26
Ближе к обеду Михаил получил приказ из штаба полка атаковать позиции противника на своём участке. Солдатский комитет наотрез отказался выполнять полученный приказ. Он призвал солдат саботировать приказы младших командиров. Подпоручик Онисимов, призванный из бывших московских студентов, недавно окончил ускоренные офицерские курсы. В связи с недостатком в полку кадровых офицеров, повыбитых в боях, он недавно был назначен командиром 1–й роты.
Онисимов с трудом собрал вышедшую из подчинения роту, часть которой уже с утра была навеселе, и попробовал красноречиво убедить своих подчинённых в необходимости выполнить приказ: «Товарищи солдаты! Друзья! Я прошу вас исполнить свой священный долг перед отечеством, как всегда выполняли его наши деды. Они смотрят на вас с гордостью! Не посрамим же их славу и защитим свою Родину от врагов в решающую минуту!». «Да понятно, ваше благородие! Служи солдат, как дед служил, а дед на службу хрен ложил» – весело выкрикнул молодой солдат с георгиевским крестом на груди. Солдаты дружно захохотали. А подвыпивший новобранец с ливенской гармошкой в руках, ходивший с Борисом Баевым за вином к румынам, вдруг заиграл на ней лихим перебором и пьяным голосом громко заголосил:
«Офицер мне дал лопату,
Чтоб почистить туалет.
Я метнул в него гранату –
И нарядов больше нет.
Рупь за сено, два за воз,
Полтора за перевоз.
Чечевица с викою,
А я сижу – червивку пью!»
Подпоручик, смущённый и растерянный неожиданной реакцией подчинённых на его выступление, махнул на всё рукой и пошёл докладывать командиру батальона о том, что личный состав роты отказывается выполнять его приказы. Вдогонку ему под гармошку пьяным голосом новобранца раздавалось:
«Командира–болтуна
К нам с Москвы направили.
Мало было нам говна,
Так ещё добавили.
Рупь за сено, два за воз,
Полтора за перевоз.
Чечевица с викою,
А я сижу – червивку пью!»
Михаил, выслушав сбивчивый доклад Онисимова, сам пошёл в окопы и, построив батальон, обратился к солдатам: «Солдаты! Я обращаюсь к тем, кто был рядом со мною под Перемышлем и Луцком, к героям Брусиловского прорыва! Не опозорим знамёна «Железной дивизии»! Вперёд! За мной, на врага!». Он впереди, с револьвером и обнажённой шашкой в руках, ринулся в атаку прямиком на немецкие пулемёты. На его призыв откликнулись с десяток офицеров и человек 200, в основном, старослужащих солдат. Немцы не ожидали такой от-чаянной атаки и опомнились только тогда, когда русские были уже близко. Они открыли шквальный огонь, но Михаил со своими солдатами уже успели прорваться в их окопы.
Завязался рукопашный бой, в котором не было равных «же-лезным стрелкам» Деникина.
Борис Баев одним из первых оказался во вражеском окопе. Он пристрелил из винтовки первого, попавшегося на пути немца, а второй, спасаясь от него, убегал вдоль окопа. Борис догнал его и заколол в спину, проткнув насквозь винтовочным штыком. Немец споткнулся и, широко раскинув руки, вдруг машинально повернул голову назад. Борис, встретившись с ним взглядом, с ужасом узнал в немце того самого Генриха, с которым они повстречались в румынской деревне возле дома румына, продававшего им вино. «Мать твою…!» – крикнул он в отчаянии и выдернул штык из спины убитого немца. Борис наклонился над мёртвым телом и с досадой закрыл ладонью остекленевшие глаза Генриха, широко раскрытые от испуга. «Прости меня, камрад! Будь ты проклята, эта сволочная война!» – выдавил из себя с горечью Борис, затем отрешённо сел на дно окопа рядом с заколотым немцем.
