Гегель. Отношение к миру | Поэзия и проза
[ Впервые курс лекций по эстетике был прочитан Гегелем в 1817 году в Гейдельберге. Затем последовали еще четыре курса по философии искусства — в зимнем семестре 1820/21, летних семестрах 1823 и 1826 гг., и, наконец, в зимнем семестре 1828/29 гг., что приходится на период преподавания Гегеля в Берлинском университете. Во время составления и разработки курса лекций по эстетике в Гейдельберге философ вел тетрадь, в которую вносил важные тезисы и комментарии к ним. ]
—
Георг Гегель. Лекции по эстетике. Том.3 "Система отдельных искусств". Третий отдел "Романтические искусства". Третья глава "Поэзия"
Поэтическое и прозаическое отношение к миру
<< Прежде всего, что касается содержания, пригодного для поэтического замысла, то мы сразу же, по крайней мере условно, можем исключить все внешнее как таковое, вещи природы. Подлинный предмет поэзии составляют не солнце, не горы, не лес, не пейзаж и не внешний облик человека, кровь, нервы, мускулы, а духовные интересы. Ибо какой бы значительный элемент наглядного созерцания ни заключался в поэзии, она и в этом отношении остается духовной деятельностью и творит только для внутреннего созерцания, к которому все духовное стоит ближе и которому оно более отвечает, нежели внешние вещи в их конкретном чувственном явлении. Поэтому весь этот круг только в той мере входит в поэзию, в какой дух обнаруживает в них стимул или материал для своей деятельности: как окружение человека, его внешний мир, приобретающий существенную ценность только в соотношении с внутренним миром сознания, по не имеющий права претендовать на то, чтобы самому по себе стать исключительным предметом поэзии.
Объект, соответствующий поэзии, есть бесконечное царство духа. Ибо слово, этот наиболее податливый материал, непосредственно принадлежащий духу и наиболее способный выражать его интересы и побуждения в их внутренней жизненности, — слово должно применяться преимущественно для такого выражения, которому оно наиболее подходит, подобно тому как в других искусствах это происходит с камнем, краской, звуком. С этой стороны главная задача поэзии будет состоять в том, чтобы способствовать осознанию сил духовной жизни и вообще всего того, что бушует в человеческих страстях и чувствах или спокойно проходит перед созерцающим взором, — всеобъемлющего царства человеческих поступков, деяний, судеб, представлений, всей суеты этого мира и всего божественного миропорядка.
Поэзия была всеобщей и распространеннейшей наставницей человеческого рода, да и остается ею поныне. Ибо учение и обучение есть познание и постижение того, что есть.
Звездам, животным, растениям неведом закон их существования; человек же только тогда и существует согласно с законом своего существования, когда он знает, что такое он сам и что вокруг него: он должен знать силы, которые его направляют и руководят им. Подобное знание и дает поэзия в ее первой субстанциальной форме.
Но то же самое содержание воспринимает и прозаическое сознание, которое точно так же научает общим законам, как и поэзия умеет членить, упорядочивать и истолковывать пестрый мир отдельных явлений. При таком возможном тождестве содержания встает, как уже сказано, вопрос об общем отличии прозаического и поэтического способа представления.
Поэзия древнее, чем искусно разработанная прозаическая речь. Поэзия — это исконное представление истинного, знание, которое еще не отделяет всеобщего от его живого существования в отдельном, не противопоставляет еще закон и явление, цель и средства, с тем чтобы потом рассудочно сводить их воедино, но постигает одно в другом и через другое. Поэтому не следует думать, будто поэзия лишь образно выражает некое содержание, уже познанное в его всеобщности. Напротив, согласно своему непосредственному понятию, она продолжает пребывать в субстанциальном единстве, которое не произвело еще такого разделения и последующего простого соединения разделенного.
