Свою речь президент корпорации начал как обычно – с Великого Потрясения. Говорил неспешно, с траурной ноткой в голосе. Описания трагических событий, обрушившихся на планету, перемежал скорбными паузами. Как всегда покритиковал тогдашнее правительство за легкомыслие, глухоту к пророчествам ученых и призывам прогрессивных сил. Напомнил, что только благодаря счастливому географическому расположению страна сумела сохранить половину населения. К основной теме — победой над Квингом — подошел минут через двадцать. Его голос окреп. Речь стала четкой, отрывистой, как барабанная дробь.
Зал слушал как зачарованный.
Родионов откровенно скучал. Больше всего ему сейчас хотелось опереться спиной о косяк и чесаться, чесаться, чесаться… Он вжался лопатками о спинку стула, легонько поерзал туда-сюда, словно бы устраиваясь поудобнее. На мгновение забылся и заелозил энергичнее. Острое наслаждение пронзило его сверху донизу. Родионов расплылся в блаженной улыбке, но тут же пришел в себя. Осторожно покосился на соседей по президиуму, оббежал взглядом присутствующих в зале: все подобострастно ели глазами оратора.
Все, кроме женщины во втором ряду.
Родионов перехватил ее насмешливый взгляд и понял: видела. Мало того, встретившись с ним глазами, женщина оттопырила большой палец и показала на выход.
Родионов резко отвернулся.
Но спустя пару секунд опять скосил глаза в ее сторону. На этот раз он понял, кто это женщина.
Он помнил ее длинноногой первокурсницей с выпирающими коленками, локтями и лопатками. С лицом, от которого невозможно было отвести взгляд.
Вроде ничего особенного. Разве что улыбка. Широкая, белозубая. Такую еще называют «ослепительная». И удивительно подвижные брови. Бархатные гусенички жили отдельной жизнью: то радостно взлетали, то хмуро съеживались, то возмущенно вставали на дыбы. Вот и сейчас: вытянулись в струнку и, того и гляди, двинутся друг на друга в лобовую атаку.
Родионов повторил ее жест с оттопыренным пальцем и, когда она засияла улыбкой, легонько кивнул.
***
— Леееда, — нараспев произнес Родионов. – Сказать не могу, как я рад тебя видеть.
Это была правда. К тому же, на нее действительно было приятно смотреть. С возрастом она немного пополнела и похорошела. Ей очень шел обязательный для всех работающих в корпорации комбинезон. Серо-голубая расцветка удивительно точно совпадала с цветом ее глаз. Просто тон в тон.
— Я тоже рада, — ответила она. — Когда после собрания ко мне подошел твой порученец, у меня просто камень с души свалился. А то уж подумала, зазнался наш Гера.
— Ну, прости. Сразу не узнал. Даже предположить не мог, что ты здесь.
— Я уже сто лет как в санитарном контроле, — сказала она небрежно, словно речь шла о работе в институтской библиотеке. — Там ты не бываешь.
— Не знал, — сказал он после паузы. — Что так?
— Перешла, когда Ася поступила в университет. Ты же знаешь правила.
Родионов кивнул.
С тех пор, как деньги потеряли значимость, формой расчета за высшее образование детей стала отработка на первом уровне. Экономическая целесообразность, гражданский долг и прочая мотивация, с помощью которой приходилось рекрутировать людей для работы по выявлению инфицированных.
— Конечно, тебе там не место, — сказал он быстро. – У меня есть возможность решить вопрос об образовании дочери лучшего друга. В конце концов мы все перед ним в долгу и…
— Я к тебе не с этим, — оборвала Леда. — Из санпропускника я могу уйти в любой момент. Диплом Ася получила…
— Уже? — поразился Родионов. — Сколько же ей?
— Двадцать.
Родионов покачал головой.
— Подожди… это, что-же, уже семь лет, как…
— Месяц как исполнилось. Мы с ребятами собирались, поминали Марка... Жаль, тебя не было.
Родионов развел руки, показывая беспомощность перед занятостью. Скорбно склонил голову.
— Не было дня, чтобы я его не вспоминал, — сказал он совершенно искренне.
