http://proza.ru/2020/05/13/1559
Не заезжая домой, сделали крюк, решив поужинать в популярной шашлычной хутора Горный. К вечеру, находясь на ногах световой день, устали до утраты способности связно излагать мысли, тем не менее, жадность путешественника пересилила измор, – мы направились в пустынь Феодосия Кавказского, расположившуюся в буковом ущелье за хутором. Дорога шла через небольшой туннель под железнодорожной насыпью, далее – мимо пасеки.
В конце туннеля, как и полагалось по христианскому сценарию жизни, будоража предвкушением чуда, забрезжил свет. Разгоняя эзотерический флер, над головой громыхнул железнодорожный состав, за спиной нетерпеливый водитель бибикнул клаксоном, безмерно удивив намерением втиснуться в узкое пространство.
Из туннеля мы вынырнули в иное измерение. Время стушевалось, замедлило ход и, поглотив окружающий мирок, зависло над вечностью гигантской каплей. Смешной и жалкий, искривленный толстыми стенами, карикатурный уродец – мир большой зявился в переливающееся, словно покрытое нефтяной пленкой, водное препятствие, в беззвучном крике шевелил скривленными губами, сморщенными кулачками бился в эластичную стену, пытаясь прорваться к миру малому. Был он больше смешен и жалок, нежели противен в своих попытках изменить под себя альма-матер. Внутри же капли, оставив и скипетр, и клоунский колпак старшему брату, мир остался светел, чист и доверчив, – на разный лад жужжал, стрекотал и чирикал летающей живностью, терся об ноги толстыми пышноусыми мурзиками из бесчисленного племени обитающей в пустыни хвостатой братии, приветственно махал листвой и шептал вдали родником. И захотелось лечь щекой на пружинящий ковер из барвинка под выкованный человеком ажурный крест, обнять тычущегося влажным носом, захлебывающегося счастьем кота и долго рассматривать мутовки из трех лакированных листочков, сложенных природой в простой крест, мечтая приехать по весне полюбоваться небесным цветением.
Мы посетили все, что полагалось посетить в пустыни добросовестному путешественнику. Помолились в кирпичном храме в честь иконы «Живописный источник» и в часовне Феодосия Кавказского, испили воды из святого источника. Зажгли свечи на камне, где по преданию молился Святой Феодосий семь дней и ночей, пока не сошла на него милость, не явилась Богоматерь и не указала место для часовни – именно там забил источник и разросся диковинный для наших мест барвинок.
Здешняя умиротворенность зачаровала. Барвинок пленил. Как нечистая сила сгинула усталость. Душа отряхнулась от суетности и приободрилась предвкушением радости. Я крутилась возле полян с барвинком, не в силах с ними расстаться. Улучив момент отсутствия посторонних, гладила простенькие продолговатые листочки, гибкие веточки и длинные усики. Сплетясь в жесткий, вечнозеленый каркас, они плотно, без возможности добраться и увидеть, укрывали землю. Растение казалось живым рыцарем, преданным и мужественным, стоящим на страже интересов своей кормилицы.
Позавидовала. Отчаянно серьезно, до невозможности не только десятилетних ожиданий, но даже и промедления в минутах, до откровенной тошноты от бюджетных суррогатов, мне совершенно срочно потребовалась невообразимая естественность, то чего в человечестве не сыскать, – бесхитростная честность и трогательная простота в отношениях. А иначе… По–другому не надобно стало.
–Понравился?– Иван с улыбкой рассматривал нас с барвинком.
–Я не садовод. Представляешь?! Первый раз в жизни захотела иметь свою клумбу! А вдруг мне удалось бы вырастить? Зимой он шубой земле, летом – тентом. И живность ползающая спрятана от злых глаз. Барвинок…Простой и надежный. Как настоящий мужик. С малым ареалом обитания…
***
Наш столик расположился на краю летней террасы, вблизи лесопосадки и слева от небольшого пруда, облагороженного каменной горкой и одноглазой желтой башней. Плоская клиновидная крыша с коренастым пеньком трубы походила на высушенный солнцем чашелистик баклажана и своим видом подтверждала пока еще крамольные мысли о скором окончании лета. Ветер уносил чадный дух тлеющих углей в противоположную сторону, смягчая очертания уличного мангала и похожих на языческих жрецов пузатых шашлычников. В запруде неуверенно и редко, словно по забывчивости, квакала лягушка, ей вторила грустная ворона, серая колтунная коза у дерева, горизонтально разделяя мир прямоугольным зрачком, флегматично жевала жухлую траву. Сам антураж шашлычной был по-деревенски мил и слегка небрежен. Мы ощущали себе местными жителями, отдыхающими после сельского трудового дня.
–Иван, а когда тебя ждут на новой работе? – спросила я без лишней дипломатии.
–Да хоть завтра, – сказал, не раздумывая. Помолчал и добавил. – Отпустишь?
–Отпущу.
Какие бы выводы относительно нашей с ним любовной истории я ни сделала, но решение приняла верное, его грустная правильность шатко уравновесила мое состояние, немного смягчив хандру.
http://proza.ru/2020/05/13/1608