ЭПОХА ЧЕТЫРЁХ ЛУНН.
Четвёртая луна
"Расскажи мне сказку, мама".
Книга 2
"КТО Я?"
Глава 2
Часть 1
Удар, ещё удар!
По возвращении из Кисловодска Наталья обзвонила своих старых заказчиков и сказала, что у неё есть на них время. Она хотела как можно быстрей отдать Ирине долг за удивительную случайную находку — серебряную брошь-меч с топазами.
В ближайшее воскресенье Наталья продолжила принимать заказы, потихоньку шить дома и следуя подсказкам девушек из снов, Шато и Шарот, чаще практиковать с магией пяти стихий. Как только Наталья начинала — Карат приходил, укладывался ей на ноги и особенно глубоко засыпал. Наталья понимала, что ему в этом поле комфортно и лечебно, а значит энергия правильная.
5 августа Костя и Наталья скромно отметили очередную годовщину свадьбы. Точнее, вспомнили об этом на дне рождения Володи – мужа Ирины, потому что так совпало: и день рождения свадебного свидетеля, и день свадьбы Натальи и Кости.
15 августа Перуновы всей семьёй съездили на могилу Виктора, помянули.
Жаркое лето закончилось шумным праздником и фейерверками в честь «Дня города Донецка» и «Дня Шахтёра» 29 и 30 августа.
Костя начал новый учебный год учителем физкультуры в семнадцатой школе.
Сухая тёплая осень неторопливо окрашивала "город тысячи роз" в увядающее золото и пурпур. Наталья с сожалением замечала, как ночи заметно свежеют и укорачиваются. Супруги реже вместе выгуливали Каратышку, незаметно таяли общие темы для разговоров. Разве только когда принималось решение купить современный проигрыватель или что-то ещё такое техническое. Наталья постоянно следила за базальной температурой, чтобы забеременеть. Костя хотел новые наушники и охотился за двухкосетной магнитолой «Весна».
На собачьей поляне у Натальи появились новые друзья. Молоденькие ребята Сашка и Лёнька у которых были немецкие овчарки.
Кстати будет упомянуть потому, что это дальше будет иметь значение, дружба с Сашей началась после того, как Карат неожиданно сорвался с поводка, бросился в драку с двумя кобелями, почему-то решив, что хозяйка нуждается в защите. Затянувшаяся двух минутная драка кончилась не очень хорошо. Карат сразу врезал обоим псам, наседал, но две сдружившиеся с детства немецкие овчарки быстро опомнились и слаженно отвечали. В итоге у Карата было порвано веко. Собак разняли вовремя. А дальше Наталья была слегка удивлена, что один из друзей предложил ей помощь. То есть виновата она, что не удержала поводок, но ей и предлагают помощь. Она сразу согласилась её принять потому, что шестнадцатилетний Саша был внешне очень похож на Димку Ветрова из её детства, потом оказалось и по характеру тоже. Честный, добрый, ответственный и смелый. Так началась дружба на долгие годы. Они встретились через полчаса и вместе отвезли Карата в ветеринарную клинику на троллейбусе. Там Саша приложил немало усилий в сдерживании Карата во время операции. А дальше Наталья залечивала псу глаз волшебством своих рук дома сама.
22 сентября, блуждая в одиночестве вокруг ставка парка Щербакова, Наташка шутки ради, решила испытать свои навыки с магией воды уже не в стакане, а в ставке. Остановилась рядом с железным, нависающим над водой, мостом и пока Крат бродил вокруг хозяйки, она закручивала у берега маленькие водовороты. Наталья с удивлением заметила, что это получилось с первой попытки, нелегко, но всё-таки получилось, и в них кругами плавают стайкой маленькие серебряные рыбки. Улыбнулась:
«Хм, здорово. Даже удивительно! Шарот верно подсказала. Интересно, что ещё она могла, тогда… в своё время? И как это можно применять в жизни? Не просто так ведь это? А зачем? Вот если бы она жила сейчас, то мы, я очень надеюсь, смогли бы подружиться и поговорить подробно».
Но вдруг, Наталья снова почувствовала «электрическую» дрожь, которая стала подниматься из земли, через стопы и заполнять тяжестью её тело. Больно сдавило виски, голова закружилась, в глазах потемнело, земля, будто ушла из-под ног. Казалось, и железный мост задрожал. А в глазах появились круги, круги, пятна, вихри, короткие молнии. Синие, красные, золотые… Наталья, что есть силы, быстро и крепко схватилась за ветку ближней ивы, попыталась проглотить ком, который «застрял» с дыханием в горле. Она закрыла глаза и услышала почти забытое:
«Услышь ещё меня, о Тара…
Землетрясенье скоро будет.
Погибнут звери, птицы, люди…
Разрушен будет звуком светлый град с пятак…»
«ОЙ! Ой! Нет, нет! Не надо! Не надо со мной говорить… оттуда».
— Кара-ат! Ко мне! Рядом, мальчик. — Наталья пристегнула его на поводок, — Давай пойдём, погуляем с тобой в парк. — Наталью ещё раз шатнуло, — Ой, нет! Стой, малыш. Стой.
«Дыши, Я — Тарталья! Дышу: и-и… ра-аз, дв-а, три-и… Вдо-ох… вы-ыдо-ох… Ещё: вдо-охх… Фейерверки какие-то. Может, я беременна?». Улыбнулась.
Наташка потихоньку открыла глаза. Одинокие прохожие совершенно спокойно шли вдоль ставка по своим делам в обе стороны. К мосту через плотину приближались парень и девушка с двумя немецкими овчарками: поджарой сукой и кульгавым весёлым щенком возрастом около шести месяцев.
— Ху-ух…, кажется легче. Сейчас мы их с тобой пропустим… Стоять. Стоять. Рядом. Всё. Пошли. Нет, давай-ка всё-таки не за ними, а домой, малыш.
По дороге домой Карат шёл заметно тяжелее. У него началось осеннее обострение мокнущей экземы на лапах. Наталья стала ощущать его боль и то, что у него нервно дёргается недавно раненый глаз. Она замедлила шаг, подстроилась вниманием под собаку и дышала, стараясь дать ему отдохнуть.
В семь часов вечера было ещё светло. Люди торопились с авоськами домой. Кто-то наоборот — на смену на предприятия. На перекрёстке Гринкевича и Щёрса — прохожие школьницы шли с новенькими «дипломатами» и болтали о чём-то своём. Разразился небольшой скандальчик. Одна — другой врезала кулаком по спине. Вторая уронила свой «дипломат», не ответила ударом, только ругнулась на подругу матом и, подняв портфель, покрутила пальцем у виска. Они разошлись. Встречная бабушка услышала разухабистый жаргон, молча, покачала головой и продолжила идти своей дорогой (навстречу Наталье с Каратом). Она осуждала девчонок и вспоминала свои школьные годы, прошедшие на Колыме и в Красноярске. Наталья услышала:
«Порядка сталинского нет на вас, вертихвостки! Небось, в дневниках двойки, а в портфелях папиросы!»»
— Что вы сказали? Думаете, они, действительно, курят? — переспросила её Наталья.
Сухенькая бабушка зыркнула, огрызнулась:
— А тебе чего?! Собаку, ишь, без намордника водишь! На людей бросаетесь! Совсем распустились! Покоя никакого нет!
— Простите, — тихо ответила Наталья, притянула к себе Карата ближе, а сама подумала: «Скорей всего сама папиросы в школе курила».
А услышала: «А у нас-то, ни еды, ни обувки в интернате не было. Обмотки да калоши. Морковный чай, да пустой суп их отрубей. Картоху мороженую не сыщешь. Хлеб с опилками да макухой. А мы поварам ложками по столу: Хлеба и гущи. Хлеба и гущи! Сейчас вон гляди, какое теперь изобилие, а они...
А я одна только-то и осталась.
В Ленинград, к маме и папе очень хочется. А у них даже могилки нет. Речка Мойка — их могилка. Где дом был — не вспомню. Качалка была во дворе и фонтан с рыбкой, такой беленький. А где теперь этот фонтан? Где булошная с кренделями?
Да, помянуть мамочку и папу надо. У меня в шкипанере, как раз спирт от уколов остался. Сэкономила. Грамм тридцать наверное есть. Хорошая медсестра, оставила. Водой вот разведу, стопка и получится. Валерьянкой закушу и огурчиком. Главное не пролить. Помирать сегодня не хочется. Чего спирту-то зря пропадать. Да, Володь? День сегодня хороший. Плохого подожду и, тогда уже помру. Нет нельзя — пенсия скоро, икорку кабачковую куплю, молочка бидончик и хлебушка белого. Пионэры придут, попрошу их лампочку в туалете вкрутить. Один так на нашего Андрюшку похож. Вот его и попрошу. Потом твой китель, Володичка, почищу, на почту схожу, Андрюшке в Киев позвоню. Скажу, чтобы приехал со мной попрощаться и внуков привёз. Червончик им на конфетки оставлю».
У Натальи дрогнуло сердце, она чуть не расплакалась, подняла на неё сочувствующие глаза и увидела, что бабка-то бурчит себе под нос. Подумала: «Блокадница что ль? Господи, совсем одна!». И только несколько минут спустя Наталья поняла, что слышала бабкины мысли.
«Я мысли начала слышать? Ух, ты!
Хм. Интересно. Шкипанер — это шифанер, что ли? А что такое: макуха? У мамы спрошу. Она должна знать».
27 сентября в родительской квартире собралась вся большая семья с внуками и, приехал на день рожденья мамы долгожданный Миша из Ленинграда. Отец распоряжался и командовал. Первый тост за именинницу он начал так:
— Я, как известный писатель-фронтовик хочу, чтобы вы, дети, меня поздравили с тем, что я получил очередную медаль… — и достал её из синей коробочки.
Присутствующие:
— Да, пап, поздравляем…
— Дед, ты молодец!...
Наталья, молча, негодовала: «Сегодня не твой день рождения!»
Отец еле заметной издёвкой продолжал:
— …И я, как плодотворный прозаик, издавший уже около пятидесяти книг… хочу чтобы все подняли бокалы за первого читателя моих рукописей, которую "Я ВОСПИТАЛ" — мою жену, Стефу.