— Я уверена, он бы гордился тобой! – порывисто произнесла Леда и накрыла его руку своей ладонью.
Родионов сдержанно кивнул. В отличие от нее, он точно знал, что это далеко не так.
Он оставил ее разглядывать свой кабинет, а сам отправился готовить чай в прилегающую к кабинету кухоньку.
Родионов колдовал с заварочным чайником и вспоминал последний день последней весны перед Великим Потрясением.
Оставалось ровно три месяца до тех пор, как локальный ядерный взрыв разбудил то, что впоследствии Марк назовет Квингом…
***
Земля тогда еще толком не просохла после схода снега, но весна уже заполонила мир птичьими перепевами, запахом проклюнувшихся почек. Все еще нагие дерева зябко кутались в полупрозрачную зеленую дымку. И только ликующая верба красовалась золочеными пушистыми сережками. Не удивительно, что Леда захотела попозировать на ее фоне.
Родионов хмуро наблюдал, как наглотавшийся весеннего ветра Марк выплясывал вокруг новоиспеченной модели, «давая» фотохудожника: «…чуть выше подбородок… теперь посмотри влево… чуть-чуть на меня корпусом… и улыбка, улыбка…»
Родионов помнил свое раздражение от происходящего. Он и сейчас не смог бы ответить кого он больше ревновал: Леду к Марку или Марка к Леде. Одно было точно — все его нутро протестовало против того, чтобы эти двое были вместе.
Насчет Марка свой протест Родионов объяснял заботой о талантливом ученом. Гений не должен отвлекаться на все эти сюсю-мусю. Ревность к Леде оправдать было куда сложнее, у него не было и не могло быть на это никаких прав. С момента знакомства она относилась к нему, как к тени Марка и только. Собственно, он и был его тенью. И как как ученый, и как мужчина.
В отличие от Марка, природа не одарила Родионова ни ростом, ни привлекательной внешностью. Он был прекрасно образован, умен и не менее Марка талантлив, но кто это мог разглядеть в скромном ассистенте признанного ученого…
Фотосессия продолжались пока «модель» не поскользнулась на опавшем соцветии, скользком и разбухшем, как дохлая личинка.
Падая, зацепилась серьгой за ветку и поранилась. Казалось бы, подумаешь, какая трагедия – надорванная мочка уха. Но не для Марка. Именно тогда он окончательно потерял голову от этой девчонки. И вместе с головой утратил решительность и безоглядность, так необходимые для настоящего ученого. Потому и спасовал, когда надо было принять ответственное решение…
***
Родионов вдруг понял, что именно благодаря Леде стал тем, кем стал. Случайно порванная мочка уха предопределила судьбу Марка и, как следствие, судьбу его, Родионова.
Вернувшись в кабинет, он застал Леду за рассматриванием снимков питомников — его главного достижения на посту замминистра по охране и развития человеческих ресурсов.
— Выглядит впечатляюще, — сказала она.
Родионову показалось, что голос ее прозвучал подавлено.
— У тебя проблемы? — спросил он, расставляя на столе чайные приборы и угощение.
— Ты прости, что я так сразу…
— Ну что ты, — сказал Родионов, садясь против нее. — Все, что в моих силах.
Она, конечно же, сразу расквасилась. Глаза наполнились слезами, зрачки задрожали, брови пошли волнами.
— Астре пришла повестка, а ей двадцать один исполнится только через два месяца. Они не имели права!
Родионов поморщился – он искренне не понимал в чем проблема. Месяцем раньше, месяцем позже – какая разница, недоумевал он.
— Посмотри на это с другой стороны. Девочка на два месяца раньше сможет стать полноценным гражданином. Все равно ей придется через это пройти…Если призвали – тут уж ничего не поделаешь.
— Не хочу, чтобы Аську использовали как донора.
— Есть правила, — голос Родионова посуровел. — Донорство яйцеклеток и спермы является обязательным…
— По моим подсчетам только за последний год вы собрали столько материала, что можно заселить всю вселенную… — она закашлялась.
