Одна из «титульных» фигур Серебряного века, известный русский поэт и прозаик, «мэтр символизма» в молодости и один из основоположников нарождающейся советской поэзии в конце жизни, Валерий Яковлевич Брюсов, родился в декабре 1873 г. в московской крестьянско-купеческой семье. В своей «Автобиографии» он писал: «Я был воспитан, так сказать «с пеленок», в принципах материализма и атеизма… О религии в нашем доме и помину не было; вера в Бога казалась мне таким же предрассудком, как вера в домовых и русалок». И действительно, религиозные вопросы, глубоко волновавшие Вячеслава Иванова, Гиппиус, Кузмина, Мережковского и других его великих современников, самого Брюсова никогда всерьез не занимали. Но зато с ранних лет он горячо интересовался наукой. Среднее образование будущий поэт получил в престижной московской гимназии Поливанова, в 1899 г. он окончил филологический факультет Московского университета.
Известность пришла к Брюсову очень рано – в 1894 г., когда он выступил с первыми альманахами "Русские Символисты". На создание этой блестящей литературной мистификации его подвигла франкоязычная поэзия Верлена, Малларме, Рембо и Метерлинка. «Это было для меня целым откровением», - признавался он позже. 4 марта 1893 г. 19-летний Брюсов записал в дневнике: «Будущее принадлежит декадентству, особенно, когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я. Да, Я!». Поставленной амбициозной цели Брюсов достиг меньше, чем через год. В феврале 1894 г., он вместе со своим другом Лангом выпустил первый сборник «Русские символисты», вызвавший подлинный переполох в литературной среде. Летом 1894 г. появился второй сборник, в котором Брюсов выступил сразу под восьмью псевдонимами, то есть представил в одном лице целую школу «русских символистов» в то время еще не существовавшую. Но подлинно скандальную известность получил третий сборник «Русских символистов» (лето 1895). Наряду с самым известным из «декадентских» стихотворений Брюсова «Творчество» ("Тень несозданных созданий колыхается во сне, словно лопасти латаний на эмалевой стене. Фиолетовые руки на эмалевой стене полусонно чертят звуки в звонко-звучной тишине. И прозрачные киоски в звонко-звучной глубине вырастают точно блестки при лазоревой луне. Всходит месяц обнаженный при лазоревой луне" и т. д.), здесь же было помещено знаменитое однострочное (!), ломавшее все установившие каноны стихотворение: "О, закрой свои бледные ноги". Владимир Соловьев, один из самых сердитых критиков молодого Брюсова, саркастически заявил, что эта строчка «есть самое осмысленное произведение всей символической литературы». Тем не менее, выходка Брюсова, как особенно характерное выражение декадентского озорства, приобрела огромную известность. Если школы русского символизма не существовало до 1895 года, то теперь она возникла.
х х х
Звезды закрыли ресницы,
Ночь завернулась в туман;
Тянутся грез вереницы,
В сердце любовь и обман.
Кто-то во мраке тоскует,
Чьи-то рыданья звучат;
Память былое рисует,
В сердце — насмешка и яд.
Тени забытой упреки...
Ласки недавней обман...
Звезды немые далеки,
Ночь завернулась в туман.
ххх
Сам Брюсов началом своего самостоятельного творчества считал крошечный сборник "Chefs d'oeuvre. («Шедевры»; 1895). Здесь действительно затрагивалось много новых, прежде закрытых для русской поэзии тем. Вслед за Бодлером Брюсов воспел страсть, порок, извращение и преступление. Он дерзко отрицал старую мораль и торопил гибель старого мира. Другие стихи были исполнены жгучей экзотики: в одном «на журчащей Гадавере» баядерка иступлено молится Кали, в другом – читатель переносится на остров Пасхи и т.п. Сборник стал важной вехой в истории русского символизма, проложив дорогу для поэзии Гиппиус, Вячеслава Иванова и Сологуба.
