Победители

I
— Если я остановлюсь, то всё, то всё… п-ффф, п-фффф… к-к-конец!..
В виске у мальчика пульсировало, но он, превозмогая боль, бежал изо всех сил. Последние пятьсот метров давались особенно тяжело. На трибуне было много зрителей, и для Никиты была страшна сама мысль о таком обилии наблюдателей. О попытке хотя бы мельком, ещё на финише, взглянуть на болельщиков не могло быть и речи. Впрочем, Никита и так кожей ощущал на себе взгляд каждого из присутствующих. По крайней мере, именно так ему казалось. В шестнадцать лет он должен был представить школу на крупном национальном соревновании. Для его родственников это событие давно затмило все остальные на несколько лет вперед, а в школу можно было приходить уже хотя бы за порцией свежих слухов о преимуществах и слабых сторонах конкурентов. Последней же каплей ко всем эмоциональным испытаниям стало то, что за две недели до полуфинала почти все городские газеты напечатали о Никите заметку. Для самого же мальчика этого масштабного события как будто не существовало. В искусстве скрываться от любого напоминания о турнире он, казалось, достиг совершенства. И никто даже не догадывался, как же ему это было непросто. Окружающие не могли даже заподозрить «чего-то неладного» в собранном подростке с всегда хладнокровным, почти непробиваемым взглядом. «Вот это самообладание!» — думал каждый второй ученик школы № 712, знакомый с этим словом. «Метит в победители», — с неудачно скрываемой завистью шептали про себя родственники других участников. 
...Почти у финишной черты Никита испытал неприятное физическое ощущение – как будто что-то сверлило в груди. Нестерпимой болью это назвать было нельзя, но и не замечать сигналы организма стало невозможно. Однако мальчик всё равно не позволил себе размышлений. Слишком бы это тогда походило на праздный отдых. Сейчас ведь нужно было бежать, бежать изо всех сил, чтобы оправдать надежды — вот единственная мысль, которая поработила все остальные. Но, как оказалось, если ноги можно заставить работать по команде, то вот душу не так-то просто укротить. От тяжёлого давящего чувства, не имеющего ничего общего с банальной усталостью, Никита почувствовал, что теряет контроль над происходящим. В затылок ему уже дышал главный конкурент – Егоров...
На чемпионате по лучшему забегу на четыре километра присутствовала вся школа. Совсем неудивительно, ведь это было не рядовое соревнование, а полуфинал национальной спортивной эстафеты. Финал планировали провести здесь же, всего через две недели. Условие организаторов вызвало массу недоумений как у преподавательского состава, так и у самих учеников. Правило гласило: участвовать могут только ребята, выступавшие на профессиональных соревнованиях не ранее, чем четыре года назад или не участвовавшие в них вовсе. В последующие несколько недель после этого объявления только ленивый не носился с ворчанием по коридорам школы: «И как они могли уравнять профессионала и любителя? И откуда цифра-то такая взялась — четыре?». «Да, безобразие это, форменное безобразие! Балаган!» — вторили другие. Однако спустя время, в основном благодаря пропагандистской работе одарённых добровольцев, пошли и другие разговоры: «А вы знаете, как это здорово, когда нет никаких барьеров? Когда самый скромный мальчонка может без проблем, без всяких дополнительных проволочек и преград взять — и вот так просто соревноваться?». Новую мысль, умело запакованную в красивую агитационную оболочку, встретили с восторженным одобрением. Правда, вот скромными образовавшихся претендентов на главный приз можно было назвать только с большой натяжкой. В основном это были розовощёкие, здоровые, упитанные «мальчонки», которым очень хотелось, как они выражались, «прикольно провести время». И если они и могли в чём-то себе отказать из-за ложной скромности, так только в дополнительных совместных тренировках в строго назначенное время с главным спортивным наставником – Максимом Игоревичем Скватовым. Да и через кое-какие преграды в лице директора и заведующих учебной частью школы им тоже пришлось пройти.
В школе № 712 собирали любителей, звёзд школьных секций или просто талантливых ребят, как говорили классные руководители. Сколько времени ребята тренировались до этих первых стартов – неважно. Оранжевые плакаты с какими-то странными человечками и флажками, пробуждающие вместе с желанием победы и незапланированные приступы агрессии, кричали по всей школе:
Если есть стремление, прочь уйдёт волнение,
Будем школой помогать – чемпионом сразу стать!
Сила, воля, спорт, азарт –
Вот что нужно в первый старт!
Когда на школьном совете зачитывали правила спортивного фестиваля и с особой гордостью делились этими плодами творческого воображения из золотого фонда школьных речёвок, какой-то тихий старичок пробормотал: «Как же теперь после такой поэзии спать-то спокойно?». Имел ли он в виду хроническую бессонницу или просто пытался привлечь к себе внимание дешевыми трюками, так и осталось неразгаданным. Старичка старались лишний раз не тревожить расспросами, и он незаметно куда-то исчез.
Несмотря на ожидаемый вначале скепсис, желающие попробовать свои силы всё—таки нашлись. И что удивительно, с каждой неделей их становилось всё больше. Директор и учителя и не подозревали, что в их учебных заведениях, оказывается, созревали такие спортивные таланты. Многие старшеклассники и вовсе впервые удостоились чести быть   замеченными педагогами только после того, как подали заявку на участие. До этого никому в голову не приходило поинтересоваться об их досуге. Но с мыслью, что теперь этот «досуг», возможно, принесёт славу школе, внезапно обнаружилась и коммуникабельность. 
Навязчивая идея – вырвать победу во что бы то ни стало, словно вирус, быстро распространилась по школе № 712, хозяйке турнира. И, безусловно, главным разносчиком инфекции была Инна Альбертовна Аланова, директор школы, крайне энергичная дама лет шестидесяти.
Вернёмся к отборочному этапу. Стояла прекрасная погода сентябрьская погода. И казалось, каждый из двухсот пятидесяти школьников, пожелавших проявить себя на этом необычном чемпионате, наслаждается ярким солнцем ничуть не меньше, чем возможностью стать победителем. Последним номером программы был бег. До этого почти три часа зрители любовались прыжками в высоту, акробатикой и художественной гимнастикой. Зрителей набралось не меньше тысячи, и мест всем хватило с лихвой – размеры стадиона позволяли разместить ещё как минимум в два раза больше болельщиков.
Яркий отрытый стадион прежде был обычным полем рядом со школой. Там, где он заканчивался, начинался густой хвойный лес. Теперь это место было не узнать. Всего за два года возвели трибуны, установили современную арену и экраны. Площадку укомплектовали по последнему слову техники и вложили в это дело столько времени и сил, сколько могли.
По образцу греческого амфитеатра расставили многочисленные красные, оранжевые и золотистые скамейки и стулья. Финансированием мероприятия занялось министерство спорта, а вот за его организацию с неподдельным рвением взялась школьная администрация. Инна Альбертовна разве что не расплакалась от счастья, когда узнала, что ей действительно готовы доверить это ответственное дело. Молниеносно появилась мысль выпустить специальную школьную газету, полностью посвящённую эпохальному событию. Планирование номеров и даже их редактирование дама, не колеблясь, также взвалила на свои плечи. Результатом такого бескорыстного самопожертвования стало то, что всего через неделю после знаменательной новости о доверенной школе миссии не знали разве что местные воробьи. Хотя и в этом нельзя быть полностью уверенными.
На трибунах причудливым пятном выделялись смоделированные, судя по всему, в порыве отчаянного вдохновения «диваны» — несколько мягких пуфиков, перетянутых верёвкой с подозрительным прошлым. Пуфики не всегда совпадали по цвету и размеру, и издалека их можно было принять за сдутые батуты в дешёвом парке аттракционов. Верёвка же наотрез отказывалась дружить с мебелью и жила своей жизнью – грязно-болотное нечто больше смахивало на канат, но организаторов это нисколько не смущало.
Особняком стояли закрытые палатки – довольно хлипкие на вид, несмотря на привилегированное положение тех таинственных персон, которые пожелали скрыться там от любопытных глаз. Для палаточного лагеря выделили отдельное место рядом с кабиной комментатора и оградили пространство низеньким забором. Одна несчастная палатка так низко нависла над землёй, что, казалось, вот-вот рухнет на землю. Было совсем непонятно, кто там только мог поместиться и будет ли удобно этому мизантропу следить за соревнованием через столь малое отверстие. Впрочем, возможно, так было задумано для тех оригиналов, которые просто хотели хорошенько выспаться и не нашли для этого лучшего места, чем двухтысячный стадион.
— И как я всё это спокойно переживу? Да, мы радовались, мы радовались, да. Ах!.. – долгий протяжный вздох. – Какая ответственность… — полноватая женщина нервно крутила аляповатую программку спортивных состязаний – плод творческих потуг девятиклассников на уроках художественной культуры.
— Инна Альбертовна, ну что вы, успокойтесь бога ради. Нервничать… Ведь это так плохо для здоровья. Повторите про себя раза три: «Я сделала всё, что могла». Поверьте, сразу полегчает.
Инна Альбертовна сделала неудачную попытку кисло улыбнуться.
— Кто мы, в конце концов? Мы — принимающая площадка, как сейчас говорят. А надсмотрщиков и охранников здесь и без нас хватает, – чуть ссутулившийся мужчина добродушно протянул растерянной даме корзинку с мучными изделиями, но вместо благодарности дождался взгляда мумии. – И потом: это всего лишь соревнования, всего лишь одни из многих…
— НАЦИОНАЛЬНЫЕ! И ПЕРВЫЕ среди наших школьников! – завопила Инна Альбертовна с угрожающим блеском в глазах.
— Значит, в таком случае они уже перестают быть просто соревнованиями? – рассеянно продолжил беседу господин.
— Ох, Винсент Иванович, вы так и не избавились от своей привычки переводить всё в шутку?..
— Перевести всё в шутку можно только тогда, когда позволяет ответственность момента. Серьёзность – мать юмора, причём довольно строгая.
— Прекратите! Выбрали тоже время для философских раздумий! – гроза разразилась: сентенции учителя математики (а это был именно он) и его выводящий из себя спокойный тон подействовали на директрису, как красная тряпка на быка. Издалека она походила сейчас на участницу соревнований по тяжёлой атлетике, которая готовилась к подъёму самой тяжёлой гантели.
— Я не боюсь, что мы можем не оправдать надежд, и вашему брату я, кстати, уже об этом говорила. Он посоветовал мне не указывать число присутствующих на трибунах. Так будет меньше разговоров, да и масштаб события мы таким образом не преувеличим... Но меня возмущает установка министерства. Знаете, что они прислали нам в инструкции?
—Боюсь предположить, — Винсент Иванович вытаскивал уже третью плюшку и смеющимися глазами разглядывал на ней глазурь.
— Что мы должны отличиться на международном уровне. ДОЛЖНЫ! Как, спрашивается, мы можем за полгода, что нам отвели на организацию этого действа подготовить ребят, которые бы обогнали другие страны? И главное — ЗАЧЕМ? Всё равно среди участников не будет иностранцев, – директриса почти умоляюще посмотрела на своего собеседника, но было понятно, что никакого ответа она и не ждала. Эмоции настолько её захлёстывали, что она даже не потрудилась заметить, что сыпала риторическими вопросами без всякой меры.
— Дорогая Инна Альбертовна, я буду солидарен со своим братом, тем более вы ему так доверяете... Если он посоветовал несколько преуменьшить количество зрителей – да будет так! В любом случае в газетах напишут не о том, что произошло на самом деле, а о том, на что укажет редактор, ну или, в лучшем случае, что позволит фантазия или, к-хм, долгосрочные планы автора. Кстати, если сработает второй вариант, это вселяет определённые надежды...
И Винсент Иванович рассеянно посмотрел на поле, сощурившись от солнечного света.
— И всё-таки если мы хотим сохранить наше положение в округе — а до сегодняшнего дня школа всё-таки заметно отличалась по всем показателям — мы не можем… Мы не должны… Нам необходима победа хотя бы Вадима Егорова. Понимаете, ведь мы организовали это мероприятие – и если так бесславно провалимся… Как школа потом будет существовать?
— Не хотите ли вы сказать, что нам не выделили финансов? – причмокнул губами Винсент Иванович.
—Конечно, выделили! Но вы же понимаете, что и без своих средств не обошлось. Прежде всего наши душевные силы… — Инна Альбертовна замялась и внезапно заинтересовалась пакетом из-под чипсов у скамейки.
Учитель математики удивленно поднял брови.
— Вы думаете, что эти пуфики, палатки, фуршеты после каждого этапа свалились на нас с неба? А дополнительные часы, которые мы оплачиваем нашим тренерам, для того чтобы они как следует подготовили ребят к соревнованиям!
— Но не хотите же вы сказать…
— Винсент Иванович, мы всё это обсуждали еще полгода назад, и не надо смотреть на меня непонимающими глазами. Все давно согласились: мы должны сформировать хотя бы одного чемпиона от нашей школы! Чего бы нам это ни стоило, – на последних словах несчастная женщина едва не взвизгнула и ужасно больно ударила кулаком по маленькому деревянному столику.
За время этого недолгого разговора директор успела так истрепать программку, что она почти превратилась в бахрому. Первая страница листовки кричала исполинскими красными буквами: «Победи, докажи, прославь!». Чуть ниже воинственной надписи красовался потешный рисунок: широко улыбающийся паренек прыгает через козла под аплодисменты зрителей на трибунах. Однако на зрителей, судя по всему, художнику творческого запала, судя по всему, не хватило, так как вместо лиц с рисунка смотрели какие-то пёстрые букашки.
— Сформировать чемпиона? Но ведь они же не желе, чтобы их формировать? Пусть ребята просто покажут то, на что они способны. Не забывайте: главное условие и заключалось в том, чтобы они не были профессиональными спортсменами. Это праздник, это неожиданность, это сюрприз! Давайте же просто наслаждаться всем этим.
Если до этого момента зрители на стадионе представляли собой пёстрое попурри из малышей, непрерывно кричащих то ли от восторга, то ли от скуки, ребят постарше и старшеклассников (одни скучали, другие не стеснялись громко обсуждать свои дела, выяснять отношения или кривляться на потеху сверстникам), то теперь все трибуны объединились наконец—то в едином порыве и превратились в один большой глаз. Внизу, на поле, всего в нескольких метрах от финишной черты, распластался мальчик, совсем худенький, даже по сравнению с Никитой, который совсем не отличался мощной комплекцией. Мальчик все еще не мог подняться с земли, хотя прошло уже не меньше минуты. Он казался абсолютно беспомощным, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но ни крика, ни всхлипа от него никто из зрителей так и не услышал.  Фортуна была явно не на его стороне: в довершение ко всем неприятностям он умудрился угодить лицом прямо в липкую, склизкую грязь.
Мгновение – и со всех сторон закричали. В невообразимом гаме различались отдельные протяжные вопли.
— Саша-а-а-а!
— Я же говорила, точно провалится!
— Идиот, зачем попёрся в сборную?
— Уйдите все отсюда, придурки! Ему помочь, может, надо!
О том, что произошло, бегуны сообразили не сразу, что произошло, и по инерции продолжили бежать еще несколько метров. Только протяжный свисток заставил юных спортсменов остановиться и оглянуться.
— Саша, нет!
Никита подбежал к распластавшемуся мальчику. У него чуть глаза на лоб не полезли. Саша Бономов — участник забега? Когда он тренировался-то? И когда он его последний раз видел?..
— Всё нормально, Никит. Да поднимусь сейчас я, успокойся.
Когда Никита услышал, что Саша произносит его имя, ему стало одновременно невероятно радостно и сильно стыдно.
