Рыжая Соня

Кот лежал в кресле на спине, в позе полного расслабления и довольства. Белый пуз вздымался и опадал в такт сонному дыханию. Одна лапа была вытянута вертикально вверх, три другие были согнуты и разбросаны в удобном положении. От кота шла мощнейшая волна умиротворения. По велюровой серой морде с закрытыми глазами плавала счастливая улыбка, обнажавшая остренькие зубки. Коту снилась удачная мышиная охота. Фамилия его была Кисин. Так уж получилось, что у Кисина не было ни имени, ни клички, а только фамилия. Он сам пришел в ветеринарную клинику и жил в ней уже несколько лет, словно получил назначение на службу.
Однажды ветврач Андрей Двинятин ехал на своей машине на работу. Свернул на узенькую, заросшую зеленью улицу Потехина, въехал в распахнутые ворота сельхозакадемии и на перекрестке дорог, одна из которых сворачивала в лечебницу, увидел сидящего столбиком красавца-кота. Вид у кота был независимый и гордый. Он с полным равнодушием провожал зеленым взглядом редких в утренний час двуногих прохожих. Андрей вышел, присел перед ним на корточки, их взгляды встретились. Это был момент истины. Что-то случилось, чего человек объяснить не мог, а кот, умей бы он разговаривать, уж точно бы объяснил. Если бы захотел, конечно. Андрей пригласил кота в лечебницу, и кот, подумав, прошел за машиной по тропинке оставшиеся сто метров.
Дав ему фамилию Кисин, ветеринар выразил свое отношение к этому велюровому господину. Во внешности, повадках, манере поведения, в каждой шерстинке Кисина наблюдался аристократизм. Может, он и не был пианистом, как знаменитый некогда Кисин, но был он поистине кот-джентльмен. Постоянные посетители ветклиники и старые знакомые Двинятина уважительно обращались к коту, называя его «мистер Кисин», «сэр Кисин», а некоторые, особо понимающие толк в котах, – «его превосходительство Кисин». К четвероногим пациентам сэр относился спокойно, по большей части игнорировал.
Было начало рабочего дня клиники. Ветврач надел хрустящий, голубовато-белый, идеально накрахмаленный халат и оглянулся кругом, проверяя, все ли в порядке. Кисин сонно глянул на него сквозь полуприкрытые веки и не изменил своей удобнейшей позы. Двинятин подмигнул ему и вышел на высокое крыльцо, чтобы выкурить первую сигарету после завтрака. Не успел он вскрыть новенькую пачку Мальборо, как на асфальтированную площадку перед крыльцом вкатился довольно грязный «форд». Андрей Владимирович неодобрительно посмотрел на пыльную машину. Он не любил, когда любые вещи, в том числе и машины, доводились до такой степени неряшества. Однако спустя секунду взгляд его стал совсем другим, а выражение лица из строгого превратилось в дружелюбное: из раскрывшейся задней дверцы «форда» выскочил огненно-рыжий ирландский сеттер.
Сеттер был изумительно красив. Медовая шелковистая шерсть струилась вдоль мускулистого тонкого тела, веселые карие глаза смотрели с любопытством. Собака была молода и очень грациозна. Узкая морда обрамлялась длинными ушами со спускающимися вдоль них мягкими золотистыми волнами, они напоминали локоны барышни девятнадцатого века. Андрей залюбовался сеттером, отметив, что это и есть барышня, и подумал: родись она человеком, быть бы ей супермоделью и дефилировать по подиумам.
Тем временем из машины выбрались хозяин с хозяйкой. Взглянув на них, ветеринар слегка удивился. Эта пара своей внешностью опровергала расхожее утверждение, что животные и их владельцы похожи друг на друга. Они так же не подходили к своей собаке, как кирзовые сапоги – к бальной туфельке. Небольшой, болезненно худой муж с нездоровым цветом лица, зеленоватым по контрасту с рыжей неухоженной бородкой, и его полная супруга, обильно украшенная золотом и бородавками. Увидев Двинятина, они сразу же направились к нему.
– Доктор! – без предисловий начала бородавчатая супруга. – Наша Соня поранила лапу! И это так некстати, нам как раз нужно ехать утрясать дела с наследством.
– Да, да, так некстати, – второй скрипкой откликнулся болезненный бородач.
– Вы полечите ее? – продолжила жена, глядя на ветеринара жалобно и в то же время оценивающе.
– Идемте, – пригласил их в смотровую Андрей.
Он, конечно, сразу заметил, что рыжая Соня слегка прихрамывает на левую переднюю лапу. Андрей поднял собаку на стол и, для установления контакта с пациенткой, сказал:
– Соня! Дай лапу!
Она тут же дала ему лапу, правда, не ту, какая требовалась. Принимая условия игры, доктор подержал в крепкой ладони правую Сонину лапу, а затем снова предложил:
– Соня, будь умницей! Дай другую лапу, я ведь должен ее посмотреть.
Соня несколько секунд смотрела в глаза врачу, а затем отвернулась и очень осторожно вручила ему больную левую. Произведя осмотр, сопровождаемый присказками «Ах ты ж моя хорошая» и «Ну потерпи еще секундочку», Андрей сообщил хозяевам:
– Она поранилась, видимо, о проволоку. Рана не очень глубокая, правда, уже успела слегка загноиться, поэтому придется очистить и сделать укол. Но вы пришли вовремя. Я ее сейчас обработаю, забинтую, и вы сможете ехать.
Супруги как-то застеснялись, муж засуетился, не зная с чего начать. Инициативу, как всегда, взяла в свои руки его далеко не прекрасная половина.
– Как ваше имя-отчество? – спросила она, наливаясь пунцовым гипертоническим румянцем.
– Андрей Владимирович.
– Видите ли, Андрей Владимирович... Мы с мужем, как я уже говорила, едем вступать в права наследства. Больная собака, – она замялась, – нам будет мешать.
Увидев, что врач нахмурил брови, она замахала на него руками.
– Вы неправильно поняли! Мы не собираемся бросать Соню. Что вы, как вы могли такое подумать?!
– Доктор, не подумайте, мы только на время поездки, – жалостно тренькнула «вторая скрипка».
– Хотите оставить Соню при клинике? На сколько дней? – строго спросил Двинятин.
– О, всего на неделю, не больше! – чувствуя облегчение, залепетала бородавчатая.
– Андрей Владимирович, всего-то на неделю, – повторило ее семейное эхо.
– За нахождение в клинике, уход за собакой, питание и прочее у нас предусмотрена предоплата, – сообщил ветврач.
– Ну понятно! Мы готовы, конечно, сейчас же! – снова засуетился муж.
Андрей позвал свою напарницу по ветпрактике, фельдшера Зою, и попросил оформить пансион, а сам занялся лапой рыжей «супермодели». Соня внимательно следила своими выразительными глазами за перемещениями хозяев по комнате. Она даже почти не обращала внимания на манипуляции врача с больной лапой. А когда ее хозяева стали в унисон лживыми голосами говорить «Сонечка, мы ненадолго, мы скоро вернемся», она заскулила – едва слышно, но так жалобно, что это могло бы ранить чувствительное сердце.
Уладив формальности, супруги укатили на замызганном форде. А Соня грустно легла на крыльцо, положив на забинтованную лапу свою красивую голову.
В первые два дня она не прикасалась к еде, скучая по хозяевам. Лишь изредка пила воду из поилки. Андрей, жалевший рыжую Соню, пытался ее растормошить, но она только смотрела на него своими умными глазами и вновь устремляла взгляд туда, где за поворотом на Голосеевский бульвар скрылся «форд». Как-то, проходя мимо Кисина, Андрей сказал то ли в шутку, то ли по привычке разговаривать с котом вслух:
– Друг мой, сэр Кисин. Взяли бы вы Соню под свое покровительство. Видите, как она скучает. Одиноко ей, братец вы мой. А сеттеры, это такой народ – слишком эмоциональный. От тоски может и погибнуть!
Кисин никак не дал понять, что согласен, лишь слегка дернул ухом на слово «братец» – не любил фамильярности. Однако он был на редкость понятливый кот. Не зря Двинятин его в клинику взял. При такой сообразительности Кисин, будь он человеком, получал бы никак не меньше, чем лаборантский оклад. Правда, он и так получал свою зарплату и рыбой, и любовью всего персонала, и уважением посетителей. Буквально на следующий день ветфельдшер Зоя позвала своего начальника:
– Вы только гляньте, Андрей Владимирович! Кисин на прогулку Соню вывел. Посмотрите, что он выделывает! Нет, вы только посмотрите!
Андрей выглянул в окно. Соня прогуливалась по двору, изучая окрестности. Кисин шел параллельным курсом. Время от времени он, словно в глубокой задумчивости, проходил под Сониным животом, раздвигая рыжую бахрому волнистой шерсти и приглаживая серым велюровым хвостом Сонин бок. Соня в некотором недоумении поглядывала на кота, дескать, что за шуточки? Но он продолжал проходы под животом у красотки-сеттера, и вскоре она привыкла к такому странному гулянью. Как очень умная девочка, Соня даже замедлила свой стремительный шаг, чтобы Кисину было удобней поспевать за своей рыжей подругой. Двинятин улыбнулся в усы, глядя на эту картину. Конечно, он догадывался о выдающихся способностях кота, но чтобы так откровенно приручить долговязую красотку! Вот у кого стоило бы поучиться мужчинам.
Так прошла неделя. Хозяева сеттера не появлялись и не давали о себе знать. Вторая неделя тоже прошла без перемен. Тем временем теплое октябрьское бабье лето сменилось дождем и предвещало начало холодной осени. А клиника, надо вам сказать, разместилась в чудесно красивом месте – возле Голосеевского леса, у корпусов сельхозакадемии. Перед ветеринарной клиникой была маленькая березовая рощица, десяток молоденьких деревьев. Среди них затесался старый, широкий, с огромными листьями-ладонями каштан, он был словно дядька этим березкам. Соне и Кисину нравилось гулять в березовой роще. Зеленая густая трава была усеяна тонкими желтыми, прозрачно-мелкими березовыми листочками. Между ними лежали дядькины гостинцы в светло-зеленой колючей кожуре. Они подмигивали Кисину и Соне своими коричневыми блестящими глазами-каштанами. Приятно было шуршать по траве, листьям и каштанам, вдыхая вольный воздух – сырой, лиственный, каштановый.
Ветеринар часто, в перерывах между приемом больных животных, выходил перекурить на крыльцо и наблюдал за своими питомцами. От Кисина исходило обычное велюровое высокомерие, а вот Соня... Чем больше он на нее смотрел, тем больше задумывался о Сониных хозяевах, пропавших неизвестно куда. Ни домашний, ни мобильный телефоны, записанные в журнале, не отзывались. Андрей попросил Зою послать открытку на домашний адрес хозяев, прошло еще десять дней, ответа не было.
По дороге с работы Андрею, как всегда в последние два месяца, захотелось чем-то порадовать свою любимую женщину. Он заехал на пустеющий к вечеру Житний рынок и решительно направился в цветочные ряды. Полусонные торговки заголосили призывно, приглашая «мужчину» купить розы или герберы, но ветврач сразу выбрал большой букет хризантем. Он точно знал, что Вера любит именно их, эти осенние цветы с острыми лепестками. Цвет он выбрал согласуясь со вкусом любимой – от палевого до густого сиреневого.
Он уже подходил к Вериному дому на старой подольской улице Почайнинской, когда зажурчал звонок мобильного.
– Ты где? – требовательно спросила Вера. – Обещал быть еще пятнадцать минут назад!
Андрей засмеялся.
– Да я уже около подъезда, контролер ты мой милый. Можешь открывать.
Увидев хризантемы, Вера радостно заулыбалась.
– Ой, спасибо, Андрюша... Что за праздник?
После того, как Андрей объяснил своей возлюбленной, что видеть ее – всегда праздник, и вообще он любит ее радовать, наступила некоторая пауза с поцелуями и объятиями. Этой паузой мы воспользуемся, чтобы посекретничать о Вере отдельно, поскольку Вера Алексеевна Лученко, врач-психотерапевт, заслуживает более подробного рассказа.
Андрей Двинятин познакомился с Верой Алексеевной, ее дочкой и зятем за два месяца до описываемых событий. Было это в августе, в Крыму. У Веры с Андреем завязался страстный курортный роман. Казалось бы, замужняя Вера должна была попасть в трудную ситуацию с точки зрения этики практического психолога, которая «основывается на общечеловеческих моральных и нравственных ценностях». Однако психолог разрешила себе быть женщиной, опираясь на ту же этику и ее принципы компетентности, беспристрастности и осведомленного согласия. Верин муж давным-давно от нее отдалился, был честно предупрежден о том, что такая семейная жизнь, без любви, перспективы не имеет, и лишь равнодушно покивал в ответ.
Крымский роман поставил жирную точку на Вериной размеренной, но тоскливой семейной жизни. Потому что в отличие от огромного большинства женщин, для которых курортное приключение – лишь приятное, будоражащее душу и тело воспоминание, Вера отнеслась к нему по-другому. По возвращению в Киев она поставила в известность мужа, что уходит от него, собрала чемоданы и ушла... Но не к Андрею. Неделю пожила у близкой подруги Даши, пока подыскивала себе съемную квартиру. Затем, найдя вполне приличную однокомнатную с мебелью на Подоле, по приемлемой цене, переехала туда со всеми своими пожитками. Андрей даже не догадывался о таких переменах в жизни любимой женщины. Когда же он узнал о Верином переезде, то и не знал, обижаться ему или радоваться.
– Почему ты не переехала ко мне? – спросил он.
На этот вопрос Вера Алексеевна ответила просто:
– Я не хотела навязываться... Нет, подожди, не перебивай. Ты непременно счел бы себя ответственным, я тебя знаю. А я, во-первых, уже большая девочка и сама решаю, с кем мне быть и где мне жить. Во-вторых, в наши отношения не должен вмешиваться квартирный вопрос.
Любимая на протяжении всего времени знакомства не переставала удивлять Андрея. Ему не хотелось расставаться с этой удивительной женщиной ни днем, ни особенно ночью. Но Вера считала, что главное достоинство отношений между мужчиной и женщиной – когда оба они остаются свободными. По крайней мере, так она говорила Двинятину. Сама для себя она решила не торопить события, а дать им развиваться естественным способом. Поэтому влюбленные встречались то у Андрея, то у Веры, и такая жизнь на два дома пока вполне устраивала ее, хотя не очень нравилась ему.
