Как началась война

 
 
                КАК   НАЧАЛАСЬ   ВОЙНА
            
            (исправленный и доработанный вариант, 14.04.2021 г.)

       На рассвете 22 июня 1941 г. СССР подвергся вероломному и ничем не спровоцированному нападению германских войск. Мне в то время пошел
12-й год, и я на всю жизнь запомнил этот день,   вмиг изменивший   жизнь нашей семьи, как и жизнь миллионов граждан  страны. Этот день не зря называю Днем Памяти и Скорби. Меня всегда интересовал вопрос, как руководители СССР, Сталин  могли допустить, что наши войска были застигнуты врасплох нападением немцев. Много позже, будучи уже профессиональным военным (высшее военное образование и 41 календарный год службы), всерьез начал исследовать причины тяжелых поражений Красной армии в начальный и последующие периоды первой половины войны. Ведь она была вполне боеспособной и в  отношении численности личного состава, вооружения и боевой техники, обеспеченности материальными средствами мало в чем уступала вермахту, а по   количеству танков и самолетов намного превосходила его. Тем не менее,   немцам за счет заблаговременного развертывания  армии вторжения    удалось в полной мере использовать неготовность Красной армии к немедленным действиям по отражению внезапного нападения. 

         Решение описать начало войны сложилось в ходе многолетнего поиска с целью узнать обстоятельства гибели моего отца, числящего пропавшим без вести в 1941 г. В 2007 г. мне удалось прочитать «Доклад командира 120-го гап БМ  РГК», подписанный командиром полка полковником Н.И. Лопуховским  и начальником штаба  майором Ф.С. Машковцевым, о первых четырех днях войны  (ЦАМО РФ. Ф. 318. Оп. 4631. Д. 31. Л. 9, 10 (далее в связи с ограниченным объемом и форматом рассказа ссылки на источники будут приводиться в исключительных случаях). 
       Странная вещь: немногие сохранившиеся документы первых дней войны 4-й армии Западного фронта были рассекречены  в 1965 году, а   штаба артиллерии этой же армии скрывали от исследователей до 2007 года. Они были рассекречены по моему требованию на основании приказа Министра обороны РФ  от 8 мая 2007 года, то есть через 66 лет после их составления. Причина лежала на поверхности: в них речь шла о крайне неудачных действиях и больших потерях артиллерийских частей армии в людях, вооружении и боевой технике. Сразу замечу, что описываемые мной  события во многом типичны и  для других полков тяжелой артиллерии, встретивших удар врага   в первые дни войны. На их долю   не выпала слава громких побед, но артиллеристы  в тяжелом 1941 году, не жалея своей крови и жизни, сделали все, чтобы остановить врага и заложить основы для Победы.  Думается, что читатели   не осудят меня за некоторые чисто бытовые детали в рассказе, характеризующие то далекое время.

        Без сведений об авторе этого повествования не обойтись. Родился  я 14 апреля  1930 г. в г. Ржев Калининской обл. в семье  кадрового военного. Отец, капитан  Лопуховский Николай Ильич, родившийся 29 ноября 1895 года, участвовал в Первой мировой войне артиллеристом в Брестской крепости, в Красной армии с 10 ноября 1918 года.   За отличия в боях против Деникина, Врангеля и банд Махно был награжден именным оружием (пистолетом) и серебряными часами, а в 1938 году – медалью «ХХ лет РККА». Вся его службы была связана с тяжелой артиллерией. Имея всего 4 класса церковно-приходской школы, он учился на различных курсах, много занимался самообразованием. Начав военную службу курсантом, к началу Великой Отечественной войны стал полковником, командиром 120-го гаубичного артиллерийского полка большой мощности Резерва Главного командования (120 гап б/м РГК). Как  много позже мне стало ясно, несмотря на занятость, он довольно много внимания уделял мне, с ранних лет прививая любовь к книгам. 
        Сколько себя помню, всегда мечтал стать военным. Сказалось влияние отца, который начал воевать с немцами в 1915 г. канониром Брестской крепостной артиллерии.  В Гражданскую войну воевал в частях ТАОН (тяжелой артиллерии особого назначения), затем служил в береговой артиллерии на островах Балтийского моря, а также в одной из частей железнодорожных орудийных транспорте¬ров особой мощности. Я видел такое орудие большого калибра  (возможно 203-мм), на артполигоне.    Поэтому по примеру отца мечтал также стать артиллеристом самой большой пушки (в скобках замечу, что мне пришлось в 60-е годы прошлого с века командовать ракетным полком стратегического назначения, на вооружении которого состояли самые  мощные на то время ракеты, называемые американцами «Сатаной»). Дома у нас была хорошая библиотека, в том числе и военной литературы, что удивительно для человека, окончившего всего лишь 4 класса начальной школы.  Настольными книгами для меня были прекрасно изданные тома «Истории Гражданской войны» (с вымаранными ликами многочисленных «врагов народа») и «Артиллерии».

    Семья вслед за отцом  скиталась по гарнизонам (с первого по 6 класс я учился в пяти школах), и  не понаслышке знал армейскую жизнь.  С ноября 1939 г. мы жили   в г. Береза Брестской области в доме польского начальника полиции, семья которого была репрессирована и выслана в восточные районы страны. При доме был огромный сад. Зима 1939/1940 гг. была многоснежной. И вот в этом снегу я вместе с соседскими мальчишками, которыми верховодил, по опыту финской войны выкопал две траншеи с ходом сообщения между ними и ловушкой. Позже, уже в г. Пинск мы жили в военном городке  в весьма комфортабельных по тем временам домах. За забором располагались казармы полка, где мальчишки распевали вместе с красноармейцами популярную тогда песню: «От тайги до британских морей Красная армия всех сильней!». И конечно все время играли «в войну». Взрослые много говорили о боях с финнами, о «кукушках» и минах. И мы тоже начали «разминировать»  электроящики в подъездах, выключив освещение в двух многоквартирных домах. Мне, как зачинщику, попало больше всех.

   Перед самой войной мы жили в небольшом местечке Коссово Брестской области, где дислоцировался 120-й гап после возвращения из Бессарабии. Здесь условия для размещения полка численностью около 3 тыс. человек и с большим количеством боевой техники и автотранспорта оказались несравнимо хуже, чем до этого в Пинске. На вооружении полка состояли 24 203-мм  гаубицы «Мидвэйл-VI» (тип M-6) образца 1916 г. (по 6 в каждом дивизионе), доставшиеся Красной армии от старой русской армии. Всего в армии  их было 50 штук и они считались весьма ценными орудиями.

   С началом мобилизации на базе полка планировалось развернуть  612-й гап б/м РГК, на вооружении которого должны были поступить 203-мм гаубицы Б-4 образца 1931 г., которые  по всем параметрам превосходили устаревшие орудия 120-го гап.  Особенностью Б-4 являлся лафет с гусеничным ходом, что обеспечивало гаубице    достаточно высокую проходимость и   ведение стрельбы с грунта без использования специальных платформ и подкосов.  Для этого полка подбирался средний комсостав (при этом лучшие командиры взводов назначались командирами батарей, а на их место должны  были прибыть младшие лейтенанты из запаса), а также младший комсостав – командиры орудий, наводчики, командиры отделений связи, которые готовились в полковой школе. Поэтому личного состава, вооружения и техники в 120-м гап было больше, чем положено по штату артполка. Так, на 1.11.40  в нем насчитывалось:  2886 человек (в том числе  начсостав – 167, мл. начсостав – 214, рядовых – 2505), 285 автомашин: легковых – 7, грузовых – 262, специальных - 16, тракторов - 67, прицепов– 4, автоматических винтовок – 1870, револьверов – 396, ручных пулеметов – 2, 203-мм гаубиц  - 24, радиостанций - 29, кухонь - 18.
 
        Подразделения полка  оказались разбросаны на довольно большой территории по нескольким населенным пунктам. В самом городе расположились штаб полка, третий дивизион капитана Морогина и полковая школа. Первый дивизион капитана Жлобы разместился в деревне Хороща (9 км северо-восточнее Коссова).  Второй дивизион капитана Ф.К. Работнова и артпарк расположился в г. Ивацевичи и частично на ст. Коссово-Полесское (12 км от Коссово). Четвертый дивизион капитана Доронина и подразделения боевого обеспечения полка разместились в двух километрах северо-западнее города в бывшем замке Меречовщизна, построенном в 1840 г.  Вблизи него в пяти маленьких домиках жили семьи старшего комсостава полка. Семьи остальных командиров проживали в городе на частных квартирах. 
    Такая разбросанность подразделений и неустроенность осложняли жизнь личного состава. Подразделениям, помимо боевой подготовки, пришлось строить бараки и даже  землянки, заниматься устройством быта и созданием учебно-материальной базы.  Между тем, в связи с тяжелыми уроками финской войны и сменой руководства Красной армии (вместо К.Е. Ворошилова наркомом обороны был назначен С.К. Тимошенко) началась перестройка всей системы подготовки войск. Тимошенко потребовал учить войска только тому, что необходимо на войне. Значительно ужесточились требования к дисциплине. Солдат и сержант за каждый час самовольной отлучки мог получить месяц дисциплинарного батальона, офицер за каждый день уклонения от исполнения служебных обязанностей - год тюрьмы.

   В мирное время полк в организационном и оперативном отношениях   подчинялся 4-й армии, которой до конца 1940 года командовал генерал-лейтенант Чуйков В.И. Это был требовательный и очень жесткий командующий.  В служебной характеристике на майора Лопуховского Н.И. (в целом положительной) он лично дописал:  «… в целом подготовлен хорошо, хороший строевик, отличается умением предвидеть развитие обстановки, тактическая подготовка - удовлетворительно, самолюбив, недостаточно требователен: в полку была пьянка с дебошем и самовольная отлучка в первом дивизионе младшего командира с двумя бойцами». Я лично видел, как вели мимо нашего дома задержанного за самоволку мл. сержанта трое вооруженных красноармейцев. Он еще бросил в адрес мамы, которая возилась в огороде, какую-то шутку, которую я не понял, а мать покраснела. А ветераны полка, вопреки мнению Чуйкова, в один голос утверждали, что Лопуховский Н.И. был требовательным командиром.   Но он, в отличие от многих других командиров и начальников, не кричал на подчиненных, не оскорблял их и никогда не ругался матом. По общему мнению, это был спокойный и выдержанный человек. Во всяком случае, 16 июля 1940 г.  майору Лопуховскому Н.И. за отличное выполнение заданий командования в сложных условиях обстановки было присвоено звание полковника.

    А в это время обстановка на советско-германской границе стала накалятся, хотя внешне это не ничем не проявлялось.  Немцы всеми способами стремились скрыть от нашей разведки масштабы сосредоточения    войск у нашей границы, которое продолжалось все более нарастающим темпом.   Но, несмотря на тревожные донесения о сосредоточении германских войск, на нашей стороне границы продолжали жить по законам мирного времени.
 
     Меры по повышению  боеспособности войск приграничных округов и усилению обороны нашей границы  в связи  с концентрацией немецких войск вблизи не предпринимались. Так, 13 мая нарком обороны приказал досрочно произвести выпуск курсантов вторых курсов военных училищ, направив их не позднее 15 июня сразу в войсковые части. В это же время Генштаб разрешил в танковых частях держать боекомплект непосредственно в танках, находящихся на консервации. 19 июня были отданы распоряжения по маскировке аэродромов, воинских частей и других военных объектов. Срок исполнения — к 1 июля.
      В этот же день начальник Генштаба от имени наркома отдал распоряжения округам о выделении фронтовых управлений и выводе их к 21–23 июня на полевые командные пункты (указания о их срочном строительстве в пограничных округах были даны ещё раньше – 27 мая). Так, штабу ЗапОВО было приказано развернуть КП штаба фронта в Обуз-Лесьна с готовностью к вечеру 22 июня. Балтийский, Черноморский и Северный флоты были переведены на оперативную готовность № 2. Однако, угрожающая ситуация требовала от советского руководства более решительных действий нежели те, что были предприняты.

   Но Сталин ошибочно считал, что Гитлер никогда не решится на большую войну на Востоке, не покончив предварительно с Англией. Его основной целью было тянуть время, ведь через месяц-другой решиться на войну в 1941 году в преддверии осенней распутицы и суровой русской зимы было бы безумием. К сожалению, в обстановке, сложившейся к началу лета 1941 года, когда противник уже упредил войска Красной армии в сосредоточении и развертывании своих войск, вариант организации стратегической обороны в целях отражения агрессии даже не рассматривался.
Свою отрицательную роль здесь сыграло и печально знаменитое "Заявление ТАСС от 14 июня", которое   являлось, в сущности, не чем иным, как отчаянной попыткой выяснить   замыслы Гитлера. Но немцы никак не отреагировали на советский зондаж, оставив руководство СССР в полном неведении о происходящем. Но это Заявление в известной степени дезориентировало   армию, способствовало ослаблению бдительности личного состава войск.

   Судя по всему, в приграничных округах каждый начальник планировал подготовку подчиненных ему частей и соединений на летний период, исходя из интересов своего вида (рода) войск. Пришло время, и войска, в том числе и артчасти, отправились в летние лагеря и на полигоны. Зенитчики Западного округа оказались на сборах восточнее Минска, а связисты 4-й армии -- на сборах в районе Кобрина. Кроме этого, инженерные части и саперные подразделения  были заняты строительством укреплений на новой границе. Например, в Брест в распоряжение штаба укрепрайона отправили Топовзвод из штабной батареи полка, где он  занимался выполнением  работ по привязке огневых сооружений и изготовлению различных схем для штаба УРа. Все это с началом войны самым отрицательным образом сказалось на действиях соединений армий прикрытия госграницы.

      15 июня 1941 года 120-й гап убыл в летний лагерь в районе ст. Обуз-Лесна, юго-западнее г. Барановичи. Бывший польский полигон расширялся: личному составу пришлось корчевать лес, строить дороги, парки для размещения техники, оборудовать лагерь. На это отвели неделю, и к 21 июня работа была закончена. На воскресенье планировали отдых личному составу. С 23 июня начинались  боевые стрельбы. Для стреляющего дивизиона был взят один боекомплект выстрелов – 120 штук (по 20 снарядов на орудие). На зимних квартирах осталось ограниченное количество личного состава для охраны складов и мест расположения подразделений.  Командиры 4-го дивизиона занимались начальной подготовкой мобилизованных под видом учебных сборов местных жителей.
Как ни странно, но в это сложное предгрозовое время   план очередных отпусков командного состава неукоснительно соблюдался.  В мае в отпуск убыл командир 120-го гап. Новый начальник штаба полка майор Ф.С. Машковцев  был вызван на сборы в академию им. Дзержинского. В отпуске были и другие командиры полка, в том числе и   капитан Ф.К. Работнов (один из кандидатов на должность командира или начальника штаба полка второй очереди).   Подобное положение сложилось и в других артиллерийских частях округа. Хотя с понедельника 23 июня  на полигоне намечались   сборы командного состава, предназначенного  для вновь формируемых  тяжелых артполков РГК, начальник артиллерии 4-й армии генерал-майор Д.П. Дмитриев также находился в  отпуске.
В начале июня среди командного состава полка усилились слухи о грядущей войне. Нарастали тревожные настроения и в их семьях, женщин мучили нехорошие предчувствия. Все знали, что местные жители, имевшие довольно прочные связи со своими родственниками по ту сторону недостаточно обустроенной границы, прямо говорили, что скоро начнется война и сюда придет «герман». Они старались сбыть советские деньги и расхватывали все подряд: муку, сахар, соль, керосин, мыло, спички. В магазинах образовались очереди (небывалая до того вещь). Владельцы небольших частных предприятий охотно принимали заказы (особенно у военных) на изготовление одежды, обуви и т.п., но не спешили их исполнять.