—Саша! Саша! – с пуфиков уже на всех парах неслась Инна Альбертовна, устрашающе сжимая кулаки. — Что случилось, дорогой мой? Ну я же предвидела: школа не сможет идеально организовать мероприятие подобного масштаба – что-нибудь да обязательно произойдёт! Маша, Игорь, ну что вы стоите, как столбы! За врачом бегите! Люда, где дружина помощи? Ну не стойте вы здесь так, сколько мне повторять? Позовите родителей! ЖИВО, я говорю!!
Последние слова прозвучали уже как угроза. На стадионе началось что-то невообразимое. Еще несколько минут назад разморённые под неестественно ярким сентябрьским солнцем дети и взрослые теперь гудели, как пчелы в улье.
— Инна Альбертовна, да хорошо всё со мной, успокойтесь. Не волнуйтесь. Я встаю уже.
Из толпы ребят к Саше быстро подходила худощавая дама с длинными волосами цвета свежевзбитых сливок. Она была в бежевом длинном платье и широкополой шляпе. Многие из ребят оборачивались, когда её замечали.
— Мам, всё в порядке, я в норме. Поскользнулся… — Саша потупился и зачесал щёку.
— Слава богу, всё в порядке. Я так боялась, что перелом!..
— Скажи им, пожалуйста, чтобы прекратили, – Саша наконец-то встал на ноги и махнул в сторону трибун. Впрочем, уж лучше бы он пока просто полежал: от пережитого стресса бедолага поплёлся к раздевалке на полусогнутых, при этом из последних сил отмахиваясь от поддержки.
— Саша, с тобой точно всё в порядке? – Инна Альбертовна мёртвой хваткой вцепилась в руку отрешённого подростка.  – Если тебе нужны медикаменты, позовём сейчас дружину помощи.
Стоящая поблизости группа одиннадцатиклассников тут же фыркнула.
— Я как-нибудь без дружины, Инна Альбертовна! – выдавил мальчик.
II.
В душной пыльной раздевалке не было ни души, когда туда ввалился Саша. Повсюду взгляду открывались разбросанные носки, футболки и бутылки из-под газировки. В воздухе почему-то стоял спёртый запах бензина. Саша отрешённо посмотрел на пол и, несмотря на растерянность и усталость, не мог не отметить, до чего же он грязный и как хорошо теперь гармонировал с серыми стенами. Как посмотреть в глаза ребятам, которые за него болели? Как пережить позор? А самое главное – что сказать теперь маме? Мальчик со вздохом опустился на скамейку и тупо уставился на стену перед собой.
Но… Если мама не говорила со мной о победе, то, может быть, и не будет тогда говорить о поражении? В этих мыслях определённо был смысл.
— Как дела? – от неожиданности Саша чуть не подскочил на месте. В дверях робко стоял Никита и смотрел на него испуганными глазами.
— А ты почему здесь? Соревнования, что, закончились? – Саша уставился на Никиту, застыв с расшнурованной кроссовкой в одной руке. На его лице прочитывалась смесь из удивления, неловкости и раздражения.
— Нам час дали. Будем сначала ждать, когда все гимнасты выступят, а потом побежим, последние в программе… Альбертовна сказала, что определить победителя сейчас нельзя. Многие остановились, а Степан, Женька и ещё кое-кто из основных так и бежали, когда ты поскользнулся…
Никита запнулся и виновато посмотрел на своего недавнего и неожиданного соперника, при этом продолжая стоять в дверях. Но, похоже, задумчивое состояние, из которого Саша все еще не торопился выйти, служило ему надежной защитой от любой случайной неделикатности. Он только удивился, что Никита до сих пор не закрыл за собой дверь.
— Я понимаю, здесь не очень-то уютное местечко, лоска ему явно не хватает, — Саша картинно попытался скривиться, — но ты, может, всё-таки пройдёшь?
Скукоженный Никита, вняв просьбе, наконец вступил в раздевалку и при этом, как нарочно, задел пару бутылок из—под газировки. Скамейка напротив уже переодевшегося в чистую одежду Саши была свободна, и Никита решил предварительно очистить её влажной салфеткой. Пока мальчик осуществлял эту не самую приятную процедуру, в помещении стояла томительная пауза. Казалось, эти двое тщательно обдумывают то, что хотят сказать друг другу. Впрочем, таинственную задумчивость можно было объяснить и временной эмоциональной анестезией, которая часто наступает после волнительного события. Первым тишину нарушил Никита.
— Саш, ты это… не расстраивайся. Ты хорошо бежал. Эта яма… Вообще не понимаю, как такое могло произойти. Грязь ещё… Тут любой поскользнётся.
Никита почувствовал, что его небогатый словарный запас предательски иссякает.
— Мы с тобой редко общались в школе, – Саша, с лица которого наконец—то спала лихорадочная бледность, внезапно переменил тему разговора и принял расслабленную, почти манерную позу. Оставив боязливые слова утешения без ответа, он потянулся за шоколадным батончиком, который кто—то из ребят оставил на пыльном подоконнике.
— Д-да… Но помнишь, как в седьмом классе мы вместе геометрию учили?
Саша прекрасно помнил, как счастливый Никита предложил вместе подготовиться к контрольной. И было это после того, как Саша спас его любимого кота от глупых и поэтому таких опасных первоклассников, которые привязали к хвосту несчастного животного горящие спички. Обожаемый Никитой питомец отделался ожогами – к счастью, подмога подоспела вовремя…
— Помню, конечно, – Саша вдруг смутился и при этом весь как-то съёжился. Он почему—то совсем не хотел вспоминать о своём мужественном поступке и втайне надеялся, что Никита не заведёт об этом разговор. Его пожеланиям суждено было сбыться. Разговор застопорился, и было видно, что оба мальчика не знают, о чём говорить дальше.
— Ну ладно, я пойду. Надо ещё ко второй попытке готовиться…
 Саша, которому так и не удалось съесть батончик до конца, молча кивнул.
Но не успел Никита встать, как в дверь раздевалки настойчиво постучали.
— Это точно не ребята, они бы не стали церемониться, — ухмыльнулся Саша.
Непрошеный посетитель, действительно, не стал деликатничать и резко открыл дверь. Это был директор школы, уже известная нам Инна Альбертовна.
— Вот ты где? – воскликнула дама с ноткой истерического отчаяния в голосе. Вид у неё был такой измотанный и растрёпанный, как будто она сама только что пробежала дистанцию.
Оба подростка на секунду лишились способности соображать.
— Я ведь тебя по всему полю искала, — продолжала директор срывающимся голосом. – Сотрудник из Министерства попросил тебя найти. Собирайся! – Инна Альбертовна угрожающе приблизилась к мальчику и вознамерилась зачем-то сгрести в охапку его спортивный костюм и кроссовки. – Тебе дали второй шанс, радуйся!
При этих словах Саша издал еле слышный звук, то ли охнул, то ли квакнул. Уголки его рта медленно поползли вниз, а кожа приобрела неестественно сероватый оттенок. Но наэлектризованная предводительница совершенно не замечала этих метаморфозов. С блеском в глазах она собирала упаковки из-под чипсов и пустые пластиковые бутылки и продолжала разговаривать с Сашей, одновременно засунув голову в подозрительный шкаф с полуоблупившейся краской.
— Ну куда же они её переложили? Не могла же уборщица забрать к себе домой наши новые швабры?! Собирайся, Бономов! Скоро закончатся выступления гимнастов, и вы будете завершать программу. И ты Лиров, что это ты здесь прохлаждаешься? Лучше иди-ка и разомнись! Ап-п-п-x-хи! Боже мой, здесь, вообще, убирались? Ну, я так и знала…
Из шкафа вывалился десяток старых щёток и веников с грустными одинокими прутиками. Также на полу оказались огромные тряпки зловещего цвета – они напоминали страшную ядовитую рептилию. И с трудом можно было представить смельчака, который рискнул бы потрогать их голыми руками.
Мальчики продолжали молча таращить глаза.
— Так… Ну ничего, сейчас Наталью Ивановну пригласим… Раздевалку она быстро приведет в порядок, а шкаф комиссии всё равно показывать необязательно. Вот мы его сейчас на ключик и закроем.
Испугавшись слов директора, одна из швабр в ту же секунду с треском обрушилась на пол и развалилась пополам.
— К-хм… М-да, инвентарь, пожалуй, нуждается в модернизации, к-хм… Ладно—ладно, поставим вопрос на следующем совете. Главное – щит мы уже поправили. Мне так говорили, м-да… МАЛЬЧИКИ, ВЫ ЕЩЕ ЗДЕСЬ?
Казалось, день соревнований окончательно лишил Инну Альбретовну самообладания – экзальтированная леди треснула собственным кулаком о стену, что привело к немедленному падению крупиц краски и огромному синяку. 
— Инна Альбертовна, я…
Робкий голосок Саши быстро потонул в потоке нечленораздельной речи.
— Ребята, нам нужно отстаивать честь школы! Вам что—то говорят эти слова — «ЧЕСТЬ ШКОЛЫ» ?!  Пока вы здесь сидите и бесцельно проводите время, ваши соперники уже закончили разминаться и готовы ринуться в бой!
— Я только хотел сказать, что я не буду.
— Что-что ты там говоришь? Мне послышалось, что ты что-то там не будешь, Бономов?
— Не буду соревноваться, – голос юного спортсмена становился всё более уверенным. — Я хочу закончить свои выступления.
— Бономов, ты … ты вообще в своём уме? – Лицо директрисы из ярко—розового приобрело пунцовый оттенок, а к двум выбившимся прядям она тут же добавила ещё не менее дюжины, неосмотрительно вцепившись в причёску. – Ты хотя бы понимаешь, сколько времени школа потратила, чтобы вас отобрать? – нервно хихикнула Инна Альбертовна.
Она хотела добавить какое-то слово, но, передумав, запнулась.
 — И ты вот так упускаешь свой шанс? Так просто отказываешься?! А…а… наш рейтинг?  А ребята? Сколько мы времени только на костюмы группы поддержки потратили, чтобы не ударить в грязь лицом! Постой, а ты сам-то не сильно ударился? – не заметив своего каламбура, Инна Альбертовна впервые за время разговора внимательно посмотрела на Сашу.
Никита быстро отвернулся, чтобы заглушить фырканье. Вот это да, вспомнить всё—таки напоследок, что Сашка мог и травму получить. Черт, а ведь он тоже дал маху. Не спросил. Вот он и отказывается по—тихому, чтобы никому не рассказывать. Бедняга!
Директриса успела понять свою ошибку и извиняющимся тоном вновь обратилась к стоящему почти у самых дверей Сашке. Снаружи раздавались крики и визжание школьников, но в раздевалку никто не рвался. Инна Альбертовна предусмотрительно поставила у выхода верную стражу из двух одиннадцатиклассниц, которые должны были предупреждать каждого, кто захочет ворваться в помещение, что у директора важный разговор с участниками чемпионата.
— Нет, со мной всё в порядке. У меня ничего не болит.
— Тогда что же, господи помилуй? В чём же дело?
— Пожалуйста, не кричите так громко…
— Что, что ты сказал?
Никита впервые в жизни видел директора школы в таком взволнованном состоянии. На уроках Инна Альбертовна всегда была на уроках в хорошем и даже приподнятом настроении. Намного чаще, чем все остальные учителя, она любила шутить и смеяться. Подтрунивать тоже могла, но добродушно, и, в сущности, никто из класса никогда по-настоящему на неё не злился. Вся школа искренне считала, что с директором им повезло. Но сейчас, глядя на мечущую молнии даму, Никита готов был изменить своё мнение. Он молча смотрел на поединок, в котором один из соперников явно перебарщивал с эмоциями.
— Бономов, ты… Если ты не ударился, то в чём же дело? Кого мы поставим вместо тебя?
— По-моему, у вас есть прекрасная бравая дружина… — вдруг вклинился в разговор Никита.
— Ты бы лучше молчал, Лиров.
— Нет, Никита прав. У вас и без меня много желающих, правильно?  Вы же сначала даже не хотели брать меня в сборную…
— Но это было сначала, дорогой мой, СНАЧАЛА! А теперь, когда я тебя уже ВЗЯЛА, будь добр соответствовать своему статусу!
Директор принялась ходить из стороны в сторону.
— Что я скажу комиссии? Что ты поскользнулся на траве и решил, что такое потрясение твой организм перенести не в состоянии?
— Вот то, что вы скажите комиссии, меня волнует меньше всего!
Инна Альбертовна и Никита, как по команде, застыли в одной позе и с изумлением посмотрели на дерзкого подростка.
— А волнует меня то, что я хочу делать. И я знаю, что поступаю правильно.
Никита смотрел на Сашу почти с подобострастным восхищением, но, когда понял, что его взгляд перехватила Инна Альбертовна, тут же поспешил скрыть свои чувства. И больше всего на свете ему почему-то захотелось сейчас побыть одному.
— Я решил не соревноваться, и вы меня не заставите. И это не потому, что я упал. Просто…— Саша запнулся, как будто сомневаясь, что стоит продолжать. – Просто я сейчас это понял, мне хочется уйти…
— Немыслимо, Бономов, немыслимо! Видимо, ты всё-таки сильно там ударился. Ладно, поезжай домой. Кстати, твоя мама всё еще на стадионе. Надеюсь, она потом тобой серьёзно займётся.
— Не понимаю, что вы имеете в виду, Инна Альбертовна.
Директор промолчала. Видимо, посчитала, что после своего фокуса Саша больше её внимания не достоин.
— Лиров, собирайся!
— Инна Альбертовна, э-э… извините … я …мне надо поговорить с Сашей!..
— Я тебе сказала: собирайся. Надеюсь, ты не заставишь меня повторять по нескольку раз одно и то же? — Инна Альбертовна, уже полностью владеющая собой, горделивой походкой направилась к двери, даже не взглянув ни на Сашу, ни на Никиту. 
Несколько секунд Никита тупо смотрел на закрытую дверь, затем быстро повернулся к Саше, хладнокровно возобновившему свою попытку съесть шоколадный батончик, и сказал хриплым голосом:
— Пока!..
Саша не ответил и даже не поднял глаза.
III.
На стадионе стоял шум и гам. Казалось, падение Саши привлекло новых зрителей. Со всех сторон расходились сплетни. Будет ли Саша выступать дальше? Снимут ли ему баллы за падение? Особым хищным одиннадцатиклассникам не терпелось узнать, какой втык получит администрация школы за плохую уборку поля.
— Инну Альбертовну совершенно не в чем себя упрекнуть. Ох, такая женщина, такая женщина! Ведь сделала для школы всё возможное и невозможное! Мудрый, талантливый, уникальный человек! И вот представьте: из-за этой нелепой случайности не дай бог всё пойдёт насмарку! И вот гадкий же парень: как будто специально ему надо было выбрать эту грязь! Видел же, в конце концов, куда бежал, – затараторила высокая сухопарая учительница, при этом ни на минуту не прекращая мигать.
Сидящая рядом с ней низкорослая дама, судя по всему, тоже из преподавательского коллектива без конца ей поддакивала и при этом тяжело вздыхала. Тем не менее казалось, что и ей, и её подруге, обсуждение недавнего инцидента доставляет какое-то особое тайное удовольствие.
— Посмотрим, что нам ещё приготовят в финале! Одиннадцатиклассники способны на что угодно. Не удивлюсь и какой-нибудь провокации, – худая дама произнесла последнее слово с особым смаком и с хищной улыбочкой посмотрела на поле. Её интерес к собеседнице не был особенно заметен. Но та всё равно без конца поддакивала и кивала головой.