Хризантемы были поставлены в любимую Верину китайскую вазу и водружены на журнальный столик. Вера занялась ужином. Пай, спаниель редкого белого окраса, весело бегал от нее к Андрею с тапком в зубах. Андрей задумчиво проводил ладонью по его шелковистой спине и рассказывал Вере о пропавших хозяевах рыжей Сони, о том, что не век же ей жить в вольере при клинике. Тем более с наступлением холодов открытый вольер уже не годится, недолго и простудить собаку. Этого допустить никак нельзя. В общем, нужно пристроить ее в хорошие руки.
Андрей рассказывал и чувствовал, что проблема, казавшаяся ему сперва серьезной, как-то растворяется в Верином обществе, теряет жесткие очертания и перестает быть проблемой. Вкусно пахло отбивными, хризантемы покачивали головами умиротворяюще, Пай своим тяжелым боком лег Андрею на ногу и задремал. Вера ловко нарезала салат, а Андрей не мог оторвать взгляда от ее красивых маленьких рук и снова думал, как же ему повезло.
– Бывает, конечно, когда люди пропадают бесследно, – задумчиво сказала Вера, – хотя и редко. Хозяева вполне могли где-то застрять со своими проблемами. Однако ты прав, в любом случае – временно или нет – собаке необходимы хозяин и уход. Она должна чувствовать защиту и быть в хорошей компании. Ну так давай соберем ребят в ближайший выходной, что за вопрос... Найдем для твоей Сони самые лучшие руки.
Сказано – сделано. О судьбе рыжей Сони были извещены самые близкие люди и приглашены на совет в однокомнатную квартиру возлюбленной ветеринара. Пришла восемнадцатилетняя Верина дочь Ольга с мужем Кириллом, Даша Сотникова – самая близкая подруга, со своим возлюбленным и коллегой Сашей Романенко. Еще пришла Лида Завьялова, тоже подруга хозяйки дома. Она была актрисой довольно неплохой и известной. Сейчас Лида репетировала роль королевы в премьерном спектакле будущего года и постоянно находилась «в образе». Ее прямая спина, надменные и величественные жесты очень забавляли всех присутствующих.
Хозяева принимали своих гостей за журнальным столиком, где разместилось семь человек. Верины подруги впервые были в ее новом доме и, конечно, сразу устроили строгий «смотр». Интерьер был хорош: много воздуха, мало мебели, второй этаж старого, с толстыми стенами подольского дома. Даша, стройная и высокая в черном с блестками платье, подчеркивающем фигуру и очень идущем ее смоляным волосам, прохаживалась по комнате от угла к углу. Видавшая виды в разных современных домах, она в конце концов провозгласила:
– Ну вот и Вера наконец отдала должное минимализму! Верунчик, ну как тебе удается так красиво жить? Я просто завидую белой завистью.
– А я – черной, – сказала Лида, конечно, не забывая время от времени демонстрировать свой роскошный бюст и встряхивать длинными мелированными волосами. – Вот возьму, разведусь с Завьяловым и тоже сниму себе стильную хату, и обставлю ее как ты. Дашка права, пространство у тебя такое хитрое, что трансформируется как угодно. Уж поверьте опытному мастеру сцены и знатоку декораций. Вот эти диванчики вдоль стен, ими можно перегородить комнату в любом направлении. Можно за пять минут организовать кухню-студию, танц-класс, творческую мастерскую великой артистки...
– Или приемную для нездоровых душевно личностей, – подхватил Андрей, и друзья рассмеялись. Вера сказала:
– Я рада, что вам тут нравится, будете в гости чаще приходить.
Вера сказала это искренне, хотя иногда ей не хотелось никого видеть. Жившая раньше в семье, в большой квартире, постоянно окруженная друзьями,  теперь она с некоторым удивлением обнаруживала в себе стремление быть только наедине с Андреем, заниматься только им, слушать только его. Пока она прислушивалась к новому ощущению только как женщина, стараясь не рассуждать как специалист. Но сегодня она была рада поводу собрать всех у себя.
Александр Романенко, друг Даши и художник по профессии, напоминал птицу заостренными чертами лица, глазами цвета серебра и светлыми волосами с челкой над бровями. Он сказал:
– Действительно, смотрите, комбинаторика всех этих кушеток, табуреток и диванчиков позволяет превратить их в ложе, скамью для бесед, козетку со спинкой и еще Бог знает во что. А сочетание серого с оранжевым вообще очень гармонично.
Кроме людей, в комнате находился любимый питомец Веры – Пай. Он чувствовал особое волнение от присутствия в доме гостей, радостно помахивал хвостом, улыбался и вертелся под ногами. Когда к вечернему чаепитию был подан Верин коронный яблочный пирог, источавший тончайший аромат антоновских яблок, ванили, корицы и свежей сдобы, все блаженно замерли. Прежде чем разрезать пирог, гости полюбовались им, похвалили хозяйку, а Пай положил свою белую шелковистую мордаху на стол рядом с пирогом. Вера строго сказала Паю «фу», однако тот и ухом не повел. Он точно знал, что «фу» бывают разные и безошибочно угадывал, когда следует обращать внимание на них, а когда нет. Его хозяйка мама Вера, как про себя называл ее Пай, хотя бы крошку пирога уж точно ему даст. Вера для порядка повздыхала, поворчала, что свежая сдоба собакам вредна, сообщила своему питомцу, что он юный манипулятор. Но все же сердце не камень – отломила Паю краешек пирога, и он с трофеем в зубах гордо удалился под диван. Тогда Вера нарезала вкусно пахнущий пирог на порционные куски, а Андрей налил всем чаю в красивые пузатые керамические чашки, напоминавшие своей формой и цветом маленькие тыквы. Приступили к чаепитию.
– Андрюш! Может, хватит загадок? Так таинственно нас собрали! Рассказывай, что за дела? О чем собрались советоваться? – самая юная и нетерпеливая Ольга выстрелила очередью вопросов.
– Правда, Андрей. Ты нас собрал здесь для того, чтобы посоветоваться. Так давай начинай совет, – поддержала девушку Лида, при этом не забывая изображать королеву. Верины подруги уже были знакомы с ее возлюбленным, быстро перешли с ним на «ты» и одобряли разрыв с «бывшим».
– Хорошо, – сосредоточился Двинятин. – Дело в следующем.
И он рассказал историю рыжей Сони – как она попала в клинику, как пропали ее хозяева, и что теперь ее нужно пристроить в хорошие руки. Пока Андрей рассказывал о сеттере, все присутствующие слушали его с интересом. Но когда он обвел их взглядом, ожидая инициативы от гостей, наступила неловкая тишина. Вера первой нарушила паузу:
– Я бы взяла ее безо всяких собраний, вы же знаете, что я очень люблю собак. Но у меня уже есть Пай. И мы с ним однолюбы.
Пай, услышав свое имя, вылез из-под дивана и устроился рядом с Верой, словно подтверждая слова своей хозяйки.
– Верунь! Ну, давай мы с Дашей возьмем, – взволнованно предложил Романенко.
– Саша! Ну почему ты всегда сперва говоришь, а потом думаешь? – устало упрекнула его Дарья.
– Что я не так сказал на этот раз? – обиженно надулся Александр.
– Какие это такие «мы с Дашей»? Мы пока еще не муж и жена. И потом, собака – это большая ответственность. Это все равно что ребенка завести, понимаешь? Ты готов завести сейчас ребенка? – женщина иронично скривила губы.
– При чем здесь дети? – развел руками Романенко и вышел на балкон покурить. За ним следом отправились на перекур Кирилл и Андрей. Дамы остались одни. Разговор продолжался.
– Мужская солидарность, – прокомментировала исход мужчин на балкон Лида. – Знаете, девочки! Я бы эту сеттершу взяла. Вот крест на пузе, взяла бы. – И она, на секунду выйдя из роли, демонстративно перекрестила свой плоский живот, который выглядывал между брюками на бедрах и тонкой водолазкой. Ее подруги рассмеялись. – Но когда мне заниматься собакой? Ее ведь нужно выгуливать, кормить, вычесывать, купать! Да еще прививки всякие! Ужас! А у меня репетиции, спектакли, рекламные ролики! «Господи! Ну, почему я должна управлять этой страной!» – трагически продекламировала она из будущей роли.
– Лидок, хватит играть, не в театре, – поддела ее Ольга.
– Какая я тебе «Лидок»! Малявка! Это что еще за амикошонство! – гневно сверкнула голубыми глазами актриса.
– Действительно, Ольга, уймись, – покачала головой ее мать.
– Хорошо, тетя Лида. Больше не буду. Просто я, если вы помните, выросла у вас на руках. И вы всегда говорили, когда мамы рядом не было, что я ваша дочка. И просили, чтоб я вас называла просто «Лидок». А теперь, видите ли, «микашонство»! – девушка скроила строгую рожицу.
– Брек! Засчитывается боевая ничья! – объявила Даша. – Давайте вернемся к проблеме, что делать с собакой? Ольга, а ты не можешь взять ее к себе? Ведь с тех пор, как Вера переехала сюда, у вас четыре комнаты, места навалом. Кроме того, есть кому выгулять собаку днем, бабушка на пенсии.
– Даша, ты что, не знаешь мою свекровь? – вместо дочери вступила в разговор Вера, она удивленно смотрела на подругу. – Да она скорее заведет террариум с коброй, чем позволит ребятам завести собаку. И будет на ней свой яд совершенствовать, пока кобра не сдохнет.
– Это кто это у нас будет разводить кобр? – поинтересовался Кирилл, вернувшийся из мужской компании.
– Баушка наша, Зинаида Григорьевна, – ответила его жена, запрыгивая к нему на колени.
– Правда что ли? – удивился молодой супруг и добавил задумчиво, – а что, она вполне может.
– Слышали? – торжествующе взглянула на подруг Вера. – Мы когда Пая завели, какой она скулеж подняла! И лапы-то у него грязные, и мех по полу, и якобы за ним не наубираешься, и прокормить-то его невозможно, и лает он громко, в общем, чудовище принесли в дом.
Пай, слыша свое имя, положил шелковую мордочку Вере в руки: гладь, раз уж вспомнила обо мне.
– А на самом деле она сама чудовище, хоть и бабка мне! – возмутилась Оля, подключаясь к ласканию Пая. – Мама! Мы с Кирюшей по вам с Паем очень соскучились. – Дочь принюхалась веснушчатым носиком к остаткам пирога на большом фарфоровом блюде и взяла себе еще кусочек.
– По маминым пирогам, небось, тоже соскучилась, – обронила Лида, с завистью глядя на Ольгу, которая, в отличие от нее, могла не волноваться за свою фигуру.
– Ну что, продолжаем обдумывание, – предложил Андрей, вернувшийся с Александром с балкона.
– Даша! Ты все-таки объясни, почему мы не можем взять сеттера? – спросил у своей подруги Романенко.
– Для особо непонятливых повторяю, – с какой-то веселой интонацией сказала Сотникова. – Мы с тобой живем, как и Вера с Андреем, на два дома, так?
– Ну, так, – растерянно констатировал ее друг, – ну и что? У Веры же тоже есть Пай.
– Но Вера и Андрей – свободные люди, понимаешь? Они могут завести хоть слона, хоть крокодила. Потому что Вера ушла от Лученко, а Андрей вообще разведен. А мы с тобой люди не свободные. Ты – женат, у меня муж в длительной командировке.
– Но, Дашенька! Ты ведь сама говорила, что так пока лучше... – расстроился Романенко.
– Говорила, – словно эхо, повторила Даша уныло. – Никого здесь наши подробности не интересуют, – она закурила, подойдя к балконной двери и прислонившись к косяку, – речь идет о собаке. Мы с тобой работаем, как в песне поется – «от зари до зари». Выводить гулять некому, кормить – некому. Мы не имеем права взять живое существо и обречь его на страдания. Или ты предлагаешь мне бросить агентство и сидеть дома?
Таких предложений у Романенко не было и быть не могло. Его подруга была директором рекламного агентства, а он работал арт-директором там же. Вся их жизнь, все самое интересное для них обоих происходило на работе. Они были совершенно неисправимыми трудоголиками. Поэтому он совсем сник под напором беспощадных Дарьиных аргументов.
Лидия высокомерно повернула голову в сторону своих друзей, сделала небрежный жест царственной особы и проворковала:
– Друзья мои, знаете что я думаю? Все эти кошечки-собачечки – не более чем домашнее рабство. Они ведь пачкают, воняют, линяют, болеют. И, как мне кажется, собаки нужны только тому, кто слаб и не уверен в себе. Ненавижу, когда старые девы носятся со своими дусиками-пусиками, жучками и мурками с бантиками. Фу! Какое слюнтяйство!
– А теперь – сюрприз! – объявил Андрей, словно не слыша Лидиной тирады. Он снова вышел на балкон, и оттуда послышался его возглас: «Зоя, заводи!» Через полминуты в квартиру позвонили, дверь распахнулась и вошла Зоя – помощница Андрея, ведя на поводке рыжего ирландского сеттера. Они с Соней гуляли во дворе и ждали сигнала. Нужно признаться, что сюрприз был организован по совету Веры, чтобы «раскочегарить» присутствующих. Красавица Соня с любопытством озиралась вокруг, ее рот растянулся в улыбке. Пай, сперва заворчавший и ринувшийся защищать свою территорию, обнюхал гостью и, убедившись, что она барышня, стал заигрывать с нею, припадая на передние лапы. Гости заахали и заохали. В квартире словно засияло рыжее солнце. Стройная изящная Соня подходила к каждому и разрешала себя погладить, словно подтверждая своим поведением характеристику ирландского сеттера: «Очень живой характер, привязчив, обладает пылким темпераментом, друг всей семьи. Никудышный сторож: любит всех на свете. Очень умен, ему можно спокойно доверить детей».
– Дамы и господа! Послушайте! – несколько раз хлопнул в ладоши Двинятин, чтоб обратить на себя внимание.
Все с любопытством посмотрели на ветеринара.