В 1897 г. Вышла вторая книга стихов Брюсова "Me eum esse. («Это Я»), в которой он достиг едва ли не крайних для его творчества пределов зыбкости, смутности и неуловимости. 1900 г. ознаменовался выходом в свет третьего сборника под символическим названием "Tertia Vigilia. («Третья стража» - в древнем Риме третья стража начиналась перед самым рассветом). Сам Брюсов писал: «Это мои лучшие вещи, может быть, лучшее, что я могу написать в стихах». Действительно, с выходом этой книги к поэту пришло широкое признание. Но с другой стороны, «Третья стража» фактически стала его прощанием с символизмом. Уже современники отметили, что по общему складу своего спокойно-созерцательного писательского темперамента Брюсов является классиком, и что его проповедь символизма была чисто «головной». По существу же с этим неоромантическим и мистическим течением он никогда не имел душевного сродства. Его холодному аналитическому уму без привкуса какого-либо мистического чувства были чужды туманность и недосказанность подлинного символизма. Все ранние стихи Брюсова в свете его дальнейшего творчества представляются не более чем талантливой имитацией. Добившись известности (пусть даже с привкусом некоторой скандальности) он мог позволить себе не рядиться больше в чужие одежды. «Третья стража» - книга уравновешенная, спокойная, взрослая и более искренняя. От недавнего декадентства в ней не осталось и следа. Поэт проповедует не произвол, а расчет, не «гениальное безумие», а трезвую волю. Сам стих его делается крепче, напряженней, выразительней. Образы приобретают законченность. Современники не зря хвалили этот сборник – стихи его не холодны, во многих чувствуется игра фантазии и подлинное воодушевление, здесь можно найти немало прелестных лирических строк, воздушных, мелодичных, прозрачно-чистых.
ххх
ЮНОМУ ПОЭТУ
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно,
Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
ххх
ОБЯЗАТЕЛЬСТВА
Я не знаю других обязательств,
Кроме девственной веры в себя.
Этой истине нет доказательств,
Эту тайну я понял, любя.
Бесконечны пути совершенства,
О, храни каждый миг бытия!
В этом мире одно есть блаженство —
Сознавать, что ты выше себя…
ххх
РАБОТА
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!
Прочь венки, дары царевны,
Упадай порфира с плеч!
Здравствуй, жизни повседневной
Грубо кованная речь!
Я хочу изведать тайны
Жизни мудрой и простой.
Все пути необычайны,
Путь труда, как путь иной.
В час, когда устанет тело
И ночлегом будет хлев,—
Мне под кровлей закоптелой
Что приснится за напев?
Что восстанут за вопросы,
Опьянят что за слова,
В час, когда под наши косы
Ляжет влажная трава?
А когда и в дождь и в холод,
Зазвенит кирка моя,
Буду ль верить, что я молод,
Буду ль знать, что силен я?
x x x
Я много лгал и лицемерил,
И много сотворил я зла,
Но мне за то, что много верил,
Мои отпустятся дела.
Я дорожил минутой каждой,
И каждый час мой был порыв.
Всю жизнь я жил великой жаждой,
Ее в пути не утолив.
На каждый зов готов ответить,
И, открывая душу всем,
Не мог я в мире друга встретить
И для людей остался нем.
Любви я ждал, но не изведал
Ее в бездонной полноте, —
Я сердце холодности предал,
Я изменял своей мечте!
Тех обманул я, тех обидел,
Тех погубил, — пусть вопиют!
Но я искал — и это видел
Тот, кто один мне — правый суд!
ххх
Полного расцвета поэтический дар Брюсова достиг в четвертом сборнике стихов "Urbi et orbi («Граду и миру»; 1903). Поэт открыл здесь новые области ритмики, ввел в русскую поэзию французский верлибр, обогатил поэтический словарь, тематику и композицию. Определяющей чертой «Града и мира» стал универсализм, установка на охват мира как целого. Членение шло по жанровому принципу: «Песни», «Баллады», «Элегии» и т.д. С каждым отделом был связан свой особый угол зрения на мир, свой «сектор» тем и чувств. В своей совокупности они как бы охватывали весь «круг» земного бытия. Книга принесла Брюсову заслуженную славу мэтра и стала настоящим руководством для символистов младшего поколения – Белого и Блока, которые учились по ней «стихотворному ремеслу».
В 1904 г. Брюсов пережил одно из самых сильных увлечений своей жизни – бурный роман с Ниной Петровской. (Его соперником в этой страсти оказался другой известный поэт Андрей Белый). След пережитого косвенно отразился позже в романе «Огненный Ангел», а непосредственно - в сборнике «Стефанос». (Цикл стихов, посвященный Петровской - апофеоз любовной лирики Брюсова, ничего подобного он уже никогда не смог написать, здесь нет даже намека на риторику, каждая строка дышит искренним мучительным чувством). В том же 1904 г. начал выходить «литературно-научный и критико-библиографический» журнал «Весы» - лучшее модернистское издание своей эпохи. Неофициальному, но единовластному редактору журнала Брюсову удалось объединить вокруг себя многих выдающихся деятелей Серебряного века. В «Весах» сотрудничали: Бальмонт, Белый, Волошин, Блок, Иванов, Мережковский, Гиппиус, Минский, Сологуб, Розанов, Ремизов, Кузмин, Гумилев и многие другие.