«Ну, слава богу, хоть вспомнил!
Воспитал?! — тихо вскипела Наталья, — А кто все твои рукописи вычитывает и правит?!»
— Мам! С днём рождения. Мы тебя все очень-очень любим, — прервала его Наталья, встала, подошла, обняла.
Глаза отца мгновенно налились злостью.
— Анну не СМЕТЬ меня перебивать! — и хлопнул бокалом об стол. Хрустальные осколки разлетелись по тарелкам, шампанское плеснуло маме на новое платье и в лицо, обрызгало Наталью.
Мама вскочила. Отец отбросил ногой табурет и побежал в ванную с оцарапанным пальцем. Вслед за ним выскочили Миша и Лена. Наталья отряхнулась и осталась с мамой.
— Наталь, пусти! Вади-им…
— Мам, мам, они справятся. Там всего царапина. У тебя в волосах осколки. Погоди, уберу.
— Зачем ты его перебила?!
— Да вроде уже всё сказал. Пойдём, помогу переодеться.
Костя Наталье на ухо:
— Ты что не могла отца до конца дослушать?
— Это до завтра, что ль? Сегодня не его праздник.
Мама, всё же пошла в ванную с йодом, ваткой и бинтом.
Вернулись за стол, на котором поменяли тарелки, салфетки и уже давно остыло и пюре, и жареная курица. Вадимчик и маленький Витюша, шестилетний сын Анечки, проголодавшись таскали со стола бутерброды со шпротами. У взрослых на лице было напряжение.
Отец — маме:
— Иди, разогрей мне!
Наталья тихонько положила имениннице ладонь на плечо:
— Мам, сиди, отдыхай. У ТЕБЯ сегодня большой праздник. Я сама. Ань, пошли, поможешь. Возьми пюре и рыбу. Лен, маленькие полотенца сзади тебя в шкафу, достань, пожалуйста. Там ещё одно шампанское, доставай.
Спивающаяся старшая сестра, сегодня выглядела особенно хорошо. Видно было, что она тщательно готовилась к традиционному ежегодному фото в день рождения мамы. Она продержалась без выпивки несколько дней, окрасила волосы, сделала стрижку, причёску, макияж и даже маникюр. Но её глаза, натыкаясь на отца, бегали, как у перепуганного щенка.
Наталья сама взяла глубокую тарелку с тушёной курицей и пошла на кухню.
На кухне к ней подошёл Миша. Крепко обнял за плечи.
— Натаха, ну не порти всем праздник, а?
— А у кого он сейчас, Миш?
— Ну, у отца тоже. Не каждый день награду дают.
— Он уже месяц об этой медали каждый день с утра до ночи говорит, и дома, и по телефону всем докладывает. Её вручили ему на «День шахтёра» в горсовете. Мог бы хоть вторым тостом об этом сказать. Сегодня МАМИН день рождения. Ты забыл? Юбилей, шестьдесят пять лет, вообще-то один раз в жизни бывает.
— Что ж ты такая злая и не терпеливая?
— Я не злая, а с обострённым чувством справедливости. Ты далеко живёшь, приезжаешь редко и многого из того, что происходит в доме, вообще не знаешь.
Миш, иди лучше маму поддержи. Она очень-очень по тебе соскучилась. Ты бы видел, КАК она готовилась к твоему приезду. И я тебя тоже очень-очень люблю. Открой глаза, посмотри на маму, пожалуйста. А за утюг для неё, большое спасибо. Очень вовремя.
Брат выдохнул, пошёл, поцеловал маму и ушёл к отцу в кабинет, разговаривать и успокаивать его. Заперлись на долго.
30 сентября Мишу со слезами провожали в Ленинград мама и Наташка. Он улетел, а у мамы снова заболело сердце. Ехали домой троллейбусом номер десять.
Мама с валидолом под языком глядела в окно и чуть заметно всхлипывала. Наталья сидела рядом, держала её за руку и незаметно снимала боль в сердце мамы тем способом, что открылся в больнице во время сепсиса. Мама быстро успокоилась.
Метод наставниц из снов: Шато и Шарот — «брать-отдавать» оказался универсально действующим.
Этот метод, соединённый с умением закручивать «малые и большие водовороты» давал ощутимые улучшения и эффекты быстрого исцеления.
Он спас Ане жизнь, когда у неё отказала почка и экстренная операция в больнице имени Калинина не помогла (метод запустил работу почки). Он помог кормящей грудью Ане разобраться с маститом.
Он помогал Карату с мокнущей экземой справляться (отток жидкости после проколов, происходил под руками Натальи быстрее и глубже).
Он помогал лечить собак, к которым Наталью иногда вызывали. В «Экстренном» случае и, можно так сказать, тайно, из рук в руки.
То есть подход или ключ к работе с жидкостями Натальей был найден и вполне освоен.
Всё это она делала потихоньку, не афишируя и не беря за это с кого-либо плату. Костя это видел и время от времени предлагал жене брать за исцеления деньги. Ответ был всегда один — «нет».
— Ну почему? Вот Джуна берёт.
— Это её дело. Я — не она. Ты бы меня хоть за что похвалил. За борщ или…
— Хотя бы символически бери… Время — деньги.
— Нет, Кот. Тебе денег на пластинки не хватает? Уходи из школы, возвращайся на ДМЗ, будешь зарабатывать в два с половиной раза больше.
Костя покраснел, ничего не ответил, но подумал:
"Может ты меня ещё и в шахту погонишь?"
— Денег с шитья у меня больше, чем у тебя и в Мариуполе, и в школе. Я не могу брать деньги за исцеления. У меня сны, видения. Я… должна. Просто должна отдать долги, но мне кажется, мне жизни не хватит расплатиться с тем…
— Ты что-то натворила? Почему я не знаю? Давай, рассказывай…
— Это долгая история. Она не из этой жизни. И всего я ещё не вспомнила. Только история с нашим Мишенькой, это и точка для воспоминаний, и расплата за…
— За что?
— Вспомню точно — скажу.
Ещё, мне кажется, где-то вскоре произойдёт землетрясение.
— Где?
— Не знаю. Какой-то светлый горный город, маленький такой, размером с пятак.
— А ты можешь прекратить всё это и быть снова нормальной?
— То есть: «снова нормальной»? Я сколько себя помню, я всегда такая. Тебе ж это нравилось и ты, вроде даже хвастался моими способностями предсказывать судьбу перед друзьями.
— Да я всех друзей из-за тебя теряю! Нас не приглашают. К нам никто не ходит. Ты ни с кем не дружишь. Надоело, — Костя встал с дивана «малютка», включил кассету, надел наушники, снова лёг на и закрыл глаза.
— Хм. Спасибо, что похвалил, заодно и поддержал.
Наташка почувствовала, как холодным потоком её ударило в грудь, что Костю не интересуют совместные дети, что спрашивать Чайку о лечении муж не собирается. Он думал над тем, что скоро в магазине «Грампластинка» должен появиться альбом-двойник Дипёрпл, его знакомая Надежда позвонит и «драгоценность» займёт место в его коллекции. Как следствие у Натальи брызнули слёзы. Она их смахнула и ушла на кухню готовить ужин.
Подумала: «Слишком громко думаешь, Кот!», и испугалась следующих мыслей: «развод», «одиночество» и вспомнила Зоину фразу: «Да чтоб твоё брюхо пусто было!»
Подумала:
«Что ж твой любимый сыночек за тобой ухаживать побрезговал и на могилу к тебе никогда не ходит?! Орденоносец! Блин-даж!
Кот, миленький, ты же не можешь не знать, что я тебя очень люблю и очень хочу сына! Не отталкивай меня, пожалуйста. И в шахту — не надо».
Пролетел озорной сентябрь.
Легко прошагал в золотой ветреной накидке октябрь.
Ковыляя в мокрых грязных сапогах, припёрся плешивый импотент ноябрь. Он как ещё не лысый старик, шумел оголёнными ветвями городских клёнов, требуя уважения к ушедшей силе. Потом порывистым ветром зло пинал остатки поржавевших скрюченных листьев. К третьей декаде, он как мёрзнущий дедина, уже слезливо брюзжал и жаловался на упущенные тёплые последние деньки, на темноту длинных беззвёздных ночей.
Увлеченная любимой работой Наталья, бывало, отвлекалась от долгого шитья, поглядывала в окно и чувствовала, приближающуюся к ней откуда-то издалека, тьму и пустоту. Это проявлялось спонтанно. Вспоминая Зоину гадкую фразу о бесплодии, Наталья застывала в оцепенении, негодовании и злости. Потом, когда приходила в себя и возвращалась к шитью, прикасалась к чему-то электрическому: утюгу, швейной машинке, навесной лампочке, как раздавался треск и что-то обязательно перегорало.
Вспоминая Костины слова: «Ты можешь прекратить всё это и быть снова нормальной? Я из-за тебя друзей теряю. Надоело», Наталья одиноко приходила на кухню, жгла спички, топила их в чашке, не давая себе никаких обещаний. А в это время над головой трещала и умирала очередная лампочка. Эти совпадения навели Наталью на мысли, что, вероятно, пришла уже пора заняться магией огня.
* * *
Сон в ночь на первое декабря 1988 года.
Наталья очнулась в каком-то тёмном каменном подвале.
Утро самого долгого в году дня пришло слишком быстро. Мягкое солнце вкрадчивыми лучами осветило окрестности и овладело городом.
Скрипнул ключ в замке, хрипло прорычал засов. Вошло с факелами четверо стражников, среди которых были Кадмус и Джони.
— Всё, ведьма! Пришёл твой смертный час! — гаркнул Бэф. — Вставай. Где ты там прячешься? Ну что? Приняла требования нашего графа? А? Выходи!
Наталья поднялась и вышла.
— Воды.
— Обойдёшься! — рыкнул Вулф.
Увидев, что у обвиняемой в колдовстве узницы рыжие волосы, как у его Руты, Кадмус стушевался.
— Вулф, не будь дерьмом. Подай кувшин. Не по-божески отказывать в последней просьбе.