– Я хотел сказать, что для решения вопроса об устройстве Сони ее нужно лишь временно, на короткий срок – может, на неделю взять к себе. Потом я через клуб окончательно подберу ей хороших хозяев, и она будет жить в нормальных условиях. На таких собак, как ирландский сеттер, в клубе очередь. Так что мы с Соней еще покочевряжимся, кто достоин такой красотки. У нас с ней будет проходить кастинг хозяев.
Андрей улыбнулся в усы, употребив слово из лексикона шоуменов. Вера подумала, что ведь и вправду он собирается очень строго подойти к вопросу выбора хозяев для рыжей красавицы. Чтобы больше ее никто никогда не бросал. Ради этого Андрей готов был самым тщательным образом протестировать будущих претендентов на Сонино общество.
– Так это ведь совсем другое дело, – нежно протянула Лида. Она первой сориентировалась в изменившейся ситуации. И, как ей это было свойственно, вмиг переменила свою точку зрения. – Раз так, я первая беру Соню! На неделю я смогу подладиться и к репетициям, и к спектаклям. – Она уже представляла себя гуляющей с великолепной собакой по скверу, возле своего дома, в разных нарядах, а прохожие просто головы посворачивают, наблюдая за ними.
– Вот и договорились! – подытожил Андрей.
Гости еще какое-то время поговорили на посторонние темы и разошлись. Каждый немного завидовал прыткой Лиде, успевшей перехватить рыжую Соню раньше других.
Вера хотела было убрать со стола и вымыть посуду, но Андрей запретил ей это делать, велел отдохнуть на диванчике, заявляя, что подруга ему нужна отдохнувшая, свежая и не утомленная домашним хозяйством.
– Знал бы кто, как ты мною командуешь, – сказала любимая женщина ветеринара, охотно вытягиваясь на диване, – не поверил бы.
– Ага, я очень властный и хитрый, – сказал Андрей. – Вот ты думаешь, я тебе случайно про Соню рассказал? Хочешь, признаюсь? Я же знал, что ты будешь сочувствовать, вмешаешься и придумаешь, как ей помочь, вот и изложил всю историю. А то самому бы пришлось напрягаться, искать варианты.
– Тогда и я могу признаться честно, что заранее знала, кому Соня достанется.
– Правда? – Андрей приостановил уборку.
– Правда. Соня и Лида, они друг другу нужны.
После этой загадочной фразы Вера ничего больше не объясняла, и Андрей, по опыту зная бесполезность расспросов, не стал допытываться.
Утром Двинятин привез Соню к актрисе. Она жила в угрюмом сером здании, сплошь залепленном по фасаду барельефами писателей, живших в советские времена почему-то именно здесь, в отдельном доме. Улица была тоже имени писателя, которого сейчас никто не помнил. Лида уже ждала их у подъезда, одетая к прогулке в ярко-синий трикотажный костюм от Сони Рикель. Она улыбалась от этого совпадения: одежда от рыжей француженки Сони, и ирландский сеттер – рыжая Соня. Андрей отдал Завьяловой поводок и сказал Соне так, словно ничуть не сомневался, что она все понимает:
– Познакомься с подружкой, Сонечка, тебе не будет с ней скучно. Вы пойдете сейчас гулять!
Соня отреагировала, как и полагается умной собаке. При слове «гулять» у нее ходуном заходил хвост, а морда растянулась в улыбке. И она посмотрела на Лиду своими глубокими карими глазами, будто спрашивала: «Ну, что ж мы стоим? Пойдем скорее!»
И они отправились в старый Ботанический сад, стоявший в эту пору во всем великолепии бабьего лета. Лида любовалась Соней. Та бежала рядом с актрисой, а когда хозяйка поводок отстегнула, словно рыжая молния носилась между кустами. Медовая шерсть переливала на солнце всеми оттенками медно-золотого. Шелковые уши развевались, как знамена в стремительном движении. Гуляющие по аллеям парочки и одинокие пенсионеры смотрели на Соню с улыбкой. Лида от этих взглядов испытывала чувство неведомой раньше гордости, как и положено хозяйке очень красивой собаки. А когда за ее спиной громко зашептались две старушки, кормившие белку орехами: «Ой! Смотри! Лидия Завьялова со своей собакой!» «Где, где?! А, вон... Какая же эта Завьялова красавица! И собачку себе подобрала под стать!», – у Лиды сделалось просто отменное настроение. Вернувшись домой, она накормила Соню, согласно инструкциям Двинятина, говядиной с овсяными хлопьями «Геркулес», и впервые в жизни почувствовала, как приятно делать что-то не только для себя.
Пока Лида осваивала роль Сониной хозяйки, Ольга с Кириллом не тратили времени понапрасну. Собираясь взять рыжую Соню после Лиды, они провели серию дипломатических шагов, чтобы баба Зина разрешила привести в дом собаку. Устроили генеральную уборку квартиры, побелили кухню, вымыли перед наступлением зимы все окна. Они уже собирались перейти к разговору о Соне, но тут случилось непредвиденное.
Однажды утром актриса перед репетицией вывела Соню на прогулку. Вспомнив, что в доме не осталось ни крошки хлеба и ни куска сыра, а только сырая говядина для собаки, Лидия не пошла, как обычно, в ботанический сад, а помчалась к супермаркету. Муж актрисы Вадим Завьялов находился в командировке, и потому дома в смысле продуктов было шаром покати: покупками в семье Завьяловых занимался муж. Лида привязала сеттершу к поручням у магазина, а сама зашла внутрь. Все продукты она побросала в сетку очень быстро, стремительно пробежав по секциям, у кассы не задержалась, так как очереди не было. Но, выйдя из магазина, она не увидела Сони там, где ее привязала. Лида испугалась, запаниковала и понеслась вдоль запруженной автомобилями улицы Богдана Хмельницкого. На секунду она увидела что-то рыжее в заворачивающем за угол «опеле». Этой секунды было достаточно, чтоб молодая женщина устремилась за машиной следом с громкими воплями:
– Соня! Девочка моя! Украли Соню!
Лиде повезло. К ней стремительно подошел молодой парень и протянул листок бумаги:
– Вот! Я запомнил номер машины. Это был серый «опель». Скорее обращайтесь в милицию!
Она взяла дрожащими пальцами листок с номером и устремила полные слез глаза на парня. Вокруг них собиралась толпа. Парень, успевший запомнить и записать номер машины, объяснял собравшимся:
– У женщины ребенка украли!
На Лиду смотрели с сочувствием, кто-то узнал ее, зашептал на ухо соседке по происшествию: «Это Завьялова! У нее украли ребенка!» Словно выбравшись из-под воды на поверхность, актриса ошарашено смотрела на людей. Она спросила у парня, который участливо смотрел ей в глаза:
– Какого ребенка?!
– Вашего. Вы же сами кричали: «Соня! Девочка моя!» – в толпе смотрели на Лиду с нарастающим интересом.
– Да нет же! Это моя собака, Соня! – досадливо поморщилась пострадавшая.
– Собака? – удивился парень.
– Да! – истерически крикнула Завьялова и даже ногой топнула от бессильной ярости. – Моя любимая собака! Ирландский сеттер, моя рыжая Соня! – и она разрыдалась так, что окружающая толпа застыла в немой растерянности.
На репетицию в театр она не пошла, лишь передала через завлита, что заболела. Когда главный режиссер позвонил ей узнать, что случилось, она рассказала о своей беде. Главный оказался не только активным организатором театрального процесса, но и большим любителем собак. Поэтому он искренне посочувствовал актрисе и помог дельным советом:
– Лидия Петровна, у меня идея. Помните, мы давали для гаишников шефский концерт? Вы еще там пели романсы.
– Помню, Василий Максимыч! – Лида всхлипнула.
– Я позвоню, попрошу помочь. А вы, голубушка, не поленитесь, подойдите к ним с номером и описанием этой машины. Может, найдут.
Сразу же после разговора с главным Завьялова засобиралась в ГАИ. Она оделась в один из лучших своих деловых костюмов от Лагерфельда, темно-синий, с широким отложным воротником, открывавшим безупречную длинную шею и ложбинку роскошной груди. Тщательно подкрасилась, поскольку понимала, что произведенное впечатление – залог успеха. Сев в свою серебристую «тойоту», она мысленно произнесла: «Господи, помоги!», и поехала.
Гаишный начальник встретил актрису вполне дружелюбно.
– Лидия Петровна, не волнуйтесь вы так, – начальник был польщен тем, что одна из самых красивых женщин страны, известная актриса, сама Завьялова со слезами на глазах смотрела сейчас на него, как на вершителя ее судьбы. – Найдем мы этот треклятый «опель», тем более есть его номер. Не переймайтесь! – добавил по-украински и усмехнулся.
– Спасибо, спасибо, – всхлипывая, сказала Завьялова.
– Пишите заявление. Передадим в ваше районное отделение вместе с данными на владельца машины. Ваша собачка на учете в клубе? Паспорт собачки у вас с собой?
– Видите ли... – растерялась Лида. Пришлось объяснять всю Сонину историю.
– Это хуже, – нахмурился гаишник.
Он вызвал кого-то по телефону, объяснив ситуацию в общих чертах. В комнату вошел сотрудник в штатском и что-то зашептал на ухо своему начальнику. Тот еще сильнее нахмурился, пригладил негустые волосы на темени и, вздохнув, обратился к Завьяловой:
– Лидия Петровна! Я не буду лукавить, потому как слишком вас уважаю. Официально мы не можем вам ничем помочь. Собака ведь не ваша. Чужая собачка, хозяева непонятно куда пропали, может, бросили ее? Теперь только ветеринарная клиника, которая взяла вашу Соню на излечение, должна обратиться в райотделение милиции.
– Но хотя бы можете дать данные хозяина машины? – глаза Лидии опять наполнились слезами, по нежной щеке медленно проползла крупная капля.
– Официально не могу, – грустно констатировал начальник, отводя глаза от Лидиного лица. Он жестом указал подчиненному, что тот может быть свободен.
– Но... смотреть на ваши слезы тоже не могу. – Пожевав губами, он добавил. – Дам я вам координаты укравшего вашу собаку, но с условием: я вам ничего не давал, и главное – не делайте глупостей!
Выйдя из ГАИ, Завьялова села в свою машину, открыла окно и закурила «Галуаз». Сигареты были крепкие, но их курила великая Анни Жирардо, а актрисе хотелось походить на нее. Лидия Петровна Завьялова, в свои тридцать лет уже известная актриса театра и кино, в жизни мало от чего зависела. С режиссерами, своими главными работодателями, она умела обращаться. Ее необыкновенная женственность и естественная красота, житейский ум и природная хитрость позволяли почти всегда достигать намеченной цели. Осечки случались в ее жизни так редко, что она была не готова к неудачам. Даже перед самой собой Лида не сознавалась, что приросла душой к Соне так, как матери прирастают к детям. Словно в ней, в этой собаке, был весь смысл Лидиной жизни. Теперь, когда рыжую красавицу украли, она даже иногда забывала изображать и доигрывать страсти, не доигранные на сцене. Просто переживала за Соню, боясь себе представить, что с ней может произойти что-то плохое.
Очнувшись от забытья, Завьялова выбросила в окно окурок и, надев солнцезащитные очки от Нины Риччи, направила свою чистенькую, сверкающую серебром «тойоту» на Севастопольскую площадь через Воздухофлотский проспект. Там находилась клиника, где вела прием Вера Алексеевна Лученко – врач-психотерапевт, подруга Лиды Завьяловой и тот самый человек, чье главное качество – улаживать сложные дела и помогать в решении чужих проблем. Когда Лида приехала и хотела ворваться в гипнотарий, оказалось, к ее досаде, что он заперт. Еще несколько драгоценных минут она потратила, чтобы выяснить: доктор Лученко отменила сегодняшний свой прием, так что в регистратуре, узнав популярную актрису, проворковали с улыбкой «извините, простите, так получилось».
Стуча каблучками вниз по лестнице клиники, расталкивая удивленных больных с ворохами анализов в руках, Лида вырыла из сумки мобильный телефон и набрала домашний номер Веры. Подруга ответила не сразу, голос ее был утомленно-глуховатым.
– Верочка, – сказала Лида, отъезжая от стоянки. – Извини, что так внезапно, я к тебе сейчас подъеду. Ты мне очень нужна.
– Что-то случилось?
– Да. С Соней... – Лида замолчала, чувствуя, что голос предательски дрожит.
– Ага, с Соней, – сказали в трубке, и голос Веры, непонятно почему, оживился. – Жду тебя.
В квартире было прохладно-сумрачно, шторы наглухо задернуты, несмотря на белый день, под глазами у Веры были темноватые круги. Лида ничего этого не захотела замечать, сразу начала объяснять причину свего внезапного появления. Тогда Вера приложила к своим губам палец, призывая подругу к молчанию, а палец другой руки приставила к Лидиному рту.
– Кто-то спит? – опомнившись, зашептала Лида, и тут же поняла, что вопрос глупый. В однокомнатной квартире, кроме них, никого не было.
– Свари кофе, – велела Вера. – Себе как хочешь, мне крепкий. Быстро.
И только когда Завьялова послушно отправилась на кухню, добавила вдогонку:
– Болею, с давлением нелады.
Лида знала, что у ее подруги иногда падает давление, и без того низкое, ничего особенного в этом не находила, тем более Вера сама посмеивалась: «Вегето-сосудистая дистония – это не болезнь, это состояние». На самом деле доктор Лученко чувствовала себя препаскудно со вчерашнего вечера. Такие самочувствия, с разными вариациями в виде то головной боли, то головокружений или прочих «прелестей» нервной системы и сосудов часто посещали ее, и Вера всегда знала почему. Гиперчувствительность была расплатой за природные способности доктора Лученко. Вера могла «прочитать» болезни по лицу и телу хозяина, да и не только болезни, умела предсказать, что случится с человеком завтра или через год – она просто видела. Сверхразвитая интуиция и потрясающая энергия влияния на людей, замеченная ею в себе еще в ранней юности после одной истории, саму Веру вначале испугала. Она даже пыталась лечиться, но позже направила свои уникальные способности в медицинское русло, и все встало на свои места.
