Зеркальце
Прочесав весь вшивый борок и не найдя ни одного гриба - повсюду торчали недавно срезанные толстые ножки, три уже довольно пожилые женщины вышли на большую поляну, густо заросшую иван-чаем и огромным ягелем. На противоположной стороне поляны стоял светлый березовый околыш, опоясывающий ее с востока и уходящий вдаль к логу.
- Ну что, товарки, коровятников (белых грибов) собрать не удалось - кто-то перед нами скрозь прошелся. Поди пещера (плетеный короб на лямках) два набрал, а то и боле, - утирая пот со лба вздохнула одна из них.
- Два или три, какая разница? Нам-то ничего не досталось, - отозвалась худощавая женщина, поправляя ситцевую в голубой цветочек косынку. - А пойдем- те ка в тот березняк. Может подберезовиков наберем. Не порожняком, чай, возвращаться!
- А если и там ничего нет? Только ноги стопчем. Может иван-чая по охапке набрать, да и восвояси?
- Нет, Марья. Иван-чай надо когда свечереет собирать, али по утру. Тогда от него проку больше. Моя дочка в книжке читала.
-Грамотеи какие все стали. Во все времена, когда было время, тогда и собирали. Лишь бы цвет хороший был, - степенно высказалась их молчаливая товарка.
- Анфиса, так что пройдемся по березняку?
- Только давайте так, чтобы ноги не бить понапрасну: вы, Нюра с Марьей, по краям, а я по середке пройду. Кому грибов много попадется, тот всех созывает.
По зарослям цветущей травы прошли единой тропкой друг за другом, чтобы не мять лишнего и углубились в березовую рощу.
Среди деревьев по одному, а то и семейками выставляли свои красные с коричневатым оттенком шляпки крепкие еще не переросшие подберезовики. Их толстые в крапинку ножки надежно удерживали набекренившиеся головные уборы.
- Бабы, у меня грибы пошли! А у вас?
- Марья, мне тоже хорошая полянка попалась. Нюра, а у тебя что? Есть грибы-то?
- Да, вот тоже вижу выглядывают из травы, - отозвалась та.
Сделав перекличку и убедившись, что березовый лесок щедр на грибы, женщины начали усердно кланяться каждому крепышу, бережно срезая у самой земли и аккуратно складывая в корзины.
От пронзительного крика Анфисы сердца двух грибниц чуть ли не повыскакивали из груди.
- Анфиса, что с тобой? Змея поди укусила? - кричала Марья, продираясь сквозь молодую поросль к ней.
С другой стороны на крик бежала Нюра, подобрав повыше подол длинного платья.
Анфиса стояла обхватив березовый ствол и заливалась слезами. Товарки попытались оторвать ее от дерева, но она как будто срослась с ним, плечи ее судорожно тряслись.
- Анфиса, да отцепись ты от березы. Скажи, что стряслось-то? Змеюка что ли ужалила?
- Неет... Зеркальце... Сашкино тут... в березу вросло, - всхлипывая и глотая слова наконец отозвалась Анфиса, потихоньку отстраняясь от дерева. На уровне ее груди отражая солнечные зайчики сверкало небольшое круглое зеркальце, а под ним с трудом, но все еще просматривались когда-то глубоко вырезанные буквы, напоминающие "Сашка П".
- Господи! Так это что, Сашка Пантелеев перед уходом на войну зеркало тут прикрепил?
- Да, бабоньки, это он. Где-то за год до призыва. Он нам с младшей сестрой у баньки рассказал про это, - тихо проговорила Анфиса, села на землю прислонившись спиной к стволу березы.Ее товарки присели рядом.
- А что он тебе сказывал то? - Не выдержала одна из них.
- Ой, бабоньки, вспоминать это тяжко. Да и двумя словами тут не расскажешь.
Может, сначала грибов наберем, а сядем отдохнуть да перекусить я вам и расскажу быль эту стародавнюю, - уже совсем успокоившись от недавнего рева предложила Анфиса.