  В середине июня командному составу отменили отпуска. Затем, чтобы пресечь «панические настроения», директивой наркома обороны начсоставу запретили отправлять семьи в глубину страны. Узнав об этом, ксендз   Коссово прямо сказал квартировавшему у него лейтенанту Алексееву, что в воскресенье 22 июня начнется война. И посоветовал ему отправить беременную жену рожать к матери в Ленинград. Алексеев успел отправить жену за день до начала войны (в 2011 г. я был в Коссово и узнал, что этого ксендза немцы расстреляли за помощь раненным красноармейцам).  Жены командиров, обеспокоенные всеми этими слухами, очень волновались. Пришлось военкому  полка батальонному комиссару Г.А. Русакову собирать их, чтобы успокоить. Он заявил женщинам:
   - Ну что вы волнуетесь? Плохо вам здесь живется? Ну, начнется заваруха, будете  жить в Варшаве или в Берлине!
  И заваруха началась, да такая, что и вспомнить страшно – на 4 года! 

Отец вернулся из крымского санатория досрочно – 20 июня. Он не мог пропустить боевую стрельбу для начсостава вновь формируемых частей РГК округа, назначенную на понедельник. И собирался выехать на полигон в воскресенье 22 июня. Но в субботу 21 июня ему доложили, что в адрес полка прибыл состав  с 12 гаубицами Б-4, которые предназначались для полка второй очереди трехдивизионного состава. И что их разгружают для перевозки в склады «НЗ» (неприкосновенного запаса). Еще 6  таких орудий, доставленных ночью на ст. Коссово-Полесское,  оставались  на платформах.

 А 22 июня все пошло кувырком. На всю жизнь запомнил, как примерно в пять часов утра к нам домой прибежал дежурный по подразделениям полка, располагавшимся в замке Меречовщизна, командир. Видимо, он не решился докладывать необычное сообщение по телефону:
    - Товарищ полковник, неизвестные самолеты бомбили окружные склады боеприпасов. По периметру ограждения складов кто-то зажег костры!
     Узнав, что связи со штабом 4-й армии нет, отец приказал доставить донесение о бомбежке мотоциклистом (оно дошло до адресата) и объявил тревогу подразделениям в Коссово. Он приказал также  немедленно вооружить призванных 13 июня на сборы «приписников» и усилить охрану складов с вооружением, боевой техникой и имуществом «НЗ». Можно представить положение командира: что это - случайный налет, провокация или война?

    В соответствии с планом мероприятий по боевой тревоге командир полка дал команду на отправку семей начсостава в лагерь на полигоне. В заранее намеченные пункты подали  автомашины. К  нашим домам у замка подкатила полуторка. Взять с собой разрешалось только документы,   деньги, личные вещи (не более одного чемодана) и что-нибудь покушать. Я в панике схватил попавшийся на глаза пакет с сахарным песком, хотя в подвале висели копченые окорока. И как всегда в неясной обстановке – лавина слухов, которые, видимо,  распускала агентура врага. Перед самой отправкой   командиру полка доложили, что в 8-10 км севернее Коссово жители наблюдали высадку парашютистов. Он приказал одному из командиров на велосипеде выехать на разведку в утканном направлении. Но в того вцепилась его жена, повисла на нем, ревет – не оторвать.  Отец, наскоро попрощавшись с нами, на «эмке» сам отправился выяснять обстановку. Больше его я уже не видел.
   Шесть машин под командой лейтенанта В.П. Одарюк с семьями, выехавшие у г. Ивацевичи на Варшавское шоссе,   были обстреляны с   самолета, появившегося с востока. Мы было обрадовались и стали махать руками.  Увы, он обстрелял  машины и повозки с беженцами, запрудившие шоссе. И так повторялось несколько раз, видимо, немецкие самолеты возвращались после налетов на военные объекты.  Теперь при их появлении    движение останавливалось, и мы бросались в кюветы и в сторону от дороги.   Я на всю жизнь запомнил эту картину – убитые и раненые женщины и дети.   Мать после этого на всякий случай сунула в карманы пальто мне и моей четырехлетней сестре записки с нашими именами и адресом, куда мы едем.
В один из налетов   водитель  нашей машины, на которой ехали мы и еще две или три семьи, не вернулся к машине:  то ли был ранен или убит, то ли попросту сбежал. Так мы отстали от общей колонны. Выждав некоторое время, одна из женщин села за руль, и мы поехали дальше, увлекаемые потоком беженцев. Дорогу в лагерь в нашей машине никто не знал. Поэтому мы туда так и не попали. Ехали просто на восток. 
  Рано утром 23 июня строго по оси дороги мы увидели зарево, думали, что пожар. Но это было медленно восходящее огромное кроваво-красное солнце. Одна из женщин сказала: «ну, теперь мы все вволю умоемся кровью …».  Вскоре бензин кончился, и наша машина встала. Никто из проезжавших мимо не остановился. Выручил нас экипаж танка, который отстал от своей проходившей мимо части. Танкисты дали нам целое ведро бензина, на котором мы добрались до старой границы,   где машину у нас не отобрали только потому, что к нам по дороге положили несколько раненых.

       Рассказывать, как мы добирались в вагоне для заключенных до Вязьмы, не буду. Потом последовала эвакуация из   Ржева, который немцы бомбили чуть не каждый день. Осели в  г. Алатырь Чувашской АССР, где мама, Мария Ивановна, работала штамповщицей на заводе, который занимался ремонтом стрелкового и артиллерийского вооружения, непрерывно поступающего с фронта (в том числе и трофейного). Работали там без выходных по 14 часов в сутки, а иногда и более ; в зависимости от поступления матчасти и сроков, отпущенных на ремонт.

Однако придется вернуться несколько назад, чтобы прояснить общую обстановку, сложившуюся в связи с крайне неудачным для нас началом войны, опираясь на  различные источники, в том числе и документы советского и немецкого архивов. Немцы назначили вторжение на воскресенье с расчетом застать Красную армию врасплох именно в выходной день. Действия частей и соединений всех видов и родов вооруженных сил Германии в операции вторжения были тщательно, буквально по минутам спланированы, чтобы в первый же день добиться максимальных результатов. Продолжительность светлого времени в эти сутки наибольшая, такая же, как и 21 июня - день летнего солнцестояния. На мирные города обрушились бомбы.
 
     Но основные усилия люфтваффе были направлены на завоевание господства в воздухе. И первый удар, в котором участвовали 637 германских бомбардировщиков и 231 истребитель, пришелся по 31 заранее разведанному  приграничному аэродрому на удалении до 80 км от госграницы. Его наносили наиболее подготовленные экипажи самолетов, взлетевших в полной темноте, чтобы пересечь советско-германскую границу на большой высоте, начиная с 3.00 (4.00 московского времени). После доразведки намеченных объектов немцы силами 400 бомбардировщиков атаковали аэродромы, расположенные на расстоянии 160-400 км в глубину советской территории. По официальным советским данным авиация  приграничных округов потеряла 22 июня около 1200 самолетов, из них 800 – на аэродромах. Больше всех пострадал Западный фронт, лишившийся в тот день 738 самолетов, 528 из которых были уничтожены на земле. Нанеся тяжелые потери советской авиации, немцы завоевали господство в воздухе, обеспечившее им весомое преимущество в ходе боевых действий.
 
    Главный удар вермахт нанес силами   наиболее мощной группы армий (ГА) «Центр» на направлении Брест – Минск – Смоленск – Москва. У Бреста. Стремясь ошеломить противника и подавить его волю к сопротивлению, немцы применили самые современные огневые средства. Особое место среди них занимали уникальные артиллерийские орудия, перед которыми не могли устоять никакие оборонительные сооружения. В 25-минутной артподготовке по Брестской крепости, которая началась в 3.15 по берлинскому времени (4.15 мск), кроме штатной артиллерии 45-й пехотной дивизии и приданных дивизионов 210-мм мортир,   участвовали  две сверхтяжелые самоходные 600-мм мортиры с боекомплектом из 36 бетонобойных снарядов весом 2170 кг на каждую, способных пробить железобетонное перекрытие толщиной свыше 2,5 м. 
О героической обороне крепости написано много. Мы все гордимся подвигом ее защитников. Но при этом  зачастую  упускают из виду, что танковые клинья  группы Г. Гудериана, обойдя Брест с юга и севера,  сравнительно легко преодолели слабую, поспешно занятую оборону    разрозненных частей  4-й армии, , застигнутых врасплох. и начали развивать наступление в глубину. Соединения 4-й армии не успели занять подготовленные позиции и не смогли противостоять превосходящим силам противника. Уже в первые сутки военных действий командующий и штаб Западного фронта потеряли управление соединениями 3-й и 10-й армиями, которые уже на 6 день после начала войны оказались в окружении западнее Минска. 
 
     Как это могло случиться? Споры о причинах столь неорганизованного вступления наших войск в войну и последующего   поражения в приграничном сражении в среде исследователей не прекращаются до сих пор. Выдвигаются различные версии, вплоть до самых невероятных. Чаще всего в качестве основной причины   называют внезапность нападения врага. Красная армия не была приведена в полную боевую готовность и поэтому не смогла отразить его удар.  Часто задают вопрос,  какая может быть внезапность, если те, кому это положено, знали о скором начале войны? Верно, все известные факты подтверждают, что нападение врага 22 июня действительно оказалось неожиданным для   войск приграничных округов, застало их врасплох. Но в какой степени и  для кого? С военной точки зрения под внезапностью подразумевается более сложное явление, нежели простая неожиданность (эти два слова в русском языке – синонимы). Ведь здесь речь идет не о нападении какой-то банды, а о вторжении огромной и полностью отмобилизованной армии страны, с которой у нас были заключены договоры "О ненападении" и "О границе и дружбе".

     В СТРАТЕГИЧЕСКОМ отношении война для нашего военного и политического руководства не была неожиданной. К ней готовились и готовились серьёзно. Однако все реально принимаемые меры по подготовке к отражению возможного нападения оказались запоздавшими и неадекватными нарастающей угрозе. Войска армий прикрытия приграничных военных округов, своевременно не предупрежденные о возможном нападении немцев, не смогли обеспечить проведение мероприятий, предусмотренных планом прикрытия границы.
Немцы же, используя неготовность наших войск к немедленным действиям, добились ТАКТИЧЕСКОЙ внезапности. Наши солдаты, вместо того, чтобы отражать   противника огнем с подготовленных позиций, только проснулись на рассвете под разрывами его бомб и снарядов. Генерал-полковник Ф. Гальдер в первый день войны по этому поводу записал в своем дневнике: «Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в приграничной зоне оказалось слабым и неорганизованным, в результате чего нам всюду легко удалось захватить мосты через водные преграды и прорвать пограничную полосу укреплений на всю глубину <…>. Таким образом, путь подвижным соединениям открыт».
     Захватив инициативу, немцы в первый же день ввели в сражение крупные силы своих подвижных войск. Создав   подавляющее превосходство в силах и средствах на избранных направлениях ударов и захваченное господство в воздухе, они обеспечили высокий темп наступления, который в полосе Западного фронта за первые два-три дня наступления составил более 50 км в сутки. Тем самым враг добился и ОПЕРАТИВНОЙ внезапности. Г.К. Жуков признал, что главной неожиданностью для нашего командования стал не сам факт нападения, а сила армии вторжения и мощь нанесенного в первые дни удара.   В результате Красная армия с самого начала не смогла реализовать свои огромные потенциальные возможности.

     Почему же войска западных пограничных военных округов оказались не готовы к отражению германского вторжения?  Ведь данных о явной подготовке немцев к нападению в ближайшие дни, поступающих из различных источников, было много. И их докладывали руководству СССР и командованию Красной армии  Но что характерно, на многих донесениях, упоминаемых в сборнике документов, например, НКГБ по этому поводу, нет не только резолюций руководящих лиц, но и пометок об их прочтении. Документов, связанных с приведением войск Красной армии в боевую готовность 22 июня 1941 г., нет даже в Архиве Президента РФ. Это утверждает в ответе на мой запрос (от 02.04.2013) начальник департамента по обеспечению деятельности этого архива А. Степанов (не исключено, что их до сих пор скрывают).
 
    В связи с недостатком достоверной информации, подкрепленной документами,   наши представления о деятельности политического и военного руководства страной и вооруженными силами в последние дни и часы перед началом войны в основном основывались на воспоминаниях участников тех далеких событий. Наиболее известным истопником о событиях в Кремле и Наркомате обороны в последний мирный день до сих пор являлись широко известные мемуары тогдашнего начальника Генштаба Г.К. Жукова. Не будем здесь пересказывать его воспоминания, над которыми изрядно «поработали» многочисленные редакторы и цензоры. Мне об этом уже приходилось писать, и довольно подробно.   

    Всех читателей, без исключения, удивляло, почему маршал, рассказывая об обстоятельствах принятия важнейшей директивы с предупреждением войск о возможном нападении немцев и приведении их в боевую готовность, нигде не называет время, когда он получил известие о перебежчике, когда они с наркомом Тимошенко приезжали к Сталину, и, наконец, самое главное - когда этот документ был подписан и почему он не был своевременно доведен до войск. Это не свойственно профессиональному военному, каким был  Г.К. Жуков.
 
Сталин, трезво оценивая реальное состояние Красной Армии. Для устранения крупных недостатков в подготовке и оснащении войск и проведения задуманной реорганизации вооруженных сил и перевооружения  войск на новую технику требовалось много времени. Поэтому он  и делал все возможное, чтобы оттянуть начало войны с Германией до того, как будут завершены намеченные мероприятия по усилению боеготовности Красной армии.  Опасаясь спровоцировать Гитлера на нападение, вождь не соглашался с предложениями военных по повышению боевой готовности войск приграничных военных округов, запрещал всякие их перемещения. В таком же направлении действовали и его соратники.

Нельзя забывать, что попытки возражать вождю или переубедить его были чреваты тяжелыми последствиями.  Ведь с 4 мая 1941 г. И. Сталин был утвержден Председателем Совета Народных Комиссаров СССР вместо В.М. Молотова. Тем самым, он уже и формально занял оба высших партийного и государственного поста. В создавшейся к лету 1941 года обстановке это был шаг в правильном направлении. Но в условиях неумеренного славословия со стороны ближайшего окружения вождь уверовал в собственную гениальность и непогрешимость, и на этот раз, как показали события,  перехитрил самого себя.
Например,  в течение 20 и 21 июня  стало известно, что находившиеся в рижском порту более двух десятков немецких судов вдруг прекратили все работы по разгрузке и погрузке, подняли якоря и попытались выйти в открытое море. Начальник порта на свой страх и риск запретил было выход их в море и позвонил по телефону в Наркомат внешней торговли. Об этом   сразу доложили Сталину. Опасаясь, что Гитлер может использовать этот конфликт, как недружественный шаг со стороны СССР. И запрет на выход кораблей в открытое море был отменен, чтобы не провоцировать немцев.
 

Из мемуаров Жукова следовало, что директива, предложенная им и  наркомом С.К. Тимошенко и одобренная вождём, была с некоторыми поправками подписана  ими на   совещании у Сталина. Единственное совещание с их присутствием в субботу 21 июня состоялось с 20.50 до 22.20.  С момента окончания совещания  до начала передачи этого важнейшего документа в военные округа прошло более двух  часов. А ведь  счет в это время уже шел не на часы, а на минуты! По этому поводу разгорелись жаркие споры.  Историки по разному пытались выяснить причины задержки – все ли было сделано, чтобы предупредить войска о возможном нападения немцев и обеспечить своевременной перевод их в боевую готовность? Эти  споры  продолжались до недавнего времени.