А история была такая. В год, когда случился Чернобыль, Вере исполнилось семнадцать лет. Ее подруга работала старшей пионервожатой в одной киевской школе. Девушка попросила Веру помочь в эвакуации детей в чистые, не зараженные радиацией районы. Юная Вера охотно согласилась. Перед вступительными экзаменами в мединститут ей хотелось хоть на недельку отдохнуть от учебников. Поезд вез детей в пионерлагерь в Ворошиловградскую область. В железнодорожном составе было одиннадцать вагонов, и в каждом из них в разных купе находились дети. Посадить школьников вместе не удалось – в тот год все ринулись из Киева, билетов не хватало. Кроме учителей, пионервожатых и Веры деток сопровождали несколько активных родителей. Станцией назначения был крохотный полустанок, где поезд стоял лишь три минуты, а дальше следовал в Ворошиловград.
Председатель родительского комитета попросила Веру, чтоб она прошла по всем вагонам и напомнила детям, на какой станции выходить – ведь остановка поезда такая короткая, нужно приготовиться заранее. Вера Алексеевна не только сейчас, но и в ранней юности была девушкой очень ответственной и отнеслась к поручению серьезно. Попросив еще двух родителей сопровождать ее, она отправилась по вагонам. Открывая двери купе, она произносила только одну фразу: «Всем выйти из вагона на полустанке!» Когда поезд остановился, из вагона высыпали не только дети, но и взрослые пассажиры, мирно ехавшие в Ворошиловград по своим делам. Оказалось, что на полустанок вышел весь поезд вместе с проводниками. Каково же было их изумление, когда они осознали себя стоящими на платформе маленькой станции, а остановка-то всего три минуты! Юные киевляне смеялись до слез, наблюдая, как взрослые тетеньки и дядьки зайцами запрыгивали обратно в поезд. Взрослые вслух удивлялись: «Почему все вышли на платформу?» Не удивлялась только Вера. Она знала, почему... С тех пор она стала интересоваться любыми неординарными человеческими способностями.
Она читала и про Константина Сараджева с его гиперсинестезией слуха, позволявшей ему слышать в октаве совершенно отчетливо множество звуков. Мало того, он и вещи, и людей видел (слышал?) как набор диезов или бемолей, например, тональность Анастасии Цветаевой, написавшей о нем, определял как «ми шестнадцать диезов мажор» и еще удивлялся – ведь это же так ясно! Она вспоминала и Зюскиндового «Парфюмера», где вундеркинд-нюхач вместо слов пользовался обонятельными впечатлениями. К возрасту, когда дети едва лепечут, он обонятельно полностью постиг мир, овладел огромным словарем, позволявшим ему составлять из запахов любое число новых фраз. Не было ни одного предмета, ни одного места, ни одного человека, ни одного камня, дерева, куста или забора, ни одного даже самого маленького закоулка, которого он не знал бы на нюх, не узнавал и прочно не сохранял бы в памяти во всей его неповторимости.
Свое слухо-видение доктор сама себе объясняла так: если изредка у человека может быть гипертрофированно развито одно из пяти чувств, то почему бы не быть у нее, у Веры, обостренно развитому пресловутому «шестому чувству» – то есть интуиции, предвиденью, а также дару внушения. И как всегда, избыток чего-то одного рождал недостаток другого, в данном случае здоровья. Правда, рядовые пациенты нарушений Вериного самочувствия не вызывали. Но всякий раз, когда проблемы грозили близким ей людям, начинала кружиться или болеть голова.
Вера не считала нужным об этой своей особенности рассказывать никому, в особенности близким, зачем их нагружать. Только дочь Оля знала о маминой реакции на катаклизмы, но и то не во всех подробностях. Вторым человеком, кому Вера неожиданно поведала об истинной причине своих недомоганий, стал Андрей. Он хоть и недавно вошел в ее жизнь, но стал так близок, что Вера не колебалась – говорить или нет. Он выслушал ее с трогательной серьезностью и сочувствием и, хотя никаких клятв и заверений не прозвучало, Вера поняла, что может на него полностью положиться. Это новое чувство ей очень нравилось. Андрей еще тогда задумчиво признался, что все рассказанное его не очень удивляет и что он давно считал женщин вообще более интуитивными, чем мужчин.
– Знаешь, – сказал он, – женщины ближе к природе, как и мои пациенты. Среди мужчин не случайно, видимо, больше ученых, технарей, писателей, философов. Они тяготеют к четким формулировкам, любят называть – вещь, явление, группу признаков или явлений. Так они познают мир, разделяя его на понятные им смысловые куски. Мужчины как будто стоят в стороне от потока жизни и изучают его, этот поток, с большим или меньшим успехом, определяя и называя его части. Понять это можно: называя окружающий мир, формулируя его сложные взаимосвязи, ты создаешь иллюзию того, что ты его познал, исчерпал, удержал в сознании. Однако тут есть недостаток: любое определение ограничивает, а любое жизненное явление – неисчерпаемо. На каждом, поддающемся познанию и формулировке уровне, познавать можно до бесконечности. Вся сумма знаний человечества накоплена именно мужским подходом к изучению мира, и не оттого ли мы знаем о нем так же мало, в сущности, как и тысячи лет назад? Женщины так никогда не поступают, похоже, они рождаются сразу с готовыми знаниями о мире – теми же знаниями и умениями, которые нужны птице, чтобы свить гнездо и продолжиться. Они не стоят в стороне от потока жизни, а просто текут вместе с ним, принимая его формы и правила, не изучая законы жизни, а растворяясь в них. Может, знаменитая женская интуиция – это просто постоянное неосознанное нахождение в потоке всебытия, когда ответ на любой вопрос приходит сам собой?
Вера Лученко порадовалась тому, какой у нее понимающий мужчина, и даже слегка подивилась совпадению их мыслей.
Бороться с плохим самочувствием, вызванным сверхчувствительностью на проблемы близких, Вера могла лишь одним способом: стоило приступить к решению проблем, как организм возвращался в рамки нормы и не терзал свою хозяйку. Вот и сейчас, после прихода Лиды Завьяловой, Вера с облегчением прислушивалась к тому, как желудок возвращается на место, звон в ушах становится глуше, комната замедляет свое кружение и мысли наливаются обычной силой.
Подруги сидели, откинувшись на оранжевые подушки дивана, и пили кофе. После первых глотков ароматной густой жидкости Вера разрешила Лидии продолжить свой рассказ, а дослушав, задала несколько практических вопросов.
– Значит, гаишники тебе дали координаты хозяина этого «опеля», на котором увезли Соню?
– Да.
– И все?
– И просили не делать глупостей. Я поэтому и не поехала сама разбираться. А решила сперва с тобой посоветоваться.
– Правильно сделала. Давай бумажку.
– А что ты будешь делать, а, Веруня? – Лида с надеждой смотрела на подругу.
– Пока не знаю. – Вера в глубокой задумчивости изучала адрес, фамилию и имя-отчество человека, укравшего Соню.
– Давай сядем в мою машину, поедем и потребуем Соню назад! – засверкала глазами актриса.
– Лидуша, остынь, – мягко проговорила Вера, она уже чувствовала себя отлично. – Это не спектакль и не фильм, где обязателен хеппи-энд. Ну представь себе, мы приедем, а он тебе скажет: ничего не знаю. Никакой собаки в глаза не видел, вы ошиблись. И тогда ты ее вообще никогда не увидишь.
– Что же делать?! – в отчаянье заломила руки Завьялова. Она не собиралась играть роль несчастной жертвы, но это выходило у нее само собой, слишком актрисой она была. – Вера! Я придумала! – встряхнув головой, загорелась она новой безумной идеей, – мы приедем, так! Ты этого гада загипнотизируешь, мы заберем нашу девочку, и все! Ну пожалуйста, ты ведь можешь!!! – взмолилась Лида, становясь перед Верой на колени.
– Тебе правильно советовали не делать глупостей. Не веди себя как дурочка, давай, поднимайся с колен! Тоже мне, крепостная актриса!
Внезапно у Лиды задергалась щека и по-настоящему задрожал подбородок. Она вскочила, учащенно дыша.
– Ах, ты так, да? Вот такая ты подруга, значит. Как Дашке помочь, так пожалте, все что хотите! Ну конечно, такие близкие подруги! А Завьялова сама как-нибудь справится. Потому что Завьялова знаменитая актриса, а не рекламная бизнес-леди, и у нее куча поклонников и любовников! Что, завидно?! Ну и ладно, блин, действительно сама справлюсь.
Она рванулась к двери, но услышала Верин голос – такой странный, с твердыми интонациями, которые, как твердые знаки, окружили ее, убегающую, со всех сторон и причиняли неудобство.
– Собаки приносят человеку много хлопот, отнимают у него массу времени, и тем не менее с каждым годом их становится в городах все больше и больше. Почему?
Завьялова остановилась.
– Потому, – продолжала Вера, – что они наиболее точно воплощают мечту, к которой в конечном счете стремится каждый человек: любовь к близкому существу, полное доверие и взаимозависимость.
Завьялова вернулась, села на диван и посмотрела на подругу сухими глазами. Настоящая Лидия Завьялова, не-актриса, никогда не плакала от огорчений и потерь, слезы лились для публики, и кому как не Вере было об этом знать. Она продолжила свой монолог:
– А кто еще недавно с таким презрительным высокомерием заявлял, что кошечки-собачечки – это домашнее рабство? Что они пачкают, воняют, линяют, болеют? Ты. Что собаки нужны только тому, кто слаб и не уверен в себе? Ты. Что все эти дусики-пусики, жучки и мурки с бантиками – слюнтяйство? Великая актриса Завьялова. И вот она готова поссориться навсегда со своими подругами только потому, что ее собачку – заметьте, собачка у нее появилась несколько дней назад – так вот, собачку украли. И знаменитости показалось на секунду (ведь у знаменитостей обычно бурная фантазия и воспаленное воображение), что ей не хотят помочь.
– Курить хочу, – заявила Лида и достала пачку «Галуаз».
– Открой балкон и кури.
Лида жадно затянулась, выдохнула облачко сигаретного дыма и сказала:
– Она доверчивая. Видит, как ей улыбается кто-нибудь, и сразу хвостиком виляет, представляешь? Готова руки облизать кому угодно, если с ней ласково. Но в то же время сама не подойдет навязываться. Странно, но я ощущаю в ней ровню себе. Смешно, да?
– Ни чуточки. Продолжай, – сказала Вера.
– Она не просит есть, но так смотрит, что... Ты же знаешь, я ни мужу своему, ни какому другому мужчине есть никогда не готовила. Еще чего! Не царское это дело. Они мне готовят и на стол подают. А Соне готовлю с наслаждением. Она уляжется на диван и заснет там рыжим калачиком, а я не могу ее согнать.
– Это ты мне рассказываешь? Я тебе таких историй сама накидаю.
– Ну да, у тебя же Пай... Кстати, где он?
– Да вон же, под диваном.
Лида только сейчас увидела спаниеля, сладко растянувшегося на боку в укромном местечке. Под щекой у него лежал тапок. Пес увидел, что на него смотрят, и шевельнул пушистым хвостом.
– Хороший какой... А еще Соня утащит тапок, и я, вместо того чтоб ее отругать, беру другую пару. Если б мне кто раньше рассказал, что я так буду с собакой, глаза бы выцарапала.
– Ничего удивительного. Ты только никому не говори, – Вера усмехнулась, – но собаки гораздо лучше детей. Дети вырастают и уходят, собаки навсегда остаются твоими детьми. Детская любовь часто прямо пропорциональна родительской материальной помощи, собаки любят тебя просто за то, что ты есть и что ты рядом. Собака – это навсегда спутник и друг, разделяющий каждую минуту твоей жизни. Она никогда не предаст, потому что она не человек.
Вера, как всякий хороший врач, могла найти убедительные слова, даже если сама не совсем была с этими словами согласна. Просто Лиде нужны были именно такие аргументы.
Наступила пауза, каждая женщина думала о своем. Вера первая нарушила молчание.
– Ты действительно хочешь, чтоб я помогла тебе? Тогда будешь делать все, что я скажу, и не более того. Ничего плохого с Соней не случится. Запомни это твердо. Собак у известных людей воруют для того, чтоб потом продать их владельцам. Понимаешь? Наберись терпенья, скорее всего, уже сегодня тебе позвонит вор и предложит выкупить собаку за деньги. В крайнем случае, завтра. А сейчас у меня аппетит разыгрался. Поможешь приготовить чего-нибудь? Нужно пообедать.
– Да-да, конечно, помогу. – Лида уже полностью взяла себя в руки. Сквозь мрак отчаянья прорезался крохотный лучик надежды.
Пока хозяйничали на кухне, Вера развлекала подругу рассказом об одном своем пациенте, не называя, впрочем, его имени.
– Представь себе, Лидунь! Такой изобретатель, городской сумасшедший, вполне безобидный во всем, кроме своего изобретения.
– Он что, вечный двигатель сочинил? – включилась в диалог Лида.
– Не-а! Вечный двигатель – это банально. Мой больной изобрел «хирометр», – гордо объявила доктор.
– Хер... что?! – выпучила глаза подруга.
– Вот видишь. Я знала, что тебя это заинтересует, – поддела Вера актрису.
– Так что за херометр такой? Что ты меня морочишь? – веселыми уже глазами поглядывая на докторшу, допытывалась Завьялова.
– Во-первых не херометр, а хирометр, понимаешь? Во-вторых, это вовсе не то, что ты подумала, а сложная аббревиатура из разных научных слов: Во как!
– Ну, ты даешь! Как это ты такую галиматью запомнила? Что же это за дивное изобретение?
– Если попытаться объяснить по-человечески, то это прибор, определяющий самые лучшие и самые худшие для человека биопатогенные зоны.
– Это в том смысле, где лучше в квартире спать, где есть? Да?
– Примерно.
– А как выглядит прибор?
– Все. Обед готов. А тебе, любознательная моя, нужно в свободное от актерского труда время ходить на устный журнал «Хочу все знать» в Дом ученых.
– Фу, какая ты, Верка, вредная! Нет чтобы просветить бедную девушку.