Вулф урезонился и подал Наталье-Шарот кружку с водой. Джони налил в неё. С жадностью, мелкими глотками девушка выпила всю до дна, взглянула на Кадмуса и отдала пустую тару.
— Руки! — скомандовал узнице Бэф.
— Дай, я, — взглянул на него Кадмус и забрал у него верёвку.
— Думаешь, она отпустит тебе грехи?
— Заткнись, Бэф!
— Только не смотри ей в глаза. Зачарует!
— Угомонись, — положил ему руку на плечо Джонни.
Не сопротивляясь и не прося о пощаде, Шарот подала охраннику руки.
А Кадмус их затягивать верёвкой не стал. Просто намотал. Участливо незаметно кивнул узнице и вложил конец бечёвки ей в ладонь. Шарот заподозрила, что это один из заговорщиков — друзей Михаила, и незаметно шепнула ему: «Благо дарю».
Кадмус вспыхнул, опустил глаза и сам повёл девушку по лестнице.
Бэф накинул ей на шею верёвку, на которой висела деревянная табличка с единственным словом «Ведьма».
Стражники сопроводили приговорённую на площадь и вели к бледному графу. Джони расталкивал перед ней дорогу. Кадмус оберегал, чтобы его друзья девушку не толкали. Узницу бросили перед графом на колени. Старик, желавший полюбоваться на муки сильной духом красавицы, ожидал увидеть, как ведунья сломается прежде, чем умрёт. Он сидел в своём красном бархатном кресле на широкой ступени у подножия главной башни и нетерпеливо постукивал пальцами по подлокотникам. В окружении своей свиты и свиты, ставшей не у дел молодой несостоявшейся невесты сына, он выглядел нелепо. Очень высокого роста угловатая девица в роскошном белом парике и сером блестящем платье с невозмутимым видом стояла рядом и овевала себя веером из перьев белой цапли.
Граф в чёрном бархатном берете и чёрном камзоле, был похож на прошлогодний гриб-поганку, прилипший к спине болотной квакши. Шарот заметила это удивительное сходство и усмехнулась:
«Цапля и жаба в чулках и туфлях!»
— Ну-у? Сдаёшься, ведьма? Время юлить вышло. — Хищно впился взглядом в её лицо «жабо-гриб». Зная, что ведунья не отступит, он давал представление для свиты и горожан.
— У тебя ещё есть немного времени принять правильное решение, — улыбаясь, ответила Шарот.
— Ну-ну… Упрямиться тебе уже недолго! — угрожающе посмеивался граф, предвкушая увидеть победу боли над её духом, — Может, передумаешь? Подумаешь о себе? Сделай, что хочу, и будешь на золоте есть и пить — булькая гнилыми лёгкими, выговаривал кощей и собирался доставать платок из манжеты. — Ты слишком молода и красива, чтобы умирать так рано.
Твой розовый бутон только-только раскрылся и ещё может осчастливить усталого от однообразной, скучной жизни старого человека.
Ты ведь ещё девственница?
— Глупость и распутство — не добродетель, старик, — дерзко и спокойно произнесла Шарот. — Я могу помочь тебе. Твоя жизнь в твоих руках и в моих знаниях — ты это знаешь. У тебя ещё есть шанс. Подумай об этом!
— А твоя жизнь только в моих! Дура! Девка! — взбешённый мудростью и стойкостью девушки, граф подскочил с кресла и прокаркал палачу, — Ведьму сжечь!!! — Захрипел и зашёлся в удушливом, кровавом кашле.
Внизу собравшаяся поглазеть на казнь толпа, как всегда, подхватила:
«Ведьму сжечь! Ведьму сжечь! Гори, сука!»
Слушая их разговор Кадмус на мгновение вообразил, что он перенёсся на суд Руты. Отождествляя рыжеволосую стройную узницу со своей возлюбленной, он ждал чуда — помилования.
Под усиливающийся гвалт жаждущих зрелища горожан, Шарот подвели к сложенным дровам. Бэф вместе с палачом привязал её цепью к столбу. Наскоро огласивший приговор судья в белом парике спросил девушку о последнем слове. Толпа утихла по команде, поданной тем самым облизывающимся глашатаем, который и видом и манерами был похож на ящерицу. Шарот не смотрела на него. Она бегала глазами по толпе и искала Михаила.
Кадмус впился глазами в девушку и слушал её слова, будто церковную проповедь.
— Люди! — открыто обратилась к ним ведунья, гордо выпрямив спину.
— Я здесь для того, чтобы пожелать вам смелости стать свободными!
Вам нужно сделать всего лишь шаг, одно усилие.
Один… настоящий… шаг к свободе.
Она совсем близко!
Посмотрите вокруг!
Откройте глаза! Проснитесь!
Вспомните, что здесь расставались с жизнью добрые люди!
Те, кто вам оказывал помощь! Те, кого вы любили!
Прислушайтесь к своему сердцу — ибо там звучит голос совести!
Не теряйте своё драгоценное время, свою жизнь!
Потому что завтра её может не быть!
Кадмус затрясся, сжал кулаки и подумал:
«Да, да! Так и есть!»
— Хва-атит! — взревел из своего кресла граф и подал палачу знак рукой.
И палач в коротком кожаном жилете тут же начал разжигать под приговорённой узницей хворост. Коренастый мужик с волосатыми ручищами с красным колпаком на голове, глядя в прорези для глаз, не понимал, почему огонь никак не загорается.
Это Михаил с друзьями подпортили хворост телячьей мочой, зная, что узницу ждёт помилование, если казнь не состоится с первой попытки.
Друзья Михаила сразу же начали кричать из толпы:
— Ми-лость! Ми-лость!
И Кадмус вместе с ними, молча, взывал: «Милость! Милость!»
Услышав последние слова осужденной, Джонни снова с удивлением заметил, что она беспокоится не о себе, и растерянно соображал, чью сторону принять.
Наталья-Шарот услышала друзей, отыскала их глазами. Мысленно успокаивая Шарот, кузнец улыбался и кивал ей: «Не бойся, родная. Держись. Мы рядом».
Но старый граф подал знак продолжать, сменив одну казнь на другую.
Тогда девушку подвели к эшафоту, чтобы усечь голову. Но, раскрыв футляр, палач увидел, что и секира оказалась негодной.
Ночью древко секиры Михаил аккуратно расколол вдоль надвое.
Палач растерялся и мялся на месте со страху, не зная, что делать. Он боялся, что сам может попасть за такие дела на плаху. Кат суетился, разводил руками, бестолково пытаясь соединить треснутые части и исправить орудие казни.
Стоящий рядом Кадмус узрел это, восхитился и незаметно улыбнулся.
«А-а… завертелся, как уж на сковороде?! Каналья!» — он вдохновился, ощутил надежду и, переминаясь с ноги на ногу, ожидал, что будет дальше.
Джонни был искренне рад. Он уже понял, что такая мудрая, добрая девушка заслуживает помилования и искренне предполагал, что казнь отменят. Джонни надеялся поговорить с ней о здоровье своей матери.
Наталья-Шарот взглянула на Михаила. Увидела, как он поднял над собой руку, сжал в кулак и, растопырив пальцы, раскрыл ладонь. Этот уверенный ровный взгляд и жест друга укрепил охотницу. Девушка была спокойна, ожидая до последнего, что страдающий неизлечимой болезнью старик всё-таки обратится к мудрости и подумает о себе. Она зорко и внимательно смотрела на него издалека.
О-о! Она не предусмотрела только одного! Каким может быть глупым, упрямым и жестоким выживший из ума старый человек перед лицом парализующего страха скорой смерти и съедающей его тело боли! Не осознала она, не продумала того, что человек, находящийся на пороге смерти, но обладающий безграничной властью, может вопреки здравому смыслу отказаться от единственного шанса на своё спасение. И может, вопреки благоразумию, лишить жизни полную сил и здоровья молодую женщину, от которой на самом деле зависит его собственная жизнь и здоровье.
Но чего можно было ожидать от кровопийцы людоеда рыцаря «Ордена Смерти»? Тем более, что Ведьма подробно рассказала, что будет с ним в послесмертии. Граф намеревался устроить ей Ад здесь и сейчас!
Ещё никогда в Дорсетшире не было такого, чтобы огонь под ведьмой не разгорался, вдобавок, и секира оказалась негодной. Это могло означать, что бог не хочет смерти этой осужденной девушки. Из-за этого — людей в толпе быстро прибавилось и громче пошло брожение. Горожане начали сомневаться в виновности девушки и уже многие кричали: «Милость! Милость! Милость!»
Прослышав от болтливых охранников, что граф ночью не тронул пытками ведьму и даровал ей ужин на золотой посуде; от соседей, что огонь под осужденной не загорается и секира поломана — на площадь бегом прибежали почти все жители от мала до велика. Возбуждённый народ толпился, влезал на деревья, изгороди, ступени, бортики и жаждал зрелища, но и небывалого здесь ранее милосердия тоже.
Закон графства гласил об отмене казни и полном помиловании, если сам Господь защищает осужденного, а это уже было очевидно.
Мнения резко разделились.
А где-то вдалеке быстро зарождалась чёрная гроза. Её глухие раскаты неумолимо надвигались на город.
Взбешённый старый граф, давясь кровью и пеной, вопреки закону еле прошипел:
— Волею моею, повесить! Кг, кг-г… Немедленно! Кг, кг… Повесить!
Кадмус побагровел, сжал челюсти и кулаки:
«Ах ты ж, пиявка! Одной ногой в могиле, а…
Была бы моя воля…»
Джонни оторопело вспыхнул:
— Как повесить? Нет-нет. Милость. Милость!
Наталья-Шарот не слышала слов графа, она прочитала по губам окончательный приговор и лишь тогда решилась на крайнюю меру.
"Ну-у я тебе сейчас покажу-у... Анну сейчас же отпусти Шарот, ублюдок!"
Девушка освободила свои непрочно связанные стражником руки, но пока не показывала этого. Закрыв глаза, она что-то тихонько шептала и с нарастающим гневом и огнём в крови. Глубоко дышала, набирая силу.
Теперь осужденную подвели к виселице.
— Ми-лость! Ми-илость! — не выдержал и взревел Кадмус.