Сборник "Стефанос» («Венок»;1905) вышел в самый разгар декабрьского вооруженного восстания. Наряду с другими тут нашла отражение и революционная тема. Брюсов, в прежние годы потрясавший обывателей своим поэтическим радикализмом, показал, что ему не чужд и радикализм политический. Манифеста «17 октября» ему мало. Поэт презрительно говорит "Довольным": "Мне стыдно ваших поздравлений, мне страшно ваших гордых слов! Довольно было унижений пред ликом будущих веков! Довольство ваше - радость стада, нашедшего клочок травы. Быть сытым - больше вам не надо, есть жвачка - и блаженны вы! Прекрасен, в мощи грозной власти, восточный царь Асаргадон, и океан народной страсти, в щепы дробящий утлый трон! Но ненавистны полумеры, не море, а глухой канал, не молния, а полдень серый, не агора, а общий зал". Одно из самых известных стихотворений сборника «Грядущие гунны» воспевало «чугунный топот» грядущих разрушителей старого мира. Впрочем, революционная тема далеко не исчерпывала собой содержание «Венка». Отдел «Вечеровые песни» - шедевр чистой лирике Брюсова. На стихах этого цикла словно лежит невещественный свет поэзии Тютчева.
Следует упомянуть так же вышедшую в 1905 г. статью Брюсова «Свобода слова» - резкий ответ на известную (позже ставшую хрестоматийной) статью Ленина «Партийная организация и партийная литература». В книгу брюсовской прозы "Земная Ось. Рассказы и драматические сцены" (1907) вошел любопытный рассказ «Республика Южного креста» - первая русская антиутопия ХХ столетия, где с поразительной точностью были предвосхищены многие черты будущего советского государства.
ххх
СХОДНЫЕ РЕШЕНИЯ
Пора разгадывать загадки,
Что людям загадали мы.
Решенья эти будут кратки,
Как надпись на стене тюрьмы.
Мы говорили вам: «Изменой
Живи; под твердью голубой
Вскипай и рассыпайся пеной»,
То значит: «Будь всегда собой».
Мы говорили вам: «Нет истин,
Прав — миг; прав — беглый поцелуй,
Тот лжет, кто говорит: «Здесь пристань!»
То значит: «Истины взыскуй!»
Мы говорили вам: «Лишь в страсти
Есть сила. В вечном колесе,
Вращаясь, домогайся власти»,
То значит: «Люди равны все!»
Нам скажут: «Сходные решенья
Давно исчерпаны до дна».
Что делать? разны поколенья,
Язык различен, цель — одна!
ххх
Шестой, трехтомный сборник "Пути и Перепутья" (1908-1909) стал для Брюсова итоговой книгой, показавшей, что высшая точка его творческого развития осталась позади. В те же годы был опубликован лучший исторический роман Брюсова "Огненный Ангел. Повесть XVI в." (1908-1909). Замысел его родился в 1897 г. в Кёльне. В последующие годы чтение исторической литературы, интерес к магии и оккультизму поддерживали мелькнувший замысел. (Одним из героев романа выступает Сатана-Мефистофель, в котором можно видеть прообраз Воланда Булгакова; роман полон самой разнообразной «чертовщины»: тут и трактаты по демонологии, и полеты на шабаш, и опыты практической магии, и процессы ведьм). Современники не поверили в новоявленный мистицизм Брюсова, однако отмечали, что он очень искусно отразил психологию людей XVI в., для которых власть демонов, полеты ведьм на шабаш и т. д. были верованием глубоким и жизненным.
После закрытия «Весов» (1909) Брюсов начал сотрудничать с «Русской мыслью» Петра Струве. В 1910 г. он возглавил в нем литературно-критический отдел. На этом посту поэт находился до 1912 г. Наступил «кабинетный» период его жизни. Брюсов сторонился литературной полемики, зато все больше чувствовал себя «гуманистом». Он упорно изучал языки и приобрел огромную эрудицию во всех областях мировой культуры.
В 1912 г. Брюсов пережил тяжелую личную драму, которая надолго выбила его из привычного строя занятий. Он познакомился с начинающей поэтессой Надеждой Львовой, и скоро она стала его возлюбленной. В ноябре девушка неожиданно покончила с собой, застрелившись из того револьвера, который подарил ей Брюсов. Эта смерть стала для него тяжелым ударом. «Он был пронзен своей виной, - писала Гиппиус, - может быть пронзен смертью вообще, в первый раз…» Брюсов начал злоупотреблять морфием, много и беспрерывно курил. Его здоровье оказалось подорванным. Как поэт он так же заметно сдал. Каждая новая из его книг оказывалась слабее предыдущей. Рядом с большими достижениями в области формы, из стихов Брюсова совсем исчезает тот элемент "священного безумия" и органической экстравагантности, который придает такой интерес творчеству другого вождя русского модернизма - Бальмонта. Неоклассицизм, исповедуемый Брюсовым с 1900-х гг., постепенно вырождается в холодный академизм. Наиболее интересной частью его позднего творчества многие считают образцы, так называемой, «научной поэзии». Начиная с 1912 г. Брюсов пишет целый ряд монологов «Сына Земли», жителя иной планеты о далеком будущем Земли. Это было первое в русской поэзии осознанное провозвестие планетарной общности людей и их единства перед лицом Вселенной. Означенный цикл роднит Брюсова с Циолковским. (В 20-е гг. Брюсов пишет «Принцип относительности» - поэтический отклик на великий переворот в физике, свидетелем которому он стал; научными фактами насыщены его стихотворения «Мир электрона», «Мир N измерений» и др.)