    Определенную ясность в   отношении обстоятельств появления этого важнейшего документа  и  передачи его в войска внес в августе 2020 г. фильм по сценарию Чекунова С.Л. «Накануне. О событиях в Кремле. 15 минут изменившие историю СССР 21 июня 1941. О событиях в Кремле и Наркомате Обороны по минутам (2020)» -    https://youtu.be/j7Mep1AArM8 
И еще одна:  https://www.facebook.com/lopukhovski/posts/2205959999528916

 Известный историк  Чекунов С.Л.  избрал весьма своеобразную форму введения в научный оборот результатов своего исследования. Он  напомнил, что «В результате произошедшей «архивной революции», с каждым днем для общественности становятся доступными все новые и новые архивные документы, которые в одних случаях дополняют, а в других коренным образом меняют сложившиеся представления о тех или иных исторических событиях».
 В самом начале фильма его  ведущий Михаил Тимин,  в свою очередь отметил: «В настоящее время, благодаря этим документам и работе историков, мы можем детально уточнить сложившуюся к вечеру 21 июня обстановку. Вы узнаете, что происходило в Кремле и Наркомате Обороны Советского Союза в последние часы перед войной, как и почему вооруженные силы БЫЛИ  ПРИВЕДЕНЫ  В  ПОЛНУЮ  БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ (выделено мною. - Л.Л.), и как это решение доводилось до войск».
По поводу  этого весьма спорного  заявления должен  сразу заметить, что, к нашему большому сожалению, оно не соответствует действительности! Привести вооруженные силы в боевую готовность, тем более в полную, к мрменту начала войны не успели! Но об этом ниже.

   Автор фильма продолжил: «Важнейшим документом вечера 21 июня 1941 г. является Директива о приведении Вооруженных Сил СССР полную боевую готовность, известным широкой общественности с конца 80-х годов XX века, как Директива Наркома обороны №1.   Впервые ее текст был опубликован во втором томе истории Великой Отечественной войны, который был издан в 1963 г.  Причем довольно точно там было указано время ее отправки документа из Москвы в приграничные военные округа -  00.30 22 июня, за 3,5 часа до начала войны».
Первая архивная публикация  оригинала Директивы с указанием места  хранения документа состоялась в первом томе «Сборника  документов ВГК», изданного в 1969 г. и имевшего гриф секретности до 1993 г. В мае  1989 г.   в Военно-историческом журнале №5,  был опубликован текст Директивы,  принятой в штабе Западного фронта в ночь на 22 июня. В журнале она  была опубликована  под  названием «Приказ НКО №1». Именно из этой публикации широкой общественности стало  известно содержании Директивы о приведении войск в полную боевую готовность №1, хотя в реальности она номера не имела.

 После публикации текста этой директивы споры между историками разгорелись с новой силой и продолжались до недавнего времени. Но С. Л. Чекунову своими точными хронологическими данными удалось выбить многие козыри у спорящих. При этом он обнаружил  в первом издании  мемуаров Г.К. Жукова 1969 г.     ряд  неточностей и противоречий с документами и свидетельствами очевидцев. Оказалось (как и следовало ожидать после  целенаправленной работы многочисленных внешних редакторов), что книжный вариант несколько отличается от рукописных вариантов, хранящихся в архиве. Не исключено, что в этих вариантах воспоминаний столь ценного свидетеля указывалось не только время событий, но и говорилось о   попытках Жукова убедить вождя в необходимости принятия мер по усилению боеготовности войск приграничных округов. В воспоминаниях наркома ВМФ  Н.Е. Кузнецова о некоторых моментах создания директивы и отправке ее на флоты, опубликованных в 1956 г. , также обнаружились отличия опубликованного текста  от авторских вариантов, хранящихся в архивах.
 
   Ниже вниманию читателей предлагаются приводимые С.Л. Чекуновым  некоторые документы Верховного Главнокомандования и свидетельства участников тех событий, и их  хронологические рамки,  которые позволяют буквально поминутно проследить, как развивались события в Кремле и НКО   накануне вторжения врага (с учетом формата произведения, фразы из текста фильма, в отличие от моих  пояснений, взяты в кавычки).
Вал донесений о явной подготовке немцев к нападению нарастал с каждым днем.   В последние дни перед вторжением они вели себя предельно нагло:  за 20-21 июня немецкие самолеты 60 раз нарушили воздушную границу СССР. Совершая разведывательные полеты над советской территорией, немцы одновременно рассчитывали вызвать ответные действия с нашей стороны, чтобы использовать их в качестве предлога для развязывания войны. Захваченные пограничниками во второй половине июня диверсанты даже называли дату нападения – 22 июня. При этом их засылали на короткий срок - на 3–4 дня. Было несколько  перебежчиков,   которые на допросе показали, что в четыре часа утра 22 июня немецкие войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германской границы.

С утра 21 июня 1941 г. с  западной границы стали поступать о подготовке вооруженных сил Германии к началу боевых действий. «В 5.55 начальника штаба Западного ОВО генерал Климовских доложил о снятии немцами проволочных заграждение на границе». Конкретно - на участке 3-й армии ЗапОВО вдоль границы у дороги Августов – Сейны. При этом   из леса доносился шум моторов.
Утром этого же дня  советский агент под псевдонимом «Икс», работавший в германском посольстве в Москве, сообщил, что «война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов». Это был Г. Кегель, работавший заместителем начальника отдела экономики в германском посольстве в Москве,  один из лучших агентов Разведуправления с 1933 г.

  «Начиная с 17.00 поток донесений с западной границы о подготовке немцев к войне усилился. Однако высшее военно-политическое руководство вплоть до вечера 21 июня  ограничивалось лишь обсуждением мероприятий по сокращению сроков приведения войск Красной армии в полную боевую готовность». «<…> в Кремле  шла текущая работа. На вечер 21 июня было намечено совещание в узком составе для обсуждения текущих вопросов оборонных наркоматов и планирования их деятельности на понедельник 23 июня».  Совещание в кабинете Сталина началось в 19.05 в узком  составе: В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Н.А. Вознесенский, С.К. Тимошенко, Л.П. Берия, Г.М. Маленкова, В.В. Кузнецов и И.А. Сафонов.
 
   «До 20.50 на нем обсуждались вопросы строительство УРов, испытаний и производства новых видов вооружений и боевой техники, а также мобилизационное планирование. В это же время К. Леонтьев из Разведуправления Генштаба  встречался со своим агентом Г. Кегелем.
Около 20.00  тот сообщил о том, что в германском посольстве завершили уничтожение документов, и нападение Германии нужно ожидать в ближайшие часы».

      На  основе поступившей информации было подготовлено  спецсообщение «О признаках нападения Германии на СССР в ночь с 21.6 на 22.6». учитывающее его показания,  было незамедлительно направлено И. В. Сталину, В. М. Молотову и С. К. Тимошенко. На конвертах было указано: «Только адресату. Сотрудникам аппарата не вскрывать».

   «В 20.15 – Тимошенко, Берия, Кузнецов и Сафонов покидают кабинет Сталина». Видимо, вождю по военной линии было все ясно, и нарком обороны для дальнейшей работы совещания оказался  не нужным.

«В 20.25 – Тимошенко в своем кабинете в НКО был ознакомлен с поступившей информацией Кегеля и последними донесениями из приграничных округов. После анализа и обсуждения по телефону сложившейся ситуации со Сталиным руководство НКО в 20.40 выезжает в Кремль». 
      
Авторы фильма подчеркнули: «Период с 20.25 до 20.40 21 июня 1941 г.  можно считать поворотным моментом. Если до этого момента шла плановая работа высшего руководства страны, то после него события развивались совершенно в другом ключе».

О том, что произошло в наркомате за эти 15 минут, С.Л. Чекунов оставил нас в неведении.  Видимо, Тимошенко ознакомился с текстом спецсообщения, адресованным ему лично. Жуков доложил последние данные из округов. Оба в   отличие от Сталина,  лучше   понимавшие, к чему может привести дальнейшее промедление с предупреждением войск приграничных округов о возможном нападении противника. Ведь те продолжали жить и нести службу по законам мирного времени.  И Тимошенко и Жуков, судя по всему, решили во что бы то ни стало  добиться перевода войск в боевую готовность.

И еще одно соображение. Утверждение авторов фильма, что «после него [момента] события развивались совершенно в другом ключе», при утвердившейся  в СССР к этому времени системе принятия важнейших решений,  кажется большим преувеличением. Реальной и безграничной властью обладал только И. Сталин, который уже не раз отвечал отказом на предложения  военных по реальной подготовке вооруженных сил к отражению возможной германской агрессии. Он самонадеянно заявлял, что Гитлер никогда не решится воевать на два фронта! И все безропотно соглашались с его решениями. Хотя аналогия с Первой мировой была неуместна. Главный враг Германии был за проливом Ла-Манш, а вероятный - США – еще дальше.

 
 «20.50 – Тимошенко со своими заместителями Жуковым и Буденным входят в кабинет Сталина». Несколько позже к присутствующим там Молотову,  Ворошилову, Вознесенскому и Маленкову присоединяется Л.З. Мехлис.
    «В ходе совещания политическому руководству страны докладывают, что исходя из поступивших донесений, германская армия, вероятно выдвинулась в исходные для атаки районы».

 Верным на этот раз удалось убедить вождя, что медлить  далее   невозможно.
«По итогам совещания Маленков пишет постановление политбюро, в котором оговаривается создание Южного фронта, группы армий второй линии и направление представителей на создаваемые фронты: Мерецков на северный фронт, Жуков на юго-западный и южный, Будённый назначается командующим армиями второй линии <… >
  И самое главное: в ходе совещания, принимается решение о приведении вооруженных сил СССР в полную боевую готовность».

С.Л. Чекунов довольно скуп на разъяснения, как проходило это важнейшее решение. Обговаривались ли способы доведения его до войск. Что именно предлагали руководители Наркомата обороны? Ведь с этого момента счет действительно пошел не на часы, а на минуты! Для перевода войск в боевую готовность требовалась  санкция Сталина на передачу в войска условного сигнала или шифрованной телеграммы. Но в конечном счете, как мы знаем, все свелось к разработке многословной и противоречивой директивы №1. Интересно было бы узнать, что сказано на этот счет в отвергнутых военной цензурой вариантах воспоминаний действующих лиц, упомянутых автором фильма?
       
«22.20 – получив указания на дальнейшие действия, военное руководство убывает в Наркомат.  В 22:30 разъехались остальные».

Во всяком случае принятое решение нужно было оформить в директиву войскам и как можно быстрее в зашифрованном виде отправить в штабы западных приграничных округов. И полученные указания вождя, помимо всего прочего, несомненно касались её текста.
 
    Но характер принятых решений говорил о том, что полной уверенности в том, что Германия нападет на СССР у Сталина не было. По его поручению около 23 часов нарком иностранных дел В.М. Молотов в своем кремлёвском кабинете встречается с  вызванным послом Германии фон Шуленбургом. Он выразил послу озабоченность руководства СССР состоянием советско-германских отношений и, в частности, отсутствием реакции Германии на сообщение ТАСС от 13 июня и распространении слухов о близкой войне. Кроме того, были заданы вопросы о причинах отъезда сотрудников немецкого посольства и возможном недовольстве Германии в отношении СССР.  Но посол  уклонился от ответов на конкретные  вопросы.

     «Но отягощенный огромной ответственностью в условиях нехватки информации Кремль  использовал любые возможности  для исключения ошибочных действий. Руководствуясь теми  же соображениями, Наркомат обороны готовил указания для передачи в войска».

«22.30 – Тимошенко, вернувшись в НКО, предупреждает по телефону штабы приграничных военных округов о поступлении особо важной директивы. Жуков собственноручно пишет директиву о приведении войск в полную боевую готовность».
Заметим, что на самом деле в приказной части директивы Жуков собственноручно записал: «в) все части ПРИВЕСТИ В БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ (выделено мною. – Л.Л.), Войска держать рассредоточенно и замаскированно».
О разнице между этими понятиями придется поговорить отдельно.

«22.55 – Тимошенко по телефону приглашает к себе наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова.
23.02 – Кузнецов с начальником Главного штаба ВМФ адмиралом В.А. Алафузовым выходят из своего Наркомата и к 23.10  прибывают в кабинет Тимошенко». Через 10 минут Алафузов отправляется в свой Наркомат для передачи сигнала о переходе на оперативную готовность №1.

«23.15-23.25 – начальник оперативного управления Генштаба Г.К. Маландин изготавливает рукописную копию директивы для Наркомата ВМФ.
23.30 – Кузнецов с полученной копией директивы убывает в Наркомат ВМФ».
 
«23.35-23.40 – в текст директивы для сухопутных войск вносятся изменения, которые вписывает генерал Маландин».

 Это важно: какие именно изменения возникли за столь короткий срок – 10 минут (с 23.25 до 23.35) и почему? Кто на них настоял или по чьей инициативе они были внесены в уже написанную Жуковым директиву? Нельзя исключить, что её по телефону зачитали вождю, а он продиктовал поправки. Это  пока осталось за кадром.

Далее титры фильма приводится поминутно:
«23.40 – директива отправлена на шифрование в 8-й отдел Оперативного управления Генштаба.
В 23.45 – директиву принимает дежурный по отделению 8-го отдела М.К. Кудисов и передает ее шифровальщикам». 
Начинаются рутинные и достаточно отработанные действия по   шифрованию Директивы и передаче ее в штабы округов.
 
«0.30 22 июня – Кудисов отправляет криптограмму (зашифрованный текст директивы) на узел связи Генштаба.
0.37 – директива принята на узле связи штаба ОдВО.
0.42 – директива принята на узле связи штаба КОВО.
0.47 – директива принята на узле связи штаба ЛВО.
1.00 – директива принята на узле связи штаба ЗапОВО.
1.07 – директива принята  на узле связи штаба ПрибОВО».

   В заслугу авторам фильма «НАКАНУНЕ. О событиях в Кремле.» следует поставить внесение ими некоторой ясности в обстоятельства выработки военно-политического руководством важнейшего решения о предупреждении войск приграничных округов о возможном внезапном нападении немцев и переводе их  в боевую готовность.
Тем самым, прежние представления историков о том, что принятие политического решения вождем и выработка Директивы № 1 и ее подписание руководителями Наркомата обороны произошли на совещании в Кремле, оказались несостоятельными. Значит и не было двухчасовой задержки между ее подписанием директивы и началом отправки ее в войска.  Писали директиву сухопутным войскам и вносили в нее какие-то изменения уже в Наркомате обороны. Там же была написана и короткая директива флотам, на основании которой им подали условный сигнал на перевод в оперативную готовность №1. Выражаем надежду, что исследователь  С.Л.  Чекунов при более подробной трактовке в подтверждение времени описанных им событий приведет  соответствующие ссылки на документы и показания   свидетелей.


 В фильме  подчеркивается, что «с момента возвращения Тимошенко в Кремль и до приема  директив в штабах приграничных военных округов ушло всего около четырех часов, из них на выработку   решения - 1,5 часа и   на оформление документа, его шифрование и передачу директив в штабы округов   еще 2,5 часа».
  Ведущий М. Тимин в заключение подвел итог: «Запас времени до начала агрессии просто  не давал возможности должным образом подготовиться к отражению врага частям и соединениям Красной армии, находящимся на границе, что во многом предопределило неудачи летом 1941 г.».
О каком запасе времени можно здесь вести речь? 
    Нам еще придется вернуться к вопросу, что именно авторы сенсационного фильма хотели сказать   прямым сопоставлением этих двух отрезков времени  – 1,5 и 2,5, увязав его с недостатком времени до начала агрессии.

А пока уточним: на окончательное оформление текста директивы  и внесение в него изменений было затрачено 75 минут (22.30-23.45). Чем именно занимались в это время    Тимошенко, Жуков и Маландин, одновременно  общаясь с руководством ВМФ, не совсем ясно. Но с учетом времени  на шифрование ее текста (45 минут) на все это ушло 2 часа. При передаче директивы в округа связисты действовали по давно отработанному порядку. К сожалению, состояние тогдашней системы телеграфных каналов связи Генштаба   не позволяло одновременно передавать директиву сразу в штабы  пяти приграничных военных округов. С учетом времени на передачу (30 минут) на работу в Генштабе ушло 2,5 часа.