— Чёрт! Старый плешивый дьявол! Он нарушает закон! — негодовал Джони.
— Ничего-о, дочка… Не бойся!
Хорошо, что я и это предусмотрел… — немного встревожившись, проговорил Михаил для Сары, вцепившуюся в его локоть. — Всё будет хорошо, дорогая. Обещаю.
Он хотел было рвануться вперёд, чтобы быть ближе к своей любимице, но она, почувствовав его намерение, не открывая глаз, отрицательно покачала головой и продолжила подготовку к ритуалу. Тогда Михаил крепко сжал кулаки и страстно молился всем святым, каких только знал. Он не сводил с Шарот глаз, пытаясь уловить на её лице малейший призыв о помощи. Сара, затаив дыхание, тряслась от страха.
Кадмус подался вперёд и зажал в руке эфес меча.
Джонни ещё не принял решение, как поступить и, волнуясь, топтался на месте.
Всё внимание гудящей толпы было сконцентрировано на лице осужденной.
Шарот поставили на скамейку, она всё ещё не открывала глаза.
В напряжении люди замолчали и затаили дыхание.
Палач набросил петлю… Затянул…
Потрясая кулаками, горожане гневно взревели:
— МИ-ИЛО-ОСТЬ!!!
Палач поставил на скамейку сапог…
Всё! Наталья-Шарот была готова применить всю силу магии огня! Она открыла глаза и, коротко взметнув свободной от верёвок рукой в сторону старого графа, с чётким намерением выпустила всю силу своего гнева прямо ему в лицо. Старик тут же вспыхнул, как прошлогодняя солома, и разразился свинячьим визгом на всю площадь. На придворных, окружавших его, тоже вдруг занялась одежда. Они кричали и спасались бегством.
Кадмус дёрнулся и с восхищением выпалил:
— НАСТОЯЩАЯ! Жги его, Рута! Жги-и! — он был несказанно рад, что не связал девушке руки.
Некоторые люди и друзья Михаила поддержали его и закричали:
— Жги его, девочка! Жги!
Сара обомлела и зажала рот руками. Хорошо зная Шарот, она понимала, что на пороге смерти ведунье нечего уже терять. Девушка открыто вступила в бой и сделает то, что давно хотела осуществить.
Наталья-Шарот медленно перевела взгляд на каменную башню, где висели длинные флаги с гербами. На секунду снова закрыла глаза и… Вторым резким всплеском руки, как порывом сильного, шального весеннего ветра, распахнула окна, опрокинула светильники в высоких покоях графа и будто дыханием дракона, запалила, всю его провонявшую болезнью спальню. Башня содрогнулась изнутри и вспыхнула как факел. Вниз посыпались разбившиеся цветные стёкла окон-витражей. Они резали, ранили и убивали горящую свиту последнего в своём роду графа Дорсетшира.
Повергнутые в ужас всем увиденным, горожане вдруг завопили и заметались. Началась паника и давка, а с неба как из ведра обрушился ливень.
Кадмус спрыгнул с эшафота и вместе с Джонни метнулся к графу, посмотреть, как визжит эта каналья, и одновременно защитить его от смертельного удара. Хотел, чтобы тот мучился, как его возлюбленная.
Смертельно напуганный, но не растерявшийся начальник стражи подал команду палачу. Тот одним ударом выбил скамейку из-под ног потерявшей все силы Шарот. А Михаил отчаянно рванулся с друзьями к своей любимице на помощь. Он был уверен, что Шарот, наконец, будет спасена, когда подгнившая верёвка оборвётся но... Петля затянулась на шее девушки и время в глазах Михаила остановилось.
Схватившись за волосы, Сара изо всех сил зажмурилась. Душа женщины-матери закипела и взорвалась. Сара распахнула глаза и, с остервенением расталкивая кулаками зевак, всей силой рванулась к виселице. Но Сара увязла в колеблющейся толпе, как в болотной грязи. Едва дотягиваясь до помоста рукой, женщина цеплялась за него ногтями и беспомощно голосила.
— Пустите! Пустите её! Девочка моя…
В следующее мгновение оружейник с ужасом осознал, что непоправимо просчитался с верёвкой. Лёгкий вес девушки она выдержала.
Наталья-Шарот метнула взгляд на Михаила. Это был призыв на помощь. Схватившись руками за верёвку и напрягая мышцы шеи, ведунья боролась за жизнь.
Михаил обомлел и, как раненый дикий зверь, с рыком бросился спасать Шарот. Он пробивался к ней с друзьями, сталкивая железными кулаками со своего пути равнодушных зевак, и ревел:
— Её сам Господь помиловал, а вы! УБИЙЦЫ! УБИЙЦЫ!
Это Бог обрушивает на ваши головы свой гнев!
ГОРЕТЬ ВАМ ВСЕМ АДУ!
Кадмус оглянулся и сквозь заливающий глаза ливень увидел, что девушку таки повесили. Он окаменел:
— Рута, Руточка моя...
Бэф, Вулф, ради всего святого, отпустите её... — и, обессилев, потащился к эшафоту.
А тренированная стража вместе с Бэфом и Вулфом умело теснила заговорщиков и не дала им даже приблизиться к виселице, окружив её плотным живым кольцом. Обомлевшую Сару затолкала и оттеснила негодующая толпа.
Поняв, что графу-упырю и его невесте конец, Джонни будто проснулся и, воспользовавшись паникой, рванул в казематы, спасать узников. «Она точно ТАК бы сделала!» — Парень был уверен.
Крепкая верёвка туго сдавила шею Шарот. На последнем выдохе, запрокинув голову к видневшемуся меж туч яркому солнцу, она из последних сил выкрикнула, как выдохнула, в небо:
— Ша-а-ато-о-о!!!..
И обмякая, мысленно зашептала странные слова:
«Тех, кто рождён ходить по краю
страшить не может смерть и тьма.
Скажу с улыбкой: Я играю.
Ключ к переходам кровь моя…».
Нарастающий грозовой ветер подхватил последний выдох охотницы и донес её сдавленный голос до ожидавших её за городской стеной волков, и они ответили ей, как один, принимая её голос как призыв. Этот волчий вой, донёсшийся эхом до места казни, в одно мгновение остудил все горячие желания горожан посмотреть, что же будет дальше. Люди бросились врассыпную.
Оставленная дома Фокси, услышав сильный шум на улице, прибежала на площадь и стала свидетельницей казни своей подружки. Она протискивалась в толпе и, всхлипывая, искала маму или папу.
Солнце исчезло, небо почернело, и неистовый холодный ливень с крупным колючим градом тут же накрыл шатром весь город. Разбушевавшаяся дикая стихия быстро потушила пожар, сорвала и разметала по площади флаги с гербами и брошенные в грязь вещи знати и простолюдинов.
Одна молния ударила прямо в секиру на эшафоте, лежащей перед повешенной, и расплавила его. Страшная чёрная гроза частыми яркими молниями и раскатами ужасающего грома разогнала всех перепуганных горожан по домам. Остались лишь на смерть перепуганные стражники, строго несшие до конца свою службу, виселица и затихшая Шарот.
Ошеломленный Михаил был остановлен стражником почти у ног Шарот. Неожиданно в его штаны вцепилась обливающаяся слезами Фокси. Отец обхватил дочь и прижал её к себе лицом.
Сара в оцепенении упала в грязную, холодную лужу на колени и, бесцельно поднимая ослабевшие от горя и утраты озябшие руки, тянулась к эшафоту, вверх, к Шарот. Она безутешно глядела сквозь горькие слёзы на искаженное смертной мукой лицо девушки и, будто крепко обнимая её, монотонно раскачивалась вперёд-назад и била себя кулаком в грудь. Она продолжала и продолжала, будто в забытьи, просить и повторять, обращаясь к Всевышнему:
«Ми-лость!… Ми-лость!…»
Кадмус, принявший Шарот за свою возлюбленную, будто увидел, как горела в огне его Рута и обезумел. Он расслышал истовые мольбы убитой горем женщины, стоящей в луже. Представил, что это мать Руты. Понял, что ни вернуть возлюбленную, ни замолить свой грех, ни жить с ним больше не сможет. Он опустил рукоять меча на землю. И, глядя на повешенную, устремил свои мысли к образу Руты, направил остриё себе в грудь и с улыбкой беззвучно на него упал.
Не по-летнему жестокий холодный ливень с градом хлестал по щекам всех без разбору горожан. Стихия необычно вела себя. Крупные градины били по замку и пробивали черепицу крыш домов горожан. А над площадью — мелкие частые капли нежно омывали тело целительницы перед её последним путешествием. Дождинки, смешиваясь с её потом, слегка парили, скатывались по её горячим щекам и, разбиваясь, падали на эшафот, отсчитывая последние удары удивительного, бесстрашного сердца.
Дух девушки медленно и плавно отделился от тела. Ведунья осознавала, что в сломанную плоть ей не вернуться и нежно прощалась с теми, кто остался её проводить. При виде знакомого, открывающегося яркого тоннеля белого света в сознании Шарот совсем тихо прозвучало:
«Прости меня, Шато… Прости, Лобо… Прости, Учитель…
Проща-ай,… Ста-авр…»
Внезапная страшная гроза так же быстро угасла, как и пришла. К ночи, когда улицы города просохли, небо полностью очистилось от облаков и густо покрылось яркими большими звёздами, взошла полная луна. Она сегодня была необычайно огромная, оранжевая, как зрелая тыква. Наталья-Шарот смотрела на землю с небесной высоты глазами одинокой печальной луны, сердцем мудрой матери волчицы, грустя о краткости жизни, о несправедливости смерти, горячо желая воплощения, встречи с любимым Ставром-Свэнэльдом и не примиряясь с тем, что её история Души окончена.
* * *
Резко закашлявшись от смертельного удушья во сне, Наталья проснулась среди ночи, подскочила, как ошпаренная и побежала в туалет. Началась жуткая рвота и дикий плач.
«Господи, Шарот, Шарот… Девочка, живи…» С истерикой рыдала Наталья в унитаз.
— Ко-от! Воды! Скорей!
