...Мне три года… и ко мне по ночам приходит медведь. Он каждую ночь приходит. Стоит в углу и на меня смотрит. Я его очень боюсь…
Я жалуюсь маме. Мама говорит: «А как еще придет – ты встань и погладь его!» И вот, дрожа от ужаса, я встаю и делаю несколько шагов. Медведь оказывается папиным пиджаком, повешенным на стул!!! Папа его вешает так каждый вечер. «Лапы» медведя – это просто рукава раскинувшегося пиджака!!
Помню, на меня это произвело очень, очень сильное впечатление. ПРЕДМЕТЫ МОГУТ БЫТЬ НЕ ТЕМ, ЧЕМ КАЖУТСЯ. Это значит, всё, всё вокруг на самом деле, может быть, совсем другое?! Тебе кажется – это вот что, а оно на самом деле совсем не это… Да?!?! Это еще больше запутывало и без того непонятный мир. Однако давало надежду. Ведь если страшный медведь на поверку может оказаться просто папиным пиджаком, значит… Может, улыбнуться?..
– Мама, можно я возьму печенье?
– Да у нас нет печенья…
– Я нашла! В шкафу!
– Где?
«Печенье» оказывается желтеньким обмылком (кусочком мыла), действительно напоминающим печенье.
Как же внимательно надо рассматривать этот мир… чтобы не ошибаться…
– Мама! Я в лесочке розу нашла!! Только маленькую совсем…Это же роза?!
– Это клевер. У нас тут не растут розы. Они в других краях растут, далеко-далеко.
Почему-то «у нас тут» никогда ничего нет …(( А всё «в далеких краях»…
А в «далекие края» мы уже ездили, я помню. Давно, мне два года было.
Поезд шел долго-долго. Я бегала по вагону и заглядывала в чужие купе. Один дяденька позвал меня и насыпал мне полные ладошки конфет «горошек». Я очень, очень рада!! Я таких никогда не пробовала!! Я их показываю маме, потом съедаю. И снова иду бегать по вагону. У того дяденьки купе открыто настежь, а самого его нет. А банка с конфетами стоит на столе. И я нагребаю себе полные карманы и радостно бегу к маме. «Что, опять угостил?», – спрашивает она. Я говорю, как есть. Мама берет меня за руку и ведет обратно (дяденька уже там), и заставляет отдать конфеты. Я реву. Зачем отдавать, если такие вкусные?! Ну да, она сказала: «Дяденька рассердится». Но дяденька-то не сердится! Он смеется!! А конфеты всё равно отдавай…и никогда больше таких вкусных не было…
Потом мы приехали. Там были разные папины родственники, и там был лес, куда все пошли за ягодами. А меня, конечно, не взяли… Мама убежала, только платье мелькнуло.
Я не только плакала, я орала. А мне говорили замолчать. А я еще сильнее орала. Тогда папа схватил ремень и стал меня бить. Больше я уже почти ничего не помню. Только бабушка, помню, стояла рядом, охала и приговаривала: «Нельзя бить ТАК СИЛЬНО». А я подумала: она неправильно говорит, нужно сказать: «ДЕТЕЙ НЕЛЬЗЯ БИТЬ!»
Потом папа сказал, что у нас с ним секрет. Чтобы я маме не говорила. И я согласилась: секрет же интересно иметь. И мне дали леденец на палочке, и я была счастлива. Тут и мама вернулась. Я рада. «Мама, а посмотри!» – показываю я леденец. Мама улыбается. «Мама, а посмотри!» – я задираю подол платьишка, и мама видит черные пятна по всему телу. «Это кто тебя так?!?!» – ужасается она. Тут я вспоминаю, что у нас с папой «секрет». Но теперь уже ничего не поделаешь, приходится рассказывать…
После этого всё становится совсем плохо, потому что мама с папой сильно ругаются. Конечно, когда ремнем бьют – это плохо, но ведь когда они друг с другом ругаются – это еще хуже…потому что у меня в это время как будто нет ни мамы, ни папы…им же не до меня…и мама плачет…
И ничего больше из этих «далёких краев» я не помню. Ну их, эти далёкие края…В три года вообще-то не путешествий хочется, а тепла…хоть где-нибудь…
– Мама, а есть такие края, где живут одни добрые люди?..