Таким нехитрым способом Вере удалось направить мысли расстроенной подруги в иное русло. Тем временем на обед у них образовались куриные отбивные в кляре, картошка пюре, селедочка с лучком и густой томатный сок. Накормив Лиду, Вера отправила ее домой, пообещав, что завтра они вместе будут выручать Соню. Тут и Андрей позвонил. Оказалось, что приедет он поздно: вызвали на сложные роды к очередной мохнатой пациентке. Его возлюбленная вздохнула и сказала, что дождется и не ляжет спать, а про Соню не сообщила – не хотела расстраивать Двинятина по телефону.
Предстоял длинный вечер. Как-то в один из грустных февральских вечеров Кирилл с Ольгой вытащили Веру Алексеевну на фильм «Шоколад». Они соблазнили ее тем, что фильм получил «Оскар» сразу в пяти номинациях. И Вера не пожалела о потраченном вечере. Фильм ей очень понравился. А после просмотра они отправились дегустировать шоколад в известное киевское кафе «Шоколадница», что на Прорезной. Они просто обязаны были просмаковать это ароматное, густое и вкусное лакомство. Вера Алексеевна, с увлажненными после фильма глазами, сообщила своим детям, что шоколад помогает избавляться от депрессии, вырабатывая в организме гормон счастья – серотонин.
У Веры не было универсального рецепта от осенней печали и плохого настроения. Но зато она знала один универсальный способ решать сложные ситуации, подобные той, какую ей сейчас предстояло обдумать. Она заварила чашечку хорошего чая, Вера любила «Ахмад», марку «Старый граф». Открыла коробочку особенных шоколадных конфет под названием «Черная роза». На диване разложила кусочки разных тканей, на журнальный столик водрузила бабушкину швейную машинку, старый добрый «Зингер», и принялась за шитье.
Кто-то из пишущей братии однажды признался шутливо, а остальные подхватили: «Все, что доставляет мне удовольствие, либо противозаконно, либо безнравственно, либо ведет к ожирению». Иначе говоря, приятное с полезным якобы не совместимо. С точки зрения доктора Лученко все было совсем наоборот. Во всяком случае, у Веры Алексеевны было свое представление о приятном и полезном. Она любила шить. Причем, не будучи обычной портнихой, она стремилась не только к результату – созданию очередного нового костюма, блузы или еще Бог знает чего. Шитье для нее имело особую миссию. Оно помогало лучше думать, максимально сосредотачивало Верин острый ум. Сам процесс шитья, неторопливый и последовательный, помогал ей нанизывать причинно-следственную связь событий.
Вот и теперь, пока рождался очередной брючный костюм в стиле Giorgio Armani, мысли ее текли одновременно двумя слоями. Первый слой, шитьевой, пестрел картинками последних тенденций моды. Во втором постепенно, как на полароидных фотографиях, проявлялась судьба Сони.
Вера не любила, когда ее обманывают всякие кутюрные мегабренды. Под обманом она понимала вот что: некто великий и могучий в мире моды, чье имя принято произносить только с большой буквы, скажем, Мистер Икс, показал всему модному бомонду, как при помощи двух сшитых вместе полотен ткани и каких-то смешных заворотов, ненужных вытачек в районе паха, бредового цвета подкладки и прочих фокусов создавался очередной «шедевр» культовой марки. Все дамы от тряпки в полном восторге, потому как брендятина выглядит якобы супермодно, на бедрах сидит без особых усилий, но... носить ее можно только под наркозом. Ибо внутренние швы натирают кожу, и вообще шедевр начинает расползаться на третьем выходе в нем в свет. Вера предпочитала шить нечто новенькое сама, это было стильно, безупречно и внутри (как после хорошей операции) и снаружи, причем создавалось произведение за гораздо меньшие деньги.
Посмотрев на своего любимца Пая, сладко спавшего в кресле, Вера подумала вторым слоем, что любовь к животным – это некая лакмусовая бумажка для определения душевного развития личности. Человек с отсутствием чувств к братьям нашим меньшим не мог рассчитывать на гармонию между собой и миром. Это не значило, что такой человек был вовсе пропащим, нет. Вера Алексеевна никогда так не думала ни как психиатр, ни просто как человек. Только она полагала, что отсутствие любви к животным – это душевный дальтонизм, лишающий человека большого диапазона красок жизни. Но в отличие от дальтоника, который видит синюю грушу и знает, что она съедобна, душевный дальтоник даже не догадывается о том счастье, которое дарят людям их любимцы. «Не зря их называют похитителями наших сердец, – думала Вера. – Вот и Лидино сердце похитила рыжая Соня, и теперь не будет ей покоя, пока нам не удастся вернуть собаку. Да и прав ли был Михаил Афанасьевич, когда писал, что нельзя же поместить всю свою привязанность в собаку? Очень даже можно».
Так и не дождавшись Андрея, до утра принимавшего роды у сиамской кошки, Вера заснула тут же на диване, рядом с антикварным «Зингером». Но перед сном она успела сшить себе брюки из стрейчевой темно-лиловой ткани и наметать длинную блузу-рубашку из лилово-коричневого бархата. Что касается поисков Сони, то и на эту тему она все продумала.
Утром, за завтраком, она рассказала Андрею о случившемся. Он очень расстроился. Измотанный ночным дежурством, ветеринар удрученно воскликнул:
– Да что ж это за напасть такая! Почему бедной собаке выпало столько пережить! То хозяева эти, засранцы, бросили ее! То твоя Лидка вздумала по магазинам шляться! И конечно же, Соню тут же украли! – он нахмурился так, что все его лицо словно свело судорогой.
– Андрюша, не нужно так отчаиваться. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Соню ведь украли явно, чтоб на ней заработать. Скорей всего, похитители сами позвонят Лиде и предложат вернуть собаку за вознаграждение. Тебе ли не знать, как это делается. – Вера ласково прикоснулась к плечу Андрея.
– Никогда не прощу себе, что позволил взять Соню этой шалаве! – зло буркнул он.
– Ты не прав, Андрей! Для Лиды эта собака оказалась, может, главным событием жизни. Соня, если хочешь знать, заменила ей ребенка. Ты ведь не знаешь, но Лида не может иметь детей. Последствие многих абортов. Хотя всем она рассказывает, что не хочет никаких детей, они якобы испортят ей карьеру.
– Вот нечего было трахаться с кем попало. – Двинятин все еще был ужасно зол на Верину подругу. Он рухнул на диван и сердито сжал кулаки на коленях. – А теперь собаку погубила. А если не позвонят? Что, если ты ошибаешься и мы ее больше не увидим? Если Соню замучают, просто убьют какие-нибудь наркоманы, подонки?!
Вера села рядом с ним и твердо сказала:
– Нет. Соня жива и мы ее найдем. А что касается Лиды, то знаешь, когда женщина не может иметь детей, тогда она придумывает для себя разные заменители. У Лиды это – театр, кино...
– Погоди, – перебил ее Андрей. – Откуда такая уверенность, что с Соней все будет в порядке?
– Я это просто знаю.
– Знаешь? Вот так вот просто?
Вера взяла возлюбленного за руки и заглянула ему в глаза своим фиолетовым взглядом.
– Андрюшечка, я тебе прощаю твою примитивную одноклеточную иронию. Но я действительно знаю, потому что чувствую. Ты ведь тоже иногда чувствуешь, что вот эта собака может выздороветь, а вот этот кот – к сожалению, нет.
– Но ведь это...
– Да, знаю, от суммы профессиональных знаний. А у меня и от этого же, и от другого. Если честно, только тебе и больше никому – не знаю, откуда. Но чувствую и уверена: Соня жива и скоро будет с нами.
Андрей взглянул на Веру странным взглядом.
– Что, – улыбнулась она, – страшно быть рядом с колдуньей?
– Ну уж нет, – сказал Андрей и тоже улыбнулся. – Именно такая мне и нужна, с которой интересно и неожиданно. За это и люблю.
– Правильно делаешь. Так вот, о заменителях детей для Лиды. Про театр я уже сказала. Ее востребованность как актрисы вполне способна окрасить смыслом каждый день. И жизнь ее, казалось, была вполне удобна и благополучна. Но когда появилась Соня, она получила возможность о ком-то заботиться. У нас, специалистов, это называется «эффект гостя» или «присутствие другого». Только для одной себя готовить разносолы всякие не будешь, тряпки новые покупать не захочешь. Мы все живем на публику, для кого-то, а актриса – тем более. Я знаю случаи, когда двое, скажем так, не очень здоровых людей в одной палате оказывались, и необходимость одного (с более обнадеживающим диагнозом) ухаживать за вторым приводила к тому, что первый очень быстро восстанавливался... Что касается Завьяловой, то, заботясь о Соне, Лида получала в ответ собачью преданность и любовь. Ведь собаки любят нас не потому что мы врачи, ветеринары, актеры или президенты. Они любят нас просто так. И поэтому Лида, может быть, впервые в своей жизни, испытала совершенно бескорыстную любовь. Она переживает пропажу Сони очень остро, поверь! Не кати на нее бочку, ладно? – Вера обняла своего расстроенного мужчину, а он уткнулся лицом ей в плечо, пробормотал:
– Верунь, повезло мне с тобой. Ты всегда сумеешь успокоить.
– А как же, нас этому в институте учили. Специальный курс «успокоение-вульгарис», что значит – утешение обыкновенное, – отшутилась Вера и тут же добавила: – Ты после ночного дежурства совсем вымотанный, ложись-ка спать, дружочек. А как проснешься, позвони мне в клинику. У меня сегодня прием до трех.
Пока Вера Алексеевна сидела на утренней пятиминутке у главврача, пока спал Андрей, пока Лида обзванивала всех приятельниц и делилась своим горем, а те делали вид, что сочувствуют, Соня сидела в старой будке у дачной халабуды в Осокорках.
Старая дача под Киевом выглядела ровесницей первой мировой войны, потому что никому не приходило в голову ее подкрасить, как-то подремонтировать и вообще ухаживать как за чем-то, пригодным для жилья. Единственными «жилыми» предметами были разбросанные во дворе плетеные кресла, клетка, где когда-то обитали волнистые попугайчики, гамак. В самом конце участка – далеко, за высокими деревьями – стоял полуразрушенный шалаш из веток, где могли бы возиться дети, если б давно не выросли и не разбрелись кто куда. На старом столе, покрытом выцветшей клеенкой, были разложены огурцы, помидоры, плети зеленого лука и кривобокие красные яблоки. Соня смотрела на стол огромными грустными глазами и понимала, что двое мужчин, сидящих за столом, говорят о ней.
– Ну, что мы будем делать с этой собакой? – спросил человек в спецодежде и высоких шнурованных ботинках. От них пахло чем-то противным, и Соня несколько раз чихнула.
– Чем ты, Яцык, натираешь свои сапоги? Дрянь такая. И воняет казармой. Даже псина чихает! – вместо ответа сказал другой, очень толстый неопрятный мужик, владелец серого «опеля».
– Я спросил, что делать с кабыздохом, Муха? – набычился тот, кого толстый назвал Яцыком. Он терпеть не мог манеру собеседника игнорировать заданные вопросы.
– Это не кабыздох, а сука, – назидательно поднял палец толстяк. – Выкуп запросим. А что еще с ней делать? На уток ходить? – хмыкнул Муха. Прищурившись, он смотрел на Соню, а сам думал о припасенной бутылке водки, купленной в том самом супермаркете, куда на свою беду зашла Завьялова и оставила собаку. И надо же такой удаче случиться, что он заехал туда в то же самое время, узнал Завьялову и вспомнил, что рассказывал ему Яцык о рыжей собаке актрисы. Все в театре были в курсе, а уж охранники в первую очередь. Муха поднялся и не спеша понес свое колышущееся тело в дом. Чпокнула дверца старого холодильника «Днепр», забренчало стекло, и Муха появился у стола во дворе с запотевшей бутылкой «казенки», с гранеными стаканами и куском колбасы. «Кровянка», – принюхавшись, определила Соня.
– Выкуп? – переспросил Яцык, наблюдая, как неспешно разливает водку его товарищ, как нарезает тупым ножом кровянку и выкладывает куски прямо на бумаге из-под колбасы.
– А ты как думал? – самодовольно хрюкнул Муха. – Ты ж сам мне все уши прожужжал: актрисулька богатенькая, актрисулька в бруликах ходит, актрисулька на «тойоте» ездит. А мы с тобой бедные, у меня, слышь, «опель» ремонта требует. Вот пусть за любимую собачку платит. – Он поднял стакан, держа в другой руке ус зеленого лука и помидор, провозгласил тост, – Ну... за нас, за быстреньких!
Пили по-разному. Яцык – одним глотком, тут же жадно набросился на еду, словно не ел неделю. Муха медленно выцедил водку, со вкусом откусил половину помидора, щипнул луку и блаженно прикрыл глаза, ожидая, когда водка и еда «дойдут до души».
– Денежки нам нужны, – сказал Яцык, продолжая жадно мести все, что лежало на столе. – Муха, ты сколько за псину заломишь?
Разомлевший Муха по обыкновению не ответил на вопрос, а сказал свое:
– Собаку надо покормить, – он кряхтя поднялся и отнес Соне остатки колбасы. Вернувшись к столу, распорядился:
– Ты позвони в театр, узнай, есть ли шорох. Кто знает про то, что у заслуженной артистки Завьяловой украли любимую моську? – он налил еще по стакану водки. Его приятель набрал по мобильному номер театра.
– Але! Театр? Дайте охране трубку. Это кто? Ты, Жека? Привет. Не узнал? Ну, ты даешь, это ж я, твой сменщик – Генка Яцышин! Теперь богатый буду, хе-хе! Как у вас дела? У меня? У меня дела супер. На даче отдыхаю. А вы там скучаете? Некогда вам скучать? Почему эта? Ага, ага... Что Василий Максимыч сказал? Ну надо же, такое дело... Да я так просто. Выпил троньки, решил поговорить. Ну, извини. Бывай.
Нажав отбой и глядя на выжидательное лицо Мухи, Яцышин сообщил:
– Весь театр на ушах.
– Говори подробно, – приказал толстяк.
– Значит так. Все в курсе, что у великой Завьяловой такое горе. Даже местком собрали. Покудахтали старые пердуны и разошлись, – хихикнул Яцык.
– Выходит, пора звонить «великой актрисе», – хрюкнул Муха, разливая остатки водки в стаканы. – Пособим ее горю.
