Продвигаюсь вдоль колонны к свету и воздуху.
Впереди стоит дизельный афганский автобус с работающем двигателем. Это от него выхлопные газы распространяются в туннель. Снимаю автомат, стучу им в кабину, сонный бабай смотрит на меня в режиме «моя твоя не понимает». Показываю: «заглуши двигатель», — бесполезно, если он заглушит, он его не заведет. Поэтому он и не боится моих жестов и мата. И так плохо и так. В полуобморочном состоянии выхожу на воздух. Ветер сбивает с ног, а сильный снегопад забивает дыхание и залепляет глаза. На ощупь определяю что передо мной машина, открываю дверь и вваливаюсь в кабину машины. За рулем спокойно сидит боец, в машине тепло, из японского магнитофона поет Макаревич: « Вот, новый поворот и мотор ревет, что он нам несет, омут или брод и не разберешь, пока не повернешь….». Песня в тему, по–моему, она и была написана в эти годы, про эти времена. Отказываюсь от предложенных бойцом сигарет.—«Долго будем стоять»? — «Вы же видите что творится, дорогу занесло, страшный гололед. Но техника уже расчищает снежные заносы, думаю, что в течении часа поедете. Посидите, погрейтесь у меня в кабине». Я поблагодарил за гостеприимство, но выйдя из машины, вдохнул свежего воздуха и пошел в сизый туман туннеля к своей машине. Картина, которую я увидел, заставила меня испугаться. Мои бойцы практически спали и мои попытки их разбудить не увенчались успехом не смотря на командирский фольклер. Прошло минут 10, пока меня не было, а всего в середине туннеля мы простояли минут 40 и угарный газ сделал свое дело. Не знаю, где взялись силы, чтобы вытащить по очереди бойцов из кабины и двоих одновременно с автоматами через весь туннель выволочь их на свежий воздух. Лицом в снег, пощечины и вербальные высказывания стали приводить их в чувства. Постепенно, как пьяные, что–то бормоча они проснулись, не понимая почему я так сержусь и что происходит вокруг. Объяснив, что могло произойти, я оставил Якубено и Мамеладзе на улице, возле туннеля, а сам вновь нырнул к машине, оставлять ее без охраны было нельзя. Охраняли по очереди, сменяясь через 15 минут. Как и сказал боец, видимо для него такие снегопады были не в диковинку, через час, полтора снегопад прекратился, дорогу расчистили и колонна медленно двинулась вперед. Таких крупных снежинок, как на Саланге, я еще не видел. Ко всем нашим проблемам добавилась плохая видимость. А ведь нам нужно найти машину в районе перевала Саланг. А где границы этого района и что делать если мы ее не обнаружим?
Эти мысли у меня, как старшего, с каждой минутой становились всё более навязчивыми. Скорость движения практически стала нулевой. Немного проползли, остановились и так после выезда из галереи. Как потом выяснилось, колонна медленно приближалась к основному туннелю. Показался въезд в него и длиннющий хвост колонны. Машины, въезжающие в туннель досматривались. Начали досматривать и дизельный бабайский автобус, который чуть не погубил нас. Афганские машины сначала проверяли солдаты афганской армии, а при непосредственном въезде в туннель — наши. Проезжая мимо афганских бойцов, увидел то, что нам показывали про пленных немцев под Москвой. Их часовые были в каких то лохмотьях, грязные и практические босые на снегу при хорошем морозе. Мы и не заметили как из жаркого лета очутились в холодной зиме. Проехав афганских охранников (нас они не досматривали), мы приблизились к нашим постам. Что нашим нас досматривать. Спросив что–то, формально сделав вид досмотра, обойдя вокруг машины, боец дает нам разрешение на въезд в туннель.
Наша машина трогается и в это время раздается крик Мамеладзе: «Товарищ, лейтенант, смотрите! Наша машина!». Именно крик в машине, где мы все рядом, крик в котором от напряжения была и истерика, и радость и неуверенность, — а вдруг ошибся. Приличное расстояние, плохая видимость и десяток одинаковых «Уралов» выстроенных в одну линию. Машина останавливается, колонна начинает гудеть, требуя движения, а нам нужно развернуться на пятачке забитом машинами и в гололед, прямо перед туннелем. Выпрыгиваю из машины к регулировщику, он очень недоволен ситуацией. Объясняю бойцу, как могу, что нам нужно развернуться и подняться наверх, к комендантской роте. Подбегают недовольные водители и их старшие, ругаются, требуют, машины гудят. Всем надо ехать, начинает темнеть, а много времени потеряно из-за гололеда и снегопада. Втроем, помогая невербальными жестами и вербальным матом двигаем задние машины назад, освобождая место для разворота, регулировщик перекрывает движение встречным машинам, биджо помогает Коле проявить свой опыт и мастерство, чтобы развернуться и никуда не врезаться. Когда маневры успешно заканчиваются, мы вырываемся из плотного потока машин. Несмотря на 20 градусный мороз я весь мокрый от пота. Осматриваемся. Наверху, с правой стороны от туннеля, стоят какие-то дощатые постройки, рядом в линию выстроились машины, контрольно–пропускной пункт: налицо все признаки воинской части. Кругом сугробы выше человеческого роста, холодно, дует пронизывающий ветер. И все это после знойного кундузского лета, откуда мы приехали.