В стороне от дам, рядом с одной из палаток, Винсент Иванович, который по-прежнему улыбался и невозмутимо поедал миндальные печенья, посыпанные кокосовой стружкой. Его внушительная корзиночка с провизией будто пополнялась сама собой. Мало кто обращал внимание, что учитель смотрел вовсе не на поле – казалось, его больше интересует причудливый узор кучевых облаков на осеннем небе и полет голубей над близлежащими постройками. Рядом с ним пока никого не было.
Внезапно раздался громоподобный голос из мегафона.
— Внимание! Объявляем заключительный этап полуфинала среди лучших школьников-атлетов страны!
Взрыв аплодисментов. Неразборчивые крики.
— Бег на четыре километра! Вторая попытка, дамы и господа!
На задних рядах раздалось хихиканье, потом на школьников кто-то шикнул.
«Я должен пробежать первым, должен прибежать первым…» Никита качался у старта, переминаясь с ноги на ногу. Он всё делал машинально, его мысли были всё ещё в спортивной раздевалке. «Почему Саша отказался? Надо было мне как следует его расспросить. Ну зачем только директриса вмешалась? Ну что бы страшного—то произошло за несколько минут?»
— Уважаемые участники, готовимся к старту!
«Но мне нельзя расслабляться. Если я плохо выступлю, жди потом скандала отовсюду.
— На старт!
«Интересно, что сказала Сашке его мама…»
— Внимание!
«Как тяжело, когда нельзя разделить победу или поражение только с собой…»
— Марш!
Участники мгновенно сорвались с места. Ещё чуть-чуть — и мог быть фальстарт: Женя Стёпин прикладывал неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках и не сорваться с места раньше положенного времени. Никита инстинктивно, как заведённый механизм, понесся по полю и со скоростью метеорита преодолел первый круг долгой дистанции. Ещё быстрее неслись его мысли.
«Для кого я всё это делаю? Ну не для себя же… Ещё утром я был уверен, что ничего важнее этого соревнования для меня не существует, но это им всем нужно, чтобы я выиграл. Нужно только, чтобы я выиграл…»
Вдруг в его груди поднялась такая волна негодования и злобы, что ему даже стало больно дышать. Нельзя останавливаться: эта мысль сверлила в мозгу, пронизывала каждую клетку тела. Но просыпалось и другое чувство – чувство неуправляемой, раздражающей обиды, что никто не вспомнил о нём, не поинтересовался, сложно ли ему было готовиться к чемпионату. Ветер свистел в ушах, ноги жили отдельной жизнью. Никиту давно обогнал Егоров, за ним по пятам следовал Стёпин. От криков и почти яростных эмоций болельщиков взрывались трибуны. Но Никита этого не слышал – он был оглушён вопросами, на которые боялся дать ответы самому себе. Мальчик бежал, стараясь отогнать неприятное чувство жжения в груди, и боялся признаться самому себе, что к раздражению и злости примешивается и страх. Страх не победить.
На третьем круге дистанции почти все участники из других школ были позади. Главными соперниками Никиты по-прежнему были Стёпин и Егоров. У него не оставалось выбора. Он должен был стать сегодня первым. Так просили его родители, так говорили его немногочисленные друзья, или люди, которых он называл друзьями. Так он хотел доказать директору, что её любимчики могут тоже проиграть.
— Победителем полуфинала в дисциплине «Бег — четыре километра» стала школа № 712! Первым пришёл Никита Лиров! Поздравляем нашего победителя! Ура!
Мальчик не верил своим ушам. В совершенной растерянности он озирался по сторонам, едва держась на ногах. Груди не хватало воздуха. Он видел, как Стёпин и Егоров разочарованно поплелись к раздевалке, тихо поругиваясь на ходу. Никита согнулся пополам от напряжения, организм всё еще не мог отойти от колоссальной нагрузки.
Извержение мегафона продолжалось.
— Дамы и господа, прошу еще секунду вашего внимания! Только представьте на минутку! В добавление ко всем нашим радостям сегодня был установлен рекорд района! Давайте ещё поздравим нашего Никиту Лирова! Ура—ура—ура!
Загипнотизированные зрители покорно выполнили команду и стройно захлопали в ладони.
Никита через силу поднял глаза на электронное табло, висевшее на двух уродливых металлических столбах напротив трибун. Ярко-зелёными буквами светились его имя, фамилия и дата рождения, потом надпись постепенно исчезла и её сменила другая: «Наш герой и чемпион – школу враз прославил он!». Затем табло вновь возвратилось к первым строчкам. Одного взгляда на это великолепие Никите хватило с избытком. Не поворачивая головы в сторону чудесного табло, чтобы вдруг ненароком ещё раз не наткнуться на вдохновляющую речёвку, он почти так же понуро, как и ребята, над которыми только что одержал победу, поплёлся к раздевалке и даже не обернулся, когда кто—то протяжно выкрикнул его имя. В этот момент больше всего на свете Никите хотелось поговорить с Сашей и узнать, почему в последний момент тот решил не бежать.
IV
— Молодец, сынок. Так держать! – папа Никиты, широкоплечий краснолицый мужчина лет сорока-сорока пяти, наливал себе ароматный чай с фиалкой. В кухне стоял приятный, слегка дурманящий аромат.
— Мы тобой гордимся, Никитушка! – мама по имени Кира принялась трепать волосы мальчика, от чего тот был явно не в восторге.
— Ох, видели мы, как ты бежал, — продолжала мама. — Стёпин почти на метр остался позади на четвёртом круге! К нам даже потом подошла сама Инна Альбертовна. Она в полном восторге, сынок!
— М-да, то-то я заметил, что из её ушей как будто валил какой-то пар. Видимо, восторг не мог усидеть внутри.
— Вася, прекрати свои глупые шутки! Всем уже понятно, как сильно она волновалась. Мы бы все на её месте сошли с ума. Посмотрела бы я на тебя, если бы ты оказался на её месте! – затараторила мама.
Никита медленно потягивал чай и даже не замечал, как тот обжигает ему горло. Он думал о том, как невыносимо страшно не оправдать ожиданий родителей и как ему при этом гадко. Гадко, что он не может пойти на пикник со всем классом, не может пообщаться с друзьями, да и вообще, что эта за жизнь, когда даже от мучного заставили отказаться? И всё из-за волевого решения руководства школы: за две недели до соревнований оградить Никиту от лишних, как они думали, переживаний, эмоций и…калорий. «Я для них уже почти робот, просто робот», — мрачно размышлял мальчик, тоскливо рассматривая танец чаинок в кружке.
 – Ну, Инна Альбертовна всё-таки просто молодец, — папа Никиты наливал себе четвертую чашку чая, наблюдая через открытое окно за резвящимися на улице малышами. –  И к тому же, освободила тебя от занятий!..
— Да, но…
— Ещё бы, при таких-то нагрузках! Вчера Никитушка пришёл в десять часов вечера после тренировки, представляешь? Даже ты уже седьмой сон видел… – мама Кира попробовала всхлипнуть, и, вроде бы, у неё это получилось. – Но ничего, сынок, потерпеть осталось недолго.
— Не уподобляйся только Саше Бономову, ; не смотря на сына, подключился папа. ; Ну как вот так: взять и отказаться от соревнований перед самым стартом? Немыслимо! После стольких трудов…
— Кстати, почему он отказался, ты не знаешь? – уже с готовым запалом негодования спросила мама.
«Хотел бы и я это узнать, — подумал про себя Никита. — Но вряд ли он мне об этом расскажет».
Никита не понимал, откуда у него возникло это странное чувство сильной горечи. Он интуитивно чувствовал, что Саша сейчас с ним говорить по душам не захочет, но не мог точно объяснить причину. У него еще не было времени подумать об этом. Он внушал это самому себе. И не хотел признаться, что, скорее всего, просто страшно боится задать себе этот вопрос.
— Мам, пап, я хотел вам сказать…
— Оп-ля! Ну я так и знал, – рассерженный папа быстро встал из-за стола и уронил при этом сахарницу. – Я так и знал, что эти негодяи всё-таки забросят мячик в окно!
— Мне не нравится, что мне практически запрещают видеться с ребятами!
Никита чувствовал, как к его горлу что—то подступило, а грудь как будто сжала изнутри железная рука.
— Почему мне запретили пойти в поход с ребятами? Зачем мне нужна победа на этих соревнованиях, если у меня не будет друзей?
На секунду показалось, что родители Никиты сомневаются, их ли сын сейчас сидит в кухне. Их лица из ярко-розовых превратились в вишнёвые, а потом, наоборот, резко потускнели. Бледная мама Кира дрожащим голосом попросила сына сесть. А папа так и продолжал стоять у окна. Обращаясь к родителям, Никита открыл холодильник и сразу же захотел там спрятаться.
— Ты ведь это несерьёзно, сынок?
— Серьёзно, мам, – Никита дрожал на табуретке рядом с холодильником, и вряд ли тому виной была близость к морозильной камере.
— Да тут и обсуждать нечего! Ты обязан идти до конца! Что скажут твои учителя, твой тренер, твои сверстники?! Да ты должен гордиться, что вообще дошёл до финала. Отступить сейчас – это показать позорную слабость и ненадёжность!
Родители закричали наперебой, и у мальчика все их фразы слились в единый неразборчивый гул. «Наверное, вот так и выглядел хаос», — в очередной раз пронеслись в его голове невеселые мысли.
— Ладно, я пойду до конца, до самой финишной черты.
Заметили ли родители, что голос мальчика при этих словах задрожал, доподлинно неизвестно.
— Ты потом ещё вспомнишь наши слова, Никитка! – мягко сказал папа и благодушно похлопал подростка по спине. – Ты ведь так долго к этому шёл! Вспомни только свои тренировки: это ж работать, как вол, чтобы потом пустить всё на самотёк только из-за каких-то глупых посиделок с друзьями. Потерпи ещё чуток, а потом иди в поход хоть на Северный полюс!
— А если больше таких пикников не будет?
— Будут! Обязательно будут! И ещё лучше, чем этот.
Никита молча кивнул и засеменил в свою комнату.
В кухне воцарилась тревожная тишина.
— Не понимаю, что это на него сегодня нашло, – мама задумчиво закрыла окно и машинально положила резиновый красный мячик на подоконник. Никто в семье не замечал, что ребята во дворе отчаянно машут руками и умоляют бросить им мячик обратно. – Он всегда так любил атлетику… Помнишь, в пятом классе Никитка не вылезал из спортзала?.. Да он только две недели назад говорил, что мечтает выиграть этот кубок!
— Оставь, Кир. Да нервный срыв у него, всё ж ясно. Отлежится, отоспится, отбездельничает — и всё придёт в норму, – папа Вася взял внушительный кусок бисквита и как ни в чём не бывало продолжил чаепитие.
А его жена растерянно смотрела на еще не покорившийся осенней мрачности двор и только сейчас заметила, что на детской площадке больше никто не играл.
V
В детской комнате стало изнуряюще душно, несмотря на то, что окно было открыто настежь. Середина сентября и двадцать восемь градусов, подумать только! Но Никиту сладкая, дурманящая погода только раздражала и расстраивала. Он без конца ворочался в кровати и даже изредка пинал подушку.
«Шёл бы дождь хотя бы…» Мальчик продолжал злиться на яркие лучи солнца, пронзающие комнату, при этом прекрасно понимая, что его агрессия бестолкова и бессмысленна.
Мальчик тяжело вздохнул и снова перевернулся на другой бок. Он долго сопротивлялся своему желанию позвонить Саше, но в конце концов не выдержал и набрал номер.
 — Алло? Э-э-э… Саша? Привет!..
— А, привет, Никит. Ты сейчас где?
— Представляешь, я … Мне это… На пикник пойти запретели.
— Что-о-о? Ты, что, серьёзно? Тебя наказали?
И как это у Саши всегда чудесным образом получалось сохранять непринуждённый тон? Даже если они виделись за последний год два-три раза от силы, и это включая ту сцену в раздевалке после падения. Никита этой его способностью всегда восхищался, но каждый раз, когда Саша обращался к нему подчёркнуто легко и беззаботно, почему-то чувствовал себя не в своей тарелке.
— Да, серьёзно. И я ничего не натворил. По крайней мере, ничего, за что можно было бы заслужить такое наказание, – потухшим голосом добавил Никита.
— Я тебе не верю, – насмешливо отреагировал Саша. – Ты просто всех обманываешь и втихаря наслаждаешься новой игрушкой на компе, угадал? И вообще, если думаешь, что сейчас модно корчить из себя отшельника, спешу тебя разочаровать. Побольше денег и солнечные очки зимой производят куда больше впечатления, к-ха!
— Послушай, Саш, я серьёзно. Мне запретили отвлекаться. То есть вообще… Да не шучу я, не шучу. Ну говорю же… За две недели до финала у меня будут только тренировки. И это приказ самой Альбертовны.
— Приказ? – Саша прекратил ёрничать и начал искренне удивляться. — И ты так спокойно об этом говоришь?
— А что, теперь кричать? – голосом сдающегося в плен передёрнул Никита.
— Да брось ты издеваться! Никит, мы, конечно, с тобой не так много общались…
В коридоре послышались шаги – Никита мгновенно встрепенулся.
—… Но ты почему-то всегда был занят…
Шаги исчезли, и у Никиты закралось недоброе подозрение.
— Я, э-э-э… Да, Саш. Понимаешь, весь прошлый год я провёл в спортзале, и мне было некогда. Я так жутко тренировался... Я когда пошёл в эту секцию, даже предположить не мог, что когда-то буду участвовать в каких-то всероссийских соревнованиях. Мне просто очень нравилось там проводить время. А сейчас… Я и сам не понял, как так получилось, честно говоря. Ты не представляешь, как же мне хочется поехать сейчас на пикник! А мне запретили. Как назло.
— Что значит «как назло»?! Ты что, маленький, что ли? Понять тебя невозможно, Лиров. Такое ощущение, что тебя заточили в темницу, а ты этому не нарадуешься. Ты что, на них не можешь наплевать? Откажись – и баста!
Никита почувствовал, как неприятное жжение в груди вернулось. Его так и подмывало спросить, почему же Саша сам тогда так быстро сдался. И еще ему было унизительно жалко, что он не может назвать Бономова своим другом. Но вспомнив о таинственных звуках за закрытой дверью его комнаты, поспешил ответить:
— Понимаешь, нехорошо останавливаться за секунду до финишной черты.
— Ладно, желаю тебе удачи! Потом расскажу тебе, как прошёл пикник, так и быть.
Разговор закончился раньше, чем Никита того ожидал, оставив после себя какой-то неприятный осадок.
«Ну и ладно. Зато я не спасую перед трудностями и пройду этот путь до конца. Легко от всего отказаться, а потом кичиться, что ты весь такой свободный и независимый».
И с этой спасительной мыслью Никита Лиров улегся в постели поудобнее и застывшим взглядом уставился на стену перед собой.
VI
За день до соревнований в школе было очень шумно. Последние два урока официально отменили, так как директору нужно было провести внеплановое совещание и проинструктировать всех учителей перед ответственным событием.
— Самое главное – держаться достойно и не подавать виду, что мы в чём—то сомневаемся или из-за чего-то нервничаем, — наставляла педагогов статная Инна Альбертовна. – Комиссия из министерства приедет в десять часов, мы должны будем их встретить.
В аудитории раздалось несколько приглушённых смешков, которые директор приняла за кашель.
— Организацией займётся Антонина Ивановна. Мы ей это поручили еще два месяца назад. Надеюсь, всё у вас хорошо, Антонина Ивановна?
