Предыдущая история http://proza.ru/2020/03/04/418
Мамотька … а когда нась папа плидет?
Мамотька … в потему ти плятесь?
Мамотька …не плять!
Контиться …войня!
Нась папа плидет… и ми будим …зить!
Годы оккупации. Дер. Пружки.
Маленькая девочка Лариса, которая
гораздо позднее стала моей мамой.
Я, как и большинство обыкновенных людей, вышел родом из детства. Из детства, и из маленького городка Опочка, что немного к югу от Пскова.
Мое детство можно смело назвать счастливым.
Давно отгремела страшная война, принесшая неимоверные страдания, унесшая бесчисленные драгоценные жизни.
Вот и мой дед по отцу, Гаврилов Иван Гаврилович, остался лежать в Латвии у хутора Еспери Мадонского района.
Скончался от ран 21 сентября 1944 года.
Он был смертельно ранен во время проведения Мадонской наступательной операции, которую осуществляли соединения Второго Прибалтийского фронта и,
освобождая Латвию, гнали взашей ненавистную группу армий “Cевер”. Ту самую, что топтала коваными сапогами Псковщину и душила блокадный Ленинград.
Отец и бабушка пережили оккупацию 1941-1944 годов. Под Опочкой. В селе Глубокое. Выжили.
Второй дед, Петров Василий Петрович вернулся с войны. Дойдя с тем же, Вторым Прибалтийским до Курляндии. А демобилизовался в 1946 году. Из Бессарабии.
Мама и бабушка также пережили оккупацию. В деревне Пружки, под Опочкой. Выжили.
Так что, окончание войны было для меня, еще не рожденного, двойным праздником. Это была Великая Победа, и это стало Началом Движения к моему Появлению на Свет Божий.
Послевоенные годы были трудны, но оптимистичны. Позже жизнь и вообще наладилась. А в августе 1964 года родился я. А также тысячи моих одногодков. Мы родились, чтобы заменить не пришедших с той войны. Нас в те годы много родилось. Родились, чтобы продолжать дело отцов и дедов. У станка, на пашне, в семье. Родились, чтобы запомнить воспоминания тех, кто выжил.
Мы родились в тихое, относительно спокойное время холодной войны. Потому, детство наше можно смело назвать счастливым. Ибо война не была горячей.
Однако, родиться - это лишь полдела. Надо еще и расти! Вот я и рос. Родители, как водится, работали. Бабушка и дедушка тоже трудились.
Кто знает, тот понимает, как нелегко было решать этот вопрос в те годы. Ведь ребенок не может расти сам по себе. Уход да пригляд нужен. Решали вопрос. В ясли и садик я не ходил.
Так вышло, что первые воспоминания о себе и окружающем мире я получил, когда мне исполнилось полтора года. Ну и далее, отрывками, картинками и видеороликами.
И одним из самых ярких воспоминаний той далекой поры стала история, о которой я хочу поведать.
Не могу сказать точно, сколько мне тогда было, но, судя по всем признакам, до трех лет.
Я отлично помню, что все люди, которые меня окружали, были очень большими. А я, совсем маленький, смотрел на всех и на все откуда-то снизу. А еще меня часто брали на руки.
Со мною в тот раз сидела бабушка. Петрова Анна Ивановна. Мы играли, рисовали, пели. Потом гуляли по городку. Чтобы разнообразить день, бабушка повела меня в кино, на дневной сеанс в местный кинотеатр “Маяк”. Это было мое первое в жизни знакомство с кинематографом и вообще, изображением на экране. Телевизоры появились в наших домах много позже. Мальчонка начинал осознанно познавать мир.
. Фильм шел черно-белый. О войне.
Разочарую читателя, ибо не помню ни основной сюжет, ни, тем более, название фильма.
Позже я много раз пытался разными способами найти ту кинокартину. Но это был поиск иголки в стоге сена. Фильм не из тех, что сейчас остались на слуху. Он был послевоенный. С тем колоритом. Из героев киноленты мне запомнились лишь красноармеец с автоматом, и его боевая лошадь. Дядечка и лошадка очень сдружились. У человека не осталось никого на этом свете, кроме лошади. И у лошади никого не было, кроме дядечки с небритыми щеками.
Фильм был довольно спокойный. Стреляли немного. Никаких ужасов. Сюжет, скорее, не о войне, а о людях войны.
В какой - то момент моя бабушка вдруг заметила, что по моим щекам текут слезы. Она всполошилась:
- Валерик, детка, что ты плачешь?