Но это не все. В округах пришлось действовать в обратном порядке. С приемом криптограмм на узлах связи они передаются в шифровальные отделы штабов для расшифровки.  Командующие войсками округов, уяснив   задачу, дают команду на шифрование  текста (в данном случае, как правило, без изменений)  и  передачу директивы в подчиненные объединения. На это требовалось  до полутора часов, а иногда и более. Так, в штаб ПрибОВО директива поступила в 1.07. Командующий смог ознакомиться с ее содержанием в 2.00. В 3.00 директива о приведении войск в   боевую готовность отправлена в  8 и 11 армии округа.. В 8-й армии расшифровку её завершили только в 4.10. То есть после того, как в 4.00 немецкая артиллерия начала артподготовку. До не посредственных исполнителей она так и не дошла. Но это уже не имело никакого значения.

   В задержке с доведением директивы до войск путем последовательной передачи документа от одной инстанции до другой  в порядке подчиненности 
несомненно во многом  виноваты  руководители Наркомата обороны.    Ведь для более быстрой передачи приказа о приведении войск в боевую готовность   можно было   передать в округа условный сигнал или шифртелеграмму за подписью трех лиц - наркома обороны, члена Главного военного совета и начальника Генштаба Красной армии следующего содержания: «ПРИСТУПИТЬ К ВЫПОЛНЕНИЮ ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ 1941 ГОДА». 

Такой сигнал можно было подать еще до истечения 21 июня, начиная с 22.30. Это заняло бы не более 10 -  15 минут.  Но такой шаг в ночь на 22 июня так и не был сделан. Дело в том, что с получением упомянутого сигнала (распоряжения) соединения и части, поднятые по боевой тревоге, не ожидая особых указаний, начали бы выдвигаться из районов сбора  в назначенные им районы прикрытия госграницы или  оперативного предназначения. По этому же сигналу одновременно начался бы их перевод на штаты военного времени с осуществлением мер по отмобилизованию. И, главное, планом прикрытия госграницы предусматривалось нанесение ударов силами авиации по целям и объектам на сопредельной территории. В связи с позицией Сталина такой вариант в данной ситуации был неприемлем.

Вариант же, при котором можно было бы  привести войска в боевую готовность к отражению возможного удара противника без проведения мобилизации и нанесения ударов по объектам на сопредельной территории, не был предусмотрен. Конечно, можно было  передать нужный сигнал, добавив – границу не переходить, объекты на сопредельной территории не бомбить, немцев не провоцировать.  Этим способом можно было выиграть несколько часов, чтобы более организованно встретить врага и  избежать больших потерь в людях и технике.  Но  Тимошенко и Жуков, понимая всю сложность создавшегося положения, видимо,   так и не решились предложить вождю  такой вариант действий А Сталин тем более не решился бы на столь решительный шаг, так как это могло привести к военному столкновению с немцами, чего он желал избежать любыми средствами. Забегая вперед, отметим, что сигнал на вскрытие «красных» пакетов и ввод в действие планов прикрытия госграницы  из Москвы все-таки был подан, но  только в 5.25, то есть  после начала войны.


Военно-политическое руководство принимало меры по скрытому  повышению   готовности войск к отражению возможной агрессии, но они оказались неадекватными степени реальной угрозы. Но не все возможности в этом отношении  так и не были использованы. Например, с началом лагерного периода можно было усилить группировки войск на вероятных направлениях ударов противника, запретив (ограничив) вывод   артчастей усиления на полигоны в отрыве от поддерживаемых соединений. Вместо этого 42-ю стрелковую дивизию из г. Береза-Картузская в апреле передислоцировали в Брестскую крепость, и так переполненную частями 6-й сд.


    В фильме наглядно показано, как в последний момент политическое руководство с получением достоверных данных о подготовке немцев к нападению действовало решительно и в короткий срок (1,5 часа) приняло решение о переводе войск в полную боевую готовность!  Но военные не справились с поставленной им задачей.
 
Однако согласиться с этим выводом невозможно. В сопоставлении времени на принятие политического решения и времени на доведение директивы до войск явно просматривается желание  авторов фильма вывести из под удара «организатора и вдохновителя всех наших побед» И. Сталина, переложив основную вину за затягивание с переводом войск в боевую готовность и последующее  поражение на военных. Надо рассматривать обстановку по крайней мере с мая месяца, когда наша разведка установила резко возросшую интенсивность перевозки немецких войск к нашей границе. По существу, именно с этого момента можно считать, что начался   так называемый «угрожаемый период», существование которого учитывалось в военном ведомстве при планировании оперативного развертывания войск на случай военных действий.  Не случайно   тогда же было принято решение о создании второго стратегического эшелона.
     Но наряду с этим, надо было предпринять меры и по повышению боеготовности войск  в западных пограничных округах. Дело в том, что при планировании боевых действий с началом войны военное руководство, как и политики, исходило из устаревших взглядов. Считалось, что обе стороны начнут боевые действия лишь частью сил, поскольку для завершения развертывания Красной армии, так же как и ее противника, потребуется не менее двух недель. И что решительные сражения развернутся лишь после завершения сосредоточения и развертывания главных сил сторон. Первый удар врага предполагалось   отразить наличными силами армий прикрытия госграницы при поддержке резервов пограничных округов.  К сожалению, подтвердилась известная сентенция: "Генералы всегда готовятся к прошедшей войне". Возможность внезапного перехода в наступление крупных группировок противника с самого начала войны почему-то всерьез не рассматривалась. Хотя  обстоятельства внезапного нападения Германии на Польшу, Бельгию  и другие европейские государства были хорошо известны.  Но разобраться в сущности германской стратегии блицкрига, обеспечившей сокрушительные победы вермахта в Польше и во Франции, советское руководство не смогло.  Все действующие в последний мирный день лица в Кремле и в Наркомате обороны тогда даже представить себе не могли масштаб грядущей катастрофы. А те, кто в свое время в академии германского генштаба изучали разработанные там новые методы начала и ведения войны и кто мог смело высказать свой взгляд на слоившуюся  обстановку, отличавшийся от мнения вождя, до 1941 года не дожили…
 
 
Нельзя не учитывать и  поведение Сталина в последний мирный день  21 июня. Вождь в своем стремлении   любыми способами избежать войны  вышел за разумные пределы. В условиях массированной дезинформационной атаки, ведущейся немцами, безнадежно тонули агентурные донесения о подготовке Германии к войне и предполагаемых сроках ее начала.  Поэтому Сталин порой принимал за дезинформацию даже правдивые сообщения из надежных источников. Еще больше запутал   ситуацию перенос Гитлером срока начала операции «Барбароссы» с 15 мая на 22 июня из-за операции на Балканах. После этого источники, вовремя сообщившие в Москву первоначально верную, но оказавшуюся ошибочной дату, в значительной мере утратили доверие вождя. Поэтому   он так и не решился своевременно ввести в действие планы прикрытия.
И руководителям военного ведомства, опираясь на новые вполне достоверные сведения, удалось, в конце концов, буквально вынудить Сталина принять политическое решение,  когда до  начала войны оставалось менее 6 часов. Но и после этого вождь своими поправками по существу выхолостил содержание директивы войскам пограничных округов. Основная вина за то, что   войска Красной армии, безнадежно отставшей от вермахта в мобилизации и развертывании, были подставлены под внезапный удар врага, полностью лежит на  политическом руководстве СССР, то бишь, на Сталине.   


Видимо, именно это имел в виду маршал А.М. Василевский, в силу своего служебного положения прекрасно осведомленный о сложившейся тогда обстановке:  «<…> хотя мы и были еще не совсем готовы к войне, о чем я уже писал, но, если реально пришло время встретить ее, нужно было смело перешагнуть порог. <…> Мы подошли волей обстоятельств, не зависящих от нас, к Рубикону войны, и нужно было твёрдо сделать шаг вперёд. Этого требовали интересы нашей Родины <…> . И. В. Сталин не решался на это, исходя, конечно, из лучших побуждений».


Пора рассмотреть подробнее содержание Директивы Наркома обороны №1 на примере,  полученной штабом ЗапОВО 22 июня 1941 года в 1.00. Командующему войсками округа её доложили в 1.45. После шифрования штаб округа с 2.25 начал передавать ее содержание армиям:

ДИРЕКТИВА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ЗапОВО КОМАНДУЮЩИМ ВОЙСКАМИ 3-й, 4-й и 10-й АРМИЙ
22 июня 1941 г.
Передаю приказ Наркомата обороны для немедленного исполнения:
1. В течение 22 - 23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск - не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
ПРИКАЗЫВАЮ:
а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко Жуков Павлов Фоминых Климовских».

 Сразу отметим явное противоречие в тексте документа: в преамбуле директивы говорится о задаче войск – «быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников», и в то же время в приказной его части – «все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно». Под термином «полная  боевая готовность», обычно понимают   наивысшую степень   готовности войск к боевым действиям, когда они способны  немедленно приступить к выполнению боевых задач.  Сразу возникает вопрос: на каком основании военные решились игнорировать решение, принятое политическим руководством  (вождем!)?  А дело в том, что в сухопутных войсках Красной армии  в предвоенное время существовали только  две   степени готовности войск –  мобилизационная и боевая. Полная боевая готовность никакими документами не предусматривалась, и ее содержание  нигде не было расписано. Поэтому  в тексте директивы   и записали - «все части привести в боевую готовность». Показательно: Тимошенко, Жуков, Василевский и другие военачальники в известных нам документах, как правило, говорят только о боевой готовности войск. 

Поэтому называть подписанный Тимошенко и Жуковым на исходе 21 июня документ «Директивой №1 о приведении войск в полную боевую готовность» нет никаких оснований. И во втором томе истории Великой Отечественной войны издания 1963 года,  на который ссылается автор фильма, говорится только о боевой готовности. Цитируем: «Только 21 июня, когда поступили неопровержимые донные  о том, что 22-23 июня немецкая армия нападет на нашу страну советское  правительство приняло решение предупредить командование ПВО и ВМФ о грядущей опасности и привести Вооружённые Силы в БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ. <…> Для того, чтобы войска  приграничных военных округов могли в полной боевой готовности  встретить удар врага, командующим военными округами было приказано <…>. Однако из-за низкой организации передачи директивы непосредственным исполнителям многие из них узнали о содержании этого документа после начала боевых действий». И далее: «О том, как пагубно отразилось на развитии ванных действий отсутствие решения о приведении войск в БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ свидетельствуют многочисленные воспоминания самих участников войны».


В отличие от выдуманной «полной боевой готовности», состояние БОЕВОЙ ГОТОВНОСТИ  войск определялось оперативными планами, и было подробно расписано в Порядке действий соединений (частей) в  т.н. "красных» пакетах  с грифом «Сов. секретно, особой важности», которые хранились  у начальников штабов соединений и объединений вместе с мобпланом. Перевод войск в боевую готовность осуществлялся путем подъема их по «боевой тревоге», которая могла объявляться по двум вариантам: без вывода всей матчасти в районы сбора (в целях проверки) и с выводом соединения (части) в полном составе в районы сбора (сосредоточения/предназначения) в готовности к походу и бою (выполнению боевой задачи).

  С.Л. Чекунов уклонился от описания, в какой же степени готовности находились войска пограничных округов в предвоенное время.  И это не случайно. Дело в том, что планы развертывания и первых операций Красной армии предполагали ее полное отмобилизование ДО  НАЧАЛА боевых действий. И наши войска в июне 1941 г. , укомплектованные по штатам мирного времени, несли службу по законам этого времени и находились в  МОБИЛИЗАЦИОННОЙ готовности. Кстати, ровно за год до начала войны, 20.06.1940 г. в   первом пункте Наставления по мобилизационной работе  в Красной армии записали: «Война против СССР, находящегося в капиталистическом окружении, может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются (Сталин)». Однако эти слова оказались лишь пустой декларацией. Они не учитывались должным образом в военных планах, 

 Переход армии с мирного на военное положение   осуществлялся на основе мобилизационного плана.  Объем статьи не позволяет раскрыть все подробности разработки  и содержание мобплана на 1941 год.. Отметим лишь главное.     Согласно ему, полное отмобилизование Красной армии планировалось завершить в течение МЕСЯЦА с очередностью в четыре эшелона. Первыми должны были достичь боевой готовности 114 дивизий армий прикрытия, дислоцированных вдоль западной границы. При этом соединения первого эшелона этих армий развёртывались в два этапа.
Сначала – через 45 минут после объявления боевой тревоги – поднимались дежурные подразделения стрелковых и кавалерийских дивизий. За это же время гарнизоны укрепрайонов занимали и приводили в полную готовность свои сооружения. Постоянный кадровый состав танковых, моторизованных и кавалерийских дивизий был обязан выступить через два часа после получения приказа летом (зимой -  через три часа).  От 2 до 6 часов отводилось на подготовку к походу и бою воздушно-десантным войскам, 75 % частей ВВС, 85 % войск ПВО и 34 артиллерийским полкам РГК. Остальные войска первого эшелона заканчивали мобилизацию в течение первых трех суток.

Ко второму эшелону причислялись танковые и моторизованные соединения, не вошедшие в состав первого эшелона,  на их отмобилизование отпускалось 4;7 суток. Третьим эшелоном через 8;15 суток после объявления мобилизации развертывались тыловые и запасные части, а также ремонтные базы фронтового подчинения. Последним, четвертым эшелоном в период с 16-х до 30-х суток достигали боеготовности остальные запасные части и стационарные госпитали.


Таково было реальное состояние наших войск к началу войны.  Им же противостояли полностью отмобилизованные войска вермахта, только что завершившие разгром западных союзников на континенте.  Угроза нападения,  возраставшая с каждым часом.  требовала немедленного принятия адекватных ответных мер. Что могло изменить в такой обстановке благое пожелание, вписанное в директиву явно по требованию вождя -  «войскам округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар», если бы такая готовность существовала?
   Эта фраза в тексте    директивы №1в сочетании с пунктами «в» (все части привести в боевую готовность) и  «д» (никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить) – не более чем фигура речи, которая только сбивала с толку исполнителей. Командующим армиями, в штабы которых директива успела дойти, не позавидуешь: им пришлось разгадывать этот ребус – как подготовить войска к отражению внезапного нападения врага и при этом не спровоцировать немцев. В штабы округов пошел вал недоуменных запросов.  Маршал Малиновский вспоминал: «На уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгнется на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать!» 

   Ограничения, навязанные Сталиным  в последний момент, связали руки командующих войсками приграничных округов, не позволив им принять более действенные меры по подготовке к отражению нападения. Директива, по существу,   запрещала проводить   мероприятия по переводу в боевую готовность тех частей, располагавшихся вблизи границы в зоне досягаемости огня артиллерии и авиации противника. Для того, чтобы «войска держать рассредоточенно и замаскированно», надо было объявить им тревогу. Например, как можно вывести военнослужащих двух дивизий из Брестской крепости, расположенных в ее казематах на 4-х ярусных койках, через одни ворота (Тереспольские ворота не в счет) без объявления тревоги? Хотя одну из дивизий можно было спокойно вывести  в  уже полностью готовый к приему личного состава в апреле лагерь. 


Боязнь обвинений в провоцировании немцев не только сковывала инициативу командующих по подготовке войск к отражению нападения противника, но порой   приводила порой к противоположному результату. Так, в директиве штаба ПрибОВО 8-й и 11-й армиям прикрытия было указано: «В течение ночи на 22 июня скрыто занять оборону основной полосы <…>. Боевые патроны и снаряды не выдавать. <…> В случае провокационных действий немцев огня не открывать». И это в округе, в котором, по мнению любителей везде  искать «врагов народа» и вскрывать «заговоры генералов», якобы выполнили директиву от 18 июня о приведении войск в полную боевую готовность!