Взгляды устремились на ту самую сухопарую учительницу, отчаянно защищавшую репутацию директора перед безмолвной коллегой. Её шея как будто ещё сильнее вытянулась, а глаза ещё больше округлились. Медленно, но верно она начинала походить на гусыню. Если поначалу выражение лица учительницы и могло подтолкнуть к мысли, что педагог очень волнуется, то потом, присмотревшись, все понимали – это её обычное состояние, и с волнением оно ничего общего не имеет.
— И по поводу организационной дружины, – директор немного помолчала и украдкой посмотрела на Винсента Ивановича. – Несмотря на то, что в нашем коллективе есть, к сожалению, отдельные сомневающиеся в том, что привлекать учащихся к организации мероприятия и эмоциональной поддержке наших спортсменов целесообразно, практически абсолютным большинством голосов комиссия приняла положительное решение.
Инна Альбертовна отчеканивала каждое слово, как если бы готовилась к экзамену по дикции. За те несколько дней, что прошли после нервного полуфинала, она положительно пришла в себя. То есть стала по—прежнему непробиваемо упрямой и решительной. Идеально уложенная прическа, из которой не выбивалась ни одна прядь, картинно расправленные плечи и строгий серый деловой костюм не оставляли шансов никому. Можно было только посочувствовать тому смельчаку, который дерзнул бы сейчас напомнить директору о её крайне взволнованном поведении на недавнем полуфинале.
Инна Альбертовна гордо продолжала собрание и принялась перечислять имена всех участников финального этапа соревнования. На отдельных спортсменах она останавливалась особо. Они были «опасными конкурентами». На этих решительных словах несколько родителей, которых бог знает каким ветром сюда занесло, с особенным усердием закивали головой. Повествование о почётных представителях школы — атлетах, на которых возлагали колоссальные надежды (пожалуй, даже слишком тяжёлые для их неокрепших спин), занял не меньше часа. Инна Альбертовна не просто зачитывала краткую биографию ребят, но просила тренеров прокомментировать, какие успехи делает каждый из мальчиков на данный момент и на кого можно надеяться больше всего.
С первого взгляда Винсент Иванович был настроен также иронично и безмятежно, как на стадионе несколько недель назад. Но внимательный глаз различил бы на его лице какое-то затаённое раздражение. Преподаватель старался создать видимость беспристрастной отрешённости, но временами сам же ломал эту завесу, нервно поглядывая то на директора, то на наручные часы.
— Даша, Ирина и Юля раздадут всем брошюрки, Катю назначили ответственной за цифровое табло, все мальчики из 11 «Б» будут отвечать за порядок на трибунах – сами понимаете, мало ли что… Ну и Лида Флагорнёва и Маша Адулатова сами изъявили желание поддержать мальчиков.
— Точнее, некоторых из них, – Винсент Иванович приподнялся со стула и тут же сел, сделав вид, что поправляет полы пиджака. – Вам не кажется, что это может сбить других ребят?
— Винсент Иванович, мы не можем подавлять инициативу учеников. Тем более если это украсит и оживит соревнование, – отрапортовала Инна Альбертовна, совершенно не смутившись.
— И по поводу информационного табло. Мы придумали эти, к-хм, замечательные речёвки только для наших учеников, правильно я вас понял? – мягко, но настойчиво спросил Винсент Иванович.
— М-м…да. Но в чём дело, Винсент Иванович? Вы что, в проверяющую комиссию из округа записались? У нас ещё очень много более важных вопросов. Давайте попробуем сконцентрироваться на главном, а мелочи прибережем к концу заседания.
— Уже прошло два с половиной часа, и я буду дураком, если скажу, что у кого-нибудь еще сохранились силы, чтобы сидеть здесь дальше.
На секунду могло показаться, что директор как будто растерялась. Но это видение быстро рассеялось, и дама продолжила отмахиваться от педагога, как от назойливой мухи.
— Винсент Иванович, я не хочу показаться невежливой…
Кто-то в аудитории кашлянул.
— Но мне кажется, вы выбрали совсем не подходящий момент для саркастических замечаний. Группа поддержки, списки ответственных за порядок на стадионе, информационное табло и речёвки – всё эти нюансы были давно согласованы как с администрацией округа, так и с министерством. С возражениями, Винсент Иванович, вы чуточку запоздали. Завтра уже соревнования: неужели вы думаете, что мы будем так рисковать, внося изменения в последнюю минуту?
— Говорят, что тот, кто не рискует, тот не пьёт шампанского, – безрадостно выдавил Винсент Иванович.
— В школе эта сентенция уместна как ни в каком другом месте! – беспощадно одернула Ирина Альбертовна под дружное одобрение коллектива, и Винсент Иванович решил, что продолжать дискуссию, пожалуй, не имеет смысла.
VII
— На четыре часа! О чём они только думают там, в этой школе!
— Успокойся. Сейчас ведь только середина сентября, и темнеет не раньше шести. Никому не станет плохо от того, что побегут они чуть позднее.
— Но бегунов поставили в программе последними!
— Не трагедия.
На кухне у Лировых царила сумятица и беспокойство. Мама Никиты держала в руках брошюрку с ярко-оранжевыми первой и последней страницами – все остальные листочки были тускло серые и довольно хлипкие.
— В десять утра поставили художественную гимнастику. Просто смешно: даже на Олимпийских играх этот вид спорта всегда последний! – молодая женщина была недалека до истерики, в то время как её муж невозмутимо перелистывал газету и разливал любимый чай с фиалкой.
— У мальчика будет целый день, чтобы прийти в себя.
По радио раздалась вызывающе буйная песня, но никто не обратил внимания.
— Да, чтобы еще больше разволноваться и накрутить себе, — чуть ли не всхлипывая, выдавила из себя Кира. – Мальчик последнее время такой неустойчивый… Постоянно сидит после тренировок в своей комнате, даже на ужин перестал выходить. Говорит, аппетит пропал совсем…
— Оставь его в покое. Это совершенно естественно перед соревнованиями, – произнёс господин Лиров, переворачивая очередную страницу.
— Дай бог, чтобы всё прошло благополучно. Максим Игоревич признался по секрету, что сейчас Никита по физическим параметрам превосходит почти всех ребят, а Инна Альбертовна-то!..
—То – что?
— Даже не догадывается, что Никитка в фаворитах, а не её любимые Стёпин и Егоров!
— Ты что, разговаривала с тренером? – резко сложив газету, изумился Василий. И кажется, первый раз за вечер посмотрел супруге в глаза.
Кира подавила вздох разочарования – ей казалось невозможным, что муж смог до этого так странно проигнорировать чрезвычайно важную новость о превосходстве сына над любимчиками директора.
— Да, разговаривала, – произнесла женщина безразличным тоном и принялась ожесточенно протирать стол мокрой тряпкой.
— Ты приходила в школу? – обычно непрошибаемый и со всем соглашающийся господин Лиров в этот вечер решил, похоже, поставить личный рекорд по общительности.
— Да, позавчера вечером. И только не надо на меня так смотреть, Вася! Я просто очень волнуюсь за мальчика!  Я не могу просто сидеть и пассивно ждать результатов, когда от этого чемпионата, возможно, зависит будущее нашего ребёнка!
— Но ты понимаешь, что могла только навредить ему своими расспросами! – папа Никиты лихорадочно сорвался со стула и зашагал по комнате. – Скажут ещё, что мы выуживаем информацию, проверяем конкурентов!
— Ой, да брось ты. Кто там узнает? Я целиком и полностью доверяю Максиму Игоревичу. Ты же знаешь, что он больше нашего печётся о Никитке.
— Или о своём статусе…
— Ну, этого уж я не знаю, – мама обессиленно опустилась на маленькую софу рядом с посудомоечной машиной. – Да, может, он и тщеславный, зато знает, что нужно сделать, чтобы Никитка победил. Его проигрыш будет провалом тренера, и Скватов это прекрасно понимает.
В пылу спора родители не заметили, как медленно открылась дверь, и Никита прошмыгнул в залитую утренним солнцем кухню. Громко щебетали птички, но это мальчика, похоже, только нервировало. Постояв минуту около стола и делая вид, что он крайне заинтересован газетной новостью об очередном скором конце света, Никита краем глаза поглядывал на родителей, которые, казалось, всё еще отказывались замечать его появление.
— Скватов думает только о себе, но, если в этот момент находишься с ним рядом, можешь случайно здорово выиграть от такого соседства, – выдавив сентенцию, довольный собой господин Лиров решил окончательно развеять сомнения в собственной правоте громогласным хохотом.
— А, сынок! Ты так рано?
— Как ты спал, дорогой? – Кира тут же подбежала к ребёнку и вознамерилась потрепать его волосы – жест, который Никита просто ненавидел, поэтому он молниеносно увернулся и вздёрнул головой, делая вид, что ничего не заметил.
— Я решил зайти сегодня к Саше, – проигнорировав бессмысленный вопрос матери («Зачем спрашивать о моём сне? Даже если я плохо провёл ночь, этого уже не исправишь. А значит, и говорить об этом нет смысла»), Никита сразу же начал с главного.
— К Саше? К тому чудаку, который струсил перед самым стартом? — у папы Никиты не дрогнул ни один мускул, воспринимать слова сына всерьёз он и не думал.
— Никитушка, тебе нужно отдохнуть, прийти в себя, хорошо поесть, не волноваться, – залепетала мама, заискивающе улыбаясь. – Нам кажется, что этот визит тебя только отвлечёт.
— Я ХОЧУ ПОГОВОРИТЬ С САШЕЙ! – внезапный вопль до сей поры тихого и покладистого ребёнка произвёл эффект разорвавшейся бомбы.
Родители будто вросли в пол и продолжали испытывающе пялиться на тяжёло дышащего Никиту.
— Я не видел его с полуфинала. Чего вы боитесь? Чего, а? Что Саша меня отговорит от участия в конкурсе? Нашлёт на меня порчу? Или, быть может, что он на радостях накормит меня гнилыми сливами и меня прошибёт понос? – голос мальчика истерично дрожал.
— Никита, успокойся и сядь, – на последнее слово госпожа Лирова надавила так сильно, что по кухне мгновенно пронесся холодок.
Тяжело вздохнув, подросток водрузился на небольшую тумбочку у двери и демонстративно начал рассматривать свои руки.
— Мы с папой знаем, что тебе лучше сейчас делать, – Никиту особенно испугало, с каким театральным спокойствием произносила мама эти слова. — Ты отдал подготовке к соревнованию все силы, ты не жалел здоровья, ты даже не ходил в школу последние две недели. Сынок, ты это понимаешь? Сегодня последний вечер. Понимаешь? Последний. Приди в себя. Успокойся. Завтра уже будешь свободным.
«Свободным… Да кому только эта моя свобода потом нужна будет?.. Я после этого рабства как прокажённый. Или, может быть, всё-таки они правы? Что, если все живут вот так? Только ради цели? А что они ощущают после? После победы?».
В голове мальчика закрутился водоворот мыслей, он чуть покачнулся на тумбочке.
— Мама совершенно права, сынок. Не суетись. У тебя только один день остался. Потерпишь – и… Там уже можно и с Сашей встретиться, и на пикник с классом пойти, и в игры компьютерные поиграть, – Вася похлопал вконец растерявшегося Никиту по плечу и одновременно посмотрел на жену, как будто ожидая знака одобрения.
Никите не хотелось объяснять родителям, почему он так рвался в гости к Саше. Всё равно не поймут. Не хотелось рассказывать, что два года назад Саша спас любимого питомца всей семьи, а он в свою очередь даже не удостоил его разговором, бросил только безликое «спасибо» и вернулся к привычным делам, будто бы ничего не произошло. И только сейчас он припомнил, что Саша часто прогуливался по заднему дворику соседнего дома, где они часто собирались с одноклассниками и дурачились. Кажется, это было в прошлой жизни – в школе классы всегда измеряются не годами, а десятилетиями. Восьмиклассник и десятиклассник всё равно что параллельные вселенные…
Никита не мог успокоиться и продолжил атаковать себя вопросами. Перед глазами его так и стояла яркая картина: красивая ажурная беседка, забитая парнями и девчонками. Все гоготали над какой—то шуткой местного клоуна Игнатьева, и Никита, разумеется, в том числе. Большая, сильная, вечно веселящаяся компания и мелькающий на заднем фоне Саша – рассекающий на велосипеде уже, наверное, изъезженную вдоль и поперёк трассу, рисующий что—то на асфальте (Никита ни разу так и не поинтересовался что) или просто мечтательно расхаживающий по тротуару. И всегда он был один. Почему я тогда не обращал на это внимания? Почему не спросил его, не хочет ли он к нам присоединиться? Неужели я тогда был такой бесчувственный?
— Ну так мы тебя убедили? – поглощенный пучиной воспоминаний, Никита не сразу сообразил, что мама задаёт ему тот же вопрос уже второй раз.
— А, дд-да… — ответил Никита машинально: он всё еще был на том залитом солнцем дворике с шумной компанией одноклассников.
— Ну вот и хорошо! – радостно воскликнула мама и продолжила протирать тряпкой обеденный стол.
VIII
Никита так и не встретился с Сашей. Когда он понял, что разговор с родителями пошёл совсем не по тому руслу, ему стало не по себе. На душе скребли кошки, но представив, что в самый ответственный миг придётся пережить ещё и сильную эмоциональную стычку с родителями, он сдался.
Ночь мальчик провел крайне неспокойно. «Как глупо давать совет – хорошенько выспаться. Понятно же, что ночью перед таким испытанием будешь делать всё что угодно, только не спать». Тем не менее на несколько часов Никите всё же удалось погрузиться в странное беспамятство. Это был не сон, а скопление смутных и тревожных образов. Ничего конкретного — отголоски, сгустки, отрывки каких-то противоречивых эмоций закружили его, словно в вихре. Никита то и дело ворочался, открывал и закрывал глаза и понимал, что он не спит, что он лежит в своей комнате и смотрит в потолок, но одновременно глаза как будто смотрели внутрь его самого. Изматывающее, гнетущее состояние. Ему было неуютно, неспокойно, а лидировало среди калейдоскопа двойственных ощущений одно чувство – страх. Потом он ощутил его и на физическом уровне: несчастного мальчика пробивала дрожь, и он в отчаянии обхватывал свои коленки, чтобы в буквальном смысле слова держать себя в руках. До решающего момента спортивного конкурса Никита был уверен, что легко справится с психологическим напряжением, и внутренне даже посмеивался над ребятами, которые не стеснялись делиться своими фобиями. И даже сейчас, лёжа в постели с холодными от страха ногами, он знал – его силе духа может позавидовать каждый. Эту внутреннюю уверенность в своей победе, действительно, не могло сломить ничто, но он почему-то совсем не хотел делиться этим тайным знанием ни с мамой, ни с папой, ни даже со своим тренером Скватовым. Почему? Он бы и сам не смог объяснить.
В воскресенье утром двадцать третьего сентября резко похолодало. Обессиленный атакой ночных монстров, непрошенных гостей из его подсознания, Никита в восемь утра понял, что бесполезное лежанье в постели уже не принесет ему никакой пользы. С ощущением, что он не только не отдохнул, а сильно перетрудился в эту кошмарную ночь, мальчик медленно подошёл к окну и тут же поморщился: моросил назойливый дождь, небо затянулось унылыми тучами и грозило неприятными сюрпризами. Он кое-как натянул домашний костюм, с чувством человека, приговорённого к тяжкому наказанию, и двинулся в сторону гостиной. Никита машинально включил телевизор и принялся пролистывать первый попавшийся журнал. Родители ещё спали.
