Бунт.
Февраль 1986 года. Из десяти членов бригады уволилось сразу двое, а начальство ни в какую, то есть никак не хотело брать взамен ушедших или, точнее сказать, выгнанных, новых тружеников.
А как же иначе? То есть иначе, конечно, можно, почти всегда вероятно, и всё же…
Надо ведь всемерно производительность труда повышать. Потому необходимо «резать расценки», иначе никто ни в БТиЗе, ни среди цехового начальства премию не получит.
Нет, конечно, премию-то руководству и нормировщикам выдадут, но не в полном объёме, а урезанную.
Вот и подходит к бригадиру слесарей в конце года нормировщица и предлагает свои услуги.
Она даёт ему…возможность стать победителем социалистического соревнования, а также ударником коммунистического труда.
Маленький руководитель почти обязан подписать обязательство выполнить те же самые нормы, но уж за меньшую оплату труда.
И отказаться едва ли мыслимо. То есть, конечно же, мыслимо, но трудно, почти невыполнимо, в отличие от обязательств.
Она ведь, эта хидромудрая дамочка, прежде к старшему мастеру подошла, чтоб его поддержкой в обрезании фонда зарплаты заручиться.
Эта операция, достаточно морально да и материально болезненная, происходит на участке ежегодно, а иногда и два раза в год
Бригадир сборщиков, конечно же, с великой неохотой ставил свою аккуратную подпись под обязательством увеличить нормы выработки.
Мало того, что заработки никому по своей воле не хочется уменьшать.
Главное – никак понять нельзя, каким же именно способом повысить эту самую производительность труда.
Ладно бы, станочниками были, а не сборщиками.
Тогда начальство хотя бы могло сослаться на то, что, вот, мол, вам станочек из самого Дюссельдорфа привезли.
А это самое средство производства способно сразу несколько операций произвести практические без вмешательства оператора ЧПУ.
Впрочем, и с токарями, фрезеровщиками, а также прочими станочниками широкого и узкого профиля тоже разное приключалось при выполнении плана.
Уменьшат расценки, а потом стоят рядом с хронометром и следят, чтобы станочник другую скорость не включил, а достиг бы высоких результатов исключительно благодаря ловкости собственных рук и скорости реакции.
Однако вернёмся в сборочный цех, к нашим дорогим слесарям. У них ведь руки всё те самые, у кого шаловливые, у кого не очень. Отвёртки те же самые и пассатижи отнюдь не модернизированные и, к тому же за шесть минувших лет ничуть не изменились.
Что же остаётся небогатым труженикам, как не нарушать технологию?
У нормировщицы участка, где работал я долгих десять лет, мужем был не кто иной как технолог того же самого подразделения.
И настало времечко, когда супруги собрались вместе у стола, но не обеденного, а того самого, за коим мы с напарником и в то же время бригадиром, прибор собирали.
Итак, вон она – картинка гуашью. Мы с Витей Даниловым делаем всё как положено по технологическому процессу.
В это время солидная и, скажем даже, весьма гладкая женщина экономист засекла время секундомером, а супруг её – худющий технолог Виталий с важнейшим видом взирает на действия сборщиков.
Сборка изделия, наконец, завершилась и, как говорится, «подсчитали – прослезились».
Оказалось в итоге, что рьяным работникам надо было крутить свои отвертки в три раза быстрее. А за верстаком отнюдь не роботы, а простые советские парни и ничуть не герои труда.
- Виталий, как же так, они же должны были гораздо быстрее работать! – с удивлением спросила у мужа Марина, по должности вышеупомянутая инженер – нормировщик.
Виталий же с твёрдостью, вообще-то не свойственной ему, в данном случае возразил дражайшей половине: «Да они всё правильно делают!»
Вот и задачка нарисовалась для советских инженеров.
Чета трудовых интеллигентов чинно удалилась на второй этаж цеха, где располагались бюро и кабинеты начальника, парторга и профорга.
Что они там вдвоём предприняли, какие мантиссы из десятичных логарифм извлекли, неведомо, да только дело это щекотливое замяли.
И пошло всё по-прежнему.
А на дворе, то есть на календаре был уже 1986 год.
Над слесарями заключительного монтажа и отладки по прежнему довлели сверхурочные.
Тогда и решились рабочие на крайнюю меру – забастовку.
Нет, стачка была не полной или не вполне настоящей, поскольку на работу бригада, а точнее; одна её половина – четверо смелых, выходила в полном составе. Нормы выработки выполнялись, но вот только в ночь сборщики оставаться отказывались категорически.
Требование рабочие выставили одно – дайте нам ещё двух человек в смену.
В Кремле, во Дворце съездов в это самое время бурлили знаменитый двадцать шестой съезд КПСС, тот самый, на котором Генеральный Секретарь Михаил Горбачёв провозгласил курс на ускорение, перестройку и гласность.
Потому и упрекнул и даже обвинил бригаду добрейший с виду Михаил Юрьевич Ушканов не в чём-нибудь, а именно в политической диверсии.
Как, дескать, так, в столице уже неделю главный съезд кипит, а вы здесь тихий бунт учинили.
Да знали, конечно, слесари, что в Москве съезд заварился. Ведомо им было и то, что освобождённый парторг цеха на участке укупорки слесарем аж шестого разряда числится, равно как и некий неведомый и невидимый спортсмен – разрядник.
Как только ни уговаривали, ни грозили разными возможными карами, каких только премий и отгулов ни сулили бунтовщикам, но всё же слесари устояли.
И уже в начале следующего месяца, то есть в марте, возникли на участке два паренька, только что отслуживших в армии.
Бригада снова приступила к своему ударному труду в новом составе.