А в голове эхом звучал голос наставницы:
«Тех, кто рождён ходить по краю
страшить не может смерть и тьма.
Скажу с улыбкой: Я играю.
Ключ к переходам кровь моя…».
«Прости меня, Шато…
Прости, Лобо…
Прости, Учитель…
Проща-ай,… Ста-авр…»
Весь день Наталью жутко лихорадило. Температура упала до критической 35.4. Под тремя одеялами с электрической грелкой на животе, у неё были синие губы и руки. Ни пить, ни кушать, ни ходить, ни стоять. Её трясло так, будто вместе с ней подпрыгивал диван.
Не выспавшийся Костя хлопотал с резиновыми грелками, клал жене под ноги, под спину... А Наталью клонило в сон. Но она очень боялась заснуть и снова оказаться с петлёй на шее. Крепко держась за руку Кости, как за соломинку, она на открытых глазах видела картины казни своей наставницы и жуткое бедствие, которое произошло сразу после этого. А в ушах "видящей", уже не прекращаясь, свистело:
«…с-сойдутся-раз-зойдутс-ся з-звуком гор-ры…
Р-раз-зрушен-н с-снова бу-удет с-светлый гр-ра-ад с-с-с пя-ата-ак…»
Испуганная мама не выдержала состояние дочери и против её воли, всё-таки вызвала «Скорую» в десять часов утра. Наталье внутривенно ввели хлористый калий и, она на некоторое время порозовела и согрелась. Уставшая и измотанная, нечаянно уснула.
Она бродила с факелом в руках по погребённому когда-то каменному древнему городу, некогда находившемуся на большом торговом пути, соединявшим части отдалённых братских восточных земель. Мелькали тени Очень высоких ростом людей озабоченных ежедневными заботами. Наталью никто из них не видел, а она шла на мелодичный мужской голос, звучащий в её голове: «Услышь меня, о Тара…» Так она опускалась глубже и глубже внутрь горы, в те залы, где с какими-то сложными невероятными механизмами работали внешне иные белокожие люди очень высокого роста. Они явно торопились что-то закончить. Или разобрать и спрятать нечто, на их взгляд очень-очень важное. Нарастающий гул земли стал слышен и им. Появились рычащие толчки сверху... Землю тряхнуло... И с потолка посыпалась глиняная штукатурка. Наталья выкрикнула высоким беловолосым людям:
«Спасайтесь! Скорей на выход!»
Но её никто не видел и не слышал. Со следующим толчком началось жуткое крушение. Крики, вопли, потом тьма и холод. Всех засыпало.
Наталья очнулась и заметила, как сильно сжаты её кулаки, будто она изо всех сил кого-то тащила наверх из-под рухнувших городских домов. Руки дрожали, кончики пальцев чуть посинели. Наталья почувствовала, как из носа что-то потекло. Это была кровь. Она утёрла её рукавом, зажала пальцами, подняла повыше подбородок и, молча, возопила вверх:
«Господи, кто я?»
Через неделю уже вся большая страна была поражена невероятно мощным землетрясением эпицентр, которого был в армянском городе Спитак. От Спитака и Ленинокана остались руины и груды камней.
Услышав об этом по телевизору, Наташка была в шоке. Крепко зажав руками вскрик, она сидела в оцепенении, молча лила слёзы и снова потеряла температуру. Сокрушаясь, в душе истерично смеялась над собой: «маленький, блин-даж, город размером с пятак. СПИТАК это! Дура, дура! Почему я никому ничего не сказала? Нужно было орать и добиваться! Эвакуировать весь город!
Ка-акой-й, я же так и не поняла…
Я виновата! Я виновата! Простите, я не правильно всё услышала и поняла. Простите… Господи, кто я?! Как теперь после этого жить?!»
И записала в свой блокнот:
«9 часов 11 минут. 07.12.1988 года землетрясение в армянском городе Спитак. Там под ним есть древний каменный город. Я видела его. А там… Ощущение такое, что землетрясение рукотворное».
Пролистала предыдущие записи и нашла:
«Равнозначный час, день, месяц, год. Падут два Геркулесовых столба, что охраняют вход в Аид… Настанет смена времён...» и подумала: «Держи востро уши и открытыми глаза, Наталья! Это был только чуть-чуть равнозначный год!
В отчаянии Наталья решила забросить любую практику с магией. Но, как, ни крути, как, ни беги от себя семимильными шагами, а к какому-нибудь собственному отражению всё равно подойдёшь и поглядишься. Карату нужна регулярная помощь с мокнущей экземой, маме нужна помощь с сердцем, да и вообще от себя никуда не сбежишь.
1990 год. Мама Натальи, Стефания Иосифовна, дорабатывала последний возможный год до пенсии после пенсионного возраста, а отец, невзирая на пошаливающее здоровье, продолжал разъезжать по городам, собирая «живой» материал для своих детективов и публицистических романов. Два раза в год он ложился в Лечсанупр на профилактику и лечение. Главное, что беспокоило врачей, — это развивающееся сужение сосудов головного мозга. Родители не посвящали своих детей в такие вещи, не желая их волновать.
Как-то сентябрьским утром, когда все домашние собирались на работу, суетясь на выходе, отцу стало плохо. По обыкновению он принял стандартный для себя набор таблеток и вышел проводить дочь с зятем на работу. Наталья всё ещё прихорашивалась у зеркала в ванной, предполагая, что отец не дождётся и она, слава богу, пойдёт на работу без его неискреннего склизкого приставучего поцелуя. А Костя ждал её у дверей, перебрасываясь с Вадимом Константиновичем парой слов о планах на ближайшее воскресенье.
— Пап, а как Вы себя сейчас чувствуете? Чего-то раскраснелись, — заметил он.
— Да нормально. Я уже всё принял. Надо полежать. Сейчас пойду. Вот провожу вас, ребята…
Отец бледнел на глазах. Костя заглянул в ванную к Наталье и встревожено прошептал ей:
— Отцу плохо.
— Я слышала. Сейчас полежит, и пройдёт. Это ж не первый раз. Он знает, что принять, — спокойно ответила она.
— Ладно, ребята. Я пошёл, прилягу, — не дождался отец и медленно побрёл к себе в спальню.
— Такого его одного нельзя оставлять, — тревожился Костя.
— Какого-такого?! «Как маме плохо, так его ветром куда-то сдувает!» Ладно, хорошо. Сейчас пойду, посмотрю, — кивнула Наталья.
Отец лежал с закрытыми глазами, иногда, как не в себе, моргал. Бледный, мокрый, с лицом, покрытым красными пятнами. Его начало трясти.
Дочь будто подменили. Она сразу собралась и, доверяя сейчас своим рукам как единственному спасению, положила их на отца, закрыла глаза и…
— Желудок? Сердце? Голова? — «просмотрела» руками. — Голова! Похоже, сосуды. Аж, колются! Кот! Ой, не заметила, что ты здесь, — Наталья открыла глаза, чтобы позвать его. — Звони, пожалуйста, в скорую! Скажи, спазмы сосудов головного мозга. Срочно! Отец на пределе. Ещё чуть-чуть, и…
— Понял! — кивнул Костя и отчаянно принялся терзать телефон.
03 – занято. 03 – занято. Приступ у отца быстро нарастал. Начались мелкие судороги. Наталья расположилась над отцом, на его подушке.
— Кот! Таз, воду! Быстрей, пожалуйста! — потребовала она, предугадывая дальнейшее развитие приступа. Закрыла глаза, глубоко вздохнула и попросила «наставниц» об экстренной помощи. Знакомая горячая волна поднялась из стоп, пролетела по всему телу, срываясь с ладоней. Чтобы не упустить её, Наталья только и успела положить одну за другой руки отцу на солнечное сплетение и на голову. Поспешно вошёл с тазиком Костя.
— Дети! Простите за всё! — судорожно выдохнул отец. И с накатившей волной рвоты выдал все недавно принятые таблетки.
«Простите? Вот как заговорил? Совесть проснулась? Неужто?» — заметила Наталья.
— Что делать, что делать?! — растерялся Костя.
— Спокойно. Мокрое полотенце и чайник с холодной водой. Быстро! В «скорую» дозвонился?
— Не-е-т! — выкрикнул Костя уже из коридора и тут же вернулся.
Отца выворачивало и сильно било в судорогах.
— Дети, простите за всё! Берегите маму!!!... Я…
— Чего-о? — вспылила Наталья. — Чего-о?! Я те дам «берегите маму»! Никуда ты не уйдёшь!! — прошипела она сквозь зубы. — Кот! Продолжай сидеть на телефоне. И если они через пять минут не приедут!… Пообещай им,… что им тоже будет несладко! Пока… я его держу, но нужны препараты! Я сама не справлюсь! Тут процесс в самом разгаре!
— Понял!!! — и Костя, терзая телефон, звонил: 03, 03, 03…. Сорок минут. Звонил и наблюдал из кабинета тестя, как Наталья неумолимо навязывала отцу свой ритм дыхания. И чувствовал сейчас, что значит в её понимании «держу». Она старалась контролировать работу его сердца, распределять кровяное давление, обводить её мимо закупоривавшегося узла сосудов в затылочной части слева и ей это понемногу удавалось.
— Мне с-тр-а-ш-но! — проскрипел зубами отец.
— Ничего не бойся, па! Я тебя не отпущу! Слышишь, па?! Ты меня слышишь?! — громко и уверенно говорила она. — Всё будет в порядке. Дыши вместе со мной.
— Холодно. Ног не чувствую. Видно, пришло моё время, дети … — обмякал он.
— Холодно потому, что вода холодная. Полотенце ж на затылке. А уходить?... Па, держись за меня! — Наталья подставила ему свою ногу, а сама продолжала плотно прижимать руки к отцовскому телу. Тот впился в щиколотку дочери ледяными пальцами, как мог, и держался.
«Скорая» всё не ехала. Время тянулось, как густой клей, вязкий и противный. Десять минут. Пятнадцать…. Костя сидел рядом с тестем и женой, готовый выполнить любую их просьбу.
— Натала? — прикоснулся он к ней аккуратно.
— Нормально. Получается. Только не трогай меня сейчас. Хорошо? — не открывая глаза, ответила жена. — «Скорую» встречай. Подъехала.
