(Фрагмент из романа «ДОРОГА В ОДИН КОНЕЦ»
... Ко времени той пресловутой поездки, ставшей объединяющей тайной для Ирмы и Светы, они уже были подругами. Дети – почти ровесники. Младшенький Светкин Максимка всего на годик старше Катюши. Вместе водили их еще в ясельную группу. Потом Света забрала свое вечно простуживающееся чадо из этого, как выразилась, рассадника бацилл. А что ей, - все равно после декрета осталась дома. Муж настоятельно - тоном, не терпящим возражения, предложил Свете должность домохозяйки, взамен шестидесятирублевого оклада в бабьем гадючнике планового отдела консервного завода. Она и не перечила, - готовить умела и любила. А когда еще и освоила импортную газовую плиту с уникальной духовкой, то даже удовольствие стала получать от своей теперешней должности. Стирку и уборку муж тоже облегчил, добыв, в первую очередь, конечно, на зависть друзьям и знакомым, автоматическую стиралку «Indezit» и пылесос с аквафильтром. Света легко освоила и эту мудреную, по сравнению с «совковыми» «Вяткой» и «Электросилой», технику.
По выходным подруги частенько засиживались за чашечкой кофе в уютной Светкиной квартире. Иногда позволяли себе и по рюмочке коньяку из початой бутылки, затесавшейся среди целого арсенала алкоголя с советскими и импортными наклейками, что отражались в зеркалах барного отделения югославской стенки. Григория – мужа Светы, обычно, дома не было - вечно в делах. Борис тоже пропадал в заводском гараже, или, по крайней мере, так объяснял Ирме свое отсутствие дома в выходной день. Она и не страдала. Что с ним, что без него в ихней комнатушке общежития, - все равно та же убогая обыденность. Как-то так и не научились Ирма с Борисом по-близкому общаться в сотворенной ими по расчету семье. «Не научились «сюсюкаться», - резюмировала Светка. - Значит, любви не было и нет». Вот как все просто в ее рассуждениях.
- А вы с Гришей научились? – спросила в ответ слегка обиженная Ирма.
- Поначалу и получалось, вроде. – В словах Светы сквозила легкая грусть. - «Мулей» меня называл. Я же сразу забеременела, еще на первом курсе. Он и назвал меня «мамулей». Оттуда и «Муля». По-моему, это что-то снисходительно-ироничное, но никак не нежное. Это даже не «зайка» или «котик» там, и уж точно не «солнышко». Я его тоже, как бы, в отместку, по приколу, стала звать «Папулей». Вот такое наше «сюсюканье», когда не ругаемся. А в нем должно быть что-то другое, я чувствую. Что? Не знаю. Чтобы узнать, надо любить, наверное. А у нас с Гришей просто семья. Плохая, хорошая, - какая есть. Такая же, наверное, как и у тебя. – Света вопросительно взглянула в глаза подруги.
- Как и у меня? – удивленно подняла брови Ирма и обвела взглядом обставленную импортом – этим показателем советского достатка, комнату. – Ну, нет, подруга! Вот тут ты не права. За все это, - она обвела рукой пространство вокруг себя, - ты своего «Папулю» можешь называть хоть «солнышком», хоть «зайкой», хоть «цветиком» и без любви даже. Да что там – можешь! Ты просто обязана это делать и при этом еще и быть счастлива. Все остальное – блажь, Светка!
Чуть не сказала Ирма «блажь от пересыщения, когда с горла лезет», но вовремя остановилась. Почувствовала, что будет выглядеть в глазах подруги убогонькой завистницей, которой не повезло в жизни. А ведь она – Ирма, сделала выбор осознанно и лично, имея «благосклонно дарованные» три дня на размышление. Повезло-не повезло, здесь не подходит. Улыбнулась грустно от этих «благосклонно дарованных». Должна была полюбить его за милость такую, или как? А как же прогулки при луне? Где нежное касание пальцев? Молчание из-за застрявшего где-то в горле сердца, которое говорит сладкой немотой больше, чем сплетающиеся в банальности слова? Где та девочка с распущенной косой, которая трогала несмелым поцелуем губы мальчика, поющего ей про это нежную песню?