-------------------------
...Меня отдали в сад. Я не хочу туда ходить. Нет, чтобы меня там обижали, я не помню. Просто там все чужие… И делают непонятно что. Ну, песенки разучивают…танцы…Я же не умею петь! Я буквы не все выговариваю…мне стыдно…и танцевать не умею, и неинтересно это…
Воспитатели махнули на меня рукой, потому что я «бука». Я сижу в песочнице одна…я специально ухожу в тот угол, где никого нет. Копаю песочек и жду, когда день кончится.
Никто со мной не играет.
Правда, есть Коленька. Я только помню, что у него серое пальтишко было…а больше ничего уже не помню… Едва появившись в группе, он идет через всю песочницу и садится рядом со мной. Мы ни о чем не разговариваем, еще возраст не тот, чтобы беседовать. Мы просто молча роемся в песочке. Но он приходит снова и снова, каждый день. И я его уже жду.
И тут я совершаю, кажется, первый в жизни социальный поступок. По крайней мере, так его проинтерпретировали воспитатели. За обедом мне достается корочка. То есть, когда все дети садятся за стол, на стол в первую очередь ставят нарезанный хлеб. И все тянутся, чтобы захватить корочку. Это почему-то престижно…хотя такого слова, конечно, никто не знает… Вот в кои-то веки корочка достается мне!! Я радостно сжимаю ее в руках. И вдруг во мне что-то будто вспыхивает. Я говорю: «Коля! На!» – и через весь стол протягиваю ему эту корочку.
И тут воспитательница говорит: «Посмотрите, ребята, как надо! Люде досталась корочка – она ее отдала Коле. А вы деретесь из-за корочек…»
Ребята молчат и сопят носами. Мне тоже ее речи не сильно-то понятны. Можно подумать, я другому кому корочку отдам. Я – Коленьке…
...И из поколения в поколение совершается эта ошибка: мы всегда учим детей ДЕЛИТЬСЯ. С переменным успехом учим… бывает, что малыши ни в какую делиться не хотят! А ведь просто не с того конца подходим. Не делиться надо учить… а любить…а взрослые сами этого не умеют...
--------------------------
...С братом мы деремся. Всё детство дрались… Он меня почти на четыре года старше. Он дразнится. И все время пытается командовать. Мама говорит: «Драться не надо. Обижает он тебя? Приди и скажи мне». Я прихожу и говорю. Но, по-видимому, слишком часто. Маме надоедает. Она говорит: «Он плохой? Ну и не играй с ним, наплюй на него…»
Он меня очередной раз обидел. «Ну и наплевать на тебя!» – говорю я, тщательно собирая во рту слюни. Тьфу! Тьфу!! Размазывая по макушке мои слюни, брат ревет и идет жаловаться. Мама мне: «Ты что же это, а?!» Я в глубоком изумлении: «Но ты же САМА СКАЗАЛА: «Наплюй на него!!»
Все говорят, что он заботливый брат и меня очень любит. Семейный фольклор: якобы мы гуляли с ним по какой-то тропинке, и вдруг на эту же тропинку хлынула толпа веселой молодежи, возвращающейся из кино. Тогда пятилетний брат огородил меня своими руками и стал кричать: «Товарищи! Не задавите ребенка!!» «Товарищи» уржались. Там все друг друга знали, и этот факт стал местной легендой.
Еще я его звала «нянькой». Не в качестве прозвища, я думала, что так его зовут. Ну не сама же я это придумала?! Видимо, взрослые, сюсюкая, обозначили его как «няньку». Я не помню, как меня приучили к этому слову, я помню уже, как отучали. Говорили, что брату скоро в школу, и над ним мальчишки смеются. Мне категорически запретили говорить ему «нянька», а ему – отзываться на такое обращение. И он не отзывался. Когда «нянька». Но если подойти и тихо-тихо, ласково-ласково одними губами сказать: «Нянь!..», то иногда все-таки поворачивался…
-----------------------
...Мне пять лет. Я живу у бабушки с дедушкой. Это мы переехали. Мы теперь в Сибири живем, на шахте «Пионерка». Папы нет, он где–то «на Правом» (часть города так называется, правый берег реки). Он работает там. Где брат и мама, я вообще не знаю…мама, впрочем, бывает тут.