Раздирающее изнутри чувство душевной опустошённости и какой-то необъяснимой тоски не давало покоя. Внезапно Никита резко встал и побежал в свою комнату, не заботясь о том, что своим топотом может разбудить не только родителей, но и соседей. Меньше, чем за минуту он порывисто набрал сообщение на мобильном – незамысловатый текст был уже давно сочинён в его воображении.
«Привет, Саша! Как твои дела? Ты придёшь сегодня на стадион? Сегодня финал. Буду очень рад тебя видеть. Поговорим обязательно после».
Лихорадочно нажав «отправить», Никита чуть было не расхохотался. «Вот оно всё как просто, оказывается! Ах-ха! Вот надо было мне так долго ждать?..». И тут же, хотя в комнате он был один, Никита стыдливо опустил глаза и поёжился. Конечно, он знал ответ, но просто старался о нём не думать и малодушно скрывал от самого себя очевидное.
«Я струсил. Ясно, что струсил. Если бы я действительно хотел с ним встретиться, то уже давно бы пришёл или хотя бы позвонил».
Никиту как будто что-то сверлило изнутри, поэтому он не мог спокойно сидеть на одном месте. Через каждые двадцать секунд он бросал взгляд на экран мобильника, несмотря на то, что прекрасно мог бы услышать сигнал даже из соседней комнаты. Сконцентрировать внимание на чём-нибудь полезном ему сейчас совершенно не удавалось. Мальчик попал в плен к своим мыслям, которые настойчиво, физически заявляли о себе. Бессмысленно перебирая свои вещи, вынимая и опять задвигая на полку тома энциклопедии и выкидывая ненужный разнообразный хлам из письменного стола, он провел мучительные десять минут, но ему показалось, что прошёл как минимум час. Как же хотелось избавиться от этого уже осточертевшего назойливого чувства! «И что я такого в общем-то сделал? Ничего плохого с Сашей всё равно не случится, а я тут так истязаюсь». 
В дверь постучали.
— Ты уже проснулся, сынок? Как себя чувствуешь?
Никита готов был взорваться. Меньше всего на свете он хотел сейчас откровенничать с мамой о своём эмоциональном состоянии.
— Э-э, всё отлично, мам, — промямлил он быстро и отвернулся к окну.
Мама посмотрела на своего сына с подозрением и тут же уже готова была приступить к более подробному расспросу, но в последнюю секунду прониклась милосердием.
— Завтрак на столе, — прозвучал уже в отдалении её голос.
IX
— Стройтесь все в шеренгу! Инна, я же сказала, здесь не должно быть пропусков. Если Журавликов не хочет участвовать в линейке, найдите мальчика из параллельного класса – мне всё равно какого!
В десять утра на магическим образом разросшемся стадионе было столпотворение. Шум стоял такой, что, казалось, каждый из пяти тысяч зрителей мог при желании заорать во весь голос какую угодно чепуху и на него никто бы не обратил внимания. Ученики были ошеломлены: на предыдущих этапах зрителей было в несколько раз меньше, а внешний вид сегодняшнего поля и трибун не шёл ни в какое сравнение с тем, что они видели всего несколько недель назад. По-прежнему стояли яркие закрытые палатки, рядом с ними мягкие пуфики и комфортабельные диваны. Ученики искали своё место среди зрителей и раскрывали рты от удивления при виде шикарных стульев с искусно расписанными спинками. В голове не укладывалось, что школа могла найти такое великолепие; рядом с этой мебелью обычные парты и стулья выглядели просто жалко. На каждом сиденье лежала карточка с именем и фамилией приглашённого. Теоретически на финал могли прийти все. Но Инна Альбертовна дала классным руководителям понять, что на родительских собраниях следует недвусмысленно намекнуть, что школа будет принимать гостей из десятка других городов страны, а значит, как она выражалась, «нужно обезопаситься от всех неожиданностей».
— Так как соревнования проходят среди десятых и одиннадцатых классов, мы, конечно, обеспечим каждого из старшеклассников местом на трибунах. Родителей тоже приглашаем. Но младшему и среднему звену ничего гарантировать не можем. И нужно понимать – мы ждём важных гостей!
Бедные младшие школьники изнывали от любопытства и желания пробраться на финал, а их родители недоумевали, почему школа, в которой учится всего тысяча с небольшим человек, не может разрешить каждому своему ученику прийти на одно из главных событий учебного года.
За неделю до финала по коридорам то и дело раздавалось нервное шушуканье. В классах без конца спорили, как прорваться на стадион нелегально. Так как конкуренты школы и списки присутствующих гостей были известны ещё за несколько месяцев до события, один пятиклассник в порыве ожесточённого вдохновения предложил раздобыть форму школы другого города и прикрепить к ней бейджик с их символикой. Идея была принята с оглушительным энтузиазмом, а её автор от радости пустился в безумный пляс и чуть не расшиб себе лоб. Но тут же не обошлось без скептиков.
— Парни, подождите! А что мы с настоящими-то учениками из этой школы делать будем? Им же тоже нужно будет куда-то сесть?
Идею было решено признать несостоятельной. Ребята постарше продумывали план о тайной ночёвке в школе.
— В субботу приносим пластиковые стулья. Их можно оставить в кладовке на первом этаже, как раз рядом с выходом на улицу! Рано утром, часов в семь, можно будет легко проскользнуть на улицу, поэтому охранники нас не застукают, – Лёша Львов из 9 «Б» шушукался с группой из мальчишек и девчонок, которые с жадностью ловили каждое его слово. – Потом мы прячемся за железным щитом…
— Его, вроде, уберут на реставрацию…
— Ты что, идиот? Думаешь, директриса будет замазывать на нём царапины за полдня до Грандиозного Финала? — Львов развязно спародировал надменный тон директора.
— Она же истеричка — всё возможно, — глухо пробубнил один из заговорщиков.
— Ага, возможно: она так же, как и мы, захочет провести ночь в школе, а может, и дальше пойдет – сразу на поле? Давайте, давайте! Подключим воображение! Чтобы всё сторожить и ничего «не дай бог не случилось», – очередное подражание интонации директора было встречено одобрительными смешками.
— Так, ТИХО! – рявкнул Львов, и девятиклассники мгновенно притихли и со страхом и благоговением одновременно посмотрели на конспиратора, что мальчик воспринял как должное. – Вы пришли план обсуждать или валять дурака? Сконцентрируйтесь на задаче!
— Лёш, мы тебя слушаем, извини, – раздались писклявые голоса девочек, и самолюбие Львова было удовлетворено. После долгих уговоров он всё-таки согласился продолжить, при этом изо всех сил сжимая губы, чтобы не выдать себя самодовольной усмешкой.
— Прячемся от охранников за этим железным щитом! Он большой. Если встанем друг к другу близко, никто ничего не заметит! – кричал шепотом Лёша Львов.
— Надеваем, естественно, сначала форму и значки. Потом, через полчаса, выходим из укрытия и двигаемся обратно в школу за стульями.
— Подожди, а ты уверен, что их можно оставить в кладовке? – спросил Миша Вмятин дрожащим голосом.
— Уверен! – тявкнул Львов с раздражением. — Я же вам всем говорил: ключи висят у технички, а её, слава богу, никогда нет на рабочем месте. Стащим элементарно. Если даже стулья кто-то потом увидит, как докажут, что они наши? И если даже нас всё-таки засекут, на крайняк придумаем что-нибудь. Хотя бы то, что притащили их на День Учителя! Самое главное – это усыпить охранника в воскресенье. Но я уже обещал, что беру это на себя.
План действительно был что надо. Притихшие ребята смотрели на Львова с восхищением, а кто-то даже подобострастно делал пометки в блокнотике.
— Э-э-э, слушай, но ты всё-таки уверен насчёт щита? Это… Он как-то коряво там стоит, узкой стороной к окнам, — заметил осторожно один из мальчиков.
— НЕ ВАЖНО! ПЕРЕДВИНЕМ! ВЫ ОТСТУПАТЬ ХОТИТЕ, ДА?
Больше Львова беспокоить замечаниями никто не рискнул, и, застыв на месте, ребята уставились на вожака, как пришибленные кролики.
Но была и другая группа учеников. Они не шептались по коридорам и не выклянчивали у преподавателей возможность проникнуть на стадион. Поэтому в школе все были уверены, что такая возможность вообще мало их прельщает. Но каким образом эти ребята потом, почти в полном составе, появились на финале, никто так и не узнал.
— Так, все построились! – голос Инны Альбертовны громовыми раскатами разносился над полем. Дама не нуждалась ни в микрофоне, ни в рупоре. – Иванова, что за вид? Где футболка?
Худенькая десятиклассница мгновенно побелела и приготовилась упасть в обморок.
— Ну что ты на меня так смотришь? Форму взяла?
— Вз-зяла, — пискнула худышка.
— Ну так беги переодеваться! Господи боже мой, никакой организации!
Девочка стремглав помчалась в раздевалку под дружное неодобрение доброго Отряда Поддержки.
Через несколько минут Никите представилась возможность увидеть эту футболку во всей красе. Когда всех бегунов попросили выстроиться у старта, он всё-таки поддался искушению бросить взгляд на трибуны. И если была бы волшебная возможность тут же стирать из памяти увиденное, он бы ей мгновенно воспользовался. Отряд Поддержки состоял примерно из тридцати школьниц, и каждая из них носила ярко-оранжевую футболку с чёрной юбкой. На футболке было вышито огромными буквами: «Спорт и дружба – вот вся наша служба». Да, это было ещё хуже речёвки про чемпиона. Никита закрыл глаза и постарался представить, что всё это ему только снится. Женя Стёпин и Вадим Егоров без конца вертелись на одном месте и как будто чего-то искали в траве. Участники из других городов по-прежнему не представляли для Никиты большого интереса. Он просто не мог заставить себя думать о чём-то другом, кроме собственного пробега. Но можно было не сомневаться, что каждого из этих спортсменов администрация школы изучила тщательнейшим образом. Инна Альбертовну хлебом не корми – дай порассуждать о стратегиях успеха.
— Хорошо изучить конкурентов – заранее обеспечить себе половину победы! – давала она наставления тренерам, ни секунды не сомневаясь, что заботы о второй половине победы можно с лёгкой душой взвалить на их плечи.
На этот раз для большей зрелищности финал разделили на две части: ребятам нужно было пробежать первые два километра. Затем небольшой перерыв — и заключительный этап. Победителя готовились определить не по фотофинишу, а по сумме скоростей за два тура. Таким образом, надежда в финале сохранялась даже у тех, кто пробежал сначала плохо. В то же время ни один из бегунов точно не знал, как пробежал его соперник: на табло итоговые результаты высвечивались только в самом конце пробега. Данные передавались в диспетчерскую с помощью специальных электронных браслетов-таймеров, которые надёжно закрепили на руке каждого бегуна. Счётчик у всех спортсменов включался одновременно, за это отвечал специально обученный человек в небольшой будке рядом с судьями. Его ответственная миссия заключалась в том, чтобы по знаку главного арбитра нажать на специальную кнопку: она была одновременно и свистком, и спусковым механизмом электронных браслетов-таймеров. Пересекая финишную черту, каждый участник был также обязан нажать на маленькую зелёную кнопочку, которая размещалась на специальных тумбах. Всего их было десять – по количеству соревнующихся. Сигнал с устройства мгновенно передавался в браслеты, и подсчёт времени останавливался. Только после этого можно было сказать, что спортсмен пробежал дистанцию. Благодаря хитроумной задумке, организаторы надеялись избежать возможных сложностей при определении победителя. Точным показаниям электронного приспособления доверяли больше, чем не всегда понятному фотофинишу. Да и судьи заранее подстраховали себя от возможных скандалов и неудовольствий.
X
— Не пойду!
— Послушай, нам же дали пригласительные. Там же все твои одноклассники будут. Ну давай пойдем?
Саша поморщился.
— Не пойду, сказал же!
— Сынок, ты уверен? Соревнования интересные, и ведь сколько было приготовлений!.. Или тебе страшно, что ребята будут расспрашивать?
Раздалось оглушительное фырканье.
— Сашенька, нельзя же так!
Мама Саши Бономова пристально смотрела на сына и пыталась понять, что же он такого пытается сотворить на своём планшете, если после каждого своего ответа ему приходилось остервенело бить по клавишам. 
— Эта попытка была неудачной…
— Мам, мы же тогда поговорили! – впервые за время разговора Саша поднял на мать глаза. – Я шёл туда, чтобы почувствовать весь кайф от свободы. Да мне плевать, кто там вообще победит! Мне первый раз так здорово было на турнире! Они возлагали надежды — ха!..
— Сашенька, ты говоришь, конечно, всё правильно. И мы действительно так решили, но…
Голубоглазая мама вдруг потупилась и осторожно взглянула на сына.
—Чё, ма?
— Но ты всё равно в глубине души хотел победить, ведь правда?
— Не-а, реально! – протянул парень, продолжая таращиться в планшет. – Я вот именно наслаждался. Карпе диэм, что называется…
Мальчик развалился на диване. В его комнате было просторно, но темно. Занавески не пропускали солнечный свет.
— Саша, но ты же ведь можешь просто пойти поболеть за своих друзей?
Мальчик невидящим взором упёрся в одну точку на экране.
— … которые приходили болеть и за тебя.
— Бред!
— Прекрати одёргивать!
— Бред, никто ко мне не приходил, я знаю. У меня нет друзей…
Саша внезапно вскочил с дивана, и планшет свалился на пол. С угрожающим видом мальчик направился к шкафу, достал две ракетки, устремился к выходу и, не сказав больше ни слова, оглушительно хлопнул дверью.
Опечаленная, дама запустила пальцы в волосы и рассеянно осмотрела комнату. «Как же так произошло? Что же делать?» Продолжая бессмысленно смотреть в одну точку, она поднялась с обитого бахромой кресла и устремилась к единственную окну, занавешенному сейчас до пола.
Вдруг ей попалась на глаза глянцевая большая тетрадь в твёрдом золотистом переплёте, лежавшая на самом углу стола.
 «Это же, это… дневник!..»
Последующие пять минут прошли в изматывающих душевных переживаниях. Сначала мама порывисто положила тетрадь на место и для надёжности даже водрузила на неё парочку тяжёлых книг. Потом вспомнила, что изначально тетрадь лежала на углу стола в полном одиночестве, а значит её сын сразу всё заметит. Толстые фолианты были быстро водворены на место, а тетрадь перемещена поближе к окну, да так осторожно, словно о бумагу можно было обжечь пальцы.
«Верх безнравственности читать чужие записи. Даже если это твой сын…». Мама Саши с гордостью вздёрнула головой, но почему-то продолжала бросать изнывающий взгляд на ни в чём не повинную тетрадку, с которой, похоже, ещё чуть-чуть и начала бы разговаривать.
«Но иногда ведь бывают ситуации…Такие ситуации, когда родители даже должны удостовериться, что у их ребёнка всё в порядке. Ведь родители волнуются. Да кто ещё, как не родной человек, родной человек…» Глаза у сердобольной мамаши забегали из стороны в сторону, она даже разок-другой подпрыгнула на месте, пытаясь, видимо, стряхнуть со своих плеч немножечко родительского бремени. Наконец медленно, но верно её рука потянулась к заветной цели.
«Нет, так продолжаться не может», — и мама царственной походкой прошла в другую комнату, для надёжности закрыв дверь в спальню сына.
Борьба была относительно недолгой. Через три минуты личные записи Саши уже были у неё на руках.