Костя без сомнений, молча, оделся и быстро вышел. Увидел, что там, действительно, только что подъехала «Скорая». А дома…
— Папа, дыши вместе со мной, — настаивала Наталья. — Давай! Вдо-ох… вы-ыдох. Вдо-ох… вы-ыдох. Не отвлекайся, слушай только мой голос и дыши.
— Страшно… — простонал отец, наконец глубоко вздохнув.
— Молчи, дыши и слушай только мой голос. Есть только мой голос. Вдо-ох, вы-ыдох…
И он старался, как мог. А Наталья «закручивала водовороты и толкала» кровь руками и сознанием по работающим сосудам, в обход закупоривавшимся.
— О, вот теперь ты молодец, па! Ничего. Всё будет в порядке. Я тебя держу. Чувствуешь? Ты уже сам дышишь. Не разговаривай, просто давай со мной вместе… ещё медленно вдох… выдох… вдох… выдох.
В коридоре послышался голос Кости и прибывших врачей.
— Пульс девяносто восемь. Давление сто девяносто на сто. Спазмы сосудов головного мозга в этой и в этой доле, — сухо доложила Наталья и встала, не снимая с отца рук, уступив врачам место, как могла.
— Вы кто, врач? — как-то раздражённо произнесла женщина в возрасте.
— Нет, но можете мне проверить.
— Отойдите! Дайте нам работать!
— Я вам и не мешаю, но руки не уберу. Я его держу.
— Что? Что вы ерунду порите! — повысила голос врач.
— Делайте то, что вы должны, а я буду делать своё дело, — отрезала на грубость врача дочь.
Врач шагнула к ней и силой убрала с пациента Натальины руки. Отца сразу же сильно затрясло, его глаза закатились до белков, и начали быстро синеть губы.
— Ну, теперь ясно, как его держу? — еле слышно прошипела Наталья. Срочно вернула руки на место, чтобы восстановить с отцом тактильный и энергетический контакт. — Делайте, делайте что-нибудь! Я вам помощник, а не враг. Давайте… Пожалуйста!!! Быстрей!
После экспресс кардиограммы и дальнейшего положенного врачебного осмотра Натальины сканированные данные подтвердились, и больному сделали несколько внутривенных уколов. Ещё через некоторое время Наталья почувствовала, как меняется работа сосудов в том самом месте. Ощутила улучшение его состояния и решила потихоньку «отсоединиться». Отец лежал спокойно, со странным выражением лица, отрешённой пустотой в глазах и молчал.
— Откуда вы знали, что нужно было делать? — наконец спокойно обратилась к хозяйке дома врач.
— Наверное, интуиция, — холодно ответила Наталья и, немного расслабившись, опустилась на край кровати.
— Интуиция? Хм, ну, тогда считайте, что ваша интуиция спасла сейчас вашему деду жизнь.
— Спасибо. Отцу.
— Отцу?! Извините, — переглянулась с мед-братом. — Пусть тогда Ваш папа вам потом спасибо скажет, если вспомнит.
— Это что значит – «Если вспомнит?»
— Там, где вы указали спазмы сосудов, – это область мозга, отвечающая за память.
— Ясно.
— Это серьёзно? — тревожился Костя.
— Серьёзно, конечно! Мы забираем его в больницу.
— В какую?
— В какой будет место, — складывали свои мед принадлежности врачи.
— Везите лучше в Леч-сан-упр или в больницу Калинина, — советовала им Наталья.
— Почему это?
— Он известный писатель, и он прикреплён к этой клинике. Там его историю болезни хорошо знают.
— Фамилию повторите. Год рождения.
— Перунов. Двадцать третий год. Двадцать девятого апреля.
Мед-брат записал в историю и складывал сумку.
В этот момент прибежала запыханная мама. Костя, молодец, догадался её предупредить и позвонил на работу. Она приехала на такси. Бросила всё, рванула в спальню.
— Вадим! Вадим! Ой! Вадим, где болит?! У него инфаркт?
— Нет. Микро инсульт сосудов головного мозга. Мы забираем его в больницу. Дочка у вас молодец.
— Ой, Господи! Я с вами поеду! Давайте его в леч-сан-упр.
— Уже созвонились. Ждут. Возьмите его и свой паспорт.
— Паспорт...
— Мам, я уже собрала, всё вот тут. И тапочки, и зубная щётка, и паспорт. Держи.
Втроём с санитаром вынесли безмолвного отца на носилках к машине. Мама очень перепугалась такого приступа и уже держала валидол под языком.
Как оказалось позже, пожилая врач была права, отец действительно частично потерял память. Но главное общими усилиями было сделано: угроза его жизни была уже позади. Как она тогда сказала: «Чудом спасли, остановили, потому, что это могло развиться в обширное кровоизлияние. И тогда, всё».
По выписке из больницы, отец забыл, что дочь и зять фактически спасли ему жизнь.
Забыл, как мама выхаживала его, и днём, и ночью.
Забыл хоть как-то кому-то сказать спасибо.
Но не забыл свою Надюшу.
Едва он пришёл в себя, уехал к ней в Горловку.
Ведь главное было сделано: угроза его жизни была уже позади.
Уставшая мама вернулась из больницы к позднему вечеру. Поужинали все вместе и разошлись по комнатам на ночь.
Наталья с Костей улеглись на диван перед телевизором. Как раз начался матч донецкий "Шахтёр" против киевского "Динамо". Из приоткрытого окна было хорошо слышно начало матча на городском стадионе "Шахтёр".
— Кот, слышишь? Вот знаешь, что я думаю?
— А? Что?
— Странная это штука — память. Как так, интересно, получается? Как срабатывает этот механизм? А если мы забываем что-то, то почему? И как можно вообще узнать, забывали ли мы что-то или нет? Лапушка, а ты всё помнишь о себе?
— Я-то? Вроде всё.
— А помнишь себя, когда тебе было пять лет?
— Смутно,… но так, кое-что помню.
— А когда тебе был год?
— Нет, конечно.
— А я хорошо помню. Мне было удивительно и очень интересно всё рассматривать. Этот новый мир… Нравилось в моей белой, большой, плетёной коляске раскачиваться. Я тогда с мамой вместе спала, чтобы её вылечить.
— Кого?
— Маму.
— Когда?
— Когда мне было около полутора лет она сильно заболела. Я так чувствовала. И мне кажется, что тогда я помнила всё. Ты меня слышишь?
— Да, слышу через слово. Футбол же. Может поговорим потом?
— Дорога ложка к обеду. Скажи, ты себя в год помнишь?
— Ой, Наташка! Что можно помнить в год?
— Своё имя, например.
— Ну, правильно, в год ребёнок реагирует на своё имя. И-и... давай! Опасное положение. Но какой был пас! Какой пас! Гол? Нет промах.
— Нет, Кот, я не об этом. У меня раньше было другое имя. Не помню… м-м-м…
— Какое это другое? Когда?
— Ну, тогда, когда-то. Тар… Тра-а… или что-то такое на букву «Ф», — задумчиво вспоминала Наталья. — Не помню, когда было другое имя. Сейчас не помню, а тогда… всё время пыталась это маме сказать. Нада, Тара, Фла… Фру… Флор… — напрягалась Наталья. — Или Шар… Сейчас просто каша в голове! Ничего уже не помню. Нет, точно — Тара!
— Имён много? Тра-та-та, мы везём с собой… — пошутил Костя. — Ой, отдавай пас! Отдавай налево! Ху-ух! Промазал.
Спи уже, чудо моё! Сегодня для нас с тобой был тяжёлый день. Отдыхай, выдумщица!
Вот чёрт! Мазила! Ещё и одиннадцатиметровый. За что? Судью на мыло!
— А, может...
— Погоди, сейчас киевляне будут бить. А, вот...
В телевизоре взревел стадион. На табло загорелось 0:1, и тут же вернулся прежний счёт 0:0
— Чёрт. Фуф! Шахтёру нужно только выигрывать. Ой, братцы, давайте. Не пропускайте. А-ай, ай, ай... Угловой будет.
— Кот.
— А?
— Я говорю, может, конечно, и Тра-та-та…
— Погоди. Гол Шахтёру не засчитан. Правильно! Передача! Подножка была. Ну зачем? Киевляне будут бить угловой. Опять!
— Да ладно, ерунда! Извини. Я понимаю, футбол. Но тогда…, в детстве…, я чётко это помню, я могла думать и говорить на каком-то языке, но только про себя, а вслух – язык не слушался. Изо всех сил старалась с ним совладать.
— И как, получилось?
— Пока научилась на этом, русском,… забыла всё, что хотела сказать на том русском, — наивно пожала плечами и улыбнулась Наталья. — Изо всех сил старалась совладать с непослушным языком. И только повторяла: "Я самати, я сабати, пати". "Сама думаю" или "саман дарую" Что-то такое. Ты не знаешь, если такое имя Самандар? Или Тара?
— Тара — это ящик. Другое — нет, не знаю.
— Тара, может быть названием реки?
— Не знаю. Наверное, нет такой. Не слышал.
— Жаль. А богиня есть такая?
— Когда ты уже повзрослеешь, Наташка?
— Не знаю. Когда-нибудь. Помнится, нам в детском саду дали съесть какой-то белый шарик, конфетку, сказали "прививка" и всё, дальше стёрлось, что помнила.
— Любишь ты у меня всякие штуки придумывать, — прижимал к себе жену Костя, а она удобней устроилась у него на сухом мускулистом плече и закрыла на секунду глаза.
— Я не придумываю, Кот. Я помню!
— Спи уже. Я футбол спокойно досмотрю.
— А сколько ещё будут гонять этот мяч?
— Ещё один тайм.
— Да. Первый тайм мы уже отыграли...
И одно лишь сумели понять...
Чтоб тебя на земле не теряли...
По-ста-ра-йся се-бя не те-рять, — очень тихо пропела Наталья.
— Ты что, нарочно это сейчас?
— Что?
— Подвываешь.
— Нет. Я же тихо. — Наталья немного обиделась и "в отместку" сказала, — Три-ноль Шахтёр выиграет, успокойся.