Но, как показали последующие события,  даже такая противоречивая директива до войск во-время не дошла.  Примерно в 2 часа ночи (за два часа до вторжения) начала действовать вражеская агентура из местных противников советской власти, и  диверсионные группы, заранее заброшенные в наш тыл. Они вывели из строя практически всю проводную телефонную и телеграфную  связь штаба округа с подчиненными войсками. округом. Принятыми мерами примерно через час связь со штабом округа была восстановлена.  В 3:30 командующий ЗапОВО Д.Г. Павлов по телеграфу сообщил командующему 4-й армией генералу А.А. Коробкову, что в эту ночь ожидается провокационный налет немецко-фашистских войск на нашу территорию. При этом он категорически предупредил, что на провокацию наши войска не должны поддаваться.   
 На вопрос командующего 4-й армией Коробкова, какие же мероприятия разрешается провести, Павлов ответил: «Все части привести в боевую готовность. Немедленно начинайте выдвигать 42-ю дивизию для занятия подготовленных позиций. Частями Брестского укрепрайона скрытно занимайте доты. Полки авиадивизии перебазируйте на полевые аэродромы».

   В этой  армии директиву, полученную в 03.30, расшифровывали ее уже под бомбами врага.  Согласно записям в Журнале боевых действий, в 4 часа 22 июня части армии были подняты по тревоге и начали выдвижение в свои районы без вскрытия «красных» пакетов.  В штабе 10-й армии директива была получена только в 16.20 22 июня.  В 3-й армии вообще не смогли ознакомиться  с  директивой, так как связь с Минском к началу боевых действий так и не была восстановлена. И ее командующий    доложил в штаб округа: «Авиация противника бомбит Гродно, жду распоряжений генерала Павлова <…> артиллерийско-пулеметная стрельба со стороны немцев <…> жду указаний». 
 
Но большинство   командиров соединений, подвергшихся обстрелу и бомбежке, самостоятельно стали поднимать части по боевой тревоге, пытаясь действовать согласно плану прикрытия, хотя он уже не соответствовал складывающейся обстановке. Целенаправленными ударами авиации  по узлам связи и командным пунктам немцам удалось  вывести из строя связь штаба фронта с армиями, управление войсками было нарушено.  Поэтому попытки уточнить задачи, как правило, успеха не имели.
Лишь около 6 часов штаб округа получил телеграмму, на которой было проставлено время отправления из Москвы 5.25: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому». Распоряжение было немедленно продублировано армиям. Только тогда они, в свою очередь, дали сигнал на вскрытие так называемых "красных пакетов" и ввод в действие планов прикрытия госграницы.
Тяжелая и крайне неприглядная картина начала войны. Но так было ...
 
ДО
       Советское командование явно недооценивало силы вражеской группировки, вторгшейся в пределы нашей территории.  Вывод наших разведчиков по общему составу армии вторжения был недалек от истины: в ней на 22 июня насчитывалось 166 дивизий (германских – 151, румынских – 15), а с учетом всех сателлитов Германии – 192 эквивалентные дивизии). Но в Генштабе не могли даже представить, что противник в первый удар вложит максимум своих сил. Ведь при разработке планов прикрытия за основу приняли вариант, совершенно оторванный от реальности. В соответствии с ним предполагалось, что войска прикрытия получат возможность беспрепятственно провести отмобилизование, выдвинуться к границе, занять предназначенные для них укрепления и организованно вступить в бой. При этом считалось, что    для завершения развертывания Красной армии,   как и   противнику, потребуется не менее двух недель. Существовала уверенность, что в течение этого времени армии прикрытия, располагавшие достаточными силами и средствами для такого сценария, смогут успешно выполнить поставленную им задачу и отразить первые удары врага. Возможность внезапного перехода в наступление крупных группировок противника с самого начала войны всерьез не рассматривалась.

Для выяснения обстановки и оказания помощи командующим фронтами в организации боевых действий из Москвы были направлены несколько высших военачальников. После полудня 22 июня Жукову позвонил Сталин:
"<…> Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного командования <…>.
– А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?
И.В. Сталин ответил:
– Оставьте за себя Ватутина.
Потом несколько раздраженно добавил:
– Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся».
Но и Ватутина, заместителя Жукова, вскоре отправили на Северо-Западный фронт. На Западный фронт, который получил задачу разгромить сувалкскую группировку противника и уже 24 июня занять город Севалки, прибыли маршалы Б. М. Шапошников и Г. И. Кулик, заместитель начальника Генштаба генерал В. Д. Соколовский и начальник оперативного управления генерал Г.К. Маландин. Все планы организованного вступления в войну рухнули. Надо было принимать решения, соответствующие обстановке. Но в этот столь ответственный момент Генштаб был, по существу, обезглавлен. Вождю не нужны были рядом свидетели его «гениальной прозорливости» и   промедления с принятием решительных мер по подготовке войск к отражению  нападении немцев. 

    К исходу первого дня войны советское руководство решило, что сил для ответного удара достаточно. В 21.15 22 июня Военные советы Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов получили директиву №3, разработанную на основе предвоенных планов, в приказной части которой, в частности, говорилось:
 "<…> 2. Ближайшей задачей войск на 23-24.6 ставлю:
а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Свалки:
б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6 А окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6 овладеть районом Люблин».

Видимо, в Кремле надеялись, что директива подтолкнет командующих и войска к решительным действиям, и, возможно, удастся перехватить инициативу у противника. Но разгром перешедшего границу противника и перенесение боевых действий на его территорию по ранее разработанному плану предполагалось осуществить силами уже отмобилизованных войск. Между тем, ограниченных сил армий прикрытия, растянутых вдоль границы и к тому же понесших большие потери, даже с учетом резервов округов было недостаточно даже для того, чтобы отразить первый удар врага. Так что поставленные директивой задачи были заведомо невыполнимы.
         Как и следовало ожидать, поспешно организованные контрудары  без должной поддержки артиллерии и в условиях господства противника в воздухе, по существу, сыграли на руку немцам. Они больше всего опасались, что главные силы кадровой Красной армии смогут отойти на удобный для обороны рубеж Западная Двина - Днепр. Огромные потери наших войск исключили саму возможность создания устойчивой обороны на направлениях ударов противника.

    О том, как происходило развертывание артчастей округов, в том числе и вновь формируемых, и почему войска армий прикрытия госграницы при  вступлении в сражение остались без поддержки артиллерии усиления, рассмотрим  на примере 120-му гап РГК, история которого в начальный период войны во многом оказалась типичной и для других частей тяжелой артиллерии. Об  этом удалось узнать намного позже в результате многолетнего поиска с целью выяснения обстоятельств гибели отца, числящего с 30 ноября 1941 г. пропавшим без вести. Описывая события первых дней войны, я опираюсь на свидетельства ветеранов полка, подтвержденных   документами  наших архивов и других источников, в том числе и германских.   
Полковник Н.И. Лопуховский в Коссово оказался в сложном положении. Связи со штабом армии и с полком в лагере нет, склады забиты техникой, боеприпасами и материальными средствами, в парках - почти полуторный комплект автомашин и тракторов. А подготовленных водителей и трактористов не хватает: часть из них  демобилизовали, другие ещё в апреле и мае отправлены на формирование других частей.
В 11.35 г. г. Коссово бомбили восемь самолетов «Дорнье-17». В результате на территории полковых складов возникли пожары. Стало ясно, что налет на окружные склады боеприпасов в Бронна Гура – не случайность. Командир полка в первую очередь принял меры по тушению пожаров на складах боеприпасов и спасению полученных 12 гаубиц Б-4.   О выступлении Молотова и начале войны он узнал в 14.00 от секретаря Коссовского райкома партии, который обещал помочь в розыске водителей, так как большая часть  призванных на учебные сборы местных жителей сразу после бомбежки разбежалась. После этого командир полка отправился на полигон Обуз-Лесна, где находился полк с материальной базой и имуществом всех видов, потребным для учебы в лагере в условиях мирного времени, и с 120-ю снарядами. 
 
По рассказам ветеранов, боевую тревогу  полку на полигоне объявили утром 22 июня  во время  завтрака.  Лагерь быстро свернули.  Сразу начали вытягивать  две колонны: в одной – артдивизионы, орудия  и трактора  с тракторными   прицепами.   В каждой батарее было по четыре трактора  – два для орудий и два с прицепами для боеприпасов и необходимыми принадлежностями. Таким образом, в колонне артдивизионов насчитывалось не менее 48 тракторов.  В другой колонне был собран автотранспорт остальных подразделений полка. Ограниченный запас снарядов и зарядов, рассчитанный только на учебные стрельбы, перевозился  транспортом взвода боепитания полка,  Конечно,  все труды по устройству лагеря пошли прахом – исковеркали дороги, линейки, гнезда для палаток.


       Прибыв в лагерь, командир полка   объявил   начсоставу о начале войны. Известие встретили спокойно, никакой паники не было. Возле штаба    дежурили делегаты связи. Через пару часов полк был готов к выдвижению, но выход в   район сосредоточения не состоялся и колонны простояли без движения  до вечера.  Согласно плану, 120-й гап с объявлением боевой тревоги должен был выйти в район Рачки на ружанском направлении (40 км северо-западнее Коссово) на 4-5-й день мобилизации. Задержка с выдвижением    с полигона была связано с изменением боевой задачи. Заместитель начальника штаба армии полковник И.А. Долгов по телефону в 14.00 отдал распоряжение о сосредоточении полка к 20.00 23 июня в районе г. Береза-Картузская Брестской обл.  Позднее распоряжение было подтверждено с указанием, что полк подчиняется командиру 28-го стрелкового корпуса.

      Примерно в  18.00 штабом была получена телеграмма об объявлении общей мобилизации. На зимние квартиры на машинах отправили лишних водителей, трактористов и других специалистов для расконсервации и вывода техники. Видимо, туда же отправили и командиров, предназначенных для развертывания полка второй очереди. Внезапное  начало войны нарушило все планы. Судя по всему,  развернуть    612-й гап второй очереди так и не успели.  Кто должен был возглавить его и руководить  отмобилизованием, так и осталось неизвестным. При жизни ветеранов я ещё ничего не знал о его формировании и поэтому не расспрашивал их об этом.
      Уже в сумерках 22 июня к лагерю подъехали 5 машин с семьями из Коссова и других пунктов дислокации полка, которые привел лейтенант В.П. Одарюк. Он не смог доложить командиру полка, где и почему отстала машина с его семьей. Командиры попрощались с женами и детьми, многие, как оказалось, навсегда.  Семьи начсостава, заехавшие в лагерь, были доставлены на четырех автомашинах до какой-то станции. Машины в полк  не вернулись.
   
В пунктах постоянной дислокации полка в течение всего дня 22 июня проводились мероприятия, предписанные с объявлением боевой тревоги. Расконсервацией матчасти и автотракторной техники, погрузкой боезапаса и другого имущества руководил адъютант командира полка лейтенант В.В. Пресняков (службу в армии после войны он закончил в звании полковника). В связи с изменением боевой задачи здесь начали   формировать колонну, которая должна была соединиться с полком в Ивацевичи. Большая  часть призванных на сборы 13 июня местных жителей, в том числе и  некоторые  командиры-запасники при первой же бомбежке разбежалась по домам.  Несмотря на помощь городских организаций, шоферов и трактористов не хватало. Поэтому на автомашины и трактора сажали всех, кто хоть немного умел обращаться с ними.  На месте под охраной оставили гаубицы Б-4 и 46 автомашин и другое имущество для 612-го гап второй очереди, а также 13 тракторов, 6   прицепов и 13 автомашин, требующих капитального ремонта. В   аналогичном положении оказался и 301-й гап БМ  РГК, который   находился на том же артполигоне.

Обстановка по-прежнему оставалась неясной. Полковник Лопуховский вместе с исполняющим обязанности начальника штаба полка ст. лейтенантом А.Е. Лященко выехал  в штаб 28-го ск для получения боевой задачи. Западнее Ивацевичи они попали под бомбежку, успев покинуть машину. Одна из бомб попала в командирскую «эмку» - только колеса полетели, да искореженное ружье, которое командир захватил с собой, плюхнулось в кювет рядом с ним. В тот раз все остались живы (позднее водитель командира полка рядовой Теселкин Михаил Иванович, 1916 г. р., погиб 5.10.41 г. севернее Вязьмы по пути в штаб фронта). Пришлось вернуться на попутке в Ивацевичи. Оттуда на грузовой машине добрались до штаба корпуса, где полку уточнили задачу.

      120-й гап начал выдвижение из лагеря в 22.00 22 июня. Первыми отправились на автомашинах командиры дивизионов с разведчиками и связистами. Основные силы полка продвигались двумя колоннами: колесные машины по маршруту Обуз-Лесна, Миловиды, Ивацевичи,  Коссово, ст. Береза-Картузская. Орудия на тракторной тяге двигались напрямую по проселочным дорогам (автострады, которая проходит сейчас через Барановичи, в 1941 году не было) с выходом на Варшавское шоссе в районе Грудополь. Трактора с тяжелыми орудиями могли двигаться со скоростью не более 4 км в час. С выходом тракторной колонны на шоссе движение ещё более замедлилось. Оно  оказалось забито машинами и повозками с семьями военных, партийных и советских работников, уходящими на восток, а также отдельными группами военнослужащих. Ни о каком регулировании движения и речи не было.
      Воздушная разведка немцев зафиксировала движение колонны тяжелой артиллерии. По рассказам  ветеранов, немцы организовали настоящую охоту за ними. С рассветом 23 июня подразделения полка   несколько раз подверглись бомбежке и обстрелу с воздуха. Взвод ПВО штабной батареи, имевший на вооружении три крупнокалиберных пулемета, не мог прикрыть колонны дивизионов. Вражеские пилоты действовали внаглую, как на полигоне.

Колонна, сформированная в Коссово, в составе 20 тракторов, 47 прицепов, из них 16 с боеприпасами и 3 с химимуществом, начала выдвижение в 23.00 22 июня, чтобы присоединиться к полку в районе  г. Ивацевичи. С рассветом 23 июня она подверглась сильной бомбежке на подходе к этому городу.   В связи с выходом из строя части автомашин и тракторов  пришлось  перегружать и  закапывать часть груза. В результате задержки встреча с полком не состоялась. Уцелевшие трактора с прицепами и автомашины этой колонны проскочили на Варшавское шоссе, где и были задержаны. Во всяком случае, дивизионы полка, остановленные на восточном берегу Щары, боеприпасы получили. Снаряды и заряды для стрельбы выгрузили на грунт, да столько, что потом, когда пришлось отходить, их не удалось вывезти.

     23 июня обстановка  на брестском направлении ухудшилась. Немцы  захватили  г. Береза и с ходу попытались обойти с севера части 205-й моторизованной дивизии, обороняющиеся на р. Ясельда восточнее города. 120-му гап уточнили задачу - поддержать их огнём. Так как в полку имелось всего лишь 120 снарядов, командир полка решил выдвинуть вперед только
1-й дивизион. Основные силы полка  к 20.00 сосредоточились в лесу на восточном берегу р. Щара. Передовые подразделения полка и дивизион при выдвижении на мосту через р. Гривда (приток р. Щара)   вновь попали под бомбёжку и понесли потери. На ст. Коссово-Полесское на запасном пути по-прежнему стоял эшелон с шестью неразгруженными гаубицами Б-4. Полковник Лопуховский распорядился немедленно отправить его на восток, в тыл.