Мне здесь неплохо. Пожалуй, получше, чем дома. Меня совсем не ругают. Можно, например, валяться на кровати и барабанить ногами в стену. Долго-долго. И ждать, что сейчас скажут: «Перестань!» А бабушка с дедушкой так и не скажут. Они не обращают на это внимания. Вот здорово!
Есть у них, правда, совсем нечего. В основном «картофка» (бабушка произносит почему-то именно так). Ну, драники. Но надоедает.
Я за столом. «Вареную картофку будешь?» – спрашивает бабушка. Я отрицательно мотаю головой.
«Чем же тебя кормить? – сокрушается бабушка. – Что ты ешь?»
«Что угодно… только не вареную картошку…»
«А на сале жаренную? Будешь?»
Я не люблю сало. Я опять мотаю головой.
«Что же ты ешь?!»
«Что угодно, только не вареную картошку, и не жаренную на сале картошку.»
Дальше это превращается в игру. Есть мне не слишком хочется, а
отказываться интересно. Услышав очередное предложение, я провожу руками
по клеенке, будто плыву брассом (э-э… или кролем?) и продолжаю нанизывать «цепочку»:
«Что угодно, только не это, не это и не это!»
Тут появляется дед.
«Я знаю, чего она хочет!»
Я с удивлением смотрю на него. Надо же…знает! А я сама ведь не знаю…
Дед наливает в кружку воды, насыпает на блюдце сахара и дает мне большой ломоть хлеба. Чтобы макать в воду, макать в сахар и есть.
«Это?»
«Да!!» – говорю я в восторге. Это известный деликатес 50-х годов. У дедушки королевская щедрость! Вот какой у меня дедушка!
Дедушка вообще хороший. Он маму любил и меня любит. Правда, он пьёт. Но мне-то что за беда?
«Мать! Пойду я…куплю…красненькой…» Бабушка ругается и не велит ему.
«Дедушка! Иди! Иди! Вместе пить будем!!» – радуюсь я.
Все хохочут. Он действительно приносит красного и действительно наливает немного мне. Вино сладкое. И, главное, можно с дедушкой посидеть. Потом, правда, мама ему запретила меня угощать…
Бабушка у меня тоже хорошая. Она умеет вязать носки из Лорки (Лорка – это собака, которую стригут). И еще иногда печет из теста «жаворонков». Но редко. Ей некогда, она хозяйничает по дому… дел у нее много – печку топить, воду носить, полы мыть…
А я в основном валяюсь на кровати и колочу ногами в стенку. На стене вместо ковра висит плакат. Там нарисованы тетенька… дяденька… флаги… и что-то написано. Буквы я знаю. Не помню, откуда. В конце концов, у меня брат старший. Но как надо читать: справа налево или слева направо – этого мне никто не говорил. Я выкрикиваю буквы и пытаюсь их сложить… справа налево… получается какая-то белиберда… Тогда я пытаюсь сложить слева направо… и получается… МИ…Р…У…МИР. Тоже не очень понятно. Но что-то такое я слышала… И я задумчиво повторяю: «Миру – мир!»… «Миру – мир!» Кто-то из взрослых удивленно спрашивает: «Она что, читает?» «Да ну…»
Мне дают книжку с детскими стихами. Я читаю бойко. «Да она знает наизусть эти стихи!» – говорит мама (она почему-то тоже тут). Мне дают толстую книжку со статьей про Советскую Родину. Я запинаюсь и перевираю слова, но уверенно ползу по строчкам. «Ты глянь – правда читает!»