Между тем солдаты батальона полностью выбили противника и закрепились в его окопах. В живых из бойцов, участвовавших в атаке, осталось не более 100 человек. В этом бою пал смертью храбрых прапорщик Кралин, на которого на следующий день пришёл запоздавший приказ о присвоении ему звания подпоручика. Он вскочил на бруствер, увлекая в атаку солдат своего взвода, но тут же был сражён пулемётной очередью. Его похоронили со всеми воинскими почестями на кладбище какой–то маленькой румынской деревушки. А его матери, так и не дождавшейся в орловской глубинке с войны единственного сына, отправили посылку с благодарственным письмом и с боевыми наградами Александра.
Подпоручик Онисимов в этом бою был ранен в голову и впоследствии эвакуирован в тыловой госпиталь. Михаил навестил его в лазарете накануне эвакуации и тихим голосом, чтобы никто его не услышал, сказал: «Не обижайся на меня, подпоручик, но, если сможешь, выправи себе белый билет по ранению. Война – это не твоё дело. Здесь ты погибнешь, не от тех, так от других. Подумай над моим советом. Будь здоров, и удачи тебе!».
Михаил не смог заснуть в эту ночь, постоянно думая о ситуации, создавшейся в его батальоне, а утром, уже приняв окончательное решение, он подал рапорт командиру полка об отставке из действующей армии. Его, в отсутствии командира полка, без промедления подписал начальник штаба и передал по команде в дивизию. Через неделю приказ об увольнении в отставку командира 1–го батальона 13–го стрелкового полка штабс–капитана Каличева попал на подпись к командующему 8–го армейского корпуса генералу Деникину.
***
Генерал Деникин с сосредоточенным лицом работал в штабном кабинете. Он разбирал на широком столе, покрытом зелёным сукном, бумаги, принесённые ему утром на подпись дежурным офицером. Деникин при этом одновременно слушал доклад начальника штаба своего корпуса – генерал–майора Маркова об оперативной обстановке на Румынском фронте. Он, особо не вникая в суть дела, машинально подписал очередную бумагу и уже положил её в папку подписанных документов, но потом вдруг снова взял её в руки, заметив краем глаза мелькнувшую в приказе знакомую фамилию.
Генерал, уже внимательно вчитавшись в текст приказа, удивлённо воскликнул, прервав доклад Маркова: «Да они там что, совсем с ума сошли, господа командиры?! Ты помнишь, Сергей Леонидович, поручика Каличева, взявшего штаб при первом штурме Луцка. Герой, георгиевский кавалер, золотым оружием награждён, а этот полковник, начальник штаба бывшего твоего 13–го полка, написал в рапорте – «уволить по несоответствию с занимаемой должностью». Кто же тогда у них там соответствует, он что ли?!».
«Да, я прекрасно помню его. Ещё я подписывал приказ о назначении штабс–капитана Каличева командиром 1–го батальона. Боевой, опытный и храбрый офицер, имеет много наград, солдаты его всегда уважали, правда, иногда несколько прямолинеен и горяч. Так мы по молодости такими же были. Я бы это не считал большим недостатком. Это гораздо лучше, чем банальное равнодушие. Очевидно, штабс–капитан Каличев не сошёлся характером с полковыми отцами–командирами» – предположил начальник штаба корпуса генерал Марков.
Деникин поднялся из–за стола, затем подошёл к окну и, задумчиво наблюдая за построившимся у штаба на развод караулом, сказал, обращаясь к Маркову: «Послушай, Сергей! Я тебя лично попрошу, ты вызови его к себе, поговори с ним по–хорошему, и забери в наш штаб. Мы тут на днях обменялись мнением о создавшемся положении с генералом Корниловым и пришли к выводу, что верховную власть в Петербурге надо или приводить в чувство, или, если она останется всё такой же недееспособной, брать ситуацию в руки военных и жёстко наводить порядок в стране. Есть у меня такое предчувствие, что такие люди, как штабс–капитан Каличев, нам очень скоро понадобятся. Он на фронте в пехоте с начала войны. Святой Георгий, два Владимира, Георгиевское оружие, а всего лишь штабс–капитан. Ты подготовь–ка на него приказ на очередное звание, а я подпишу».
http://proza.ru/2019/09/20/500