— Какое три-ноль? Два бы отыграли с прошлой встречи.
— Я просто говорю: Шахтёр выиграет. И, конечно, я придумываю! Отец выпишется, тоже скажет: придумываете, — вспыхнула она, поднялась на на локтях и взглянула на мужа широко открытыми, негодующими глазами. — Представляешь? Прощаться вдруг вздумал!
— Я слышал. Ложись, ты мне загораживаешь.
— Хорошо, хорошо. Мне просто интересно, кто или какой орган в нас решает за нас, в какой момент выбить, так сказать, предохранитель? Где он? Как и почему срабатывает?
А, если всё же будет помнить, что я его спасла — будет мстить. Вот увидишь. Найдёт изощрённый способ.
— Не понимаю, за что ты отца так ненавидишь?
— Мне некогда предаваться ненависти и играть в его игры. Мне просто интересно, Кот… Кто или, какой орган в нас… решает за нас,… в какой момент… выбить, так сказать, предохранитель? И почему?
— В медицинский надо было идти, раз интересно, — глазами улыбался Костя.
— Ага, только не в медицинский!
— Почему?
— Спокойно относиться к чужой боли не смогу!
— Это же хорошо! Всё, перерыв. Теперь можешь говорить.
— Я и говорю, нет, не хорошо. Врачу надо сохранять трезвую голову и твёрдую руку, а меня бы разрывали чужие эмоции. Я их слышу, понимаешь?
— Теперь понимаю, видел. Я бы не сказал, что тебя разрывали эмоции. С отцом ты была очень собранная.
— Да уж, несмотря ни на что.
— В смысле?
— Да так.
— Отец тебя очень любит.
— Кто сказал?
— Зря ты с ним так.
— Как? Как сегодня? Не надо было спасать?
— Ты всегда с ним резко говоришь.
— Как сам того заслужил.
— Да не заслужил он ничем!
— Он сказал? Ты знаешь больше меня, что в моей жизни было?
— Тебе бы с ним помягче.
— Что, Вадиму Константиновичу вдруг понадобился адвокат? Через тебя ко мне подбивает клинья. Не вмешивайся в то, чего не знаешь!
— Я знаю, что отец, каким бы он ни был, он отец.
— Да что ты говоришь?! Не твои слова слышу.
Так. Всё! Об этом говорить с тобой не буду.
— Нет, давай как раз поговорим. За что ты его так ненавидишь?
— Это вообще не тема для разговоров на ночь. О некоторых вещах я ни с кем говорить не буду.
— У тебя есть от меня секреты?
— Блин, Кот! Я спрашивала тебя вообще о другом!
— О чём?
— Я не могу объяснить, почему так происходит и, что именно я делаю, когда накладываю руки. Это происходит само по себе. Почти. Внутри только непреодолимое желание помочь, и в тот момент я точно другая! Не могу терпеть чужую боль! Свою… ещё возможно, а чужую… – нет, не могу!
— Ты и в жизни такая, за что и люблю.
— Всё ещё любишь?
— Да, люблю. А что?
— Сомневаюсь. Если говоришь, что любишь, зачем дразнишь?
— А ты не дразнись. Реагируй спокойно.
— Спокойно? На то, что мягко говоря, не приносит удовольствия? Как же! А ты сам так можешь?
Ладно, проехали.
Я сейчас о другом, Котёночкин. Как тебе объяснить? Может, я ничего и не делаю, и не могу, и всё это самообман! Мне хотелось бы знать вообще, на каком небе я нахожусь, на седьмом, восьмом, девятом? И есть ли в моих руках реальная сила, которая помогает людям? Или результат, что они получают, – это только оттого, что они впадают в самогипноз? Мне хотелось бы знать… Кто я? Это мне очень важно! Очень!
— Хочешь — узнаешь.
— Ну конечно! Вот спасибо. Обнадёжил. Помог! Ты просто не понимаешь, это очень важно. Очень!
— Всё. Начинается второй тайм. Давай спи. Спокойной ночи. Я футбол досмотрю. Это высшая лига.
— Выиграет твой Шахтёр, три-ноль, я же сказала.
Буркнула Наталья и отвернулась.
Диктор Николай Озеров пересказал историю двух голов, засчитанного и не засчитанного. Эти моменты повторили в замедленной съёмке. Спортивный комментатор акцентировал:
— Сейчас счёт один-ноль. Да-а, настоящая схватка двух сильнейших команд! Матч Шахтёр Донецк — Динамо Киев. Будем надеяться, что до конца игры команды соберутся для главного удара и введут свои резервы. Впереди ещё сорок одна минута второго тайма напряжённой борьбы.
Мяч у Шахтёра, передача на фланг!.. Пас на Грачёва!.. Евсеев... Ателькин... Удар поворотам!..
Стадион всколыхнулся и радостно взревел: "ГО-О-О-О-Л-Л-Л!!!"
Костя мгновенно подскочил с кровати, взял сигарету и, глубоко затягиваясь, нервно курил в открытую балконную дверь. Он жадно вглядывался в повтор момента:
— О! Гол! Второй! Ха,ха! Гол! Красавчики! Два-ноль.
Наталья обернулась, чтобы тоже посмотреть повтор.
— Завтра к маме Лиде сходим? Джерьку бы проведать. У него ноги слабеют. А Лидии Борисовне массажи нужны.
— Что? А, да сходим. Гол, второй! Класс!
Стадион Шахтёр грохотал во всё горло так, что было слышно через приоткрытую дверь балкона их комнаты.
В висках Натальи возникла резкая боль, будто на всю громкость включилось внутреннее радио. Она услышала свист, грохот, скрежет металла истошные крики людей. Закрыла глаза и увидела Ад, раскалённую лаву, проваленную в землю дыру и тьму пыли и гари.
Рёв ликующего стадиона и бегающая толпа обезумевших от счастья футболистов нарисовала Наталье странные картинки. В ушах отозвалось другим шумом, и она сразу озвучила то, что увидела.
— М... Кот, а можно сделать потише? У меня голова разболелась.
— Гол! Гол! Второй! Класс!
Чего потише? Высшая лига же!
— Скоро настанет Смена времён.
Следующий год — год перевёртыш.
Уже что-то началось, вот только что.
Только что, что-то подписано, какое-то тайное решение.
Глубинное государство вампиров-людоедов.
"Министерство Правды" — "Министерство Лжи".
Искажение времени и летописей.
Чёрный ладан...
Афёра...
Распад великого единства...
Соглашение, договор...
Морское право...
Живые мертвецы...
Девять. Один и один.
Это начало чего-то более...
Кот! Ты меня слышишь?
Костя затушил в консервной банке окурок и вернулся в постель:
— Ещё бы третий, ребятушки.
Какой, один и один? Уже два-ноль! Ох, как стадион ревёт! Слышишь?
— Да, два, ноль.
Зеркало.
Два, ноль, ноль, один.
Девять. Один, один.
Три и три тысячи исчезнувших в зазеркалье.
Сакральная жертва. Портал открыть.
Девять — Горец!
Одиннадцать — Судья!
Тринадцать — Смерть!
Распад великого единства...
Соглашение, договор...
Морское право...
Живые мертвецы...
— Что ты опять несёшь? Господи! Ты меня уже пугаешь. Пойди умойся. У тебя лицо, как у гарпии.
— Спасибо за комплимент. Я сейчас к маме подойду и вернусь.
А сама подумала: "Глухой. Глухой и слепой. Слепой и спящий!"
Встала, взяла тетрадь снов и уходила в темноту зала, побыть немного одной в тишине. За ней побрёл Карат. Костя вдогонку:
— Чайку мне сделаешь с лимоном?
— Сделаю. — Наталья развернулась и пошла на кухню.
"Что такое: Горец, судья и смерть? Девять, одиннадцать, тринадцать?"
На кухне Наталья записала все цифры подряд и все пришедшие несвязанные слова. Пока закипал чайник она вспоминала: "Не забыла ли, не упустила ли она чего?" Она чувствовала, что у неё, действительно, что-то с лицом. Побоялась посмотреть в зеркало. Умылась. Пошла, проверила маму, померила ей давление, принесла воды запить таблетки, обняла, пожелала спокойной ночи. Налила в миску Карату кефир. Он тут же смачно зачавкал. Принесла мужу настоявшийся чай с лимоном. Вернулась в постель и, отвернувшись от Кости и телевизора, продолжила рассуждать.
"Один и один — это одиннадцать или два.
Два, ноль, ноль, один, девять.
Падут в адский огонь близнецы, и с ними исчезнет три тысячи.
Зеркало.
Министерство правды — министерство лжи".
Вот, блин, привязалось! Но где я это уже слышала? Нет, нет, там было... было... Что-то про равнозначный год, день, час и две башни. Нет, не башни, а Геркулесовы столбы, что стерегут врата в Ад. Завтра поищу в другой тетради. Хорошо, что я сообразила это записывать.
Господи, как в висках стучит. Блин-даж! Что это такое? Да, засиделась я в сказках. Может пора повзрослеть? Как Миша, как Ленка? Или как мама? Не понимаю, кому чего нужно в этой жизни, и что свято?
Может, в церковь сходить? Да помнится, было написано: Не сотворять кумира, не ставить храмов в честь него, и не взымать монетой.
Сотворяют, строят, взымают. Ещё и к расчленённым частям тела в очередь становятся, обцеловать. Фу! Никрофилы.
Может исповедаться? А что рассказывать? О том, что распятье врёт? Спросить у батюшки, кто такой Радомир и был ли он? О том, что Пасха — праздник в честь воскрешение Христа, а её ещё до его рождения отмечали в разных странах по-своему? Может, Миссий было несколько? Скажем: отец и сын.
О-о, я себе представляю, что мне исповедник ответит! А я ему в ответ: книги, статьи, записи, библию и... поехали умом мериться и драться...
Может тогда к психотерапевту обратиться?
Ну да, конечно! К кому ж ещё? И он, как профессионал, разберёт меня по Фрейду вдоль и поперёк. Здесь у меня много чего можно накопать, как собственно и у каждого — плюс-минус. Пришьёт какой-нибудь умник-троечник диагноз чернилками, не отмоюсь.