«Помню, как я мальчик был босой,
В лодке колыхался над волнами.
Девочка с распущенной косой
Мои губы трогала губами …»
Как давно это было! Даже имени уже не помнила Ирма того мальчика, что, перебирая струны гитары, ловил ее взгляд. Он был слишком робок, хотя старше годами. В тот чудный вечер его пальцы нежно трогали струны гитары, и с губ почти шепотом слетали ласкающие сердце слова той песни. И Ирме хотелось, чтобы эти пальцы дотронулись до ее только-только начавшей наливаться груди, как касаются струн, а губы его коснулись ее губ. Ей было бы, наверное, щекотно поначалу, как от касания перышка, но там – дальше, было бы «оно» - что-то, так манящее сейчас, и такое еще неизведанное, непознанное. Подросток Ирма так хотела тогда взрослеть быстрее, а времени летних каникул было так мало, и так несмел, так неопытен и так юн был этот старший на пару лет мальчик с гитарой.
«Ох, эти детские еще, ни чем не кончающиеся, романы! – грустно констатировала Ирма. - Во взрослой жизни уже все далеко не так. За заботами, порой, и не до любви. Борются иногда разум и сердце между собой, чувствуя, вроде бы и желанный, сладкий недуг, а хозяин ихний мается в раздумьях: «Оно мне надо?» Наверное, надо, все-таки, если утверждают познавшие с блаженной улыбкой: есть на свете то, что называют любовью. Вот говорят: «Бог – есть любовь». Как это понять? Значит, любовь - это, как минимум, уже не искушение дьявола? Что же тогда? И почему, как показывают в кино и пишут в любовных романах, за любовь непременно приходиться платить страданиями? Имеет ли человек право выбора в этом случае? Не хочу любить, чтобы не страдать! Ну, вот тут уже что–то не так. Любовь - она, безусловно, не навязывается людям. Мне же вот не навязали эту напасть. А, может, и не напасть это? Так сладко было слушать песни того мальчика и прятать глаза от его взгляда. Может это и рождалась именно она - любовь? Если так сладко было лишь от маленьких росточков этого чувства, то каким же божественным должно быть состояние души, когда любишь по-настоящему!»
Пропустив через мозг круговерть подобных мыслей, Ирма уверилась в одном: она не успела полюбить тогда того мальчика, ибо, уехав по окончании каникул, не страдала ни капельки, ни минуты. И больше никогда не страдала по такому поводу. Не успела. Вот так. Радоваться ли этому? Как сказать. Блаженны, кто в неведении.
Обычно избегали подруги разговоров на эту - щепетильную для них, тему. Не было чем похвастаться в сердечных делах, поэтому, скорее, жалели друг дружку из солидарности, а не пытались наставлять на путь истинный в делах семейных. Но тут полезло шило из мешка.
- Так ты говоришь, за все это я обязана назвать его «любимым», даже, если не люблю? – неожиданно прервала повисшую паузу Света и так же, как и давеча Ирма, обвела комнату широким жестом. – И даже, если ему любовь моя до лампочки? – Она захмелела от рюмки коньяка и заводилась. - Я, Ирма, не успела полюбить его. Я слишком быстро от него забеременела. Благородство его, что не бросил или не заставил аборт делать, я ценю, работая домохозяйкой и воспитательницей в этой золотой клетке. А на большее я, Ирма, не нанималась, понимаешь?! Не на-ни-ма-лась! Думаешь, я не знаю о его похождениях? Знаю все! Доброжелателей, поверь, хватает. Нашепчут и «пожалеют». Может, ты и подруга мне только потому, что не пытаешься, как другие, открыть мне глаза и «пожалеть», злорадствуя при этом в душе. Так, может, принимать его бл**ство за невинную шалость только потому, что умеет денег заработать да за волосы не таскает? Или за то, что до сих пор умудрялся не заразить меня триппером, а то и чем-нибудь похуже?
Ирма молчала. Корила себя за неуклюжую фразу, жалела Светку и жалела себя тоже, а еще ощущала позывы рождения - где-то пока глубоко в душе, нового, но уже тревожащего слегка, чувства к отцу своего ребенка. Чувства еще не к мужу, но уже к тому, с кем зачала ненаглядное свое дитя - Катеньку.
