Женька уткнулась лбом в оконное стекло. Горели щёки, и сердце колотилось загнанным зайцем. Хотелось есть. Мать к обеду не дождалась. Волнуется, небось. Уже пять часов, а меня дома нет. Объяснять как-то надо будет. А как? Врать она не любила и не умела. Эх, сигануть бы в окно и чтобы насмерть! И чтобы ничего никому не объяснять и ни перед кем виновато не стоять. Но за окном решетка. Да и этаж всего лишь четвертый. Убиться, не убьёшься, а калекой потом быть всю жизнь не хочется. Мать не переживёт такое. Сейчас Женька была на всём белом свете совсем-совсем одна. А на неё маленькую и совсем-совсем одну двигался большой, суровый и беспощадный педсовет. Женька ещё никогда не была на педсовете, но много чего о нём слышала. Он казался ей огромным, страшным, способным её раздавить словно мошку. Душа её то ныла, то вдруг начинала птахой метаться, желая вырваться и упорхнуть из Женькиного худенького тела. Девочка в очередной раз оглядела лаборантскую, забитую картами, таблицами, старыми учебниками. Из угла на неё смотрел старый глобус, чуть склонив набок свою большую наполовину разноцветную башку.
За стеной послышались голоса. В кабинете географии начинался тот самый беспощадный и суровый педсовет, перед которым Женька должна была предстать.
Она так и не могла вспомнить: чья же была идея с этим дурацким письмом, но почему-то всё сошлось на ней, Женьке. Хотя их было трое. Вечно мне больше всех надо, злилась она на себя. Независимый и отчаянный нрав, да вечно зудящее обострённое чувство справедливости и собственного достоинства частенько осложняли ей жизнь. Вот и вчера: 6-му «А» раздали самостоятельную по русскому, которую писали накануне. Почти у всех были плохие оценки. Нет, у Женьки-то как раз, у одной из немногих, стояла четверка, но она, глядя в глаза учительнице, сказала:
- На уроке вы про это нам не говорили.
Класс загудел, поддерживая одноклассницу. Глаза и губы учителя чуть сузились:
- Слушать надо было, а не вертеться во время урока!
Настроение у всех было испорчено совсем. Домой шли втроём. Женькины подружки ворчали, обсуждая противную «русичку». И сейчас уже непонятно, кому пришла эта отвратительная идея.
Проходя двором, девчонки увидели собаку, справлявшую нужду в укромном месте. Тут же извлекли тетрадный листок с двойкой за самостоятельную по русскому, спроворили из него подобие конверта, в который осторожно палочками был перенесён продукт собачьей жизнедеятельности. Конверт доставили по адресу и опустили в почтовый ящик «противной училки».
За приготовлением письма с «душистым» приветом у девчонок дурное настроение куда-то улетучилось. Им показалось, что они заслуженно выказали своё «фи».
А сегодня «училка» пришла в школу с опухшими глазами. Разбиралась недолго: листок с двойкой, послуживший конвертом, всё и всем сказал об авторах этой гадкой выходки. Хозяйка листка одна отдуваться не стала, и вся троица была выявлена. Женька не отпиралась и стояла молча, не отвечая ни на какие вопросы. И как-то так получилось, что теперь она одна будет стоять перед беспощадным педсоветом.
Снова затрепетало внутри, и снова захотелось прыгнуть в окно. Из-за тонкой перегородки доносились учительские голоса. Женька застыла. Девочку сковал ужас: вот, уже сейчас её совсем-совсем одну поведут туда, где беспощадный и суровый педсовет. Трепетанье внутри опять сменилось противным тянущим нытьём.
За стеной она услышала знакомый и дрожащий от негодования голос учителя русского языка:
- Вчера я получила от учениц 6 «А» конверт с оскорбляющим содержимым. Авторов обнаружить было несложно. Из-за низких оценок девочки решили меня «отблагодарить». Я до сих пор не могу прийти в себя. Если каждый ученик будет такие письма нам слать, то, как тогда работать? – Закончить свою речь она не смогла из-за подступивших слёз и села.
