сами ратовали за северную кампанию. А когда дошло до дела, вдруг пускаетесь в рассуждения, похожие на бред. Жонглируете всеми этими умными словечками. Довольно! Всё просто. Давайте договоримся: вы вспоминаете о своих научных аппетитах, когда наши солдаты шагнут за Стену. Не раньше.
— Мои научные аппетиты не мешают вам шагать куда бы то ни было. Хоть на Луну!
— Вы лезете в мой карман, — проникновенно сказал Улле. — Другие тоже, но они хотя бы понимают, что заслуживают удавки и Крематория. Вы же лезете в мой карман, как в свой, да ещё и недовольны, если я начинаю задавать вопросы.
— Здесь нет «вашего кармана», Мартин, — парировал Кальт, с удовольствием демонстрируя свою память и талант к звукоподражанию. — Есть государственные проекты, на которые выделяется финансирование. И если какой-то проект кажется более перспективным, то именно ему я и даю ход в первую очередь.
Кройцер издал лягушачий клокот и возвёл глаза, словно призывая небеса в свидетели. Застиранное лицо Улле приобрело оттенок ржавого железа.
— Вы наглец, Айзек. И мне надоело ваше самоуправство! Мой лидер, прошу прощения за грубость, но это нужно прекращать. У нас осталось пять или семь минут, и я хотел бы поговорить без посторонних. Если можно.
Взоры сидящих за столом обратились на Хагена.
— Ступайте в машину, Юрген, — сказал Кальт устало. — Ждите, я скоро приду. Наш день ещё не окончен.
Хаген выбросил руку — ай-я, плечо! — пристукнул каблуками. Попятился. Голограммы за полированным, блестящим как озеро, столом холодно наблюдали за его отступлением.
— Бравый парень, — сказал лидер. — Не обращайте внимания. Мелкие неурядицы.
— Я понимаю, — отозвался Хаген.
— В самом деле понимаете? Молодчина. Доктор, у вас хороший помощник.
— Убирайтесь, Юрген, — нетерпеливо сказал терапист. В голосе звучала досада. Продолжение беседы обещало стать ещё более напряжённым. Хаген желал бы остаться, хотя понимал, что лишние свидетели не нужны никому из собравшихся.
Допятившись до выхода, он ощутил спиной движение массивной стенной панели и услышал последнюю фразу лидера, обращённую к тераписту:
— И подлечите своего солдата, Айзек! Почему они всегда у вас выглядят такими измученными? Как разряженные батареи. Вы совсем их не жалеете.
С каменной неумолимостью — шшш-с! — дверь закрылась перед его лицом.
— Ну как? — жадно вопросил вихрастый оператор, выныривая из-за кадки с хамеропсом. — Всё закончилось?
— Только начинается, — сказал Хаген, сдирая с себя микрофон и с наслаждением терзая зудящую кожу ногтями. — Уж поверьте, всё только начинается!
Глаза его расширились. Он замолчал.
— Ну?
— Север, — сказал Хаген. — Север — это Пасифик!
— Ага, — согласился оператор. — Ублюдки, жлобьё. Выкинули финт, возомнили себя пупом земли. А кофе, между прочим, уже двадцать марок. А ещё вчера было пять. Так что я не удивлюсь, если начнётся заварушка. Я совсем не против. А вы?
***
А вот и подтверждение!
Он машинально расхаживал взад-вперёд по расчищенному от снега пятачку, чеканя шаг, как на плацу. Вот и результат. Какого подтверждения ещё нужно? Если райхминистры открыто говорят о «северной кампании». В новостях — ничего, но в последние дни было как-то не до новостей. «Ту-ту» — скорый поезд. «Та-та, та-та» — разгоняется и на всех парах — прямо в Стену. Когда? Вот вопрос — когда? Даже скорые поезда движутся по расписанию. Кальт должен знать. Он принимал участие в составлении расписания, а потом передумал. Или не передумал?
Улле — централизатор, Кальт — индивидуалист. Нашла коса на камень. А Кройцер — просто сволочь, балабол, шарлатан, палач, несчастный человек — как ему работать с терапистом? Вот Улле сможет, хватит пороху, а этот — нет, простите, жидковат. И очень хорошо, и великолепно — пусть вцепятся друг другу в глотку. Вивисекторы. И что это за «Тайфун-С»? Похоже на название пылесоса. А по факту — наверняка какая-нибудь убийственная дрянь. Пылесос-истребитель. Адская мясорубка.
Загадки, загадки… Нулевой человек. Мориц обмолвился в прошлый раз, и он решил, что речь идёт о Франце. Этакое изощренное издевательство. Судя по реакции, попавшее в цель. А нет, это тоже какой-то проект. Только имеет ли отношение к вторжению в Пасифик?