Родионов налил ей в стакан воды. Леда сделала несколько мелких глотков и продолжила:
— Я всегда была против, чтобы у всех поголовно... Это психологическая травма! Ты сам говорил про неоплатный долг. Но если обществу мало того, что Марк пожертвовал собой… что я столько лет отпахала в санпропускнике…
— Леда…
— …пожалуйста, я сама готова стать донором. Кровь, пункцию спинного мозга, почку, в конце концов! Я абсолютно здорова. Просто неприлично здорова для своих сорока трех. Так что не стесняйтесь, заказывайте!
Родионов недовольно покачал головой.
— Не ожидал. От тебя — не ожидал. Ладно эти истерички из Комитета Матерей, но ты-то должна понимать! Питомники — единственный шанс возрождения населения, единственный!
— Не понимаю. Теперь, когда опасность позади…
— С чего ты взяла?
Брови Леды от удивления разъехались в стороны.
— Но ведь на собрании…
— С этой волной мы справились. Но вирус постоянно мутирует, и никакой гарантии, что завтра не вернется в новом обличии. Мы должны быть во всеоружии.
— Но президент заверил, что вы сработали на опережение…
— Да, мы создали вакцину, которая оградит людей от любой возможной модификации Клоста, и не только его. Но не все так просто. На девяносто девять процентов вакцина работает только на стадии эмбриона. Есть неплохой результат в отношении детей, не достигших пубертатного возраста. Что касаемо взрослых… выживает не более пятидесяти процентов.
— Вы проводите эксперименты над людьми?
— Если бы вирус поражал грызунов, мы обошлись бы зародышами крыс и мышей, — сказал он с раздражением, — так как Квинг поражает исключительно приматов, мы работали с обезьянами.
Родионову вдруг отчаянно захотелось увидеть хоть искру признания в ее глазах. Хотя бы на шаг приблизиться к тому восхищению, которое у нее вызывал Марк.
— Мы проделали огромную работу, огромнейшую! — заговорил он с жаром. Наша вакцина не просто защищает организм, она запускает процесс эволюции!
Люди будут жить до шестиста лет здоровой плодотворной жизнью! Каково!? Мы и мечтать не могли… Это свобода, понимаешь? Никаких ограничений! Люди реально будут, словно боги. Кстати, женщины смогут рожать в библейском возрасте…
— Ты прямо сейчас выдашь Астре освобождение от призыва, а я сколько надо отработаю в питомнике, — сказала Леда, не поднимая глаз.
Родионов поперхнулся. Сейчас он уже жалел, что поддался эмоциям и затеял эту встречу. «Похвастаться захотел, кретин! — ругал он себя. — Ни с кем нельзя встречаться, ни с кем. С кем не заговори — одно и то же. Они на руках меня должны носить, а я вынужден оправдываться…»
— У тебя не та специализация, — сказал он сухо.
— Если помнишь, мы с тобой закончили один и тот же факультет. Конечно, я давно работаю в другой сфере, но обычной лаборанткой…
— Хорошо, — сказал Родионов после короткой паузы. — Твоя дочь будет освобождена от донорства. Я сделаю необходимые распоряжения, и покончим с этим.
Ему понадобилось всего пара минут, чтобы выполнить обещанное.
— Надеюсь, ты довольна, — сказал с откровенным сарказмом, когда все было улажено.
— Спасибо, — кротко ответила она. — Когда я могу приступить к новой работе?
— Забудь, — сказал он. — Там стерильная зона. Без вакцинации нельзя, а ты ее можешь не перенести. Что если с тобой случится непоправимое… как с Марком?
— А что, если я из числа удачливых пятидесяти процентов.
— Ты не понимаешь…
— Слушай, ты сам сказал, что мне пора сменить место службы. Этот проект начинал мой муж, я хочу принять посильное участие.
Родионов задумался: «В конце концов бесконечно все скрывать не удастся. Участие в проекте жены Марка может оказаться весьма кстати. Это поможет закрыть пасти дьяволиц из Комитета Матерей. Ну, а если что-нибудь пойдет не так… добровольное желание».
— Ты должна написать заявление на мое имя, — сказал он.
— Конечно.
— …что уведомлена о возможных осложнениях, вплоть до летального исхода.