«8 сентября
Завтра побежим… Ха, и я тоже. Приколоться – через четыре года. Интересно, что он скажет. Ну да, представляю: «Молодец, Сашка, ещё ничего не поздно». А мне классно просто так бежать. Мне всё равно уже. Я вообще о победе не думаю. Буду наслаждаться (как там говорят?) процессом. Юлька сказала, что придёт за меня поболеть. Это вот круто. Но пусть не надеется, что я буду для неё стараться. Я вообще больше ни для кого не хочу стараться. Вива ля свобода! Директорша — дура нервная. Достала уже своими истериками. Представляю её лицо завтра. Надо бы посмотреть сегодня последнюю серию «Танца вампиров». Сериал всё-таки что надо!
9 сентября
Ну вот, «финита ля комедия!» Я сел в лужу. В прямом смысле этого слова. Мама потом подбежала. Вот это меня прямо бесит. Хотя она и добрая сейчас очень. Но почему только сейчас?.. Встретил Никиту Лирова случайно в раздевалке. Не знаю, что ему от меня было нужно. Хотя нет… Подмазаться, наверное, пришёл. Может, и неплохо было бы с ним поговорить… Но он что-то всё мялся. Странный какой-то, бесит, хотя сам-то он за три года не захотел пообщаться… Пусть помучится, а я в дурачка буду пока играть, ха-ха! Бегает он, конечно, нормально. А меня уже не будет на этом дурацком финале. Я теперь свободен, свободен!.. Ой, забыл написать: директриса потом к нам ввалилась. И здесь достала! Я прям ей в лицо крикнул: «Я не буду участвовать!». Ха, было нереально круто посмотреть, что с ней сделалось потом.  Она уже, по-моему, помешалась на этой победе. Ну вот, пусть Никита ей эту победу теперь и принесёт. Разрешаю, х-ха! Всё же лучше, чем её Егоров. Нет, только не Егоров и Стёпин. Терпеть их рожи не могу.
22 сентября
А завтра финал! Мама сейчас придёт, наверное, меня «учить»: и выйти мне на улицу надо, и уроки не делаю, и, вообще, асоциальный я тип. Хотя я, вообще-то, всё, что надо, уже сделал. Только бы не позвала на завтрашний финал…Не, это мне не надо. Я теперь свободен от любых обязанностей. На улице сегодня круто, я даже удивился. Вроде, в конце сентября никогда такой погоды не было, тридцать градусов почти. Выходить всё равно не хочу. Смысл? Вовка опять вчера что-то кричал, когда я в магазин попёрся за этим дурацким молоком. Я даже останавливаться не стал, но стало не по себе. А, да, опять звонил Никита. Он чудик такой. Говорит, что предки запретили ему  тусить до конца соревнований, даже выйти на улицу теперь нельзя этому идиоту. Я ему приврал, что сам поеду на пикник. Хотя мне совсем не хочется, глупые посиделки… Не знаю, зачем я ему приврал… Мне что-то теперь от этого неприятно... Он нормальный, просто я всё забыть не могу, что он со мной тогда не общался. Может, завидовал? Ага, а сейчас, когда я опозорился, вдруг неожиданно соскучился. Ну и ладно. Зато я свободный, а он трястись завтра будет. Попрошу маму потом рассказать, она пойдёт, мне кажется. Черт, она так рано вернулась с работы, сейчас опять затянет волынку. Ладно, заканчиваю.
Мама закрыла дневник и глубоко задумалась.
XI
— Львов, Шляпкин! Я, я… У меня …просто не … хватает слов! – Инна Альбертовна так растерялась от удивления и гнева, что внезапно лишилась всей своей директорской мощи, и каждое слово давалось ей теперь с огромным напряжением. Эмоциональные выпады директора во время подготовки к эстафете никого не удивляли. Даже наоборот: Инна Альбертовна кричит, значит, всё в штатном режиме, можно спокойно работать дальше. Сейчас же школьники были на грани обморока. Низкий тембр голоса главной дамы школы буквально пригвоздил их к месту.
— Кто при-нёс эти пласт-мас-со-вые сту-лья… – прошипела по слогам окаменевшая Инна Альбертовна с кровожадным выражением лица.
Казалось, от кучки до смерти перепуганных школьников остались только большие глаза. Все дети вдруг превратились в неразличимую массу. Пошевелиться не рискнул никто.
— Что здесь происходит, дорогая моя Инна Альбертовна? – раздался в отдалении уверенный звонкий голос.
Из первого ряда на пятый – именно там разворачивалась драма — грузно поднималась полноватая неординарная женщина в очках—бабочках внушительного размера. В одной руке дама держала ярко-оранжевую программку соревнований, в другой – огромный букет флоксов цвета клубничного повидла. Несмотря на уже немолодой возраст, гостья была одета в нарядное пурпурное платье на бретельках, беззастенчиво переливающееся сейчас на солнце. С её почти коричневого от загара лица не сходила широкая улыбка. К ней без конца подлетали назойливые мушки, привлечённые запахом приторного пудрового аромата. Стоило только мельком взглянуть на эту леди, чтобы мгновенно перенестись в атмосферу диснеевского мультфильма.
— Милая наша Инна Альбертовна! Всё в бегах, всё в бегах, наша драгоценная! Так ведь и не побеседовала с вами, а Виктор Петрович намекнул, что вот так вас отпустить — настоящее преступление.
Инне Альбертовне понадобилось ещё ни одно мгновение, чтобы медленно повернуться к гостье. И немало времени ей также потребовалось для осознания той внезапной мысли, что к ней кто-то вот так спокойно обращается. Ей и в голову не приходило, что мир может невозмутимо продолжать заниматься обычными делами и что по трибунам могут безмятежно разгуливать дамы с флоксами, пока младшие школьники незаконным образом проникают на национальные соревнования.
— Эль… Эльвира Ивановна? – директор попыталась улыбнуться, но ненатренированные лицевые мышцы поддались не сразу. Её туловище было по-прежнему обращено к ребятам, поэтому незваной свидетельнице страшного преступления оставалось довольствоваться только головой.
— Инна Альбертовна, дорогая, ну конечно! А вы меня как будто не узнаёте, ах-ха-ха! – Эльвира Ивановна вынула платок и зачем-то высморкалась, хотя ничто в её облике даже отдалённо не свидетельствовало о недавней болезни.
— Я… Разумеется, я вас узнала, уважаемая Эльвира Ивановна!
— П-фф, ну что за условности, Инна Альбертовна! Что за условности! – пурпурная дама достала из внушительной сумочки страусиный веер и с наслаждением принялась им обмахиваться, ни на секунду не прекращая широко улыбаться.
— Разве я забуду мою любимую коллегу, — по-прежнему угрожающе нависая над вконец ошарашенными ребятами, осторожно залепетала Инна Альбертовна. Неожиданно к ней вернулся её прежний звонкий голос.
— Ах, какой тёплый приём вы нам устроили! А стадион? Это ж чудо, просто чудо! Вы превзошли все наши ожидания. А эти цветы, — дама из сказки улыбнулась уже так широко, что можно было увидеть все её зубы, — в награду за все ваши труды!
Целая гора клубничных флоксов повалилась на неловко растопыренные от неожиданности руки директора школы.
На миг показалось, что Инна Альбертовна, до этого пребывающая в загипнотизированном состоянии, постепенно оттаивает и вот-вот превратится в живого человека. Но внезапно появившаяся «фея» не только не помогла ей расслабиться, но начинала раздражать всё больше и больше.
— Дорогая наша Инна Альбертовна, а кто эти очаровательные запуганные создания?
Рыжий мальчик лет одиннадцати, завороженно следивший за разговором, не выдержал и выкрикнул:
— А вы тоже очаровательная! А я никогда такого платье раньше не видел.
Задержанные тут же разразилась хохотом, а несколько ребят постарше даже картинно изобразили приступ рвоты. Эльвире Ивановне же всё было нипочём, и она чуть было в порыве вдохновения сама не рассмеялась за компанию со школьниками.
— Э-э… Не хотите ли пропустить по чашечке чая? – с голосом к Инне Альбертовне вдруг быстро возвратилась и свойственная ей предприимчивость.
— Из нашей школы приехали только десять человек, представляете? – продолжала Эльвира Ивановна, медленно покачиваясь на месте и как будто даже не расслышав любезное предложение. – И это несмотря на то, что мы проинформировали все классы чуть ли не за полгода, и положительных ответов были десятки. Конечно, школа не может оплатить всем проездные билеты, ну вы понимаете. Возможно, причина в этом. Но ведь можно было сообщить хотя бы заранее об изменившихся планах, правда? Ах, ну что ж поделать, такая вот у нас молодежь. Возраст такой. Непредсказуемый и прекрасный, ах-ха. Впрочем, возможно ли на это долго сердиться? – фея лукаво наклонила голову и задорно подмигнула коллеге. – Да и десяти болельщиков иногда вполне может хватить.
— Да-да, наверняка! – с плохо скрываемой радостью затараторила Инна Альбертовна, которая всю жизнь пользовалась одеколоном «Зимний вечер в хвойном лесу», поэтому мужественно сопротивлялась всё это время стойкому воздействию пудрового аромата. В её воображении пурпурная дама распространила впечатляющий аромат на полстадиона.
 – Сейчас ведь молодежь силой не затащишь на спортивные и культурные мероприятия, — продолжала Эльвира Ивановна, ничего не подозревая и широко улыбаясь, — с интернетом им скоро будет лень выйти не только из дома, но и из своей комнаты.
Во всё ещё оцепеневшей кучке школьников, задержанных с поличным, почувствовалось какое-то движение.
— И мне, скажу вам честно, очень жаль, что приехали сюда только старшие школьники. Я добиралась с ними в одном поезде, и знаете… Я совсем не уверена, что они проделали этот путь только для того, чтобы поддержать спортсменов своей школы.
На трибунах заливались смехом, кто-то даже выпустил хлопушку, но переполох вовремя успели предотвратить. Стихийно сформировавшийся хор затянул речёвку.
XII
— Привет-привет!.. А, я так и знал, что ты здесь!
Никита вздрогнул. Меньше всего он ожидал увидеть в раздевалке Винсента Ивановича.
— Как хорошо, что я тебя здесь всё-таки застал. Признаюсь, было подозрение, что все ребята давно уже ушли, – учитель математики как ни в чем не бывало водрузился на маленькую скамеечку рядом с пыльным шкафом.
— Наоборот. Никто ещё не пришёл. Я просто волновался, — Никита замялся, — вот и приехал пораньше.
От неожиданности Никита совсем забыл поздороваться и теперь страшно стеснялся, потому что уже было поздно.
— Можно с тобой тут немного посидеть?
«Странно. Я же у него даже не учусь. Эх, сюда кто угодно без предупреждения доберется!..» Никита занервничал, но тем не менее начал разговор как можно более безмятежным тоном.
— Конечно, Винсент Иванович. Естественно.
— Ты, наверное, очень удивлён, что я вот так вдруг сюда пришёл?..
— М-м-м…
—Ну, ну, не надо притворяться. Вижу по глазам, что удивился.
— Эм, если честно, да. Немного…
Винсент Иванович хитро прищурился и достал из кармана шоколадный батончик.
— Надеюсь, перед стартом спортсменам не запрещается съесть сладкое? За допинг не посчитают? — мягко улыбнувшись, спросил учитель.
«Сначала вваливается без предупреждения, а потом ещё закармливает батончиками. Что-то здесь нечисто». Никите всё сложнее давались отрывистые ответы.
— Вообще, не советуют. Максим Игоревич вот был против. А я сладкое давно уже не ем.
— А хочется, наверное?
— Да немного…
— Эх, мальчик, – внезапно голос Винсента Ивановича стал каким-то совсем другим, – то, что хорошо и приятно для тебя, очень важно. Думай о себе и радуй сначала себя. Счастливый человек – хороший человек.
— Да, но всё-таки есть правила, которые нужны, чтобы прийти к победе.
— А ты оказался упрямым малым. Это, впрочем, очень даже неплохо.
Никите вдруг стало неловко за свою порывистость. Хотя в глубине души он не понимал, почему должен оправдываться перед этим странным человеком. Между тем учитель, казалось, полностью ушёл в свои мысли и принялся изучать узоры, которые оставила пыль на полу, всё ещё не вынимая из рук корзинку со сладостями. В этот момент он выглядел чем—то очень огорчённым.
— Я… Это… Спасибо вам большое за предложение. Мне очень приятно, но просто мы спортсмены, понимаете… Есть правила…
Учитель поднял глаза и с приветливой лукавой улыбкой взглянул на мальчика. Только сейчас Никита заметил, какой же у него проницательный взгляд и как много морщин на лице.
— Ну что ты, дорогой мой. Ты поступил правильно, что отказался. Никогда нельзя позволять людям вмешиваться в твои планы и мешать идти к цели. Особенно когда эта цель так близка и так… — Винсент Иванович выдержал паузу, – … важна.
Никита даже не знал, что ответить. Он всё ещё не понимал, что этому человеку было нужно в раздевалке.
— Никита, я знал одного спортсмена, который тренировался вот так, как ты…
— Как так, «как я»?
— Как ты. Забывая обо всём, кроме своей, к-хм, цели… Можно я тебе расскажу о нём?
— Конечно, расскажите, Винсент Иванович, — ответил Никита, думая только о том, что бы произошло, ответив он «нет». 
— Жил-был один мальчик. Назовём его Антон. И было у мальчика много друзей, с которыми он проводил целые дни и вечера, гуляя во дворе, играя и мечтая. Но вдруг ему исполнилось одиннадцать лет, и родители решили отдать Антона в спортивный кружок, в лёгкую атлетику. Внезапно в жизни мальчика всё изменилось и перевернулось. За один год он стал чемпионом города среди юниоров, а потом и чемпионом страны. Родители захваливали его, учителя прощали неподготовленные уроки, а сам мальчик тщеславно воображал себя непобедимым, таким вот королём спортивного мира. Тренер держал его в ежовых рукавицах. Антону было это втайне очень неприятно, но он и виду старался не подать.
Непонятно, как пролетело время, и он понял, что последний раз видел своего лучшего друга давно, очень давно... Он помчался в беседку в парке, где всегда собирались ребята, но там, представь себе, уже никого не было. Ему стало так больно и так грустно, что домой он пришёл весь в слезах…
Винсент Иванович отвернулся, чтобы посмотреть в единственное чистое окно в раздевалке. Но вместо панорамного вида упёрся взглядом в железобетонный столб. Вздохнув, он продолжил.
— На следующее утро Антон сказал маме, что точно бросает секцию. Она его, как это ни странно, сразу же поддержала, потому что маме самой надоело, что её сын по вечерам вместо компьютера, музыки и тусовок … ну что ты ухмыляешься, Никита? Ведь без этого невозможна ваша нормальная жизнь. Так вот, Антон вместо всего этого только разглагольствовал, представь себе, о своих скорых мировых триумфах. Мама ему досталась очень хорошая и мудрая.
Раздражённый назидательной манерой учителя, который словно читал лекцию отстающим первоклассникам, Никита тем не менее впервые с момента беседы почувствовал странную симпатию к своему собеседнику. Тот неторопливо продолжил.
— Да, мудрая мама… Но был у Антона ещё и дядя. Скверный. Вот он-то…
— А папа? Ой, простите… я знаю, перебивать не хорошо, я…
— Всё хорошо, Никита. Ты можешь и должен задать любой вопрос. Хотя справедливости ради замечу, что ты всё-таки прав насчёт этикета, хм.
Винсент Иванович добродушно улыбнулся, и чувство симпатии усилилось.
— Папы не было, – продолжал как ни в чём не бывало Винсент Иванович. – Умер, когда мальчику был всего один год. Не надо так смущаться, дорогой мой Никита. Во-первых, ты об этом не знал. А во-вторых, мой рассказ – прежде всего притча, а не быль, – Винсент Иванович вдруг залихватски подмигнул беспокойно ёрзающему Никите, который почему-то не очень поверил последней фразе педагога.