После звонка похитителей Лида сделала все, как ей советовала Вера: вынула микрокассету из своего автоответчика и отправилась к подруге в клинику.
В этот момент там шла внеочередная планерка.
– «В женской консультации вашей клиники гинеколог Подопрелова буквально заставляет всех своих пациенток покупать у нее «гербалайф» и какие-то другие препараты, запугивая женщин тем, что иначе у беременной и ребенка могут быть проблемы со здоровьем. Разве подобная самодеятельность медиков законна?» – читал главврач. Он оторвался от листка с жалобой и сказал:
– Врач призван в первую очередь заниматься лечением больных, а распространение лекарственных препаратов не входит в его функциональные обязанности. В нашем законодательстве определено, что все лекарственные средства должны продаваться только через аптечную сеть. Врач, торгующий медикаментами на рабочем месте, нарушает не только налоговое законодательство, но и закон о фармацевтической деятельности. Не говоря уж о медицинской этике. Министерство здравоохранения разослало во все лечебные заведения Киева письмо, запрещающее подобную практику. Нам необходимо разобраться с подобным прецедентом. – Он говорил скучными казенными фразами, прекрасно понимая, что как предлагали лекарства пациентам многие его подчиненные, так и будут предлагать. На зарплату не проживешь. И все понимали, что он понимает, и лицемерно кивали, ожидая, когда собрание «для галочки» закончится и можно будет разойтись по кабинетам. Живучесть таких традиционных «галочек» удивительна – они подобны вирусам, были при социализме, остались и сейчас.
 Вслед за главврачом поднялся директор кардиоцентра, это был достаточно молодой руководитель, не больше сорока лет. Все знали его как суперинтеллигентного и обходительного коллегу. Он только недавно вернулся из США, где был на всемирном семинаре кардиологов.
– Эта деятельность имеет вполне легальное определение и называется МСМ – многоуровневым сетевым маркетингом. МСМ возник полвека назад в США как новое направление индустрии продаж. Именно поэтому основателям «медицинских» систем МСМ так приглянулись наши врачи: клиентура всегда есть и будет. Я понимаю, нам всем платят мало, но поступок Подопреловой – это дискредитация и клиники, и профессии. Мы врачи, а не торговцы. Предлагаю уволить.
– У нее же двое детей! – сочувствующе высказалась заведующая женской консультацией, старушка Брискина, в чьем ведомстве и процветала торговля с рук.
– А как же медицинская этика? – подбросил в огонь дискуссии свой тезис начмед.
В этот момент дверь конференц-зала приоткрылась, и Лидия Завьялова появилась на пороге. Многие ее узнали, стали перешептываться, с любопытством глядя на популярную актрису.
– Можно вызвать для консультации доктора Лученко? – хорошо поставленным голосом спросила Завьялова.
– Разумеется, – приосанился главврач, по-детски улыбаясь Лиде. – Вера Алексеевна! Пройдите на консультацию.
Вера улыбнулась, выходя.
– Ну, Лидуша, ты наших мужчин сразила наповал, – сказала она, проходя с подругой по длинным коридорам клиники в свой кабинет.
– Что у вас там за баталия? – спросила любопытная актриса.
– Да... – махнула рукой Вера, досадливо вздохнув. – Есть у нас тут одна, торговка от медицины, мадам Подопрелова. Одной рукой смотрит женщин на кресле, а другой из под полы всяким барахлом приторговывает. Правда, так все делают. Но жалоба пришла именно на нее.
– Она что, гинеколог? – удивилась Лида.
– Ага. По совместительству.
– А она хороший специалист? – поинтересовалась подруга.
– Знаешь, о коллегах – как о мертвых: или хорошо, или ничего. Но тебе намекну. Она и как врач и как человек абсолютное... гм, «ничего».
– Так зачем же ее держат в вашей больнице? – возмутилась женщина.
– Затем же, зачем у вас не все актрисы – Сары Бернар. Ладно, давай обсудим твои проблемы. Кури! Рассказывай про звонок! – велела Лученко, открывая окно и внимательно глядя на Лиду.
– Как ты сказала, так и было, – уже не удивляясь тому, что Вера угадала и звонок похитителей, и ее желание курить, отчитывалась Завьялова. Вот кассета.
– Возьми диктофон. Вставляй, послушаем. – Вера прикрыла окно, чтоб никакие уличные шумы не отвлекали от прослушивания пленки.
«Лидия Петровна! Звонит поклонник вашего таланта. По поводу собачки. Собачка ваша потерялась, так я ее нашел. И готов ее вам отдать за вознаграждение. За штуку баксов! А нет, так и не надо. Она мне будет напоминать тебя, рыжая сучка! Я с ней на охоту пойду, а если что не так, прострелю ей башку! Ну что, артистка? Платить будешь? Будешь! Я уверен! Никуда не денешься!.. Время тебе – до завтра, поняла? Завтра позвоню, скажу, куда деньги привезти... Твой поклонник, привет!»
Завьялова смотрела на подругу растерянным, непонимающим взглядом. Хоть она уже этот текст слышала, в глазах ее стояли слезы, и Вера мимолетно подумала: неужели сейчас настоящие? Как бы не довести до истерики чувствительную артистическую натуру. Она решительно встала и сказала:
– Лида! Нам с тобой понадобится опытная гримерша. У тебя в театре такая есть?
– Что? – актриса смотрела на Лученко так, словно только что проснулась.
– Для того, чтоб ехать выручать Соню, понадобится профессиональный грим. Есть гримерша, которая может полностью изменить облик?
– Есть замечательная старая мастерица, она из меня на дипломном спектакле делала когда-то старуху Изергиль. Представляешь, никто меня не узнал, – с энтузиазмом включилась в предложенную тему Лида.
– Ну да? Такую молодую и красивую? – улыбнулась Вера Алексеевна, страшно довольная тем, что ей удалось переключить подругу на профессиональные рельсы.
– А когда она понадобится? С ней ведь нужно договориться. И потом, кого мы будем изображать?
– Лидуша, езжай в театр прямо сейчас, договорись, чтоб она была готова, а я тебе перезвоню. Мне тут кое-что организовать надо. Мы будем изображать бомжей.
– Вдвоем? Может, возьмем твоего Андрея? Он у тебя такой мускулистый...
– Надо же, заметила. Небось уже и глаз свой сексуально озабоченный на него положила?
– Веруня! Я вовсе не то имела в виду! Я ж только думала, как лучше!
– Посмотрим, – пожала плечами Вера, – ну давай, езжай.
Отослав подругу и переключив ее на важное дело, Вера Алексеевна присела к столу и снова включила диктофон. Она несколько раз прослушала запись. Потом взяла блокнот, что-то записала, по внутреннему телефону позвонила в физиотерапевтическое отделение, позвала Катерину и попросила ее зайти.
Буквально через несколько минут в кабинет психотерапевта Лученко зашла массажистка Екатерина Андреевна Худолей по прозвищу «Катя-гестапо». Эта была небольшая, плотно сбитая женщина средних лет, внешне совершенно обыкновенная, но обладавшая большой физической силой. Она пользовалась популярностью как специалист массажа и непревзойденная мануальщица. Нередко бывало, что больного приносили к ней на носилках, а уходил он от нее своими ногами. К ней записывались на несколько месяцев вперед, и не было случая, чтоб радикулитный или остеохондрозный больной не оживал в опытных Катиных руках. Именно из-за этих сильных, умелых рук она и получила свое внушительное прозвище. Потому что иногда после ее массажа на спинах пациентов оставались синяки. Несмотря на эти «знаки внимания», Катерину очень ценили и больные, и руководство. И хотя Екатерина Андреевна Худолей была на пятнадцать лет старше Веры, она называла доктора Лученко по имени-отчеству, а себя просила называть просто по имени.
К Вере Алексеевне Лученко Катя-гестапо относилась так же, как верующие относятся к матери-настоятельнице: с безмерным уважением и трепетным преклонением. На то были свои причины. Был момент в жизни Катиной семьи, когда Вера сумела помочь в неразрешимой на первый взгляд ситуации.
Сын Екатерины Андреевны, Антон, в подростковом возрасте стал убегать из дома. Для этого не было, казалось, никаких предпосылок. Семья дружная, ребенка любили, в меру баловали, в меру были с ним строги. Кроме старшего Антона, в семье росли еще две младшие девочки. В первый свой побег сын оставил записку: «Не ищите меня, я ушел в поход». Погуляв месяц-другой по стране, Антон возвращался, жил несколько месяцев в домашнем тепле и довольстве, и убегал снова. Катя от этих убеганий сына стала сама не своя. Винила себя, мужа, дочерей, постарела, поседела. Когда Антон возвращался, не знала как угодить, чем прислужить, как удержать от нового «похода».
Однажды обратилась к Вере. Доктор Лученко поговорила с парнем и сообщила матери странный диагноз – голод на приключения. Рецепт, составленный Верой Алексеевной, не включал таблетки, капли или уколы. Она объяснила растерянной матери, что все природные потенциалы ее сына не вполне достаточно для его характера проявляются в повседневной жизни. Но для того, чтоб он не убегал искать приключений вне дома, они, эти огромные кладовые внутренних ресурсов, должны работать, действовать, ибо бездействие для него болезненно и невыносимо. Вера Алексеевна рекомендовала массажистке сменить медленное течение семейной жизни на энергичный спортивный ритм. Семья Худолей стала выезжать на рыбалку, путешествовать на байдарках по Десне. Антона познакомили с ребятами-альпинистами. После настоящих походов в горы сын перестал убегать, все его друзья стали собираться в доме у Екатерины Андревны. Кошмар закончился.
 С тех пор прошло уже больше пяти лет. Вера Алексеевна ни разу не обращалась к Худолей за какой-нибудь услугой. Но вот теперь она решила попросить Катерину помочь в освобождении Сони.
Рассказав массажистке всю историю и дав послушать запись, Лученко сказала:
– Катюша, вы слышали, с кем мы имеем дело?
– Да уж, подонок отъявленный, – сдвинула брови Катерина.
– Вы согласны помочь? – спросила Вера, хотя знала ответ.
– Вера Алексеевна, милый мой дружочек! Вы еще спрашиваете! Говорите, что делать надо.
– Я вам его сейчас опишу... Думаю, он тучный, во время разговора четко слышима одышка. Походка, скорее всего, скованная, неуклюжая, со слабым участием рук и туловища, он весь такой рыхлый, словно на ватине. Волосы редкие и жирные, возможна небольшая лысина, слегка прикрытая жидкими волосенками. Кожа с широкими порами, нездоровая, соответственно цвет лица... коричневато-серый.
– Вера Алексеевна, и где ж вы его, гада, видели? – участливо поинтересовалась массажистка.
– Я его, Катюша, вообще никогда не видела, – усмехнулась Вера.
– А как же... – оторопело смотрела на доктора ее коллега.
– Голос. Он как зеркало.
– А-а, понятно, – протянула Худолей. И хоть ей вовсе не было понятно, как Вера Алексеевна смогла по голосу «увидеть» говорившего, но вера ее в доктора Лученко была так велика, что Катерина не стала допытываться. Просто спросила:
– Что надо делать?
– Когда у вас смена кончается?
– Я сегодня пришла только ради двух пациентов, их уже отработала. Так что можете мной располагать, Вера Алексеевна, сколько нужно.
У психотерапевта был план, в который она посвятила свою помощницу во всех деталях. Рассказав ей, как она видит Катины действия, доктор еще раз включила диктофон. На этот раз уже затем, чтоб и Катерина его послушала. Вера же вслушивалась не в сам голос, но в посторонние звуки. Обе женщины внимательно прокрутили пленку еще трижды. И каждый раз доктор обращала внимание коллеги на особенность этих звуков, а потом объяснила, что к чему. Катерина посмотрела на Лученко с какой-то полуулыбкой и сказала:
– Я уж и не спрашиваю, откуда вы знаете, что он сейчас на фазенде. И что их двое. Если б своими ушами не слышала, то решила бы, что волшебство какое-то или фокус.
– Катюша, давайте подводить итоги, – предложила Лученко, она сосредоточилась и, загибая пальцы, принялась перечислять. – Мы знаем, их двое, дача где-то на берегу Днепра. Это либо Русановские сады, либо Осокорки, либо устье Десны. Нужно ехать по домашнему адресу, его Лиде дали гаишники, и стеречь. Выйдет рано или поздно, постараетесь вычислить его по внешности, а если заговорит с кем, то и по голосу. Дальше – проследить (только осторожно) и выяснить, где у него дача. У вас мобильник есть?
– Конечно. Что ж мы, хуже других? У меня мобилка появилась раньше всех в отделении! – гордо объявила Катерина.
– Это очень нам поможет, – кивнула Вера, – как только узнаете, где они находятся, сразу же мне звоните. Вот номер моего мобильного. Я его не буду отключать даже во время приема.
После ухода Худолей Вера Алексеевна сперва позвонила Двинятину, разбудила его после ночного дежурства и попросила подъехать к концу работы. После этого она занялась больными, ждавшими ее с нетерпением.
Примерно через три часа позвонила Катерина и сообщила адрес, оказалось – Осокорки. Вера Алексеевна предложила массажистке ждать дома, они за ней заедут, чтобы вместе ехать в дачный поселок. Договорились на пять часов. Вызволять Соню они будут сегодня, нечего оттягивать, так решила Вера. Но сперва, согласно Вериному плану, нужно было заехать в театр к Лиде. Андрей зашел за своей возлюбленной в самом конце приема, когда последний пациент уже вышел из гипнотария.
Двинятин поцеловал Веру, внимательно посмотрел ей в глаза, спросил:
– Устала?
– Как обычно, – улыбнулась доктор Лученко. Что означало: устала привычной усталостью врача-всихотерапевта, когда время мчится незаметно, а силы уходят как песок в песочных часах – до последней песчинки. Фиалковые ее глаза сейчас были серо-голубого оттенка, но все же блестели. Все-таки не каждый пришедший к ней на прием отнимал энергию, от кого-то и подзарядиться иногда можно.
– Тогда быстренько домой и отдыхать.
– Андрюша, – сказала Вера, – мы домой не поедем. Идем сейчас в кафе, мне поговорить с тобой нужно.