— Да.
— Тебе придется…
— Родионов, я сделаю все, что ты скажешь.
— Ну что же, — сказал он. — Я сам сделаю вливание. Вопрос, примет его твой организм или нет…
— Я готова.
Как только с юридической стороной было покончено, Родионов подземным переходом повел ее в отдельно стоящее здание.
В молчании они миновали длинный гулкий коридор, слабо освещенный люминесцентными лампами. Наконец фойе. При виде их на ресепшене встрепенулась сонная девушка. Но Родионов жестом показал, что никакой помощи не требуется и повел Леду дальше.
Комната, куда они вошли была размером с купе. Узкая кровать, небольшой столик, пенал плательного шкафа.
— Там в шкафчике сорочка, — сказал Родионов, —переоденься, а я все подготовлю и вернусь.
Он вернулся с подобревшим лицом, нагруженный ноутбуком и всем необходимым для вакцинации. Пытливо посмотрел на сидящую на краешке кровати Леду. Ее лицо показалось ему бледнее больничной сорочки. Она нервно теребила свое многострадальное ухо — привычка, выдававшая волнение.
— Может передумаешь? — спросил Родионов.
— Не надейся, — ответила она и попыталась улыбнуться, но улыбка выглядела скорее жалкой, чем уверенной.
Родионов набрал в шприц жидкость нежно розового цвета. Точным заученным движением сделал внутривенную инъекцию.
— И что теперь? – спросила она.
— Все будет хорошо, — ответил он. — Ты справишься. Я сам прошел через процедуру и как видишь — отлично себя чувствую.
— Как это будет?
Родионов сел рядом с ней.
— Вакцина начнет действовать через час - полтора. Ты впадешь в кому, но не волнуйся. Эту ночь я буду рядом. Утром меня сменит мой ассистент. Пролежишь сутки-двое, не больше. Потом придешь в себя, правда, еще неделю будет лихорадить.
— И все?
Он покачал головой.
— Все только начнется, — сказал он. — Видишь ли, дорогая моя, Квинг не обычный вирус. Дело в том, он несет в себе ген-промоутер способный влиять на спящие гены человека. По сути – это код, запускающий новый виток эволюции.
— Подожди. Какой код? Я совсем запуталась.
— Все то, что в человеческом зародыше мы считали проявлением атавизмов – на деле оказалось за-дат-ка-ми. Задатки, которые под воздействием Квинга пробуждаются к развитию. Это - такой рывок вперед! Такой…
Родионов заговорил в быстром темпе.
— Когда у первого выводка начали выпадать волосы (брови, ресницы – все вон), мы с Марком были в растерянности — с детенышами обезьян ничего подобного не происходило. А потом настал черед кожного покрова…
Родионов открыл компьютер. На мониторе замелькали кадры, на которых в разного размера бассейнах резвились дети от года до шести-семи лет, облаченные во что-то облегающее и серебристое.
— Как думаешь, что это на?
— Гидрокостюмы.
— А вот и нет, — с торжественным видом заявил Родионов. — Это новый кожный покров!
— Осложнение? Побочный эффект?
Родионов зашелся в хохоте.
- Идеальная защита от внешних воздействий! — отсмеявшись, воскликнул он. — На первый взгляд выглядит непривычно, но, когда это станет нормой — нынешний человек будет казаться бледной недоразвитой личинкой.
С этими словами Родионов стянул через голову рубашку и широко развел в сторону руки, демонстрируя свой торс. Тот был покрыт мелкой серебристой чешуей, местами – по бокам и под мышками белесыми заплатами проглядывала человеческая кожа…
Родионов рассмеялся, увидев, как брови Леды взвились к середине лба, стянув его гармошку.
— Только чешется, зараза, — сообщил он доверительно. – Столько лет прошло, а полностью обрасти так и не удалось. Вот, что значит возраст.
— Но зачем?
— Мир меняется. Радиационный фон скоро сделает планету непригодной для жизни. Романтики, типа Марка грезят о новых планетах… Чушь! Нам незачем покидать Землю. Созданное нами человечество с легкостью приспособится к любым катаклизмам. Они освоят океаны! Их ждет громаднейшая территория со всем необходимым для полноценной жизни.