- И то правда! Давайте, сначала корзины наполним да пещерки, - подхватила Марья, - а потом перед обратной дорогой посидим.
На том порешив, грибники снова разошлись по березовой роще. Подберезовиков было много и уже через час-полтора вся тара заполнилась.
- Бабы, давайте под Сашкиной березкой отдыхать сядем, - предложила Анфиса, а когда узелки со снедью были развязаны, начала свой рассказ. - Уж больно люб он мне был. Только об этом я ему так и не обмолвилась. Духу никак не хватало, откладывала на потом. Вот эта огромная поляна, теперь заросшая иван-чаем, и туда дальше вдоль лога была нашим с Пантелеевыми покосом. Вот на покосе-то он мне и глянулся. Уж больно исправно он литовкой-то траву в пласты ложил. Бывало остановится, смахнет рукавом пот со лба, поправит бруском косу, тряхнет своей кучерявой головой и опять без устали машет . Любил он березы эти. Тогда они еще молоденькими тонконогими были. Все отдыхать садятся, а он в березняк бежит, кружит среди их стройных стволов, порой обхватит какой из них, прижмется всем телом и стоит.
- Анфиса, а что он у баньки то тебе рассказал?
Женщина посмотрела на свисающие к земле ветки березы, потянулась пытаясь достать рукой изумрудные листья. Не достала. Глубоко вздохнула:
- Я с реки шла, белье на плотике полоскала. Слышу - гармонь играет. Значит Сашка опять у баньки сидит. Его игру ни с чьей другой не спутаешь. Хорошо Сашка играл. Пожалуй, лучше всех в деревне.
- Не пожалуй, Анфиса, а лучше его во всей округе гармониста не было. Не даром с измальства его по всем свадьбам таскали, - уверенно поправила ее Нюра.
- Ну вот, я торопно постирушки в проулке на веревки развесила, взяла за руку младшую сестру, чтобы люди чего не подумали плохого, зачем я к баньке бегаю, и с ней к Сашке. Он как-будто и не заметил нас, так увлеченно наигрывал. Мы сели рядом с ним на скамейку, слушаем. А он вдруг сдвинул меха, посмотрел на нас и говорит:
- Сегодня я своим невестушкам зеркальце подарил.
У меня сердце так и екнуло. Каким это невестушкам он подарки дарит? Пересилила себя и говорю:
- Нельзя дарить невесте зеркало. Это к разлуке.
А он улыбнулся, взлохматил пятерней свои темные кудри и отвечает:
- Меня с моими невестушками белоствольными никто не разлучит. Зеркальце я своим березкам на нашем урочище подарил. Пусть без меня в него смотрятся и красотой своей любуются.
- А ты что, - спрашиваю, - куда-то собрался?
- В военкомат, Анфисушка, завтра поеду, на фронт проситься буду. Немчуру добивать надо.
- Куда тебе на фронт? Молод еще! И без тебя там три твоих брата с фашистами бьются.
- Вот-вот. А я тут на гармошке пиликаю.
Не взяли его тогда на войну, подрасти велели. Загрустил он. А я-то как рада была. Может он на меня внимание обратит, да гулять позовет. Не позвал. Через год его на фронт призвали и сложил он свою головушку где-то в земле чужеродной. Сгинул нецелованный и не заласканный. Плакала я долго. Со временем успокоилась. А тут наткнулась на его зеркальце, вспомнила его ненаглядного и опять завыла. Вот так вот, бабоньки.
Анфиса замолчала, вытерла концом платка текущие по щекам слезы.
- Не у одной тебя тогда горе было, - тяжело вздохнула Марья. -Сколько их молодых да красивых покосила война проклятая. А теперь уж, чего убиваться.
Посидели молча еще минут десять-пятнадцать. Потом Марья резко встала, подхватила свой пещерок и тихо, но твердо сказала:
- Вечереет уже. К дому, бабоньки, пора прибиваться, внуки нас там, поди заждались.