– Что случилось? – Двинятин нахмурился и даже приостановился, но Вера снова улыбнулась и, взяв его за руку, повела. Подчинившись нажиму этой маленькой руки, мужчина покорно спустился на первый этаж.
Там, пристроенное к просторному холлу поликлиники, имелось кафе с нехитрым ассортиментом еды и питья – рай и для стационарных больных, заскучавших на больничном питании, и для посетителей, и особенно для медперсонала.
Они сели за столик у окна, Андрей заказал обычный набор – кофе, сок и молочный бисквит для Веры, себе бутерброд с сыром и чай. Веру узнавали и дружелюбно кивали с соседних столиков. Андрей этого не замечал, у него внутри все сжалось. Проблемы на работе? Разлюбила?
После первого глотка кофе Вера вполголоса изложила Андрею свой план спасения Сони, и он вздохнул с облегчением, но тут же снова нахмурился.
– Подожди, я чего-то не понимаю. Я был уверен, что мы просто выкупаем собаку и забываем обо всех этих проблемах. Конечно, столько денег у меня нет, но можно сброситься всем твоим друзьям и добавить. Зачем так рисковать, Верчик? А если что-то не сложится? Если похитители хитрее, чем ты думаешь? Нет, – решительно сказал Двинятин, – я не могу позволить тебе такую опасную авантюру. Лучше заплатить.
– Во-первых, не лучше. А ты вовсе и не обязан рисковать. Так даже лучше, я не хотела подвергать тебя опасности. Ты нас только отвези, а там мы с Лидой и Катей сами справимся.
– Что?! – Андрей даже вскочил, но почувствовал на себе любопытные взгляды посетителей кафе и снова сел. – А я не хочу, чтобы ты подвергалась опасности! Как ты можешь так говорить? Это моя собака и мое дело!
Вера промокнула губы салфеткой, встала и пошла к выходу. Двинятин, чувствуя себя по-идиотски, пошел вслед за ней. Он всегда терялся в редких случаях разногласий со своей любимой женщиной и не сразу соображал, что ему делать. Только на улице решился спросить:
– Ты чего? Куда?
– Давай посидим на вон той лавочке, – сказала Вера, кивнув на аллею со скамейками, шедшую вдоль кованой ограды больницы.
Они сели. В мозгу мужчины метались какие-то аргументы, убедительные доводы, слова, но, как только ему показалось, что найдено самое подходящее, Вера откинулась на спинку скамейки, прикрыла глаза и медленно, как на лекции заговорила:
– Эти похитители – так называемые несостоявшиеся люди. Моральные инвалиды и садисты мелкого масштаба, что не исключает их патологической трусости. Озлобленность, деградация. До самого дна еще не опустились, но на пути к тому. Кроме алкоголя, кайф ловится от причинения страданий ближнему, унижения его и издевательства. Весь смысл именно в злобной «достаче» тебя. От тебя требуется эмоциональная реакция, все равно какая, главное – заставить реагировать и тем самым подтвердить существование этой мерзости. На твоей реакции – страхе, боли, страдании, ненависти – мерзость сладострастно паразитирует. А не отреагировать трудно, ведь и вправду достает. Так что деньги тут не главное, деньги заплатить можно. Но бесполезно. Раз присосались, будут доставать снова и снова. Ты заплатишь раз, они удвоят цену, потом еще и еще. Это понятно?
– Да. Что же делать с уродами? Вот гады!
– Прежде всего не сердиться, не реагировать. Да, трудно привыкнуть к человеческим пакостям, но и глупо злиться на кусающее насекомое, всех этих комаров, блох, вшей, слепней и прочих вредителей. Тут нужно обезвреживание, вот почему в данном случае деньги платить нельзя. Понял?
– Отчего же не понять, когда так здорово все объясняют. Значит, обезвреживание? – Двинятину стало вдруг легко. – Как у нас в армии старшина на учениях говорил: дегазация, дезактивация и дезинфекция.
– Вроде того. С тщательностью и учетом свойств насекомого. И поскольку я специалист по таким процедурам, а ты нет, для тебя опасность больше. Не хочется мне тебя туда пускать.
Андрей хотел было опять вскинуться, но понял, что обижаться нельзя, говорить банальности вроде того, что кто тут у нас мужчина, – не поможет. Он напрягся и нашел единственно возможный аргумент.
– Верунчичек, – горячо и ласково сказал он, – я у нас кто? Правильно, ветеринар. А если окажется, что Соня содержится в плохих условиях? Если ей необходима помощь? Потеряете ведь собачку-то без специалиста. А?
– Хитрый, – засмеялась Вера. – Иди сюда. – И она, не стесняясь никого, расцеловала своего мужчину, и еще на ухо что-то прошептала, отчего он покраснел.
Они шли с Андреем по подземному переходу к автостоянке, где он припарковал своего «пыжика», как они ласково называли белый подержанный «пежо», внешне похожий на кроссовок. В подземном переходе, как во многих других подземных переходах города, стоял музыкант и «напевал» милостыню. Этот отличался от коллег тем, что исполнял итальянские песни, подыгрывая себе на аккордеоне. Музыкант был старенький, но еще вполне жизнеспособный. Несмотря на седой ежик на загорелой круглой голове, имел румяные щечки и был крепко сбит, как гриб-боровичок. Он так старательно выводил «О соле, о соле-мио», что очень напоминал зайчика из «Ну, погоди!» Когда волк, в очередной раз гоняясь за зайцем, загнал его в магазин, где продавались телевизоры, находчивый косой прыгнул за один из экранов. В этот момент по телевизору передавались итальянские песни в исполнении зайца. Волк не мог понять, куда же подевался его подопечный. Чтобы вывести хитреца на чистую воду, он стал выключать телевизоры. И вот наконец остался один, последний экран, где старательный зайка прочувствованно пел «О соле-миа, аль фрунта-те!» Этот «подземный зайка» пел так похоже на мультипликационного персонажа, что Вера с Андреем буквально сложились пополам от смеха. От тревоги и недавнего конфликта не осталось и следа... Вытирая слезы, выступившие от приступа хохота, уже подъезжая к театру на шумном углу Пушкинской и Хмельницкого, они все еще вспоминали этого подземного «зайку».
В театре их встречала Завьялова. По тому, как приветливо поздоровалась с ними дежурная на служебном входе, как подтянулся охранник у вертушки, был ясно виден авторитет Лидии – одной из ведущих актрис. Она провела их по длинному коридору с дверьми вдоль левой стороны. Одну из них актриса открыла и ввела своих друзей в небольшую, но очень чистенькую гримерную.
– Вот, Раиса Сергеевна, те самые мои друзья.
– Очень приятно, здравствуйте, – приветливо обратилась к ним женщина, стоявшая у зеркала, ярко подсвеченного лампами. Она внимательно посмотрела на Лидиных друзей и спросила: – Какая моя задача?
– Нас нужно превратить в бомжей, – сказала Вера, немного опасаясь неадекватной реакции. Однако гримерша лишь понимающе улыбнулась и, легко вздохнув, вслух произнесла:
– В бомжей так в бомжей.
– Ой, Верочка! – воскликнула Лида, – я еще ни разу в жизни не играла бомжиху. А ведь это безумно интересная сценическая задача! Правда, Раиса Сергеевна?
– Да, да, – рассеянно отвечала ей мастерица. Она изучала лица всех троих, и во взгляде ее зажигался огонек лукавства. – Знаете что? Я сделаю вас этакой неразлучной алкогольной троицей.
– Раисочка Сергеевна, солнце мое. А что если это будет современный вариант пьесы Горького «На дне»? – предложила актриса, – тем более и гардероб можно частично использовать.
– Лидочка, вы правильно понимаете, – похвалила ее гримерша. – Мы будем лепить не совсем уж падших, на это слишком много времени понадобилось бы. А таких, знаете, полу-бомжей, вытолкнутых из жизни годик-другой тому назад. Не возражаете? – она обратилась к Вере и Андрею.
– Как скажете, – улыбнулся Андрей. Его забавляла вся ситуация.
– Мы не возражаем, – кивнула Вера, – главное – правдоподобие.
– Тогда кто первый?
Первой к гримерному столу села доктор Лученко. Пока Раиса Сергеевна превращала ее симпатичное лицо с синими глазами в опухшую морду пропойцы, а каштановые роскошные волосы – в серые засаленные космы, друзья разговорились с гримершей.
– Вот объясните мне, если сможете, что происходит с нашей музыкой? – спросила мастерица, накладывая серо-желтый тон на лицо и руки своей клиентки.
– А что с ней происходит? – откликнулась Лида.
– Вы только вслушайтесь! – предложила Раиса Сергеевна, делая громче звук магнитофона.
Из динамиков грохотала группа Глюк'oza, исполняющая хит «Я ненавижу тебя». Пожилая гримерша тяжело вздохнула и сделала потише.
– Во время работы слушаю много других песен, и другие не лучше. Тоже хвастливо заявляют «Я не люблю тебя». А знаете, есть такая группа «Руки вверх». Так они вообще срифмовали «Что ж ты страшная такая, ты такая страшная, и ненакрашенная страшная, и накрашенная».
– Да, – поддержал разговор Андрей. – Пожалуй, наблюдается такая странная тенденция к антиэстетике, к обратной стороне красоты. Такая наоборотность, как у Остера в «Полезных советах». Только всерьез.
– Если 40 лет назад пели «Любовь нечаянно нагрянет», 20 лет назад – «Я спросил у ясеня, где моя любимая», то теперь – вот так вот, – констатировала Раиса Сергеевна.
Вера была полностью согласна с мастерицей.
– Позиция по отношению к миру: я не люблю, я не хочу и тому подобное «не». Агрессия как обыденное явление.
– А я еще слышал строчку из песни: «Любовь – холодная война». Это в ту же тему. Тогда дружба – локальный вооруженный конфликт, а секс – террористический акт, – хитро прищурился Андрей.
– А потом мы еще удивляемся, что люди такие жестокие! – подошла к зеркалу Лида, разглядывая себя и поправляя прическу. Тут она взглянула на Веру и всплеснула руками.
– Боже ж мой! Вот кто у нас страшная такая! – и она повторила из только что услышанного. – «Что ж ты страшная такая, ты такая страшная, и ненакрашенная страшная, и накрашенная».
– Дайте мне посмотреть, – подскочил к зеркалу Двинятин. – Ну, Раиса Сергеевна, вы просто ас! Как это так быстро, буквально на наших глазах вы превратили Верочку в этакое жуткое опудало!
– А еще клялся мне в любви! – шутливо-гневно произнесла Вера. Но сотворенное гримершей превращение ей самой нравилось. Она была неузнаваема. Из зеркала на нее смотрела одутловатая рожа с синяком под правым глазом и кривым ртом.
– Теперь, если мы достигли нужного результата, Лидочка, отведите вашу подругу в костюмерную, пусть девочки подберут ей что-то соответствующее.
Через час тройка бомжей выходила со служебного театрального входа. Начальник охраны сперва остолбенел, потом набросился на своего дежурного подчиненного.
– Как ты мог пропустить, раззява! Отходил с поста? Сегодня же пиши объяснительную!
Дальше шли непарламентские выражения.
Между тем троица, которую можно было легко себе представить роющейся в мусорных контейнерах, подошла к машине Двинятина, села в нее и отъехала от театра. По дороге на Осокорки они забрали Катерину, ожидавшую у своего дома. Та испытала некоторый шок, услышав голос Веры Алексеевны и увидев ее внешний вид, однако быстро привыкла. В дороге Вера посвятила всех участников в свой план. Потом попросила Андрея, превращенного искусным гримом в потрепанного пьянчужку, рассказать о садах, виденных им на стажировке в Англии. Ей хотелось отвлечь своих компаньонов от томительного ожидания, кроме того, проносящиеся мимо золотые осенние сады навеяли ей эту мысль.
– В Англии я обратил внимание на то, что англичане без ума от дикой природы. Поскольку этой дикой природы остается все меньше, люди восхищаются сорняками, а не хитро выведенными гибридами. Для них особый кайф любоваться заросшими прудами, некошеными лугами, а не газонами. Кстати, мне такое тоже почему-то нравится. И хотя этот их типичный английский газон никогда им не приестся, все же из моды вышли цветники с веселенькими узорчиками, где все приглажено, – они стали скучны, стали олицетворением муниципального озеленения, то есть того, что делается рутинно и без фантазии. А сад, где человек «отрывается», – он теперь другой. Поэтому там совершенно невозможно увидеть этих любимых у нас сорокасантиметровых георгин или что-нибудь такое же вычурное. Сад, наполненный дикой жизнью, – вот что сейчас страшно модно.
– Вот мы сейчас и увидим «дикую жизнь» у похитителей собачки, – прервала эти рассуждения Катя-гестапо.
– Андрей, я знаю, где-то читала, что англичане очень любят своих животных. Ты обращал на это внимание? Как ты думаешь, если бы там украли собаку, хозяева тоже затеяли бы такую операцию по вызволению? – спросила Лида, от чьей красоты после работы Раисы Сергеевны не осталось и следа. Завьялова напоминала спившуюся проститутку, вульгарную и грязную.
– Все правильно. Британцы обожают своих питомцев. По-моему, это стало даже национальной чертой. Но там этим делом уже очень серьезно занималась бы полиция, или общество охраны животных, – отвечал Двинятин, покосившись на Веру.
– Вера, как ты думаешь, эти двое – очень опасные ребята? – спросила Лида.
– Один из них, тот, кто говорил с тобой, Лидуша, опасен для таких же, как он сам. Перестает владеть собой после определенной дозы спиртного. И для неподготовленного человека может представлять угрозу. Но мы-то подготовлены. Второй – вряд ли. Он хоть никак себя и не проявил, кроме тех звуков, которые подсказали, что их двое, но полагаю, что он в этой паре ведомый.
Катя покашляла и сказала:
– Вы, Лидия Петровна, не переживайте. Я им все кости пересчитаю еще задолго до того, как они на вас только посмотрят.
– Катя, – проникновенно сказал Андрей, уже ходивший на массаж и знакомый с Катиной тяжелой рукой, – когда это говорите именно вы, то вам как-то веришь.
Так, за разговорами, подъехали к дачному участку. Оставив машину на соседнем проулке, компания направилась к нужному дому.