«Глупо рубить сук, на котором сидишь, — подумал он. — А с другой стороны, чем рискует Райх? Из производств — только военные, жизнь из милости, наёмники на жаловании. А за Стеной — мягкий климат, возделанные поля, налаженная, сытая жизнь. Правила меняются, рано или поздно это происходит. В Пасифике должны были над этим задуматься, но почему у меня нет уверенности? То, что кажется логичным здесь, не годится там, и наоборот. А я — я мыслю как разведчик или как техник? Когда поезд врежется в Стену — бах, крах, абгемахт! — чем и кем я буду? Брызгами на покореженной стали? Пассажиром? Машинистом?»
Он вздрогнул. Застегнул молнию до самого верха — холодно, холодно. В Пасифике климат мягче, приятнее. В Пасифике весна в полном разгаре, пора нежных подснежников и сиреневых крокусов. Никаких антициклонов. Тянутся вверх стрелочки, сбрызнутые росой, раскрываются к теплу. Далеко-далеко. Он почти услышал голоса и улыбнулся, когда луч солнца позолотил ресницы.
Подснежники и крокусы.
— Всего лишь сон.
Он ощутил невесомое прикосновение любопытных пальчиков — лоб, брови, губы. Прижался щекой к прохладной ладони. Думал — растает, но ладонь качнулась как зыбкая зыбка, небесная колыбель.
— Ну и что, — шепнул он.
— Хаген спит.
— Ну и что, — согласился он.
Ветер подул прямо в лицо, шаловливый весенний ветер.
— Хаген замерзает.
— Ну и что, — усомнился он.
Кусочек льда скользнул за шиворот, покатился вниз, как на санках, оставляя мокрый след.
— Хаген умирает.
— Вот уж неправда. Вот и нет!
Он распахнул глаза и отшатнулся. Перед ним стояла Тоте.
В кремовом пальто с меховой опушкой, но без шляпки — блестящие белые нити вплетались в мех и исчезали в нём. Наверное, их можно было обнаружить, разгладив и пропустив в пальцах прядь за прядкой, но он смотрел на запрокинутое лицо с яркой острой улыбкой и не мог пошевелиться, потому что заржавел, а ещё перемкнуло проводку.
— Коллега, — нежно сказала Тоте. — Вы изменились. В лучшую сторону. Такие красивые шрамы.
— Чтвздлте? Я нне бжм… ох!
Не удалось. Вторая попытка.
— Упал, — сказал он хрипло.
А потом понял, что забыл включить звук и попытался вновь:
— Упал с крыльца. Оцарапался о принцип. А что вы здесь делаете, фрау Тоте?
— То же, что и вы: пытаюсь успеть за бегом сломанных часовых стрелок нашего шефа. — Она легонько постучала по его груди. Погрозила пальцем. — Мы вскоре увидимся, герр Хаген. Будьте осторожны со своим принципом, носите только в чехольчике и не вынимайте без необходимости.
— До чего же здесь любят слово «необходимость», — сказал Хаген.
— Могу снабдить вас релаксантами. Вы слишком напряжённый.
— Нет уж. Благодарю.
— Не благодарите. Вы же ничего не взяли.
— Я благодарю за прошлый раз. До сих пор ломаю голову, где же я перешёл вам дорогу? Я про добавочные компоненты в вашем «Реадапте».
— Не сердитесь. — Она нахмурилась, огорчилась, улыбнулась, блеснула зубками. — Я же пошутила. И там не было добавок. Всего лишь превышенная дозировка некоторых составляющих.
— Шутить здесь тоже любят. Я заметил.
— Зато, как вижу, вы научились не брать пищу из рук незнакомцев. Что скажете, если предложу вам конфетку?
— Я не возьму, — сказал Хаген. Его лихорадило.
— Не возьмёте, но поблагодарите? В ожидании будущих встреч, потому что я могу предложить что-нибудь другое. Тоже откажетесь? Или сначала развернёте обёртку? Этого требует элементарная вежливость.
— От меня все чего-то требуют. Вежливости придётся встать в очередь.
— У, как вы рассердились! Тронь вас пальцем — взорвётесь. А ведь шеф может сказать вам что-нибудь неприятное, и что тогда случится?
— Ровным счётом ничего, — сказал Хаген. — Я не обидчив. Буду перемножать числа. Займусь высшей математикой. Мне недавно подсказали такой способ.
Тоте рассмеялась.
— Вы уже стали его солдатиком?
— Нет.
— А станете?
— Вряд ли.
— А солдатиком Франца?
— Ни в коем случае!
— А моим?
Он промолчал. Подснежники и крокусы. До чего же холодная весна — так и пробирает до костей. Попрошу у Кальта каменное сердце, — подумал он. — Обещал, ведь никто не тянул за язык. У него есть — много».
— Вот и ваш доктор, — сказала Тоте. — Идите к нему. Он не любит ждать.
В комическом испуге она спряталась за спину Хагена.
Кальт поманил его, позвал:
— Йорген! Сюда. В машину. Мы едем в Траум.
— К ноге, — пробормотал Хаген. — Сидеть. Стоять. Мочиться по свистку.
— Убивать, — подсказала Тоте. — Пиф-паф. Трум-пум-пум. Идите к своему доктору, Хаген.
— Не хочу, — сказал он.
И всё-таки пошёл.
Следующая глава: http://proza.ru/2019/08/02/1528