А на экране происходило следующее. Красноармейца с автоматом убила шальная пуля. Он лежал в развалинах посреди мертвой тишины, раскинув руки. Его лошадь, с которой он делил радости, невзгоды и последнюю горбушку хлеба, стояла рядом и удивленно смотрела на боевого друга.
Потом наклонила голову, и стала осторожно касаться губами лица человека, как она это делала раньше, пытаясь разбудить уставшего бойца. Лошадь пыталась понять, почему ее друг неподвижен. Не просыпается и не встает. Не гладит ее по гриве, не прижимается небритой щекой к ее теплой шее. Не встает и вообще пугающе неподвижен. Хотя от него еще идет тепло. И такой знакомый и родной запах.
Сцена была предельно трогательной и выразительной. И у мальчугана потекли горькие слезы. Ему стало жалко и дяденьку, которого убили, и лошадку, которая жива, но у нее никогда больше не будет лучшего друга. Дяденьки с автоматом и небритой щекой.
Мальчик не понял, но почувствовал что значит “никогда”. И что такое “уходят”. Неважно, куда и как. Либо в иные пространства, либо превращаясь в белых журавлей. Это не так важно.
Важно то, что ушедших больше никогда не будет рядом. Мы будем их помнить, будем даже ощущать их присутствие. Но никогда больше не почувствуем тепло их руки.
Не в силах больше сдерживаться (плакать стыдно!) мальчик разрыдался на весь зрительный зал. Бабушке ничего не оставалось делать, как выйти с ребенком через задний выход на улицу.
Но и там мальчик продолжал рыдать. Перед глазами стоял грустный образ лошадки. И неподвижно лежащий дяденька.
Дальше я помню смутно. Но образы дяденьки и лошадки долго не отпускали меня. Да и до сей поры не отпустили.
С той поры, как только заходит разговор о войне, я вспоминал эту тихую сцену из фильма. Красноармейца и лошадку. Как образ великой беды, которую несет война людям. И уже с позиций взрослого человека понимал, какую напасть отвели наши отцы и деды. Ценой своих жизней.
А еще мне вспоминается другая лошадка. Та, которую помнит моя мама. Маме тогда было около четырех лет.
Лето сорок четвертого.
Десятая стрелковая дивизия теснила врага, и немцы приняли решение оставить Опочку. При этом, всем расквартированным было приказано сжечь оставляемые деревни. Жителям деревни Пружки было приказано взять пожитки, имевшийся скот, и уйти в лес. Все дома подлежали уничтожению.
Вот и помнит мама моя тот лес, лошадку и кустик землянички. А земляничка – прямо под лошадкой. Очень хочется скушать ягодки, но боязно. Они ведь под лошадкой. А вокруг как-то тревожно. И все чего-то ждут.
Деревню не сожгли. Жители уговорили немцев не брать лишний грех на души. И те ушли, не выполнив приказ и оставив все в целости. Даже личные вещи свои оставили. Они видимо поняли, что им пора домой. Нагостились. И, наверное, они тоже были людьми. Родом из своего “фатерляндского” детства. Просто им приказали когда-то. Вот и пришли незваными гостями.
Наверное, те, кто начинает войны, не посмотрели в детстве сюжет про несчастную лошадку. А быть может, им не посчастливилось быть родом из детства. Вот они - то мстили и мстят нам. Тем, кому посчастливилось быть родом из детства. Почитайте новости. До сих пор мстят.
Нам нужно всегда держать наготове армейские сапоги начищенными до зеркального блеска.
Стоит нам поменять сапоги на домашние тапочки, на следующий же день по чисто вымытым полам наших хат загремят грязные сапожищи незваных гостей. Сапожищи могут пряниками и печеньками приманить. Но не надо обольщаться. В любой момент они могут и под дых дать, или куда по-больнее... Снимем розовые очки.
А еще, нужно не забывать намывать полы и вытирать пыль в своем доме. Чтобы чище и светлее жилось. И вообще...Ведь мы внуки и правнуки Победителей. А живем порой как-то грязно и убого во всех смыслах, лозунгами прикрываясь. Не думаю, что наши павшие это одобрили бы. Пора и выводы нам делать.
Мой дед в семейные праздники всегда поднимал рюмку “Зубровки” и с чувством произносил:
-Ну, чтобы не было войны!
Дай Боже, чтобы ее не было! Пусть остается только ее долгое эхо. И пусть мы будем слышать его. Чтобы не допустить того, что произошло в те далекие годы.
Январь 2020.