 О деталях первого боя полка мне стало известно из   рассказа мл. сержанта М.В. Лойфера, которому с отделением топовзвода  удалось  вырваться из Брестской крепости. Он встретился с отцом вблизи этой станции.  Судя по  схеме, набросанной им в июне 1941 года (он оставил ее мне вместе с другими документами при отъезде в Израиль), немцы попытались выйти к шоссе в месте, где оно пересекается с железной дорогой. Лойфер   видел полковника с другими командирами у р. Жегулянка на наблюдательном пункте дивизиона. Впереди,  в многочисленных и довольно глубоких мелиоративных канавах   располагалась пехота. Батареи дивизиона вели огонь по подходящим колоннам противника с закрытых огневых позиций  западнее Ивацевичи.  После огневого налета    полковник Лопуховский  с пехотным командиром подняли пехоту в контратаку, к которой присоединились  бойцы и командиры, находившиеся с ним  на НП. Дело дошло до рукопашной схватки.    Огнем орудий на какое-то время удалось задержать  выход танков противника на шоссе и сорвать попытку противника   проникнуть в лесной массив севернее шоссе с целью  выйти в тыл частям 205-й мд.

        Согласно журналу боевых действий 4-й армии: «К исходу 23.6 разрозненные части 28-го ск и 14-го мк, не успевшие привести себя в порядок после не совсем удачных попыток контратаками остановить наступление противника, атакованные танками противника при поддержке большого количества авиации, начали отход, который превратился в неорганизованное сплошное отступление перемешавшихся частей за р. Ясельда. Организованные отряды заграждения не смогли остановить отступление».
На восточном берегу реки Щара командование 4-й армии попыталось, используя это естественное препятствие, организовать оборону и задержать дальнейшее продвижение противника.  При отходе на реку Щара  к остаткам 205-й мд присоединился 120-й гап. Видимо, к этому моменту относится эпизод, рассказанный ветеранами. Какой-то генерал (они приняли его за Павлова), перегородив дорогу своей машиной ЗИС, приказал  артиллеристам занять огневые позиции прямо у дороги  и    немедленно открыть огонь.


Это был помощник командующего войсками округа   генерал-майор И.И. Хабаров. Позднее на допросе Д.Г. Павлов заявил, что послал его   со строжайшим приказом, если нужно, расстрелять любое количество людей, но остановить отступление 4-й армии и добиться того, чтобы штаб армии взял в руки управление войсками.   По приказу генерала артиллеристы поставили поперек шоссе  ремонтную летучку, чтобы задерживать машины и выставили   заслон.   Командиры с оружием в руках останавливали бегущих.   Батареи открыли огонь. Моментально на дороге возникла пробка. Налетели вражеские самолеты, стали бомбить, и заслон просто смяли. Остатки 205-й мд, не имевшие противотанковых средств, удержать   выгодный для обороны водный рубеж не смогли. В связи с явной угрозой прорыва противника пехота и 120-й гап   вскоре начали отход в направлении на Слуцк.
 
     При отходе некоторые старшие начальники, плохо представляя боевые возможности полка большой мощности, иногда пытались использовать
203-мм гаубицы, предназначенные для разрушения особо прочных полевых и долговременных укреплений,  в качестве противотанковых средств.  Но низкая начальная скорость снаряда гаубиц  (и, соответственно, небольшая дальность прямого выстрела) и узкий сектор обстрела – всего 8 градусов (4 градуса в каждую сторону от основного направления) не позволяли вести эффективный огонь по движущимся целям. А повернуть орудие (вес в боевом положении - более 8 тонн) было не так-то просто: один  лафет весит 5288 кг. После каждого выстрела ствол гаубицы необходимо было привести в положение для заряжания снарядом весом почти 100 кг.

Тем не менее,  для   прикрытия отхода     полка    перекатами (по-дивизионно) приходилось  все-таки  ставить гаубицы на прямую наводку. Рассказывает лейтенант Д.А. Голованевский, которому лейтенант Гингольд передал приказ полковника Лопуховского прикрыть отход полка: 
«Связь на огневую позицию так и не была подана. Радиостанция 6-ПК молчала. На шоссе  я остановил «эмку» и спросил  генерала, сидевшему в ней:
- Что нам делать?
- Какая часть?
- Батарея 120-го гап.
- Калибр?
- 203-мм.
- Немедленно снимайтесь и идите на Барановичи. У меня снимается последняя рота, что у моста на реке Щара.
Мы взяли по 20 выстрелов на каждый прицеп и двинулись по шоссе на восток. Остальные снаряды, выложенные на грунт, пришлось бросить».

          Такое использование 8-дюймовых гаубиц при отсутствии пехотного прикрытия и в условиях господства немцев в воздухе неизменно приводило к излишним потерям орудий. Их просто не успевали вывезти из-под огня. Поэтому на немецких фотографиях рядом с подбитыми и брошенными гаубицами чаще всего отсутствуют трактора. Согласно докладу командира 120-го гап, в результате первого боя и при отходе 1-й дивизион, атакованный танками на марше понес большие потери. Всего с 23, в ночь на 24.6.41 г. и первой половине этого дня полк потерял: 10 орудий 203-мм М-6, а также тракторов -  21, прицепов – 13,  автомашин - 14 шт.

        В связи с большими потерями полка в матчасти некоторые начальники пытались использовать «лишних» артиллеристов  в качестве пехоты. Из доклада командира 120-го гап: «24.6.41 г. около 11.00 от имени командующего 4-й армией полковник т. НОСОВСКИЙ приказал сформировать из артиллеристов 120 ГАП батальон для организации обороны на рубеже зап. ст. Ляховичи 10-12 км. Батальон был сформирован в составе 350-400 чел. во главе с командирами из  полка, но по докладу командующему армией это распоряжение было отменено». Но поделиться автотранспортом
 все-таки пришлось. Для доставки горючего частям армии в Барановичи были посланы 11 автомашин. Но они попали под бомбежку, были разбиты и сгорели.

      В ходе боев главные силы 4-й армии отошли на рубеж Щара (ее восточная излучина) на глубину 170-200 км.  А на границе  в глубоком немецком тылу в районе Бреста, Семятичи и Малорита еще шли бои. 45-я пехотная дивизия противника никак не могла сломить сопротивление защитников Брестской крепости. Не помогло немцам и применение сверхмощных 600-мм осадных мортир "Карл".       
       В журнале боевых действий 4-й армии за 24 июня было отмечено, что в ходе боев «120-й гап почти не используется из-за скоротечности боев». Действительно, не успеют ещё дивизионы полка занять огневые позиции, как приходится опять вытягивать колонну для отхода на другой рубеж. А это не такое простое дело. При переводе орудия из походного положения в боевое требовалось откопать бороздку для сошника, а для стрельбы под большими углами возвышения - подкопать грунт под лафетом. Для стрельбы с непрочного грунта под каждое колесо гаубицы устанавливали массивные подкосы.
Порой  даже накормить личный состав было некогда. Как и в предыдущие дни, тыловики бросали с машин, а то и просто оставляли на обочинах дороги то, что они успели захватить на складах в Коссово - ящики с консервами, галетами и сливочным маслом. В результате у многих красноармейцев началась диарея. Благо кустики были рядом, а трактора в колонне не могли развить скорость более 3-4 км в час. Но возвращались на дорогу далеко не все.

Интересный факт, о котором мне рассказали ветераны. При отходе наших войск в  первые дни войны немцы активно использовали диверсантов,  одетых в советскую форму и использовавших нашу технику и вооружение,  для создания обстановки неразберихи и паники.  Иногда можно слышать мнение, что данные о их широком применении немцами сильно преувеличены. Но два ветерана, независимо друг от друга, написали, что    в какой-то момент командир полка лично застрелил диверсанта в советской форме в звании майора, который пытался направить  колонну полка по неверному маршруту
 
  К 14 часам 24 июня передовые части  противника у Миловиды, что южнее Барановичи, завязали бой с  поспешно занявшими оборону  частями 55-й сд неполного состава, усиленных танками отряда полковника С. И. Богданова. 120-1 гап вел огонь по   колоннам противника. Проводная связь  дивизионов с наблюдательными пунктами    постоянно выходила из строя.  Радиосвязь работала неустойчиво: эфир был забит немецкими командами и провокационными сообщениями. Первая атака противника была отбита. Немцы вызвали авиацию, которая подвергла позиции пехоты  и артиллерии сильной бомбежке. Удержать рубеж не удалось.  Части 55-й сд к 18 часам 24 июня отошли за Щару (имеется в виду восточная сторона ее излучины  южнее Барановичи). Прежде чем начался массовый отход пехоты, командир 120-го гап, находившийся на КП командира дивизии, отдал распоряжение также  отвести полк за реку.

Колонна полка  вскоре уткнулась в мост через р. Щара, разрушенный авиацией противника.   Саперы,   восстановившие  разрушенный пролет, пропустив автотранспорт, отказались пускать на мост  трактора с орудием на прицепе  (это примерно 15 т.).  тракторная колонна с орудиями   остановилась.   Два орудия, находящиеся в хвосте колонны, были сняты с передков и подготовлены  к стрельбе прямой наводкой. Вверх и вниз по течению реки были посланы разведчики, чтобы выявить броды и места, удобные для переправы тяжелых орудий.  К вечеру  24 июня танки противника нагнали колонну. Орудия, поставленные на прямую наводку колонны, открыли огонь. По уверениям некоторых ветеранов, было отмечено несколько попаданий, в результате которых у танков слетели башни! Но долго это продолжаться не могло: гаубицы   успели сделать не боле 2-3 выстрелов. Комиссар Г. Русаков скомандовал «вперед»!  Но первое же орудие проломило слабый настил, и провалилось в реку. Движение застопорилось. На шоссе поднялась паника.  Горели трактора, машины, падали раненые и убитые. Лейтенант  Опанасенко   на тракторе с орудием на прицепе и трактором с двумя тракторными тележками успел свернуть с шоссе вправо. Через некоторое время ему удалось переправиться через реку.  Полк он нагнал уже у Бобруйска
.
К этому времени разведчикам удалось найти брод  в 6-7 км севернее шоссе.  Ст. лейтенант Н.В. Фризен повел туда   батареи своего дивизиона. Немцы начали преследовать колонну в лесу. По рассказу Фризена им удалось подбить три танка. Один из них - выстрелом из поврежденного орудия,    которое   потом  пришлось оставить,  остальных – связками гранат.  На следующий день колонна Фризена  присоединилась к полку в составе 3 гаубиц, 12 тракторов с прицепами и несколько автомашин с боевым имуществом.  Позже командир полка  перед строем объявил ст. лейтенанту Фризену Н.В. благодарность.   За  спасение матчасти, проявленное при этом самообладание и мужество (в бою тот был ранен в ногу)  Фризен Н.В. первым в полку был представлен к правительственной награде.  Переправившиеся через реку артиллеристы,   имея только   винтовки и четыре ручных пулемета, на протяжении всей ночи отражали попытки немцев переправиться через реку.  Впоследствии эти люди, прикрывшие дальнейший отход полка, в часть не вернулись.

К исходу 24 июня в Ставке, наконец, поняли, что перехватить инициативу у противника не удалось, и что надо организовывать оборону в глубине. Танковые соединения Гота и Гудериана продолжали быстро продвигаться по сходящимся направлениям к Минску. Над 3-й и 10-й армиями ЗапФ нависла угроза окружения.   На основе доклада маршала Шапошникова Б.М., находившегося в штабе   фронта, Ставка разрешила  отвести его войска   на линию старых укрепрайонов. В 3.47 25 июня в штабе ЗапФ приняли шифровку Ставки об отходе:»<…> Отход вести стремительным маршем днем и ночью.  Из штаба фронта ответили: «<…> будет исполнено – ночи у нас здесь очень короткие <…> ».  В этот же день Военный совет фронта дал директиву войскам на общий отход.

Но было уже поздно. Соединения 2-й и 3-й танковых групп противника продвинулись  на 200 км от границы (средний темп их продвижения составил около 50 км в сутки). Не менее 18 дивизий 3-й, 10-й армий и мехкорпусов 25 июня оказались в мешке в районах Белостока и Волковыска. Севернее Слонима ещё оставалась горловина для выхода их в направлении Минска. Немцы прилагали все усилия, чтобы захватить все мосты и переправы через реки Щара и Зельвянка и расчленить полуокруженную группировку наших войск на две части.  Забегая вперед, отмечу, что 28 июня танковые клинья Гота и Гудериана они  соединились в районе Минска, окружив 26 дивизий 3-й, 10-й и частично 13-й армий. Окруженные войска, лишенные  централизованного управления и связи с командованием фронта, продолжали сражаться до 8 июля, сковав своими действиями  около 25  дивизий врага. 

 Подразделения 120-го гап  к  утру 25 июня вышли  на рубеж старой советской границы. К этому времени, согласно докладу командира, полк в результате боевых действий с 11.00 24.6.41 г. и до 6.00 25.6.41 г. было разрушено и осталось в расположении противника: орудий 203-мм  - 7, тракторов -  9, прицепов – 14,  автомашин - 12.  На огневые позиции на восточном берегу р. Морочь поставили 3 оставшиеся гаубицы. Здесь полк опять подвергся бомбежке. Раненых отправили транспортом, подвозившим боеприпасы.

   Около 16.00 полк получил распоряжение командующего 4-й армии отойти за Слуцк.   По  согласованию с начальником штаба Слуцкого УРа оставшиеся орудия, трактора с прицепами и автотранспорт полка были отправлены в район Бобруйска.. На подступах к городу были выставлены заслоны и комендантские посты, чтобы навести хоть какой-то порядок. Из отставших и перемешавшихся групп военнослужащих формировали команды для пополнения частей и подразделений. В течение 25 и 26 июня   полковник Лопуховский и командиры подразделений по его поручению на машинах собирали отставших и разбежавшихся при бомбежках однополчан. Найдя их, назначали старших и с предписанием отправляли на сборный пункт полка. Так, командир полка встретил группу бойцов во главе с младшим сержантом Лойфером, которому была поручена охрана Боевого Знамени.  Во время очередного налета авиации противника машина топовзвода сгорела. Знамя сняли с древка, полотнище Лойфер обмотал вокруг тела. Так было спасено Знамя полка. Полковник расцеловал сержанта, пообещав представить его к награде.

Автоколонна 120-го гап в Бобруйск прибыла в 17.00 26.6.41 г. Здесь командир 120-го гап доложил начальнику артиллерии Западного фронта генерал-майору Н.А. Клич о состоянии полка и о том, что артиллеристов опять хотят использовать в качестве пехоты, так как в полку осталось всего 3 орудия (четвертое лейтенант Опанасенко привел позднее). Генерал поблагодарил Н.И. Лопуховского, что он сохранил костяк полка,  сказав «орудия мы вам дадим». И распорядился немедленно вывести полк в район Могилева для переформирования, приказав командиру срочно и подробно доложить, что и по какой причине потеряно в бою и что оставлено в районе дислокации, занятом противником. Позднее, когда командование фронта уяснило масштаб потерь кадрового состава артчастей, в войска последовало указание «<…> прекратить использование артиллеристов (частей и подразделений) не по прямому назначению  <…>. Уже отправленных вернуть в свои части».

       А генерал  Н.А. Клич 8 июля был арестован,  обвинен в бездеятельности, в том, что проявил растерянность и не осуществлял руководство артиллерией войсковых соединений, не принял необходимых мер к эвакуации боеприпасов из тыловых складов, в результате значительная часть артиллерии и боеприпасов была захвачена врагом. 17 сентября он был осужден и 16 октября 1941 г. расстрелян. «Виновников» у нас находили быстро, убирая ненужных свидетелей, слепо выполнявших указания «не провоцировать немцев».

В Бобруйске весь транспорт, невзирая на его принадлежность, изымался для эвакуации вооружения и ценного имущества из города на восточный берег р. Березина, а обратно - для подвоза боеприпасов. В распоряжение начальника гарнизона полковника Маврина из полка забрали 31 автомашину. Они под командой командиров полка капитана М.В. Барыбина и лейтенанта Г.И. Нюнина были использованы для подвоза боеприпасов полку и другим частям, занимавшим оборону у реки. 