— Ты шутишь… — произнесла Леда мертвым голосом.
— Нисколько!
Щелкнув пультом, Родионов показал увеличенное фото шейно-затылочной области с тремя дугообразными жаберными щелями чуть ниже уха.
Леда помотала головой, стряхивая наваждение:
— Ужас!
— Отличное приобретение! — довольно ухмыльнулся Родионов. — Час под водой без каких-либо дыхательных аппаратов. К сожалению, нас это коснется. Зато следующее поколение будет двоякодышащим!
— Ты, наверное, шутишь. Я не понимаю…
— Не удивительно! Потому что ты такая же дура, как и все бабье. Я тебе рассказываю о перспективах человечества, а ты…
— Не могу поверить… — пробормотала она.
Но Родионов ее не слушал.
— Мы получили новую особь! Способную без всяких подручных средств преодолевать океаны, выдерживать колебание температуры от минус да плюс ста градусов по Цельсию. Практически неуязвимого человека!
— Вот, значит, зачем вы собираете яйцеклетки…
Родионов продолжал жать на мышку, демонстрируя все новые и новые кадры с изображением человекообразных амфибий, пока с экрана не уставилась чешуйчатая морда с выдвинутой вперед пастью, из которой торчали два ряда острых зубов.
— Смоделированный итоговый образец, который мы должны получить через пять-шесть поколений.
— Нееет! — Леда зажала рот руками и забилась в рвотных конвульсиях.
— Ханжество и недальновидность! — заявил Родионов. — Личность — это не внешность, это то, что в голове. Многие народности и сейчас употребляют сырую рыбу, а с такой челюстью человек станет равноправным конкурентом для всяких там… Человек — хищник и мы не должны стыдиться этого. К черту мораль и всяческую манерность!
— Но… это не люди! — закричала она. — Это… В голове хищника только одна цель – еда.
— В голове животного. Зверя. А человек разумный…
— Ты уверен, что эти чудища останутся разумными? Что эволюция не посчитает наличие разума излишеством для хищника, даже если он с руками и ногами?
— Ты такая же, как твой трусливый муж. Запретить усовершенствование человека из-за внешнего вида? Ну уж нет!
Он принялся надевать рубашку. Отвлекся всего на пару секунд, но ей хватило, чтобы подскочить сзади и толкнуть его в спину.
Родионов от неожиданности упал на колени, больно стукнувшись лбом о пол. Леда тут же вцепилась в его загривок и принялась тыкать его голову о ножку стола, не давая опомниться.
Если бы он мог перекатиться! Но чертова сука подловила его в узком проеме между столом и шкафом. Напрасно Родионов молотил руками по воздуху, пытаясь сбросить с себя разъяренную всадницу. Она повисла на нем, как дикая рысь.
— Это ты, ты – безмозглый дурак! Безмозглый, безмозглый! Я весь наш разговор записала и отправила в Комитет Матерей. Ты понял? Понял? Понял?
Когда Родионов пришел в себя, вокруг него была целая толпа разъяренных теток, десяток военных в балаклавах и рой журналистов. Леды не было видно, но это понятно – она должна быть в коме. «Надо было прикончить ее, как Марка. Пара лишних кубиков вакцины…»
Защелкали фотокамеры, завизжали бабы, загалдели журналисты…
Родионов увидел красноречивый взгляд командира военных – презрительный и ледяной, с вынесенным приговором: «На прощение даже не надейся. Такое дело провалил! из-за какой-то суки…»
Ну, что же. Он это заслужил. Жаль, конечно, что все пропало… Хотя…почему пропало? Мальки ведь живы! Живы! Скоро их будет тысячи. Потом - миллионы, миллиарды! Процесс эволюции не остановить. Ого еще вспомнят, обязательно вспомнят…
Родионов успокоился. Сидел среди галдежа с легкой улыбкой. Единственно, что его беспокоило – спина. У него ужасно зудела спина. Родионов прикрыл глаза и принялся легонько ерзать на стуле, словно бы усаживаясь поудобнее…