— А вот дядя был. К сожалению. Который когда-то мечтал сам прославиться. Я скажу тебе, это страшная вещь, когда попадаются такие родственники.  Дядя метил совершить открытие, которое стало бы прорывом в науке. Так вот, этот, с позволения сказать дядя, даже не подозревая, какие последствия будет иметь его упорство, слишком надавил на Антона. Да так надавил, что чуть не раздавил, м-да… Мальчик против своей воли, против воли матери хладнокровно воплощал мечту тщеславца. Он продолжил усердно тренироваться и уже через полгода опять победил на районных соревнованиях…
Винсент Иванович глубоко вздохнул и опять выдержал долгую паузу. Никита по-прежнему чувствовал себя очень неловко и единственное, о чём мечтал в эту минуту, — чтобы разговор побыстрее закончился.
— Э-э, а что дальше было, Винсент Иванович? Дядя обрадовался?
— О, дядя очень, очень обрадовался, – на лице учителя появилось непонятное выражение, — и мальчик был счастлив. Даже слишком. Радости и эйфории было столько, что на другое уже не оставалось сил. А делает нас счастливыми не только постоянная радость, дорогой мой. Как думаешь?
Вот это «дорогое мой» Никите уже совсем не понравилось, и сохранять на лице выражение заинтересованности и участия становилось всё сложнее.
— Э-э-э, наверное, — выдавил из себя школьник, проклиная такие вопросы и обращения.
— Самое страшное, — как ни в чём не бывало меланхолично продолжал Винсент Иванович, — самое страшное, что вот теперь ему и совсем не хотелось ничего другого. И друзья, другие люди, другая жизнь перестали для него существовать.
«Опять эта раздражающая задумчивость. Да к чему он клонит-то хотя бы? Странный всё-таки тип!»
— Никита, я тебе надоедать не хочу…
Мальчик, набрав в лёгкие побольше воздуха, решился наконец расшнуровать ботинки, чтобы надеть спортивные кеды.
— Всего только несколько слов напоследок…
Ботинок случайно упал в неизвестно как здесь оказавшееся половое ведро с мутно—зеленоватой водой. Никита хладнокровно достал обувь и положил рядом с собой, не глядя на учителя.
— Вот что я хотел тебе сказать. Самое лучшее, что сделал этот заботливый дядя за всё время своего общения с племянником, — переезд в другую страну. Правда, через четыре года он вернулся, но, слава богу, женился и стал заходить к сестре только по праздникам.
Винсент Иванович грузно поднялся и вдруг испытывающе посмотрел на Никиту.
— Желаю тебе самой большой удачи! Ты заслуживаешь лучшей победы в твоей жизни!
Никита окончательно растерялся и, с грязным ботинком в левой руке, протянул странному учителю правую.
— Спасибо! Мне очень приятно!
«Что такое лучшая победа?» — подумал он в полной растерянности, когда учитель мягко закрыл за собой дверь.
XIII
На трибунах царило невообразимое. Инна Альбертовна напоминала заведённую, немного устрашающую игрушку. Её почти выкатившиеся из орбит глаза угрожающе поблёскивали. И даже близкое присутствие пудровой Эльвиры Ивановны её нисколько теперь не смущало. Скандальный проступок её подопечных, умудрившихся запустить две хлопушки прямо в лицо восьмидесятилетней дамы из комитета по образованию и чуть не сорвавших таким образом всё мероприятие, парадоксальным образом придал ей много сил и энергии. Погода стояла прекрасная, ярко светило солнце, дул приятный и совсем не холодный ветерок.
— Два, три, восемь, семнадцать – полный комплект! Семь, двадцать два, тридцать…Где Иванова?
— Инна Альбертовна, дорогая, ну почему бы не поручить все организационные вопросы вашей замечательной дружине? Ведь мы так беспокоимся за ваше самочувствие! Вы совсем себя изведёте, дорогая вы наша! — сухопарая дама, чьё сходство с гусыней становилось всё более чудовищным, подобострастно заулыбалась приближающемуся вулкану. Её верная низкорослая подруга по заведённому обычаю радостно закивала.
— Антонина Ивановна, скажу вам прямо и без утайки: я предпочитаю, чтобы в этом учреждении каждый занимался СВОИМ делом! – отчеканила директор, поэтому гусыне не оставалось ничего другого, как обиженно поджать губы.
— Ещё посмотрим, как эти грандиозные соревнования закончатся, – прошипела Антонина Ивановна, не глядя на свою соседку, которая продолжила энергично хлопать глазами, не вдаваясь в подробности происходящего.
Из будки раздался громогласный голос. 
— Десять минут до старта! Просьба приготовиться всем атлетам!
Никиту раздирали два сильных чувства: сильное желание посмотреть на болельщиков и невыносимый страх, что любая мелочь способна сильно его отвлечь. Он продолжал мужественно бороться с любопытством до тех пор, пока на стадионе не поднялась жуткая суматоха. Казалось, сам воздух вибрировал, а земля от эмоций раскалилась. И как Никита ни старался, неуклюжий разговор с учителем математики не выходил из головы. «Почему он пришёл именно ко мне? Зачем всё это рассказал? И кто этот Антон?»
Дошедших до финала спортсменов попросили встать в одну линию для совместного фото. Все прекрасно понимали, что лучше сделать это сейчас — после дистанции ни у кого не хватит на эту процедуру ни моральных, ни физических сил.
Пока Никита готовился к фотосессии под аккомпанемент невыносимо орущих болельщиков, он вдруг с желчной грустью вспомнил о Саше Бономове. «Зачем только я ему написал? И так ведь понятно было, что он не ответит. Я идиот», — и в подтверждение своей прямолинейной неутешительной мысли мальчик пнул ни в чём не повинную урну.  Но вот на вопрос, почему «и так понятно было, что не ответит», Никита в очередной раз не смог бы дать вразумительного объяснения.
— Лиров, а ты чего здесь как неприкаянный? Ну-ка иди в шеренгу! – Инна Альбертовна, полминуты назад отмеченная на галерке, остервенело проверяла внешний вид спортсменов. Задаваясь вопросом, каким образом этой женщине удавалось за мизерное время преодолевать такие большие расстояния, некоторые впечатлительные особы серьёзно подумывали, не наделена ли дама сверхчеловеческими способностями.
— Так, пошёл вперёд, быстро! Молодец, мой хороший!
Никита, уже привыкший за сегодняшний день к ласковым прозвищам от чутких взрослых, стойко перенёс очередной приступ нежности. В глубине души он даже немного симпатизировал их сверхактивному директору. «В конце концов она делает это всё для нас и живёт этим», — рассуждал мальчик ещё вчера в одиночестве, безуспешно пытаясь сомкнуть глаза перед финалом.
— Так, а я чего-то не понимаю? – развязный тон угадывался сразу: это был вездесущий Егоров. – А где Флажкова? Она же, вроде, из ответственных, х-ха!
Более идиотского смеха Никита, наверное, никогда не слышал. Для большего эффекта Егоров решил ещё и скрючиться. При взгляде на это зрелище Никиту чуть было не стошнило. Для надёжности он отвернулся.
— Вадим, наша Лида заболела, — спокойно ответила подоспевшая Инна Альбертовна. – Только вчера вечером увезли в больницу... Похоже на отравление… Сейчас Машенька подойдёт.  Ладно, мальчики, строимся, строимся! Пышников, быстро на своё место, ты у нас, что, успел тоже дойти до финала? Где твой класс?
Егоров внезапно вспомнил, что нужно проверить, хорошо ли завязаны шнурки на ботинках. А тем временем подтягивались участники из других городов. Никита только сейчас обратил внимание, как же участников много.
— Итак, давайте поприветствуем наших молодых чемпионов! Уже каждый из них стал победителем, дойдя до финала! – разнеслись по трибунам бравурные крики комментатора. – Только одно ослепительное фото наших звездочек – и вперёд, к новым победам, к новому старту, к новым мечтам!
Вдруг Никиту прострелила мысль, что Саша тоже может быть болен. А он так и не пришёл к нему и даже не поинтересовался самочувствием. Впервые он осмелился поднять глаза на трибуны, съежившись при мысли, что может услышать одобрительные возгласы родителей. Он пробежал глазами все тридцать пять рядов, но Сашки не было. Сашки нигде не было.
— Так, друзья, ну-ка скажите «Cheers»!
То, что для фотографии нужно было широко улыбнуться, Никита, к сожалению, вспомнил слишком поздно. «Ничего, потом буду пугать этой фотографией своих детей, если вдруг они сойдут с ума и решат стать спортсменами». Это был какой-то нехороший знак: удивительно, но у Никиты, мальчика обычно серьёзного, чувство юмора обычно прорезывалось именно в кризисные моменты. Сейчас это был нехороший знак.
Инна Альбертовна продолжала носиться по трибунам.
— К старту, юные атлеты! Последний взгляд на родные лица, прощальный взмах рукой верным поклонницам! Трибуны трепещут, арбитры! Ну, на старт, наши геркулесы!
Последнее было уже слишком. Никита подумывал, куда бы ему подальше отсюда сбежать, только чтобы его больше никогда в жизни не называли «юным геркулесом». Он медленно повернул голову и увидел, что несколько бегунов начали осторожно хихикать, временами поглядывая на шикающих учителей.
— Ой, не могу, я сейчас умру! Ой, это невозможно! Комментатору премию выпишите, пожалуйста! – надрывался светловолосый высокий парень, почти лёжа на земле.
— Ах-ха, п-фф, ха-ха-ха, а-а-а! Может, это специально, а? Для… для… ; находящийся радом мускулистый громила с трудом держался на ногах от хохота, ; для… де-ста-би-ли-за-ци-и конкурентов придумано? – выдавил  из себя по слогам. – Кстати, нам надо бы быть поосторожнее, ах-ха-ха! Ну давай вставай, балда! А то... ах-ха-ха… того гляди, не сможем стартовать.
Впервые за день на душе у Никиты стало легко. «То-то ещё будет, когда комментатор разойдётся», — улыбнулся он своей мысли. Но переживания за Сашу всё равно не давали покоя. Они почти вытеснили все мысли о победе и как будто пошатнули настрой. «Он мог заболеть, а я даже не поинтересовался», — прокручивал он в голове уже который раз одну и ту же мысль.
Припоминая телефонный разговор с Сашей, Никита окончательно себя уверил, что друг «был какой-то усталый», а его голос «звучал болезненно». Точно-точно, Саша заболел от одиночества и обиды и не смог отойти после поражения, а он ему не помог… Мысли неслись, обгоняя одна другую. Никита не видел, что вокруг него происходит, погрузившись в пучину самобичевания. Ему стало так мучительно жалко своего недавнего соперника и своего неслучившегося друга, что он чуть было не заплакал. «Я трус, и больше ничего. Настоящий подлец. Пошло к чёрту это идиотское соревнование! Хватит с меня этого маразма». Никита ещё сам не осознал, что намеревался теперь сделать, как произошло непредвиденное…
Большой железный щит, одиноко стоящий до этого момента рядом с кабинкой арбитра, вдруг с оглушительным грохотом рухнул на землю. На несколько секунд на поле воцарилась зловещая тишина. Даже смельчаки не осмеливались поднять глаза на директора.
— Э-мм… Небольшая заминочка, господа. Кхе—кхе, м-да… Впрочем, зачем обращать внимание на эти досадные технические неполадки? Как я прочитал в одной книге: всё получается у того, кто ничего не делает. Ах-ха-ха-ха, — в восторге от своей шутки, комментатор буквально затрещал от хохота.
Миша Вмятин глазами затравленного зайца посмотрел на Львова, который вдруг живо заинтересовался количеством облаков на небе.
— Я сейчас, сейчас, Инна Альбертовна, всё хорошо, идите на трибуну, прошу вас, да ради бога! – Первый доброволец из зрителей, бицепсы которого были больше головы самого крупного первоклассника, поднял щит одной рукой, словно подхватил пробку из-под пива. – Ща всё будет в лучшем виде. Всё нормуль, мадам!
От таких бесхитростных слов поддержки Инну Альбертовну бросило в жар. Но она ещё раз оценила внушительную фигуру помощника и решила сохранить благородное молчание.
— Э-м-м, благодарю... Сюда, сюда, положите лучше сюда!.. Да-да, сюда, подальше от поля… Да-да, под палатку, ничего страшного. Не понимаю, кому только понадобилось перетаскивать этот щит. Спасибо ещё раз, э-э-э, к-хм…
— Да на здоровье! – отрапортовал бицепс и уже через пару секунд оказался на своём прежнем месте на трибуне.
— Внимание! Объявляем перерыв 20 минут!
Гул неодобрения.
— Господа, прошу войти в наше положение! Спортсмены взволнованы! Забег обязательно состоится, только немного терпения, терпения! И просим вас: ну, пожалуйста, потише!!
Несмотря на все мольбы организаторов, шум на стадионе был невообразимый. Разнаряженные в открытые вечерние платья девочки без остановки щебетали и всеми силами старались показать мальчикам, как они их презирают. Девочки в простых футболках и джинсах с недоумением поглядывали на этих красавиц и в продолжение всего турнира сохраняли молчание с надутым выражением лица. Обеспокоенные мамаши и папаши никак не могли сидеть на месте и зачем-то сновали по рядам с пакетами неизвестного содержимого.
Бодрые парни-одиннадцатиклассники с красными физиономиями совершенно как одержимые орали придуманную на ходу речёвку:
«Перед конкурсом прогноз—
Будет у тебя понос!
Обойдёт ли миокард?
Всё покажет первый старт!»
В восторге от плодов своих творческих усилий, юные, но совсем не хрупкие и бледные поэты исступленно загоготали.
Никита реагировал на всё это безучастно. Доподлинно неизвестно, обращал ли он вообще хоть какое-то внимание на всё происходящее на трибунах. И никогда ещё он так не радовался временной заминке.
Вдали весело поблескивал в лучах щедрого сентябрьского солнца ещё зелёный лес, стоящий на пороге своего скорого осеннего обновления. Беззаботно щебетали птички, казалось, совсем не обеспокоенные скорым долгим перелётом в тёплые края на зимовку. Однако время от времени проносившийся нехолодный, но уже вполне уверенный в своих силах ветерок намекал им: «Скоро-скоро всё изменится, ждать вам осталось недолго».
А пока было тепло и даже жарко. К мальчику на всех парах мчался его тренер. Никита пнул какой-то случайно прилетевший на поле камешек.
— Никита, Никита! Ну, как вы себя чувствуете? Ну как вам представление? Инна Альбертовна, вон, ничтоже сумняшеся говорит, что аж девятиклассники так напакостили. Ну а нам это, может и хорошо, а?
Тренер мальчика был уже в возрасте, но излучал бодрость. На протяжении всего разговора он наклонял голову набок и чередовал хитрую улыбочку с каким-то загадочным подмигиванием.
— Э-э-э, да, Максим Игоревич, — пересилив себя, протянул мальчик. — Может, нам это и хорошо, — повторил он, словно робот.
— Соб-берёсь! Под-дтянитесь! – приторно бодрым тоном отрапортовал мастер. — And everything must be ALL RIGHT!
Непонятно по какой причине тренер любил время от времени вставлять в разговор пару-тройку иностранных слов, произнесённых слишком по-английски. Это вызывало у Никиты противоречивые эмоции. С одной стороны, это хорошо разряжало атмосферу, а с другой — ему претила неестественность, а в этой привычке тренера он усматривал неприятное, испытывающее других позёрство.