Так кто поймёт мои тревоги и виденья?
"Один и один, зеркало, близнецы, три и три тысячи, горец, чёрный ладан. Падение великого государства. Живые мертвецы".
Да что же это за ерунда привязалась?! Может анальгин выпить?
Нет. Стоп! А как было со Спитаком? Во сне, судя по записям, почти за год говорили-предупреждали. Не разобралась, не искала. Люди погибли. Из-за меня. Я слишком медленная и тупая! Мне ни забыть этого, ни простить себе.
Вот кому можно об этом рассказать?! Сказала как-то Володе с Ириной, что Луна это обитаемый искусственный спутник Земли. Что он металлический и полый внутри. Так они оба покрутили пальцем у виска.
О-ой, молчи-и, Наташка!
Молчу, Дмитрий Кузьмич. Молчу.
А если бы я сказала, что Луна один из механизмов, обеспечивающих жизнь на Земле? Что бы они сделали, если бы сказала, что Луна когда-то была не одна? И Марс обитаемый...
Среди друзей, как белая ворона. Да и друзьями их не особо можно назвать. Испытания дружбы ещё впереди. У каждого будет свой жёсткий экзамен.
Кот только и говорит, что я мечтательница, оторванная от реальной жизни.
А что, если наоборот? Что, действительно, реально: телевизор, джинсы, пиво, футбол? Блин-даж!"
Испытанная временем римская игра: "Хлеба и зрелищ!" А в это время...
Костя был полностью поглощён игрой и очень эмоционально болел:
— Давай... Дава-ай!.. Можно би-ить!
Нарушение правил. Да, киевляне будут бить одиннадцатиметровый.
"Одиннадцать метров.
Киевляне будут бить. Нарушение правил.
Близнецы. Чёрный ладан... Глубинное государство..."
Не хочу ребёнка из пробирки! Нет, так осчастливливать женщин — это здорово, наверное. Но, если Души святы, спускаются с Небес, и сами выбирают себе место, время, родителей... То, как называть то, что в детях, созданных искусственно? Откуда той самой Святой Душе взяться?
Я читала о подобных экспериментах у Папюса в книге "Черная магия".
Хм... Действительно, Кот, ПОЛНОЕ нарушение правил. Что-то тут не так. И с УЗИ тоже. Может, этот аппарат, как израильский автомат, что-то делает с плодом в утробе? Да и врач, что подвёл меня под операцию - был молодой талантливый еврей. Не могу теперь беременеть. Не люблю таких совпадений!
Вот, что чаще вижу в беременных, так это — отсутствие солнечной ниточки Ра от малыша в небо. Надо понаблюдать, почему и из-за чего это происходит. Хорошо помню, как раньше в роддомах детишки пели, заслушаешься. Сейчас чаще иное что-то. Странно. Таинство нарушено. Чем? Почему? Почему человек считает, что имеет право вмешиваться в то, что выше его понимания? Говорят же, что у нас мозг работает в основном на четыре — шесть процентов. И мы с этой крупицей уже берёмся совать нос в то, что создавали те, у кого работали все сто. Безответственно! Самонадеянно! Всё-таки, кажется у Папюса как раз был описан некий подобный процесс: создание существа в пробирке. Как там его называли? Ах, да, гомункул! Помню, помню. Существо без души, без прошлой памяти о себе, послушный раб-исполнитель, питающийся кровью "родителя". Равнодушный убийца и потребитель.
— Судью, блин, на мыло! Да, это у Динамо было вне игры! — переживал Костя.
"Вне игры, вне игры.
Прочитал вот так любой, воспроизвёл систему, влез в ДНК — и создал куклу! Вживил ей какую-то антенну или вложил в руки пульт приёма команд, всё! Есть робот-исполнитель. Баран на привязи!
Господи, к чему это нас приведёт? Чёрная магия в благих гражданских целях? Или цели, КАК РАЗ В ЭТОМ — вырастить "новое" покорное поколение под прикрытием благих намерений? У кого есть глубокие знания об этих процессах, и он-они используют наше незнание и желание иметь детей, как оружие против нас же самих! Далеко идущие планы? Из каких книг начитались? Может той самой, одной из четырёх? Учитель Самандар рассказывал".
— Иди сюда Каратышка. Ложись, мальчик. Ложись ко мне под ручки. Вижу, что больно, помочь не могу. Прости.
"О, Господи! Нет, нет. Только не это! На улицах не детский крик, а скрежет. Трудно слышать. Рвёт душу, и только раздражение, гнев и злость рождает. Хочется заткнуть его хоть чем. В глазах совсем маленьких детей злоба, агрессия. В глазах их родителей тоже. Лупят друг друга прямо на улице! И у тех и у других Дуга-Ра становится иной. Крик — песня младенца очень редкой стала. А сияющие улыбки малышей! А их смех? ЖУТКО скучаю. Может, это только у меня так? Я превращаюсь в злобную забубённую бездетную суку? Гормоны гуляют, а применения им нет?!
— Го-ол! Третий! Ха-ха! Отличный гол! Три ноль! В сухую! Вот теперь нужно продержаться ещё пять минут. Давайте, ребятушки!
Наталья обернулась посмотреть.
Николай Озеров:
— Жигулин! Грачёв! Передача на Онопко!..
Наталья:
"Да, гол, как сокол. Хоть иди под окна роддомов слушать тот голос, который настоящий, чтоб проверить себя. Не осознавала раньше, какими звуками был наполнен мой мир, этот.
Близнецы. Зеркало, Два, ноль, ноль, два. Один и один.
Да что ж такое пристало?! Да, детство уходит. Куда уходит детство? В какие города? И где найти нам средства, чтоб... Нет-нет. Только не в лагерь от мамы! Никогда!
Эх, если бы всё знать раньше. Я бы не совершила бы несколько ошибок.
С Зоей был бы совсем другой разговор.
После родов не уснула бы со льдом на животе, не простудила бы матку.
Не пила бы чёртовы гормоны, не выросла бы эта гигантская киста.
Не сдерживала бы маму, а вместе с ней поехала в Горловку сразу, когда это только всё началось — умыла бы эту суку Надюшу в унитазе с дерьмом! Был бы скандал, но последний! И сейчас: послала бы всех на... и поехала бы к Робин Гуду в гости. В Шервуд! С мамой, Каратышкой!
А, мои пациенты?
Да, далеко не уеду. Но так, как эти все несчастные, жить и терпеть НЕ БУДУ. Неужели не видят, как их пасут? Кому нужно столько горя? Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Кто это, блин горелый, начал? Когда? Уверена, что знала раньше! Ничего не помню!
Зачем сейчас спасла отца? Можно было просто вызвать скорую и ни в чём не участвовать так, как он сам. Исполнить только то, что в обычных человеческих силах. Хотя он сам ни для кого из нас и этого никогда не сделал. Чувствую, отольётся мне ещё это доброе дело...
Нет, его грехи — это его грехи. Мои — это мои. ОТДЕЛЬНО. Я сделала то, что сделала бы для любого.
Костя долго ещё смотрел телевизор, а Наталья не могла в шуме уснуть. Снова отяжелела голова, а в ней пульсом звучало:
"Смена времён.
Зеркало.
Время вперёд.
Адский огонь.
Чёрный ладан".
* * *
Перечитывая записи снов, Наталья пыталась найти в них какую-то логику или систему. Но всё было очень смутно. Больше похожее на интуитивное понимание, воспоминание или иное не трёхмерное чувствование.
Начав разбирать скопившиеся записи, Наталья попыталась их систематизировать, искать какое-то подтверждение знаний и описанных событий. Затем она анализировала скромные результаты, которые откопала в городской библиотеке имени Крупской, и пришла в необъяснимо-подвешенное состояние ступора. Она ощутила реальное присутствие невообразимо гигантской иллюзии, манипуляции сознанием, и вместе с тем чувство приближения, запланированной кем-то, опасности или "жатвы". Пока не вписывался в "систему" только повторяющийся сон о Ксандре и Флави-Ар (Таре). Наталья постоянно чувствовала в своём теле болезненные ощущения слишком реального присутствия именно в том одном смертельном бою, где Флави-Ар произносила проклятье и погибала. Здесь вообще не было ничего понятно. Никакого развития событий, только отчаянный бой, падение и гибель. Но именно этот эпизод интуитивно навязывался видениями кошмаров войны на Родине, в Донецке. Он призывал к каким-то действиям, но Наталья не знала, что ей делать и что в её не трёхмерном мире реально, что факт, а что — только вариант.
И ещё появилось твёрдое ощущение, что этот некий Ксандр, парень с голубыми миндалевидными глазами, жив сейчас, и его дороги периодически проходят относительно близко от её, и этого парня нужно найти. Зачем? Это нужно было ещё понять.
В бесцельных прогулках по бульвару Пушкина ноги Натальи сами останавливались у чёрного входа театра Оперы и Балета, где она в детстве бывала за кулисами со своим преподавателем по фортепиано. Возвращалась домой, не понимая, о чём говорит её тело.
Дальше — смерть В. Брежнева. Брожение и ропот в стране. Пришла одна метла, затем вторая и появился "свой меченый" президент. Началась "Эпоха Перестройки", и закружило. Начали звучать пугающие слова и лозунги: новый курс, новые возможности, демократия, евро-интеграция и развитие. Единый мировой порядок.
Как говориться, хотите проклясть несколько поколений — пожелайте народу жить в эпоху великих перемен. СССР — Великий Союз — начал трещать по швам. Частые визиты Горбачёва в Америку, в ту самую страну, которая практически полностью уничтожила коренное население, залила кровью миллионов людей и животных — с политических целях, и заселила территории убийцами, наследниками этих убийц и создала рабов.
Улыбающийся Горбачёв, сияя американской улыбкой, формировал стремление к новым демократическим ценностям, новым правилам, новым требованиям. Мирный односторонний договор по ПРО практически оставил без защиты народы СССР. Под внешним влиянием многонациональная дружная страна начала раскачиваться изнутри. Появились первые признаки трещин, как на чашке, которую постепенно сжимает чья-та сильная безжалостная рука.
Продолжение в главе 2 часть 2