После этого начинается террор: читать мне запрещают. Мама запрещает. Тогда считалось, что до школы учить читать нельзя – это вредно. Сначала еще ничего – когда меня соседям показывали. А потом я начала читать все напропалую (из «всего» дома были «численники» – отрывные календари, то есть… но у них листки не отрывались, а загибались… и их было несколько штук, за последние годы) – так вот, когда я начала читать их целыми днями (а что еще делать-то?), то однажды вышла на кухню с вопросом: «Это у нас свет плохой или у меня в глазах темно?» Свет действительно был плохой, вечером напряжение совсем падало, и единственная лампочка воспаленно подмигивала…но за вопрос я жестоко поплатилась: численники у меня отобрали – глаза испортишь!
Потом мне рассказывали, что к брату (в пять лет) применяли еще более жестокие меры. То есть вообще прятали всякую печатную продукцию. Потом мама стала обращать внимание, что он слишком долго сидит на горшке. Оказалось, несчастный использует это время, чтобы прочитать выделенный ему на подтирку клочок газеты (туалетной бумаги тогда не было)…
Тем не менее, оба мы научились читать до школы. Несмотря на репрессии. Ненормальные какие-то дети…
-------------------
...Мы теперь живем в бараке. Там хорошо! Там есть батареи, и они теплые или даже горячие. И вода течет из крана, ее не надо приносить в ведрах на коромысле. Здорово как...
И еще нам купили арбуз !!! Родителей где-то нет, а мы с братом едим арбуз и играем в "мертвеца". Это когда один притворяется мертвым, а другой должен его растормошить: заставить засмеяться, например...или просто зашевелиться... Брат мной манипулирует легко, а мне его "разбудить" никак не удается: он не реагирует. Ни на щекотку не отзывается, ни на шутки... Тогда я беру арбузную семечку и засовываю ему в ухо. Ага! Вот оно!! Сразу вскочил и заорал!! Проиграл!!! Проиграл!!!
Однако брат ругается и говорит, что теперь у него эта семечка навсегда в ухе останется и расти начнет. Он прыгает на одной ноге, но вытряхнуть семечку не может. Я сижу, притихшая. Он уже перестал ругаться, размышляет: "Куда же она теперь попадет? Наверное, в мозг...Ведь когда что-нибудь услышишь, то сразу и подумаешь? Там, наверное, какой-нибудь канал есть ..."
Мне это кажется очень глубокой мыслью. Мы в ужасе ждем маму...
Мама ведет Вовку к врачу. Меня, поскольку не с кем оставить, берут с собой. Я жду, как будет ругать меня еще и врач...
К моему изумлению врач никакой семечки в Вовкином ухе не находит. Все рады. Но как так получилось, до сих пор не понимаю. Точно знаю, что совала!!
---------------------
...Меня снова пытались отдать в сад. Но мне уже почти шесть лет. Не на ту нарвались!! Я дала бой: орала так, что прибежала директор сада и говорила, что в таком возрасте дети уже так не плачут. В саду все равно оставили. Сказали, заберут в три. Я постоянно бегала к часам. В три за мной не пришли. А директор строго сказала: «У нас не забирают в три. У нас забирают в четыре и в пять».
Я орала еще несколько дней. Воспитательница сказала маме: «Ничего, через месяц привыкнет». Ах, так?! Воспитательница, видимо, не подозревала, что я уже владею пространственно-временными категориями. Я заметила время по численнику. Орать целый месяц трудно, это да. Но цель была высокой. Иногда я затихала, но ближе к концу месяца устроила рев сплошной и непрерывный…как ковровая бомбежка… Из сада меня забрали!!
Я сидела дома одна. В том самом бараке. У меня были игрушки: мишка Испуганный (глазенки у него были вытаращенные, и я его так окрестила) и выводок бельчат (вроде статуэток). Я с ними разыгрывала разные сюжеты… ну и потом, я же читать уже умела. Нормальная жизнь.
Мама, правда, тревожно говорила: «Ведь ей в школу через год! Что будет?!»
В школу я пообещала пойти.
Дальше: http://proza.ru/2020/07/18/1855