По прочищенной от снега дороге подъезжаем к комендантской роте, которая обеспечивает охрану и оборону перевала Саланг. Объяснив часовому, кто мы такие и зачем приехали, назвав пароль, заезжаем на территорию части. Часовой снимает наше внутреннее напряжение: «да такой боец есть и машина, которую вытащили из туннеля после аварии». — «После аварии?» — «Да, в туннеле он не разъехался с танком»— «Нам бы забрать неисправную машину». Вызывают Кондрашова. К нам навстречу бежит боец, которого мы не узнаем. Тощий, грязный, небритый в таких же лохмотьях, как и бойцы афганской армии. Подбегает к нам и без слов обнимает меня с плачем, приговаривая: «Наконец то, вы приехали, почему вас так долго не было». Нормальная сцена, дембель который обнимает командира взвода и плачет ,не скрывая чувств в присутствии своих однополчан! Вы это где–то раньше видели? Что могло такое произойти? Втроем мы его как могли успокоили и привели в состояние, когда он свои эмоции сменил на разум. Когда мы подошли к его машине, которая стояла в строю «Уралов» я очень удивился, как на таком расстоянии в таких условиях Мамеладзе узнал нашу машину. Это, какое надо иметь зрение, чтобы увидеть табличку «Краснодар», которую Кондрашов вывешивал на машине. Внешний вид машины неприятно озадачил. Машина в этих условиях ремонту не подлежала, ее можно было только транспортировать на жесткой сцепке после выполнения определенных ремонтных работ. На сцепке, которую Коля Якубенко, выезжая с нашей позиции, в последний момент вбросил в кузов. А рассказ Кондрашова, о произошедшем с ним, вызвал у меня приступ ярости. Сводная колонна, в которой находился Николай, совершала очередной рейс по перевозке грузов из Союза в Кабул и наоборот. Когда колонна ехала из Кабула в туннеле Саланга произошла авария. Встречный танк, не уступив дорогу, прошелся по правой стороне «Урала» до кузова включительно. Машину в спешном порядке вытащили тягачи комендантской роты и притянули в свое расположение, перегрузили груз на другие машины и колонна продолжила свое движение. Руководство комендантской роты посчитало, что запасные части этого «Урала» очень пригодятся им в хозяйстве. Коля вступился за свою машину и не разрешил снимать карбюратор, бензонасос, реле поворотов и остальные ценные части. Он прекрасно понимал, что скоро его дембель и ему придется эту машину сдавать. Командир этой роты, капитан, посчитал действия сержанта за борзость и приказал отобрать у него автомат и все документы.
Таким образом, Кондрашов оказался в плену, у своих. « Почему вы так долго не ехали?», этот вопрос Николай повторял и после того как мы его накормили и он немного успокоился. « Я через несколько дней плена послал письмо на войсковую часть полевая почта 53349». Я с недоверием отнесся к его словам. Прошло с тех пор больше месяца, а никакого письма мы не получали. « Все нормально, Коля мы уже здесь, нас четверо и все вопросы решим». Ответил ему я, и пошел искать этого капитана. Рассказ Николая о пребывании в плену, у своих, до сих пор учащает мой пульс и не дает ответа, как такое могло произойти. Оставшись без документов и оружия он продолжал охранять свою машину от мародерства. У него не было постоянного места отдыха и никто не поставил его на довольствие. Спасали его земляки и его статус дембеля, его краснодарское воспитание, чтобы выжить в этой ситуации. Не всегда он спал на кровати, и даже ел, потому что земляки уезжали в командировки и в это время он просто голодал. Я уже не говорю о замене белья и прочих бытовых норм. Можно понять с каким настроением, с автоматом наперевес, я шел искать капитана, в душе у меня несмотря на физическую усталость происходила целая буря. У нас на позиции мы добивались от солдат бдительности и дисциплины, но чтобы оставлять солдата голодным, а самому жрать и мягко спать… Меня встретил старший лейтенант, командир взвода этой роты. Встретил негостеприимно, не по - людски, видимо в этой части были свои законы. С видом старшего по званию, он рассказал, что Кондрашов вел себя вызывающе, за что и был наказан командиром части, которого в части нет, и будет через три дня. У меня был ориентир – капитан, к тому же я очень устал и решил что утро вечера мудренее. Попросив место для ночлега себе и бойцам, я не стал заводиться. Капитану и мне сильно повезло, думаю что в той ситуации добром наша встреча бы она не за кончилась.
Продолжение следует...