Тем временем двое собутыльников сидели за тем же столом во дворе дачи. Тот, кто был хозяином дома, он же похититель Сони – толстый, с маленькими свинцовыми глазками и жирными встрепанными волосенками, по кличке Муха – был уже изрядно пьян. Другой, по прозвищу Яцык, работавший охранником в Лидином театре, был коренаст, имел невыразительное и какое-то тусклое лицо – был ненамного трезвее. В какой-то момент сообщники увидели над забором ухмыляющуюся усатую физиономию мужика – он был в рваном пиджачишке, с пакетом, битком набитом бутылками, потешно кривил рот, откуда торчал лишь один зуб и, пошатываясь, рассматривал хозяев дачи. Образ пьянчужки-бомжа Двинятин играл так, словно всю свою жизнь работал не ветеринаром, а актером.
– Эй, мужики! У вас бутылки не найдется? – спросил он.
– Ты че, не видишь? Мы в процессе, – незло ответил Муха, разморенный от водки.
– Я подожду, мужики! Я вас не тороплю. Посижу тут под забором, а вы пейте на здоровье, – осклабился Андрей, показывая одинокий зуб (остальные гримерша заклеила ему специальной пленкой, создававшей иллюзию беззубого рта).
– Выпить хочешь? – спросил Яцык, становясь от выпивки радушнее.
– Дак хто ж от своего щастья откажется! – встрепенулся лже-бомж.
– Ну, заходи! – разрешил Муха. Новый человек был ему интереснее надоевшего молчаливого Яцыка.
Не успела троица как следует приложиться к спиртному, как у калитки появились две страшненькие бабенки, издалека канючившие противными визгливыми голосами:
– Дрюня! Ах ты ж гад! Сам пьешь, сам гуляешь! А мы сироты! – причитала одна, криворотая. Она красовалась в желтом плаще, жутком бордовом берете и спустившихся дырявых чулках. Это была Вера Лученко.
– Ну и рожа, – хмыкнул Муха, глядя на подружку бомжа. – Ты где таких берешь? Она ж страшнее атомной войны. А под глазом синяк, ты уделал? – Муха рассматривал синюшную бомжиху почти с удовольствием.
– Ясное дело, я! – гордо вскинулся «бомж». – У меня не забалуешь.
– Андрюшечка, можно, мы хоть падалки пособираем? – заканючила другая, тыча грязной лапкой в сторону сада. Она была похожа на ведьму. Спутанные грязно-коричневые пасмы падали на лицо и полностью его закрывали. На ней был какой-то то ли ватник, то ли старая куртка, с бедер свисали спортивные штаны, изношенные до бахромы. Это была Лида Завьялова. Узнать ее в этом гриме не смог бы ни один зритель.
– Та пусть яблоки пособирают, – разрешил Яцык.
– Только к столу не подходить. А то мы сифилиса боимся! – затрясся в смехе жирными складками Муха.
Его собутыльники дружно заржали. Они продолжили наливать и выпивать. Правда, процесс этот длился недолго. «Бомжихи» рассредоточились по саду. И пока Андрей нес какую-то чепуху, а те двое его слушали, Лида с Верой отыскали в самом углу участка старую конуру, а в ней – Рыжую Соню. Она так обрадовалась, что кинулась облизывать Лидино лицо и руки. Сеттерша счастливо подпрыгивала и повизгивала, увидев свою хозяйку. Ее умные глаза словно говорили: «Заберите меня отсюда! Вы же видите, меня посадили на цепь, и за двое суток лишь один раз дали обрезки колбасы. А воду не догадались поставить!» Вера погладила Соню по медовой шелковой шерсти, а Лида прижалась к ней и не могла оторваться.
– Тише! – сказала Вера. – Тише, моя хорошая! Потерпи еще немножко. Осталось совсем чуть-чуть. Мы вызволим тебя. Только еще капельку подожди. Хорошо?
Рыжая Соня смотрела внимательно, склоняя свою прекрасную голову то вправо, то влево. Когда женщина закончила говорить и взяла за руку Лиду, чтобы идти в сторону, откуда слышались пьяные голоса, Соня положила голову на передние лапы, вздохнула и принялась ждать.
– Ты думаешь она тебя поняла? – Лида с нежностью смотрела на Соню.
– Уверена, – ответила ее подруга и добавила, нахмурившись. – Лидусь! Соберись! Мы должны сейчас сыграть лучше, чем ты на премьере.
– Я готова, – глубоко вздохнув, ответила актриса. – Ой, подожди.
И она напряженным полушепотом сообщила, что узнала этих двоих, один работает в театре охранником, второй однажды к нему приходил. Запинаясь, вспомнила имя и фамилию охранника. Как звали хозяина опеля, Вера помнила по информации ГАИ. Она кивнула подруге и тихонько сказала:
– Начинаем.
Они подошли к столу.
– Ну, – икнул Муха, – погуляли, и пошли вон.
Вера взяла инициативу в свои руки. Она в упор посмотрела на Муху и заговорила тихо, но так, что каждое слово будто было отлито из металла.
– Тебя, Витя Мухин, разве не учили в школе, что брать чужое нельзя? А ты, Гена Яцышин, разве не учил на биологии, что животные – братья и сестры наши меньшие?
Муха и Яцык ошеломленно смотрели на сумасшедшую бабу, беззубую, в спущенных чулках и непотребной одежде, которая говорила странные слова и откуда-то знала их имена и фамилии. Они одновременно посмотрели на Андрюху, ставшего после нескольких стаканов своим парнем. Яцык даже ткнул пальцем в сторону Веры и спросил у собутыльников:
– Че эта она? – но, не услышав ответа, злобно рявкнул: – Ты че?! Охренела? Кто тебе, суке, разрешил к столу подходить? – и он весь подобрался, готовясь то ли треснуть эту грязную бомжиху, то ли сбежать от ее взгляда.
– Пусть говорит, – вмешался Андрей. Подмигнув Яцыку, он добавил: – Баба лает, караван идет!
– Откуда она знает наши фамилии? – спросил Мухин.
– Я не только ваши фамилии знаю, – строго сказала Вера, – я знаю, что вы делали и что с вами скоро будет. Например, ты, Витек, мелкий жулик и шестерка. А про Гену моя подружка рассказать может.
– Воровать нехорошо, Гена, – вступила со своей партией Лида. – Зачем же ты в театре у актеров по гримеркам воруешь? Они друг на друга думают, ссорятся. Думают друг о дружке плохо, а ведь ты охранять должен, а не воровать! По-твоему, что они с тобой сделают, когда узнают?
Внезапно Яцык метнулся в дачный домик, чтобы взять свой газовый пистолет, положенный охраннику для дежурства. Но не успел.
– Стой! – раздался над ним голос Кати-гестапо, внезапно оказавшейся за спиной Яцышина. Неуловимым для взгляда движением она тронула охранника за шею, и тот согнулся. Муха, попытавшийся дернуться на Катю, тут же хлестко получил в нос от Андрея, при ударе раздался сухой трещок, и нос Витька съехал в сторону, обильно обливая нижнюю часть лица кровью.
Катя по-хозяйски обошла жильцов дачи спереди, и глядя на них по очереди, назидательно сказала:
– Не туда вы вписались, козлы! Ты теперь кривой будешь, – поставила она диагноз Мухе. Он тихо матерился, держась за нос. – А ты завтра уволишься из доблестной театральной охраны, понял?! – она стукнула ногой по сапогу сидевшего на земле Яцышина.
– Пошла на... – прошипел Яцык, исподлобья глядя на Катю-гестапо. У него отнялась рука.
– Не хочешь по-хорошему, можно по-плохому! – надвинулась та на Геннадия.
– Погоди, Катюша, – мягко остановила ее Вера. – Лучше подержи их так, чтобы не могли отвернуться от меня.
Вера посмотрела двум горе-похитителям в глаза властным взглядом, стараясь пробудить рефлекс подчинения. Опытный специалист, она знала, что с помощью повелительного взгляда в глаза легче гипнотизируются как наивные, простодушные люди с признаками интеллектуальной инфантильности, так и привыкшие быть ведомыми или по роду службы приученные подчиняться старшим по званию. Плюс начальственно-уверенный, мощный приказ словом и жестом, все это резко повышает у них и без того большую внушаемость.
Она продолжила:
– В древнем Китае преступникам, которые крали у граждан Поднебесной ценные вещи, отрубали ту руку, которой они совершали кражу. Но ведь Соня не вещь. Она живое существо. А похищение живого существа – это более тяжелое преступление! Согласны?
При этих ее словах утвердительно кивнули головами не только преступники, но и помощники.
– Какая рука брала чужое?! – громко и грозно спросила Лученко.
– Правая, – едва дыша, ответили оба.
– Что это с ними? – удивленно глядя на них, Лида шепотом обратилась к подруге.
– Они больше никогда не смогут брать чужого! – четко произнесла Вера, продолжая взглядом держать в напряжении двух типов. – С этого дня всякий раз, когда у них появится желание взять чужое, правая рука будет отсыхать! Спать!!! Через три часа проснуться, забыть нас и собаку!
Пока они шли к машине, а Соня радостно носилась вокруг них, Андрей поинтересовался, действительно ли «эти гады» забудут все происходившее и правда ли, что рука будет отсыхать. Вера устало пожала плечом.
– Вряд ли навсегда, но достаточно надолго. Приказ забыть – это просто блокирование вспоминания, не «стирание» памяти, а программирование ее неиспользования. Но приказ со временем «забивается» другими наслоениями. Так что и рука, конечно, не отсохнет в прямом смысле. Будет долгое время непонятное им самим отвращение к привычным гадостям. А навсегда... Если бы это было так просто! Единственное, что обещаю, именно нам они уже не опасны. Все, лекция окончена.
И история похищения Рыжей Сони на этом тоже была закончена. Однако случились еще два события, имевшие для нашей рыжей красотки большое значение.
Вскоре после счастливого вызволения сеттерши из плена объявились ее хозяева, те самые, что в начале нашего повествования отдали Соню в ветлечебницу. И как ни жаль было расставаться всем с прекрасной собакой, как ни стонала Лида – Соню пришлось вернуть. Оказалось, хозяева рыжей сеттерши попали в автомобильную аварию, все это время они просто лежали в больнице. Выйдя из больницы, они сразу же позвонили и приехали к Андрею. Андрей сердито бурчал, что могли бы позвонить и раньше, чай, не насмерть разбились. Вера его утешала: «У них просто лошадиная болезнь, я таких знаю». На расспросы любимого, что это за неизвестная ему болезнь, объяснила – у лошадей копыта, а ими трудно кнопочки на телефоне нажимать. Посмеялись...
В назначенный день и час Лида и Вера приехали в клинику и привезли Соню. Лида еще накануне уговорила подругу поприсутствовать, конечно же, для моральной поддержки. Вместе они наблюдали, как рыжая Соня внеслась в маленький холл, увидела в кресле Кисина и внезапно залаяла от радости, запрыгала вокруг него, норовя лизнуть его превосходительство в лицо. Подруги хохотали, а ошалевший от внезапного напора Кисин, сладко спавший в удобном кресле, старался увернуться от Сониных поцелуев и в конце концов удрал во двор.
Все остальные тоже вышли. Стоял красивый осенний, последний солнечный день. На душе было как-то тепло и спокойно, даже хозяева Сони уже не казались Андрею такими уродами.
Трудно, конечно, было убедить Лиду отдать собаку хозяевам. Но когда те вышли из машины и она увидела, как радуется ее любимица встрече со своими первыми владельцами, успокоилась и сказала:
– Надо же, она их простила!
– Лидуша, – успокаивала ее Вера, – тем, кого мы любим, мы желаем добра, правда? Ты же видишь, как Соня счастлива, что ее владельцы вернулись за ней.
– Вижу! – всхлипнула Лида.
– Знаете, что я об этом думаю? – улыбнулся Андрей, когда помятый «форд» с толстой хозяйкой, тщедушным хозяином и Рыжей Соней отъехал от крыльца ветклиники. – Мы ведь любим животных не ради себя, а ради них. Помните, как Соня грустила, думая, что ее бросили. А теперь она вновь обрела тех, кого любила с самого раннего детства. Для нее они – ее стая.
– Что ж, по-твоему, она меня совсем не любит?! – у Лиды в глазах заблестели целые озера слез.
– Ну, конечно же, она тебя любит, – похлопал Андрей Лиду по плечу, – ты ее приемная мать. Она всегда будет тебя любить, ты сможешь ее навещать.
– Правда! – обрадовалась Лида, как девочка. Потом посмотрела на велюрового Кисина и задумчиво сказала: – Какой красивый все-таки у тебя кот. Может, мне его взять к себе? А, Андрей?
 Андрей и Кисин переглянулись. «Ни за что», – подумал кот, дернул ухом и неторопливо отправился к своему любимому креслу.
– Нет, – вздохнула Лида, – Соню мне никто не заменит.
Прошло полгода, и вторым событием для наших героев и Сони стала весенняя премьера спектакля «Королева Марго», где Лидия Завьялова сыграла главную роль. На премьере присутствовали друзья актрисы, нарядно одетые и приготовившие букеты роскошных алых роз. Согласно версии Александра Дюма, слегка подредактированной режиссером-постановщиком, король Генрих возил повсюду с собой корзинку со щенками спаниелей. Он свято верил, что щенки берут на себя все его болезни. И вот в одной из душещипательных сцен высочайшего отдыха маленькие щенята своими влажными мордочками нежно щекотали королевские ладони Марго-Завьяловой: она, поглаживая щенков, беседовала с королем. Пока королева ласкала щенков и произносила какие-то патетические слова, зал любовался игрой талантливой актрисы, но внезапно один из щеночков перевернул корзинку, и по сцене разбрелись толстенькие, шелковые, ушастые рыжие щенки-сеттеры. Вера, склонившись к плечу Андрея, прошептала:
– Сонины?
Андрей утвердительно кивнул.
– Вот дает Лидка! – восхищенно шепнула Даша Сотникова, – перекроила самого Дюма! Что-то не припомню у него упоминания о сеттерах.
На нее зашикали. Кто-то из восторженных поклонников актрисы крикнул:
– Браво, королева!
А Лида, с умиленьем глядя на щенков, произнесла так тихо, что никто в зрительном зале не услышал, но ее друзья прочли по губам:
– Браво, Соня!