- Он, Ирма, довольно неплох, как любовник. – Света снова плеснула в пустые рюмки янтарной жидкости. – Только для меня понятие «любовник» от слова «любить». А хорош, как самец, - этим он меня не будоражит. Ну, вот такая я! Вот такая! Не ведусь на его постельные эксперименты! Хотя, признаюсь, - бывает, что оргазм с ним и не приходится играть. Но я, Ирма, в тот момент представляю другого, понимаешь? Какого-то виртуального, не конкретного, но который не трахает меня, а шепчет нежности и целует.
Светка, как будто, застеснялась на секунду своей откровенности, но поспешила стереть эту неловкость с лица своей очаровательной улыбкой:
- Вот так! Везде целует, Ирмуля, везде! – Взяла рюмку двумя пальчиками. - Давай выпьем, дорогая моя подруга, не за самцов в постели, а за любовников. Или ты другого мнения? – спросила, отпив из рюмки, и явно уводя разговор в мажорную атмосферу.
Ирма тоже отпила из своей. Развернула хрустящую обертку какой-то импортной шоколадной конфеты и откусила кусочек, боясь, что не понравится. Конфета была очень вкусной. Ирма улыбнулась:
- Какое мое мнение на этот счет, спрашиваешь?
- Ну, да! По мне, так уж лучше мастурбировать, представляя в грезах свой идеал мужчины, чем с самцом отрабатывать функцию продолжения рода.
Светка уже изрядно опьянела и ее несло:
- У нас, Ирма, ведь поначалу все было прекрасно в постели. Я понимала, что не первая у него, что ищет во мне новизну. Но очень, уж, резво взялся он лепить из целомудренной девочки куртизанку. Не поспевала я за его фантазиями. Это как с детского садика сразу в класс пятый. А ему бы сначала азбуки меня обучить, да расшифровать меня. Я не думаю, что мои эрогенные зоны такие, уж, египетские иероглифы. Но, видно, не нравился ему процесс обучения. Зачем усердствовать, если, оказывается, полно вокруг готового материала. Бери и пользуйся за плату малую, а то и бесплатно. Да-а, не педагог в этом деле оказался мой Гришенька, не педагог. Скорее так – инструктор по вождению с дешевеньких курсов. А я уверена, что во мне таится способная ученица. Да! Я как отличная глина – материал для шедевра. Но, увы, - не нашел меня мой Микеланджело. Или Микеланджело картины писал? – Светка рассмеялась. – Ой, Ирма, я совсем пьяная! Полезла в своих умозаключениях в метафоры, или как там это называется, и запуталась. Ну, его к черту эти рассуждения! Если нет любви, то все это сованье друг на друге - лишь сухая физиология, слегка смазанная поахиваньем да поохиваньем. Черт, Ирма! Я уже впадаю в пошлость! Останови меня, а то я до чего-либо договорюсь!
Света залилась смехом, завалившись на подушку дивана. Она хохотала в эту подушку, потихоньку успокаиваясь, пока вздрагивающие плечи не развенчали фальшивую веселость ее.
Ирма подсела на диван и стала гладить ладонью волосы подруги, приговаривая: «Не надо, Светочка! Ну, что ты! Не стоят они наших слез, не стоят». У нее уже не было в душе жалости ни к себе, ни к Светке. Только обида, переходящая в злость, доминировала в оргии мыслей, что бесновалась в возбужденном алкоголем мозгу. Она гладила вздрагивающие плечи подруги, а злость, затмив обиду, уже перерастала в закипающую ненависть к мужу.
И как на этом формирующемся солончаке сможет прорасти росток любви к мужчине?! Как?! И зачем ей эта любовь? Что это вообще такое? Почему это постоянными флюидами витает в воздухе, возбуждает и искушает людей? Почему не дает спокойно жить?!
А, может, ты в числе избранных, Ирма? Присматриваются и задаются, пока еще, вопросом: «Достойна ли?» Терпения тебе, Ирма. Терпения ...
http://proza.ru/2017/12/16/681
Электронная версия романа Владимира Брянцева «ДОРОГА В ОДИН КОНЕЦ» - на ресурсах электронных книг: Андронум, ЛитРес, и др.