— Да и к тому же, — Максим Игоревич нагнулся поближе к мальчику и прошептал ему прямо в ухо, — постарайтесь выжать из этой ситуации по максимуму. Понаблюдайте, походите, — тренер делал какой-то неприятный акцент на каждом слове, — изучите конкурентов. Ведь спортсмены выигрывают не только силой мышц, но и силой духа, не забывайте об этом.
«И силой хитрости», — подытожил Никита.
— Я…я постараюсь всё изучить.
— Ну вот и прр-равильно! Вот и прр-равильно! – непонятно из каких запасов тренер черпал свою скользкую бравурность, но она всё не исчезала. – И потом, — при этих словах Никита привык внутренне вздрагивать, — твоя победа вам потом очень пригодится в жизни, помните об этом. Ты представляешь, сколько ты этим школе будешь обязан?  О-ооо!
Никита заметил, что Максим Игоревич всеми силами старался быть сердечным, даже несмотря на двусмысленную направленность разговора, но это последнее «о-ооо» прозвучало ему приговором.
— Ладно, мне надо идти. Срочное дело возникло… — тренер наклонился и зачем-то вынул и снова положил в карман мобильный телефон. — Не обещаю, что буду смотреть, как вы бежите всю дистанцию, но вот на награждение обязательно приду, в этом можете даже не сомневаться.
Никита уже привык, что этот человек, в зависимости от его личных предпочтений, мог неожиданно прийти и так же неожиданно исчезнуть. И в основном эти предпочтения зависели от степени влияния событий на его имидж и репутацию. В школе его боготворили, его уважали, за него боролись. И без этой подпитки Максим Игоревич существовать уже не мог. В двенадцать лет Никита тоже смотрел на тренера почти, как на мага, и даже боялся говорить в его присутствии. Тогда ему невозможно было вообразить, какие внутренние метаморфозы иногда случаются всего за четыре года.
— Спасибо, Максим Игоревич, буду вас ждать! – вот и всё, что он хотел и смог ответить своему прежнему кумиру и главному хранителю тайны о его спортивных амбициях.
Он мог бы добавить и ещё что-то, будь немного больше времени, но неуловимый Максим Игоревич уже где-то растворился, и Никита вдруг почувствовал лёгкую тошноту. Ему что-то стало совсем не по себе. Перед глазами всё кружилось, а на лицо как будто надели восковую маску. И без зеркала он чувствовал, каким отталкивающим и даже пугающим он может показаться в этот момент другому человеку. Вдруг раздалось гоготание, которое ни с чем нельзя было перепутать.
— Никитос остался с нос!
Никита волевым усилием повернул голову, как если бы рядом в сотый раз мозолила глаза одна и та же надоедливая муха. Он отрешенно посмотрел на извивания Егорова.
— Вообще-то говорят «остаться с носом», если ты, конечно, это имел в виду.
— Аг-гага-га!! – продолжал дергаться в истерике Егоров.
— Идиот, просто идиот…
— М-да-с?, — на сияющей нездоровым ажиотажем физиономии показалось ехидненькое выражение, — зато я выиграю, а ты проиграешь!
— Интересно было бы узнать почему, — фыркнул Никита, снисходительно осклабившись.
— Да так, — развязненькое выражение лица не пропадало, — просто вот думал, думал и понял!
Раздалось опять протяжное «ага-га»: видимо, без этих звуков Егоров считал свои аргументы недостаточно весомыми.
— Что ж, поздравляю. Наконец-то ты научился думать. Можем даже позже отметить это грандиозное событие. В соревновании по самому впечатляющему скачку в умственном развитии ты уже точно одержал безусловную победу.
— Всех наших атлетов прошу приготовиться к старту!
Как незаметно прошло время! А ещё так о многом хотелось подумать! Ещё пять минут назад Никита был готов отказаться от своего участия, от этого соревнования, от всего, чем он жил последние полгода, отказаться, сам ещё точно не зная почему. Но он был просто уверен, что так надо, и даже страх общественного мнения его не останавливал.  Ему совсем не хотелось участвовать и «просто так» — ради неправильного развлечения и ненастоящего веселья. Что-то свинцовое, изматывающее, невыносимое обосновалось у него в груди и не торопилось расстаться со своим пристанищем. Удивительно, но гадкое поведение Егорова даже ему помогло. Никите вдруг стало намного, несоизмеримо легче. Он уже не первый раз отмечал за собой любопытную особенность: после столкновения с чем-то отменно идиотским или пошлым ему вдвойне, даже втройне было приятно возвращаться потом к настоящей, как он её называл, жизни. Мальчик не выдержал и даже тихо захихикал: настолько воздух ему показался свежее, а солнце ярче. О победе или поражении он не задумывался сейчас ни на секунду. Да и злить Егорова было слишком сомнительным удовольствием. Ему просто захотелось бежать. Просто бежать…
***
— Раиса? Раиса!..
— Да, не смотри на меня так. Сашка не пришёл. Не спрашивай почему. Сама не знаю.
— Да что ты… Мне ли спрашивать…
— Из твоей корзинки очень вкусно пахнет, — светловолосая женщина, не глядя на собеседника, многозначительно ухмыльнулась.
— Плюшки с глазурью – именно благодаря им я пользуюсь здесь сегодня такой популярностью, — задорно прищурившись мужчина протянул даме плетёнку с головокружительно аппетитным содержимым. 
— Merci,  — дама решительно взяла сразу две и постаралась не заметить, как почти вся глазурь осыпалась, как назло, на её белоснежное платье.
— Осторожно, Раиса. Вот, возьми тарелочку. У меня их много.
Наступила неловкая пауза, которую не могли заполнить даже толстые плюшки.
— Обычно я не ем мучное…
— Гм… Значит, я могу считать, что мне сегодня очень повезло?
Они резко посмотрели друг на друга. У белокурой женщины в глазах стояли слёзы.
— Приходи сегодня вечером. Мы будем ждать тебя. Он будет ждать тебя тоже.
— Рая, я не смогу. У него на меня уже выработался, наверное, своеобразный рефлекс. И я его понимаю. Я его очень хорошо понимаю!
— Приходи. Всё равно приходи.
— Надеюсь, с ним всё хорошо?
— Слава богу. Не болеет. Даже простудой уже не болеет давно. Вот только душу бы его вылечить, но пока у меня нет лекарства.
Она смотрела на прищуренные глаза в морщинах, и губы её подрагивали.
— Мне иногда очень страшно.
— Сколько ему лет?
— В апреле будет семнадцать.
— Значит, скоро пройдёт. Со временем всё пройдёт. Я тебе обещаю. Просто дай ему возможность, свободные минуты, часы, дни... Время для самого себя. А если улучшений не будет… Мы что-нибудь придумаем, обязательно что-нибудь придумаем. Вместе.
Плюшка в руках дамы превратилась в неприглядную липкую сахарную массу, а руки стали опасными для сияющих блеском стульев, но, не обратив на это внимания, женщина с примирительным добрым вздохом протянула их собеседнику. И они крепко обнялись.
XIV
Неизвестный громила дышал в затылок. Оставалось всего каких—то пятьсот метров. Никита старался не оглядываться и не мог поверить, что многое, очень многое уже позади. Где-то неподалеку пыхтел Егоров, а Стёпин, к ужасу Инны Альбертовны, «потерялся» на втором километре. Он был первым из школы. И, может быть, самым быстрым на этом соревновании. Трибуны гудели, некоторые девочки заливались в истошном крике, от чего Никите становилось дурно. Он напрягал все свои мышцы, но физической усталости, как это ни странно, не чувствовал. Его несло вперёд, неудержимо, стремительно, бесповоротно. Прямо перед ним утопал в вечерних солнечных лучах осенний лес – загадочный, притягательный спутник его детства. Как часто он любил там гулять в одиночестве и наслаждаться безмолвной беседой с природой. Вдруг его сознание озарили вспышки, одна за другой. И каждая вспышка отзывалась ноющей болью в его сердце. Первая: «В этом лесу я был так свободен». Вторая: «Сашка точно заболел, а я, идиотина, так и не пришёл его поддержать». Третья: «Скватов завтра будет говорить о моей победе, как о своей». Четвёртая: «А всё равно мои одноклассники хорошие». Пятая вспышка была острее всех предыдущих. «Когда я гулял здесь просто так последний раз? Когда звал ребят разглядывать зимнее небо, валясь в снегу? А сейчас сентябрь…»
— НИКИТА! НИКИТА! НИКИТА!
Трибуны взрывались, вокруг было столпотворение. Несколько мягких пуфиков перевернулись. Закрытые палатки были стёрты с лица земли. Волна ребят накрыла стадион, сопротивление было бесполезно. Все грандиозные организационные приготовления просто пошли насмарку. Стихия эйфории и азарта сметала всё на своём пути и не подчинялась никаким законам. Инна Альбертовна сначала словно остолбенела, потом, минуту вращая глазами во все стороны и причмокивая губами, вознамерилась закричать, но внезапно передумала и, в итоге, страшно захихикала. При этом её руки не переставали производить причудливые движения, как будто бы дама хотела опереться на невидимую основу.
Шум не умолкал. Родители, позабыв о своём возрасте и статусе, сорвались с мест и с визгом ринулись к финишной прямой.
Никите оставалось обогнуть всего лишь один круг.
— ОН ПРИДЁТ ПЕРВЫМ! Ученик нашей школы! Никита Лиров! Вы только посмотрите на этот фантастический прорыв! Не хватит сил, чтобы описать восторг от такого события!
Без комментатора и так хватало шума, поэтому его давно никто не слушал.
— А где Егоров-то?
— Да вон, у второй стойки уже валяется. Сдулся твой Егоров.
— И чего это мой?
Худенький мальчик, утопающий в безразмерной желтой футболке с надписью «Спорт и дружба – вот вся наша служба», вслух зачитывал информацию на цифровом табло о передвижениях спортсменов:
— И наш Никита быстрее всех!
— А ты знаешь, что ли, «нашего Никиту»? Когда это ты с ним успел так близко познакомиться? – съязвила одноклассница.
Мальчик, недолго думая, скорчил злобную рожу и удостоил девочку презрительным молчанием.
— Ну вот, уважаемая Инна Альбертовна, мы опять и встретились. Ну, успокойтесь, успокойтесь... Присядьте, пожалуйста. Главное – все довольны, всем всё нравится. Ой-ой-ой, а у вас лицо совсем красное… Возьмите-ка вот эту булочку. А у меня и «Кока-Кола» есть!
— Винсент Иванович, — медленно раздался утробный хриплый голос. – Ч-что это?
— Да как же «что это», Инна Альбертовна? Праздник, настоящий праздник для ребят и для нас с вами – вот что это!
— Почему же всё так произошло?.. — хриплый голос стал чуть менее утробным, и в мумии начали обнаруживаться признаки жизни.
— Ну, так… C’est la vie , Инна Альбертовна, C’est la vie!.. И в этом её прелесть, — промурлыкал учитель математики и с хитрым прищуром вонзился в очередную сладость с глазурью.
Под воздействием тёплого бодрящего осеннего воздуха и соблазнительных румяных плюшек коллеги (отнюдь не речей, из которых дама уловила лишь мурлыкающую интонацию) Инна Альбертовна постепенно приходила в себя после инцидента с щитом. Она глубоко и медленно вздохнула, потом с усилием выдохнула, затем водрузилась на мягкий стул и сцапала увесистую сдобу. Это был неплохой знак.
— Никита-то, вы только посмотрите: ведь первым бежит, герой наш.
— Никита... Никита?!
— Да, Инна Альбертовна, кто бы думал, кто бы гадал…– учитель смотрел прямо перед собой, в лесную чащу, которая хорошо просматривалась с верхнего ряда. В лучах уже почти заходящего солнца лес был особенно притягательным.
— Я так хотела, чтобы наша школа победила, я так хотела этого!.. – выдавила директор, продолжая неподвижно смотреть в пространство.
— Так вот вы её и получ-ч-и-и-и-и-и-и…
Винсенту Ивановичу помешал договорить истошный крик. Он ещё толком ничего не понял, но почувствовал – произошло что-то непоправимое. Перед глазами замелькало, зарябило, закрутилось. Комментатор вдруг замолк: несмотря на то, что его всё равно никто не слушал, всё-таки его речи были приятным и терапевтически-полезным шумом посреди всеобщей сумятицы. Сейчас же молчание из комментаторской кабинки нагнетало мрачную, пугающую атмосферу.
—Фифент Фифавович, Фифент…Ифафофич…
— Инна Альбертовна, э-э-э… Как там? Спокойствие только спокойствие? Помните эти золотые слова? Так вот, давайте успокоимся!
— Фто это, Фифент Фифанович? Фто это?..
— Э-мм, Инна Альбретовна, э-мм... Ну, Никита Лиров к последнему дню соревнований, видимо, решил преподнести всем нам сюрприз…
— Он… он же пришёл к финишу, он был у финишной черты. Он был там. Я…я… видела!!
— Дорогая наша Инна Альбертовна, вы только не волнуйтесь, прошу вас, только не волнуйтесь!
ДАМЫ И ГОСПОДА! ПОБЕДИТЕЛЕМ НАЦИОНАЛЬНОГО ЗАБЕГА НА ЧЕТЫРЕ КИЛОМЕТРА СТАЛ УХВАТКИН ИГОРЬ! ПОЗДРАВЛЯЕМ!!!
Вопль комментатора утонул во всеобщем молчании. Затем с дальней трибуны раздался робкий писк. Через ещё мгновение писка стало больше, и группа болельщиков разразилась аплодисментами. Находившиеся сначала словно в оцепенении зрители постепенно оттаивали, и неуклюжие попытки поддержать победителя постепенно становились всё увереннее. Наконец, общепринятый стандарт восторжествовал, и трибуны залились единым криком одобрения, кто-то даже бросал цветы и флаг города на поле. Сам же Игорь Ухваткин, похоже, всё ещё не понимал, что происходит, и распластался на поле, картинно раскинув руки и ноги на все четыре стороны.
— Он… был… первым…
— Да, Инна Альбертовна, был. Конечно, был. М-да...
— Он сбежал, он предал школу, он убежал от всех нас…
— Ну, насчёт последнего я с вами абсолютно согласен… чёрт возьми, они опять сэкономили на глазури!.. Но вот по поводу предательства я был бы поосторожнее… Знаете, предают обычно очень слабые люди, а Никиту Лирова слабым можно назвать разве что в физике.
— Что он с нами сделал, Винсент Иванович?..
— Вероятно, преподал нам неплохой урок. Кто только догадался построить стадион прямо напротив этой чащи. Да ещё сделать так, что, пробегая по финишной прямой, можно сразу же спрятаться в лесу, ха-ха!
— Он даже на зелёную кнопку не нажал, хотя все видели, все же видели.... Боже мой, зачем только мы придумали всё это с электронными браслетами? Кто мог подумать, что никакого фотофиниша и не понадобится? Такая очевидная победа – и всё насмарку. Куда он убежал, этот негодяй, куда он убежал?..
— Ну, у нас ещё будет возможность у него спросить. В конце концов неплохая погодка. А, Инна Альбертовна? И пока мы с вами здесь тратим время на пустые разговоры, не пройтись бы и нам по зелёным тропинкам и насладиться, что называется, вечным?
— Я не смогу ему это простить. Он предал меня, школу, себя! Он был впереди всех, он мог стать победителем, — начиная подозрительно спокойно, директриса теперь была в привычном шаге до истерики. — Что он вытворил? Что он вытворил? Он мог стать победителем…
— Может, он им и стал, Инна Альбертовна? А всё-таки эти булочки положительно вкусные, но глазурь они, хитрецы, не докладывают, не докладывают… Что ж ты будешь делать?
Произведение написано в 2017 г.