Предыдущая страница http://www.proza.ru/2013/04/27/1985
Кажется, продвинуться через толщу отдельных лет невозможно. Миасс колется. С первых дней, с первых шагов. Он ещё долго будет сниться потом. Просыпаясь, каждый раз буду с трудом освобождаться от тягостного наваждения.
Я, в бежевой трикотажной кофточке, из которой выглядывает белый воротничок, и в тёмно-синей с цветами юбке, подъезжаю к старенькому вокзалу. Разъяснения мне даёт светлый симпатичный юноша.
В проходной КБ (так назову место моей службы) встречаюсь с двумя дамами. Они расспрашивают меня, а я рассказываю всё о себе. «Может мы её в Уржумку (это в Златоусте) отправим?» - предлагает дама, что постарше - как потом оказалось, начальник лаборатории. «Неужели это никогда не кончится?» - отозвалось во мне.
Заполняю анкеты. Подвергались ли вы? Подвергались ли ваши родственники? Были ли вы, были ли… От этого сонма вопросов хочется встать и уйти.
Работаю в конторе, пока не подтвердится достоверность моих сведений. Живу в гостинице. Со мной в номере женщина южного типа с белокурой девочкой семи лет. Женщина фантазирует праздник окончания школы старшей дочери где-то на Украине. Малышка ей поддакивает. Обычно они уходят на целый день. Рыночные истории нанизывают на версию приезда: муж здесь в командировке, лежит в больнице с аппендицитом. Когда женщина уходит одна, девочка начинает плакать, называя её мамкой, а мою попытку с ней объясниться обрывает: «Что ты меня всё спрашиваешь?»
В первый же день по возвращении с работы получаю повестку в отделение милиции. Мои соседки обворовали несколько номеров и уехали. Даю показания. Через несколько месяцев узнаю, что женщина шесть лет находилась в розыске. А девочку она выкрала, когда та ещё была совсем маленькая.
Начальник лаборатории приглашает на уборку картофеля. Зря. Я ведь в конторе пока работаю. На поле привозят бидоны молока. Его пьют, наливают в бидончики и везут домой, им умываются.
В лаборатории полированные столы в три ряда. Две группы сотрудников в конфронтации. У меня нет желания примыкать ни к одной стороне. Начальница, с голубыми глазами, отвечает по телефону часто одно и то же: «Нет, мы это не можем. Нет, нам это никто не разрешит. Что вы? У нас некому этим заниматься». Мне навязывают шефство в школе и комсомольскую работу. Я манкирую.
Общежитие, где я живу, имеет плохую репутацию. В комнате четверо. Я ни с кем не схожусь. Когда никого нет, занимаюсь. При появлении кого-либо сворачиваюсь. Стол в комнате один. Посторонние спрашивают: «Она у вас где-то учится?»
Вот так. Продолжать дальше?
Свожу счёты с Комитетом Обороны. Требую оплатить мне месяц вынужденного прогула. Ответ приходит положительный. А денег нет. Навожу справки. Показывают ведомость. «Это не я расписывалась», - «Как это не вы?», - «У меня алиби», – «Тогда ищите деньги в отделе». Ищу. Возвращают. Как в паутине.
Господи! Неужели всё было так?
С моим появлением заказали электронный микроскоп. Развиваю активную деятельность по обустройству помещения под него. Активная деятельность, даже если она целенаправленная, вызывает иногда неприятие. Боже упаси, если через голову своего начальника прыгнешь.
Еду на стажировку в Сумы. Там весна. В зале ожидания аэропорта дошиваю своё демисезонное пальто. Мимо идёт Главный конструктор. Он тоже куда-то летит. «Ты что, тут живёшь?» - спрашивает.
Со мной на курсах ещё две женщины. Живём в общежитии. В комнате напротив молодые люди всегда приветствуют: «Доброе утро, Галочка!».
В канун пасхи идём в храм, напротив него - горком партии. Девушки и высоченные парни в кожаных куртках воркуют, как голуби, мягко шутят, смеются и сразу стихают, переступив порог храма. Прихожане учтиво расступаются перед молодёжью. Проходим вдоль стен, расписанных художником Маковским.
На первомайские праздники все уезжают. Я остаюсь одна. Шью себе летний костюм.
Ровно через год я снова в этих краях. На сей раз, я была в новом пальто. Оно было великовато, и болотный цвет поздней осени не вязался с ярким солнцем весны. Хорошо, что оно мне почти не пригодилось.
Уже второй год живу в общежитии квартирного типа. Утром мои соседки обсуждают, что будут готовить на ужин, а вечером – на завтрак. Темы о пользе и вреде продуктов питания первостепенные. У нас негласное разделение труда. Они готовят еду, я мою полы. Иногда к ним приходят гости: молодые люди, симпатичные и остроумные. После застолья они прощаются: «Это я попробовал, это я попил, это я поел». Конечно, всё сказанное шелуха. «Но дружбы нет и здесь меж нами».
Третий год моей ссылки. Состояние стресса приобретает хронический характер. Недавняя поездка по Енисею его ещё более усугубила. Ограниченность передвижения, однообразие пейзажа, принудительность общения сделали поездку пыткой. Правда, не обошлось без Пассии. Он из Дубны, физик-ядерщик. Заметила, когда мы с палубы смотрим в одном направлении, он всегда видит больше, чем я.
Веду себя, как собака, которая сама себя продавала.
Весной 1967 года уезжают мои соседки, и поселяются новые, Ида и Саша. Сразу меняется климат. Быт перестаёт скалиться своими обязанностями. У Саши поклонник; это надолго. Ида небольшого роста, плотненькая, со здоровым цветом лица и лёгким налётом грусти – он моментально слетает, и лицо озаряется улыбкой стоит только к ней обратиться.
Пролетает последнее лето в Миассе. Трое сотрудников отдела предлагают захватить мои вещи вместе с грузом, который они сопровождают в Свердловск. Я посылаю большой ящик книг, в основном технических; это материализация моих стрессов.
Жизнь, как кофточку не распустишь и не свяжешь заново. Ох, как надо ценить каждый день и любить человека, который с тобой рядом.
Передо мной, как на экране, сменяются лица моих коллег – чопорные, важные (не буду называть их имена). Ёрничающая Флюра Мухамедьярова. Притаившаяся, кажется, не очень умная, жена какого-то начальника. Молодой человек, блондин, пребывающий будто в иных сферах. И ещё один – высокий худощавый с вожделенными глазами в безукоризненно свежих рубашках, как будто временный. С виду чуть блаженные, на самом деле сообразительные техники, что отвозили мой сундук. Сияющая сапфирами глаз начальница, всё время повторяющая для меня и своего шефа: я в этом ничего не понимаю, я этим заниматься не буду – как о чём-то недостойном её понимания. А он молодой, но уже отец троих детей, опустив глаза с чуть подрагивающими ресницами, бубнит: «Навар давайте! Давайте навар!»
Я не вписывалась в эту обойму, сосредоточенная, как мне хотелось, на своём призвании.
1996-2019
Окончание http://www.proza.ru/2015/03/12/1186