При таком способе созерцания все, что избирает поэзия, она представляет как замкнутую внутри себя и потому самостоятельную целостность, которая может быть богатой и чрезвычайно широкой по охвату условий, индивидов, действий, событий, чувств и способов представления, но должна являть весь этот широкий комплекс как замкнутый в себе самом, как порожденный и движимый чем-то одним, частным проявлением которого оказывается та или иная деталь. Так всеобщее, разумное выражается в поэзии не в своей абстрактной всеобщности и связях, установленных философией, и не в рассудочном соотношении своих сторон, но как нечто живое, являющееся, одушевленное, все собою определяющее, и притом таким образом, что всеохватывающее единство, подлинная душа этой жизни, действует и проявляется совершенно скрыто, изнутри.
Такое восприятие, формирование и высказывание остается в поэзии чисто теоретическим. Цель поэзии — не предмет и его практическое существование, но создание образов и высказывание. Поэзия началась, когда человек стал выражать себя; сказанное для нее существует только затем, чтобы быть высказанным. Если человек, даже не отрываясь от практических дел своих и забот, перейдет вдруг к теоретической сосредоточенности и станет высказывать себя — тотчас же возникнет особое выражение, напоминающее о поэзии. <...>
Благодаря сказанному мы имеем теперь две различные сферы сознания — поэзию и прозу. В ранние эпохи, когда определенное миросозерцание с его религиозной верой и всем остальным знанием не развилось еще до рассудочно организованного представления и познания, а действительное состояние человеческой жизни не было еще упорядочено в соответствии с таким знанием, — в такие эпохи поэзии существовать легче. Ей не противостоит тогда проза как самодовлеющая область внутреннего и внешнего бытия, которую ей еще нужно преодолеть, но задача ее ограничивается лишь углублением значений и прояснением образов, уже существующих в сознании. Но когда проза уже вовлекла в свой способ постижения все содержание духа и на все наложила свою печать, тут поэзия уже вынуждена взять на себя дело полной перековки и перестройки и — при неподатливости сферы прозаического — со всех сторон сталкивается с многообразными трудностями. Ибо ей не только предстоит вырваться из сферы безразличного и случайного, за что упорно цепляется обычное созерцание, и не только предстоит возвысить до разумности рассмотрение рассудочной связи вещей или воплотить спекулятивное мышление в образы фантазии, как бы вновь придав ему плоть в сфере самого духа, — но она должна также в связи с этими многообразными задачами преобразовать привычные для прозаического сознания формы выражения в поэтические и при всей преднамеренности, которая по необходимости вызывается таким противопоставлением, все же вполне сохранить видимость непреднамеренности и изначальной свободы, в которой нуждается искусство. >>
—
[ «Курс эстетики, или наука изящного» — первое русское издание «Лекций по Эстетике» Гегеля, переведённое с французского изложения Шарля Бенара В.А.Модестовым.
Эстетические работы Гегеля были собраны и изданы учеником философа, Генрихом Густавом Гото на основе лекционных конспектов, подготовительных материалов и рукописей под общим названием «Лекций по Эстетике» (Vorlesungen ;ber die ;sthetik). Впоследствии издание Гото, которое пользовалось неоспоримым авторитетом в философском сообществе на протяжении полутора столетий утратила эти позиции. Всего было издано четыре варианта записей лекции по эстетике разных лет.
Первый перевод Лекций по Эстетике на иностранный язык осуществил французский философ Шарль Бенар (Charles Magloire B;nard). Шарль Бенар издал «Лекции по Эстетике Гегеля» в пяти томах (1840—1852) под общим названием «Курса эстетики» (Cours d’esthetique). Это издание было переиздано Бенаром без изменений в 1860 году, однако, не полностью: он переиздал только третью часть под особым названием «Системы изящных искусств» (Systeme des Beaux-Arts).
Василий Модестов взял за основу своего русского перевода именно французское изложение Шарля Бенара. Перевод был издан в 1847—60 годах: первая и вторая части в 1847 году, а третья (состоящая из нескольких книг) в 1859—60. Перевод был также переиздан в 1869 году, но не полностью: была переиздана только третья часть произведения. Оба русских издания повторяли оба французских. ]