Учителя загомонили, и невозможно было разобрать ни одного слова. Потом что-то говорила завуч, кто-то ещё, чей голос был Женьке незнаком. От волнения девочка не понимала ни одного слова. Лишь одна мысль сверлила голову: сейчас за ней придут, сейчас, сейчас. Вдруг знакомый голос заставил Женьку напрячься ещё больше. Это была Баба Жаба. Девочка сжалась ещё больше и показалась себе ёжиком маленьким и колючим.
Бабой Жабой ребятня между собой называла учителя математики. Она была невысокая, прямая, немногословная. Лицо её было в оспинах. Женщина и впрямь напоминала жабу. Как, порой, бывают точны и жестоки дети в своей наблюдательности! Ученики побаивались Бабу Жабу, хотя она никогда не повышала на них голос, но была язвительна и остра на язык. Ребятне от неё иногда крепко доставалось. Но математику любили. Как ей, Бабе Жабе, удавалось в их головах разложить по полочкам свою математику, никто не знал. И Женька любила этот предмет, хотя всякий раз настороженно ожидала от математички язвительных замечаний в свой адрес. Но их не было. Иногда перепадала скупая и неожиданная похвала. Дома математика делалась легко, быстро и с удовольствием.
За стенкой стояла тишина. Казалось, Женькино сердечко, трепыхавшее до этого, остановилось. Тишину педсовета нарушил низковатый чёткий голос Бабы Жабы:
- В знаменитом и любимом многими фильме «Доживём до понедельника» есть слова, сказанные главным героем: «А что у нас есть, чтобы отдавать им?» Эти слова – ключ к нашей профессии. Мы ставим оценки ученикам. Нам кажется, что это наша прерогатива. Но это они, ради которых мы каждый день переступаем порог школы, ставят нам оценки. Оценки разные: подарили букет – «пятёрка» поставлена учителю, а бывает и вроде той, что получила Маргарита Павловна вчера. И нам надо думать не о том, как наказать эту шестиклассницу, а о том, где и в чём вы допустили свою учительскую ошибку. Я работаю в этом классе и знаю эту девочку. Женя способная, умная и трудолюбивая ученица, одна из лучших. И если ЭТОТ ребёнок вам ставит ТАКУЮ оценку, то надо крепко задуматься и понять: почему?
Баба Жаба произнесла слова «этот» и «такую» с нажимом, выделяя их как основные, а затем, чуть помолчав, продолжила:
- Готовясь к нашему разговору, я посмотрела журнал. Если за самостоятельную работу из тридцати детей, двадцать получили «неуд», то это не им, а вам «неуд». В чём-то вы недоработали. Простите за резкость, у меня всё.
Тишина кабинета резко обозначила стук настенных часов. Звук их был мерным и чётким: будто волшебный молоточек пытался вбить в учительские головы слова, только что прозвучавшие здесь, на всю их последующую школьную жизнь. После молчания кто-то растерянно произнёс:
-Так что же? Спустить им это всё что ли?
- Спускать не будем. Поговорить обязательно, убедить и подвести к пониманию необходимости извиниться, - закончила обсуждение завуч. – А Маргарите Павловне, действительно, надо сделать свою учительскую работу над ошибками. Ей простительно ошибаться пока ещё, она специалист молодой. Научится. А теперь переходим к следующему вопросу.
Скрипнула дверь лаборантской. Вошла Баба Жаба:
- Сидим? – Обратилась она к Женьке, которая, обхватив колени, сидела на стуле, уткнув в них подбородок. Не поднимая глаз, девочка молчала, затем спустила ноги и уставила взгляд в пол.
- Самой-то не противно? – Продолжила допытываться Баба Жаба.
- Противно, - тихо, переводя взгляд к окну, ответила Женька.
- А ты сама-то хотела бы получить такое вот письмо? – Не отставала с вопросами учитель.
Женька отрицательно помотала головой из стороны в сторону.
- Я бы тоже, - неожиданно призналась Баба Жаба, а потом неожиданно непривычно тепло и сердечно произнесла:
- Завтра надо извиниться перед Маргаритов Павловной. Гадость вы сделали препоганейшую. А сейчас дуй домой. Мама, небось, заждалась.