Кажный год с измальства мама нас на лето отправляла к бабушке. Баба Аня, по-русски не говорила. А воспитывала на корельский манер — строго, сурово и по правде. Баловство бездельное не допускала. Мы к ней враз способились, как токмо привозили нас да выгружали на двор, тут же в понятие входили - у баушки не забалуешь, по наитию речь карельскую понимали.
У Бабы Ани слов вслух говоренных было мало, и все они карельские. Баушка при деле завсегда обреталась, в обрядне по дому, во двору, но нас из виду не выпускала, углядывала, куда нать направляла.
Утресь Баба Аня ране солнца выставала. А я была раностайка, и по сю пору така, не мну кровать долго. Зная строгость баушки и не желая быть помехой в её хлопотах, я сразу не вскакивала. Лежала да слушала что она делает.
А она помолившись тихонько, твёрдой веры была, печь наладит, тесто уготовит для пирогов, в горшки-чугунки укладёт, заправит, кашу, суп к обеду, молоко топленное. Ухватом всё втянет в протопленную печь, чтобы томилась и по-о-шла.
Дак я тишком на кухню выберусь и подсматриваю, куда это она. А она в хлев, корову обряжает перед выпуском: обмоет, утреннее выдоит, пойла - питья даст и во двор. Проведёт Баба Аня корову по спине рукой, шепнёт ей что-то своё заговорное, да проводит чрез калитку в стадо проходяшшее. Там вереница уже растянулась.
Хозяйки на коров не покрикивают, ласковым словом провожают своих кормилиц. Колокольца колкают на разны лады, утренняя му-у-зыка. Пастух дядя Петя команды подаёт без окрику, как маршал строй коровий выправляет.
Баушка проводит корову и к озеру. Катиски пошла потрясти, рыбы добыть. Я уже знала, что её некоторо время не будет. А на улице солнце вставшее ясно, петухи горланисто друг дружку перекукарекивают. Дере-е-евня подъем!
Тут уж я убегала опять в кровать, к сестричкам под бочок. Пригреюсь и опеть в сон-угомон.
Погодя баба Аня нас будила. А у ей уже и каша пыхает, и рыбник выставлен и самовар пляшет на столе. А к молоку топлёному да чаю, утрешний хлеб ржанной со своим подсолёным маслом. Ох, лепота!
Художник Левин Дмитрий