   28 июня штаб полка донес о выводе на переформирование начальнику артиллерии 4-й армии.  В приложении к донесению был указан численный состав четырех дивизионов, парковой и штабной батарей, артпарка, всего 815 человек, выведенных к Могилеву. Вооружение: орудий 203-мм – 3, винтовок – 662, револьверов – 128, пулеметов ручных – 4, станковых – 5. Техника: автомашин – 66, тракторов ЧТЗ-65 – 7, прицепов – 5,  мотоциклов  –  3,  радиостанций  –  23.  Из оставшейся материальной части был сформирован один дивизион, в который вошли и несколько переданных полку в Бобруйске  76-мм учебных. орудий, которые ремонтники полка в короткий срок привели их в порядок. 

   Этот дивизион  в составе  двух батарей 203-мм гаубиц (4 орудия) и батареи 76-мм орудий был срочно выдвинут в район г. Старый Быхов.   С наблюдательного пункта  хорошо просматривалась колонна танков и мотопехоты противника, входящая в город.  Дивизион открыл беглый огонь. Лейтенант А. Погодицкий с горечью сказал: «Мог ли я подумать ещё несколько дней назад, что придется стрелять по родному городу»!
Когда несколько танков противника подошли к мосту, он был разрушен огнем прямой наводкой. Противник понес большие потери, и его попытка с ходу форсировать Днепр в этом районе была сорвана.  При этом расстреляли все имевшиеся в полку 102 203-мм снаряда. Интенсивность стрельбы была такой, что у орудий вышли из строя противооткатные устройства. В связи с отсутствием запчастей к английским гаубицам отремонтировать их в полевых условиях не представлялось возможным. Полк был выведен из боя, а гаубицы по железной дороге отправлены в арсенал г. Ржев.
       
        27 июня начальник Генштаба Г.К. Жуков, отозванный Сталиным с ЮЗФ, в 10.05 по «БОДО» передал приказ Ставки Главного Командования начальнику штаба ЗапФ генералу В.Е. Климовских об организации отхода и обороне на новых рубежах. Обстановка в полосе  фронта продолжала оставаться неясной. Но Жуков   не мог даже представить себе, что командующий и штаб фронта потеряли управление войсками, а в мехкорпусах почти не осталось танков. В 2 часа ночи 28 июня он опять вызвал В.Е. Климовских на переговоры, пытаясь выяснить, где и в каком состоянии находятся основные силы 3, 10-й и 4-й армий и в чьих руках Минск. где противник? Он также спросил:
       - Где тяжелая артиллерия?
     Климовских ответил: «Большая часть тяжелой артиллерии в наших руках. Не имеем данных по 375-му и 120-му гаубичным артиллерийским полкам».

         
В сложившейся боевой обстановке распоряжения частям зачастую отдавались напрямую, минуя их прямых начальников.  В то время, когда     докладывали Жукову о состоянии тяжелой артиллерии, 120-й гап после короткого боя на старой границе по проселочным дорогам только подходил к Бобруйску.  И в штабе 4-й армии даже не знали, что этот полк   выведен для доукомплектования в район Могилева (в оперсводках армии отмечалось, что сведений о 120-й гап нет).
  8 июля командующий 4-й армией подписал приказ № 030 о выводе 120-го гап на переформирование и доукомплектование в район г. Чериков.   В полку на 3 июля имелось: начсостава – 295, мл. начсостава - 102, рядовых - 1471, всего – 1868 чел. Но в штабе армии  не знали, где   находится полк. Согласно архивным данным, из запасного стрелкового полка в г. Кричев  в Черикове 120-му гап было передано 360,  а  из 79-го запасного артполк – еще 550 чел.. Но полк в Чериков так и не попал, и маршевое пополнение, занаряженное ему, видимо, досталось другим частям. 
         
  Пришлось объясняться, и 13 июля из штаба 120-го гап доложили:
«Приказа, что полк должен прибыть в ЧЕРИКОВ, не получали. В течение 3-4-5 июля сформированный распоряжением НАЧАРТА Запфронта дивизион 4-х орудийного состава, действовал в составе артиллерии 45 ск в районе СТАР. БЫХОВ, выпустив 102 снаряда, орудия вышли из строя и были отправлены на склад г. Ржев, сейчас полк не имеет ни одного орудия.
Распоряжением начштаба артиллерии ЗапФ полк передислоцировался в ЕЛЬНЯ». 

       В этот же день  полк   был  выведен на переформирование в район Сухиничи, где  в спокойной обстановке удалось точнее подсчитать потери.  Читающий эти строки может пропустить приводимые подсчеты и прочие детали (материал и так перенасыщен цифрами и номерами частей). Но мне они важны: за  ними  стоят люди – однополчане отца, ветераны полка, вернувшиеся с войны и их родные и близкие, которых я разыскал с большим трудом. Ведь мне в самом начале поиска обычно отвечали, что архивы не располагают данными о личном составе 120-го гап, тем более - довоенными.
       За месяц боев и при отходе с 22.6 по 22.7 полк потерял 535 человек, то есть треть своего довоенного кадрового состава (1664 чел.). Из них было убито - 8, пропало без вести – 464 (из них рядовых – 376), ранено – 18, заболело – 6, выбыло по другим причинам – 39. Из числа командного состава кадра из строя выбыло 22 человека: ранено - 4, не явились в часть из отпуска - 4, пропало без вести – 14. Из представленного донесения не понятно,  каким образом был учтен личный состав отрядов, сформированных по приказу командующего 4-й армией для обороны на р. Щара и в Слуцке.

   Из числа 464 человек, пропавших без вести, не все погибли. Некоторые из отставших при отходе, продолжали воевать в составе других частей. Но большая часть красноармейцев и младших командиров из числа призванных в Западной Украине  и Западной Белоруссии, воспользовавшись бомбежками и неразберихой в первые дни войны, предпочла отстать и разойтись по домам, чтобы пережить тяжелое время. В частности, уже в районе Коссово, Бытень, Грудополь, Ивацевичи пропало без вести более 23 младших лейтенантов, воентехников и политруков, призванных из запаса при мобилизации, в том числе и для полка второй очереди. С выходом на старую границу в полку не досчитались ещё 10 запасников. Не хотели они воевать за новую Родину, да еще в такой тяжелой обстановке.


  Не случайно вслед за приказом об изъятии из состава действующей армии лиц немецкой национальности (для последующей отправки их в строительные части, причем допускались исключения под ответственность командиров) последовало подобное распоряжение, касающееся эстонцев, латышей, литовцев, а также уроженцев западных областей Белоруссии и Украины. Из частей и соединений посыпались запросы. Пришлось разъяснять, что родившиеся в западных областях Белоруссии и Украины, но проживавшие до 1939 года на территории СССР, изъятию не подлежат. Но немцев уже изымали всех, без исключений. Потом в частях стали искать и изымать раскулаченных и репрессированных.


Полк понёс большие потери и в вооружении: 203-мм гаубиц «Мидвэйл-VI» – 20, 203-мм гаубиц Б-4 – 12 (позднее  выяснилось, что из этих гаубиц,  предназначенных для 612-го гап орудий семь были потеряны при бомбежке складов «НЗ» 22 июня в районе Коссово или приведены в негодность при отходе, но 5 из них были вывезены), винтовок – 2222, револьверов – 409; в технике: тракторов - 63, тракторных прицепов – 74, автомашин – 107 (в том числе легковых – 6, специальных – 14), цистерн – 3, раций – 10, телефонных аппаратов – 183, стереотруб – 14, буссолей – 30, биноклей - 102. Большая часть перечисленного была оставлена в районе дислокации для 612-го гап. 


   Странно, но в докладе командира 120-го гап ничего не сказано об основной причине оставления в пунктах дислокации такого количества вооружения и техники и срыве формирования полка второй очереди.
«Оставили» - и всё. Видимо, для фронтового начальства и так было ясно, что план мобилизационного развёртывания вновь формируемых артчастей (и не только их) был сорван в связи с внезапным нападением немцев. И вины соответствующих командиров на местах в этом нет. События развивались слишком стремительно, никто не ожидал, что немецким танкам удастся за трое суток прорваться на глубину 150-170 км.   Поэтому документы штаба артиллерии 4-й армии и не рассекречивали 42 года после рассекречивания документов самой армии. 


     Большие потери  в артиллерии, особенно крупнокалиберной, вынудили советское командование принять  тяжелое решение. 15 июля начальник Главного артиллерийского управления генерал-полковник Н.Д. Яковлев доложил начальнику Генштаба: «Характер боевых действий, развивающихся на всех фронтах, не представляет возможности эффективно использовать в боях артиллерийские полки и отдельные дивизионы РГК большой и особой мощности. Ценная материальная часть подвергается риску потери. Прошу Вашего распоряжения о выводе частей БМ и ОМ (большой и особой мощности) на территорию внутренних округов, приведении их в порядок и подготовке к боевым действиям в соответствии с их предназначением».
      Г.К. Жуков распорядился: «Немедленно отвести».

       Несколько слов о дальнейшей судьбе 120-го гап. Согласно приказу начальника артиллерии Западного фронта  генерала артиллерии М.Н. Чистякова  от 24 июля, 120-й гап  был доукомплектован за счет 375-го  гап РГК, также понесшего большие потери  в вооружении и в личном составе. После исключения из штата 4-го дивизиона несколько командиров было передано в другие части. В  полку их осталось 117 (по штату 122). На его вооружении теперь состояли 6 122-мм гаубиц 1938 г. и 12   152-мм гаубиц 1938 г., всего 18 орудий   В качестве тягачей использовались более быстроходные тракторы СТЗ-НАТИ-5, в кузовах которых размещались боевые расчеты. 31 июля переформирование полка было закончено, и он снова был готов к выполнению боевых задач.

     Об уровне подготовки командного состава полка по состоянию на 1 августа, когда полк вновь вошел в состав действующей армии, можно судить по данным  штатно-должностного   списка командного состава 120-го гап по состоянию на 24 июля 1941 г., обнаруженного мной в фондах Западного фронта ЦАМО в 1996 г. Там были указаны подробные сведения о 161 офицерах и сержантах (исполнявших  командирские должности), в том числе и об их  образовании. В разное время Одесское артучилище тяжелой артиллерии окончило 46 командиров, Московское артучилище – 4, Ленинградское  – 4, Рязанское - 7, всего 61 чел. С учетом окончивших арттехнические и автотракторные училища командиры, получившие среднее военное образование, составляли не менее 50% командного состава   полка   Остальные командиры окончили различные курсы и школы. Многие из них, получившие боевой опыт в тяжелейшей обстановке первых дней войны, прошли ее до Победы, став в дальнейшем офицерами Советской армии.

      С 1 августа  полк   под Ярцево  вошел в состав     группы войск генерал-лейтенанта  К.К.  Рокоссовского. Здесь наши войска в тяжелых боях сорвали попытки противника замкнуть кольцо окружения войск 16-й и 20-й армий восточнее Смоленска. С 4 августа, он уже действовал в составе 19-й армии И.С. Конева.   11 августа полк, наряду с другими артчастями,  огнем обеспечивал прорыв из вражеского тыла  группы генерал-лейтенанта И.В. Болдина, которая  45 дней с боями шла по тылам немецких войск. Уже после войны на одной из встреч с ветеранами 19-й армии на вопрос о 120-мгап  И.С. Конев ответил: полк с боями отходил от самой границы и хорошо воевал под Ярцево.
     Впереди были ожесточенные бои у Вязьмы. Но это уже другая история.
 
      Считаю необходимым подчеркнуть громадные потери наших войск в результате кране неорганизованного вступления Красной армии в войну.  За неполные три недели войны была потеряна основная часть кадровой армии – 100 дивизий из 170, принимавших участие в боях. Из них 28 были полностью уничтожены, а 72 потеряли от 50% и более своего состава в людях и боевой технике. Наши войска были отброшены от границы на глубину 450-600 км. При этом были потеряны (захвачены противником и уничтожены его авиацией, взорваны при отходе своими войсками и по другим причинам) 32 склада с горючим из 45 и все склады боеприпасов.        Только на Западном фронте с 22 по 29 июня  было потеряно 10 артскладов, что составило свыше 25 тыс. вагонов боеприпасов (30% всех запасов), 25 складов и баз, где хранилось более 50 тыс. тонн горючего (50%), 14 складов с почти 40 тыс. тонн продфуража (50%) и большое количество других материальных ресурсов.

За первые 18 дней боевых действий три основных фронта Красной армии по официальным данным потеряли 747 870 человек. Безвозвратные потери в людях составили 588 598 человек (79% от общих), а санитарные – 159 272 (21%). По данным германского архива, к 10 июля 1941 г. немцы захватили в плен 366 372 человек (в том числе 1969 офицеров). Потери врага были несопоставимы с нашими. Немцы потеряли 71 604 чел. Безвозвратные потери в людях составили 18 495 (25,8% от общих), а санитарные – 53 109 (74,2%)
Таким образом,  общие  потери наших войск в людях в начальном периоде войны оказались в 10 раз больше немецких. Соотношение по безвозвратным потерям составило 32:1 в пользу врага.
   
Наибольшие потери понесли войска Западного фронта, отражавшие главный удар самой мощной группы армий «Центр». По официальным данным из 44 его дивизий 24 были разгромлены (сд – 10, тд – 8, мд – 4, кд – 2). Остальные 20 потеряли от 30 до 90 процентов сил и средств. Фронт потерял 4799 танков (включая небоеспособные), 9427 орудий и минометов, 1777 самолетов. Общие потери войск фронта составили 417,9 тыс. чел., что составляло 67 % от его первоначальной численности, в том числе безвозвратные – 344,7 тыс., то есть 82%! Ведь раненых и больных при отходе не всегда удавалось своевременно эвакуировать в тыл. Соотношение по людским потерям Западного фронта и ГА «Центр»  составило: по общим - 14:1, по безвозвратным – 42:1,  в пользу противника. Ужасные цифры!

  На самом деле потери наших войск в людях в начальный период войны были ещё больше, так как авторы «Книги потерь», вопреки их уверениям,    в своих расчётах исходили из первоначальной численности войск фронтов и зачастую не учитывали маршевое пополнение, полученное ими, а также потери соединений, введенных в сражение (подробнее по этому поводу говорится в моей работе «Как считают людские потери в минувшей войне»).
 
Отступление наших войск и большие потери не могли не вызвать у личного состава действующей армии чувства величайшей тревоги и неуверенности. Господство авиации противника в воздухе, непрерывные бомбежки и обстрелы, недостаток боеприпасов, частые перерывы связи и отсутствие твердого управления породили в войсках предположения об измене.  Об этом часто упоминали в разговорах на встречах ветераны полка. Они считали, что их  подставили генералы, вроде предателя Павлова. После широковещательных заявлений о высокой боеготовности Красной армии  и шапкозакидательских настроений в войсках перед войной надо было как-то объяснить тяжелое поражение.

Сталину потребовались «виновники». Генерала армии Д. Г. Павлова и генерал-майора В. Е. Климовских арестовали еще 4 июля 1941 года. Снятого с должности члена Военного Совета фронта корпусного комиссара А.Я. Фоминых заменил начальник Главного политического управления Красной армии  армейский комиссар 1-го ранга Л. 3. Мехлис. Верный сатрап вождя развил бурную деятельность по выявлению и аресту других «предателей», в результате «преступной деятельности» которых Западный фронт потерпел тяжелое поражение.

Уже 6 июля 1941 г. Л. Мехлис составил на имя Сталина телеграмму, в которой сообщил фамилии других арестованных руководящих работников штаба и управления Западного фронта:  начальника артиллерии Н.А. Клича, начальника войск связи А.Т. Григорьева, командарма А.А. Коробкова, заместителя командующего ВВС генерал-майора авиации А.И. Таюрского, командира 9-й смешанной авиационной дивизии Героя Советского Союза генерал-майора авиации С.А. Черных, командира 42-й сд генерал-майора И.С. Лазаренко, командира 14-го мехкорпуса генерал-майора С.И. Оборина и некоторых других командиров и начальников, занимавшие менее высокое служебное положение, вплоть до военторга!  Сталин прислал Мехлису свое высочайшее одобрение:  “Государственный Комитет Обороны одобряет Ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Таюрского и других, и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта”.
      