Брюсов с воодушевлением встретил начало Первой мировой войны. В стихотворении «Последняя война» он писал: «пусть из огненной купели преображенным выйдет мир!» Но проведя почти год на фронтах в качестве военного корреспондента «Русских ведомостей», поэт растерял свой милитаризм и стал сотрудничать в антивоенном горьковском журнале «Летопись». Военную действительность он воспринимал теперь как «бойню», «развязанный хаос». Февральская революция так же была встречена Брюсовым с воодушевлением, но «Октябрьский переворот» и последовавшая затем Гражданская война повергли его в состояние мрачной безысходности. Однако постепенно он преодолел свое отрицательное отношение к новой власти, и в 1920 г. даже вступил в ряды РКП (б). Свою главную задачу Брюсов видел отныне в сохранении российской культурной почвы и во всемерном содействии духовному творчеству. Венцом его трудов в этом направлении стало создание в 1921 г. Высшего литературно-художественного института. Он читал здесь историю греческой, римской, русской литератур, теорию стиха, сравнительную грамматику индоевропейских языков, латынь и историю математики. Пишут, что Брюсов был превосходным педагогом и воспитал целое поколение молодых поэтов. Понятно, что происходило это не только на лекциях и семинарах. В не меньшей мере «воспитанию» способствовали и его поздние поэтические сборники. Гладкие, казенно-приподнятые, чеканные стихи Брюсова стали образцом новой советской лирики. Хрестоматийным оказался и набор, «открытых» Брюсовым тем: он вдохновляет бойцов, воспевает достижения революции, посвящает гимн серпу и молоту. Все эти темы потом будут растиражированы тысячами безликих поэтов эпохи соцреализма, но нельзя забывать, что первые образцы их дал именно Брюсов.
Умер Брюсов в октябре 1924 г. от крупозного воспаления легких.
ххх
РАБОТА
Единое счастье — работа,
В полях, за станком, за столом,—
Работа до жаркого пота,
Работа без лишнего счета,—
Часы за упорным трудом!
Иди неуклонно за плугом,
Рассчитывай взмахи косы,
Клонись к лошадиным подпругам,
Доколь не заблещут над лугом
Алмазы вечерней росы!
На фабрике в шуме стозвонном
Машин, и колес, и ремней,
Заполни с лицом непреклонным
Свой день, в череду миллионном,
Рабочих, преемственных дней!
Иль — согнут над белой страницей,
Что сердце диктует, пиши;
Пусть небо зажжется денницей,—
Всю ночь выводи вереницей
Заветные мысли души!
Посеянный хлеб разойдется
По миру; с гудящих станков
Поток животворный польется;
Печатная мысль отзовется
Во глуби бессчетных умов.
Работай! Незримо, чудесно
Работа, как сев, прорастет:
Что станет с плодами,— безвестно,
Но благостно, влагой небесной,
Труд всякий падет на народ.
Великая радость — работа,
В полях, за станком, за столом!
Работай до жаркого пота,
Работай без лишнего счета,—
Все счастье земли — за трудом!
x x x
ТРУД
В мире слов разнообразных,
Что блестят, горят и жгут, —
Золотых, стальных, алмазных, —
Нет священней слова: «Труд!»
Троглодит стал человеком
В тот заветный день, когда
Он сошник повел к просекам,
Начиная круг труда.
Все, что пьем мы полной чашей,
В прошлом создано трудом:
Все довольство жизни нашей,
Все, чем красен каждый дом.
Новой лампы свет победный,
Бег моторов, поездов,
Монопланов лет бесследный,
Все — наследие трудов!
Все искусства, знанья, книги —
Воплощенные труды!
В каждом шаге, в каждом миге
Явно видны их следы.
И на место в жизни право
Только тем, чьи дни — в трудах:
Только труженикам — слава,
Только им — венок в веках!
Но когда заря смеется,
Встретив позднюю звезду, —
Что за радость в душу льется
Всех, кто бодро встал к труду!
И, окончив день, усталый,
Каждый щедро награжден,
Если труд, хоть скромный, малый,
Был с успехом завершен!
Модернизм и постмодернизм http://proza.ru/2010/11/27/375