 Между тем, Л. Мехлис, верный клеврет «хозяина», хорошо знавший его нравы,    продолжал активно собирать компромат и на некоторых   работников Генштаба. Снятый с должности  Фоминых, единственный из руководящих работников   фронта избежавший ареста, видимо, пошел на сделку со следствием и активно способствовал расследованию «преступлений» своих бывших коллег. В своем докладе  Мехлису от 19 июля 1941 г. (судьба Павлова и других генералов в это время уже была предрешена) он выдвигает обвинения против руководства Генерального штаба (доклад явно инициирован Мехлисом в обмен на мягкость наказания – он был снижен в должности до комиссара дивизии). 

Фоминых сообщает, что в течение 8 месяцев при всех докладах и оперативных проработках командование округа докладывало о невыгодной конфигурации госграницы в полосе фронта. Наличие Белостокского выступа создавало противнику условия для охвата флангов группировки основных сил фронта и последующего их окружения. Такое положение требовало усиления весьма уязвимых флангов группировки, чего и требовал Военный совет округа. Выдержки из его доклада:
«Считаю своим долгом доложить <…>
1. <…> Все эти положения в более подробном виде докладывались и прорабатывались в Генеральном штабе (все 16 подчеркиваний в докладе  выполнены от руки при чтении. – Л.Л.). Со всем этим соглашались, но реальных мер не принималось.                               
2. Кроме того, всегда давались задания прорабатывать варианты наступательной операции при явном несоответствии реальных сил. Но откуда-то появлялись дополнительные силы и создавался, по-моему, искусственный перевес сил в пользу нас (этот пункт отчеркнут на полях вертикальной чертой от руки при чтении. – Л.Л.).
<…> 4. Военный совет округа предлагал:
а) усилить фланги округа: с севера – гродненское направление и с юга – брестское направление.
С этим в течение 6-7 месяцев не соглашались и только в последнее время было разрешено вывести на гродненское направление 56 и 85 сд и на брестское направление – 75 сд, а позже и 113 сд <…>».
В конце доклада Фоминых делает знаменательное заключение:
«<…> Я не берусь делать выводы – кто конкретно тормозил эти вопросы в Генеральном штабе <…>, но что ряд серьезнейших государственных вопросов разрешались чрезвычайно медленно – это истина, которую можно легко доказать, подняв все документы.
Я также не могу  сейчас делать утвердительные выводы, был ли это  только бюрократизм или сознательный тормоз укрепления боеспособности Красной Армии, так как это можно сделать только после тщательного анализа ряда фактов. Однако полагаю, что приведенные примеры заслуживают внимания, чтобы в них разобраться детально и выявить виновников. Корпусной комиссар  А. Фоминых».

  Фоминых подписал свой доклад 19 июля, а  20-го Мехлис был уже у Сталина. Он посетил кабинет Сталина и 27 июля. А на следующий день был подписан приказ с объявлением войскам приговора Верховного суда СССР.  Характерно, что в это тревожное время Сталин 6 раз принимал  Мехлиса,  который провел  в кабинете вождя в общей сложности более 4,5 часов.  Судя по всему, удар готовился не только по начальнику Генштаба Г.К. Жукову, но и по другим руководящим работникам военного ведомства, положение которых  в связи с разгромом Западного фронта было незавидным.
Сталин, посетив Генштаб после сдачи Минска, лично наблюдал, что там не имеют надежной связи с фронтами и, по существу, на какое-то время потеряли управление войсками. А Жуков ведь не мог прямо сказать вождю, что именно по его вине Красная армия  так неорганизованно вступила  в войну. 
   
Разговоры об измене генералов  обрели реальную почву после приказа
№ 0250 от  28 июля с объявлением войскам приговора Верховного суда СССР о расстреле генерала армии Д.Г. Павлова, генерал-майоров В.Е. Климовских, А.Т. Григорьева (начальник связи фронта) и А.А. Коробкова. Приказ был объявлен начсоставу от командира полка и выше. Но от личного состава действующей армии скрывать это особенно не старались, да и сделать это было невозможно. Перечисленные в этом приказе лица, конечно, были виновны во многих вещах, но только не в предъявленных им обвинениях. Дело было сфабриковано по указанию Сталина, чтобы снять ответственность с него самого и руководителей Наркомата обороны. Фронтовики это, конечно,  понимали…
 
   Проведенное в 1956/1957 гг. расследование по материалам следственного дела показало, что «анализ всех имеющихся в нашем распоряжении документов и многочисленные свидетельства участников начального периода войны опровергают утверждение обвинительного заключения о том, что ПАВЛОВ, КЛИМОВСКИХ, ГРИГОРЬЕВ, КОРОБКОВ и КЛИЧ повинны в проявлении трусости, бездействия, нераспорядительности, в сознательном развале управления войсками и сдаче оружия без боя...».
 Постановлением Военной Коллегии Верховного Суда СССР в 1957–1958 годах все они были реабилитированы посмертно.  Они были также посмертно восстановлены в званиях и наградах. Но о посмертной реабилитации военачальников долгое время знали лишь немногие. Попытка бывшего начальника штаба 4-й армии Л.М. Сандалова рассказать о судьбе своих боевых соратников в книге «Пережитое» в 1966 г. была пресечена цензурой.
 

       Пора подвести некоторые итоги рассказанному. Военные поражения с началом войны оказались настолько неожиданными, а потери Красной армии оказались столь велики, что эта рана в народной памяти не зажила до сих пор. И вопрос о причинах и виновниках  происшедшего обойти нельзя. Большая часть вины за то, что войска западных пограничных военных  округов оказались не готовы к отражению вражеского нападения, лежит на Сталине, как руководителе государства, который в решающий момент   своевременно не дал санкцию на приведение войск пограничны округов в боевую готовность. Существует много объяснений мотивов его поведения в критический момент. Маршал А.М. Василевский по этому поводу писал:
         "<…>   И.В. Сталин не решался на это, исходя, конечно, из лучших побуждений. Относительное спокойствие Сталина в этот критический момент можно объяснить уверенностью его в том, что при благоприятном для нас соотношении в дивизиях и танках (в разы больше, чем у немцев. – Л.Л.) ничего страшного при нападении немцев не случится. В отличие от него,  Г.К. Жуков и С.К. Тимошенко понимали, что <…> вытянутые в ниточку вдоль госграницы наши дивизии могут не устоять против массированных ударов немцев. Они вовсе не желали оказаться крайними в этой опасной ситуации и хотели хотя бы предупредить войска о возможности внезапного нападения противника, привести их в боевую готовность ".
       Сталин, не зная реального состояния мобилизационной и боевой готовности войск,  довольно упрощенно понимал возможность и порядок ее повышения в короткие сроки. Своими ограничениями, изложенными в директиве, он в последний момент связал руки Тимошенко, Жукову и командующим войсками приграничных округов, не позволив им принять более решительные меры по подготовке к отражению нападения.

       Вот и нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов считал, что "<…>   И.В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах… <…> одной из причин было то, что никто из руководителей государства не сказал твердо и громко «Отечество в опасности!».
 
    Обвиняя Сталина, мы должны также признать, что Тимошенко и Жуков перед лицом опасности, угрожавшей стране, проявили, по крайней мере, малодушие, не настояв на заблаговременном принятии более решительных мер по подготовке войск к отражению нападения противника, уже готового нанести удар. При посещении редакции Военно-исторического журнала 13 августа 1966 года Г.К. Жуков в минуту откровенности сделал характерное признание, записанное на магнитофон:
     "Тимошенко кое-что начал двигать, несмотря на строжайшие указания. Берия сейчас же прибежал к Сталину и сказал: вот, мол, военные не выполняют, провоцируют, я имею донесение от <…> (неразборчиво. – Ред.). Сталин немедленно позвонил Тимошенко и дал ему как следует нахлобучку. Этот удар спустился до меня. Что вы смотрите? Немедленно вызвать к телефону Кирпоноса, немедленно отвести, наказать виновных и прочее. Я, конечно, по этой части не отставал. Ну и пошло. А уже другие командующие не рискнули. Давайте приказ, тогда …. А кто приказ даст? Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: "развернуть". Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьмите его к себе в подвал. <…> Я, конечно, не снимаю с себя ответственности <…>".

     Здесь Г.К. Жуков признался, что у него не хватило гражданского мужества для того, чтобы сказать вождю правду о действительном положении вещей. Что войска армий прикрытия по своему составу и группировке были не способны отразить массированные удары немцев и обеспечить мобилизацию и развертывание основных сил военных округов. Свою безопасность и личное благополучие он поставил выше государственных интересов, не захотел класть на плаху свою голову. Это сделали за него сотни тысяч советских воинов и граждан.
 
       В результате безответственных действий политического и военного руководства СССР войска армий прикрытия приграничных округов встретили вторжение врага, находясь, за редким исключением, на положении мирного времени – в пунктах постоянной дислокации, в лагерях, на полигонах и в учебных центрах.  22 июня в свои районы оперативного предназначения  смогли выйти  только  14   стрелковых дивизий   из  57  по плану прикрытия.   Несмотря на проявленные мужество и героизм личного состава, армии прикрытия не смогли противостоять многократно превосходящим силам опытного противника.

      Ответственность за поражения в приграничных сражениях нельзя снимать и с командования военных округов, во многом дезориентированных заявлением ТАСС от 14 июня. Они не проявили настойчивости и должной предусмотрительности в деле поддержания боеготовности войск. Это по их вине артиллерия РГК и армий, а также артполки стрелковых дивизий оказались на полигонах, а зенитчики и связисты - на сборах в отрыве от своих частей и соединений. Наконец, из-за  низкой исполнительности командующих войсками военных округов так и не был выполнен повторный приказ наркома обороны от 19.6.41 о рассредоточении и маскировке самолетов округов, что привело к огромным потерям на земле.

 
     Зададим себе вопрос: а что изменилось, если бы, например, директива №1 была отработана и доведена до округов к исходу 21 июня, а войска армий прикрытия за ночь успели занять назначенные для них районы, и им разрешили применять оружие при атаке их позиций? В этом случае за счет приведения в готовность средств ПВО меньший урон понесли бы штабы и пункты управления войсками, важнейшие объекты инфраструктуры. Немцам не удалось бы застать нашу авиацию на аэродромах, и ее убыль не оказалась  столь велика. Было бы больше организованности и меньше паники, соединения и части понесли бы меньшие потери в людях, вооружении и боевой технике.

      Соответственно, противнику не удалось бы так легко преодолеть наши оборонительные позиции, занятые войсками. Их потери, несомненно, оказались бы несравнимо больше, а темпы продвижения не были столь высоки. В итоге, возможно, удалось бы избежать масштабных окружений и массовых потерь в людях и боевой технике. Это позволило бы в полном объёме и более качественно провести в приграничных военных округах отмобилизование войск, а главным силам Первого стратегического эшелона лучше подготовиться к военным действиям. Моральное состояние личного состава и его устойчивость в обороне и последующих боях были бы несравнимо выше, нежели после шока, вызванного внезапным нападением 22 июня.

      Однако, учитывая подавляющее превосходство в силах и средствах на направлениях ударов немцев, следует признать, что реальной альтернативы поражению  не было.  Нашим войскам   вряд ли удалось бы отразить наступление противника. Это подтверждается всем ходом боевых действий в первой половине войны. Военные катастрофы, более значительные по масштабу, постигшие нашу армию под Киевом, Вязьмой и Брянском, а также  летом 1942 г., когда внезапности уже давно не было, лучшее тому доказательство.

     К сожалению, надо признать, что вермахт на голову лучше был подготовлен к современной войне, нежели Красная армия. На стороне Германии, поддержанной экономикой почти всей Европы,  в тот решающий момент оказались весомые стратегические преимущества над СССР: наличие полностью развернутых армий самой Германии и её союзников, действовавших по единому плану, удачный выбор момента для нападения и направлений ударов. Это позволило вермахту с самого начала захватить стратегическую инициативу, добиться больших успехов не только в приграничном сражении, но и в дальнейшем, когда в борьбу вступили войска второго стратегического эшелона Красной армии и ее  резервы.

     Из-за присущих Красной армии и ее руководству многочисленных органических недостатков, сражения в начальный период войны и летом 1941 г. ничем другим, кроме поражения, кончиться не могли. Вермахт оказался подготовлен к войне   лучше, чем Красная армия. Выражаясь современным языком, поражение было запрограммированно. Трагедия    1941 г. была не случайна и обусловлена объективными причинами – характером государственного строя СССР, состоянием его экономики, системой принятия важнейших решений, реальным состоянием   мобилизационной и боевой  готовности Красной армии (более подробное обоснование приводится в книге «Июнь 1941. Запрограммированное поражение» издания 2020 г.).

 
    Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что основная причина   поражений Красной армии летом  1941 г. заключалась не столько во внезапности нападения немцев, сколько в ее НЕГОТОВНОСТИ  вообще к той войне, которая была навязана СССР Гитлером и генералами вермахта.  Грубейшие ошибки и просчеты политического и военного руководства страной и армией в последние месяцы и дни перед войной лишь усугубили масштабы катастрофы, в результате которой были в значительной мере выбит кадровый состав Красной армии. Громадные людские, материальные и территориальные потери, оправиться от которых СССР удалось очень нескоро, в свою очередь, стали одной из причин проигрыша всей летне-осенней кампании 1941 г.

     Не все согласятся с этим мнением.  В поддержку его могу только привести        недостаточно известные слова маршала Г.К.  Жукова, который хорошо знал армию агрессора: «Надо также признать, что немецкий ГШ и вообще немецкие штабы тогда лучше работали, чем наш Генштаб и вообще наши штабы, немецкие командующие в тот период лучше и глубже думали, чем наши командующие. Мы учились в ходе войны и выучились и стали бить немцев, но это был длительный процесс».
      Добавлю: наука эта была оплачена большой кровью.


   Поневоле возникает вопрос: если все было заранее предопределено, то как же Красной армии удалось оправиться от провалов первой половины войны и переломить ее ход в свою пользу? Почему, несмотря на ошеломительные разгромы и потерю большей части кадровой армии в первых же сражениях, в конечном итоге СССР удалось выиграть войну?
Все это, в свою очередь, тоже понятно и объяснимо. Победа над агрессором  была достигнута вполне закономерно, ведь история редко развивается благодаря случайностям. Советский Союз изначально обладал весомыми стратегическими преимуществами над Германией. И всех  тактических и оперативных успехов вермахта, достигнутых им в первую половину войны, оказалось недостаточно, чтобы их преодолеть. Основным из них стало   существенное превосходство над врагом в ресурсах – людских, сырьевых и географических. Правда, реализовать его удалось далеко не сразу, на это потребовалось время, и не малое. И Красная армия,  проиграв многие сражения первой половины войны,  все-таки разгромила нацистскую военную машину и водрузила Знамя Победы над рейхстагом. Недаром Бисмарк предупреждал немцев в свое время: "Русские медленно запрягают, но быстро ездят".

  Нельзя сбрасывать со счетов самоотверженность и мужество воинов армии и флота, сражавшихся за свободу и независимость Отечества при поддержке   всего народа Советского Союза.  Но Победа досталась нам  дорогой ценой. Не случайно в первом томе новой истории Отечественной войны  прозвучало признание: ««Однако истина состоит и в том, что цена победы могла быть и не такой высокой». Но, перечислив причины (не все), почему она оказалась выше, чем могла быть, авторы    не сказали -  «высокой», по сравнению с чем?   Конечно, наши потери могли быть намного меньше, если бы не просчеты и ошибки политического и военного руководства при подготовке  к войне и в ходе сражений. На мой взгляд, авторы и редакторы 12-томника ненароком проговорились, сделав правильный вывод о неоправданно высоких потерях Красной армии, которые  намного превышают числа, подсчитанные   авторами известных официозных трудов.